Глава 8
30 января, вечер понедельника,
Блакория, Северные горы
Данзан Оюнович Черныш хрустел сочным яблоком, хотя очень хотелось налить себе воды. Но он не рисковал. Вечером в четверг его почти до кругов в глазах сдавило обрушившимся мощным проклятием, и он ничего не смог ему противопоставить. Щиты оно прошило, словно их и не было. И теперь, пока он не разберется, как проклятье снять и можно ли его снять вообще, придется жить так… на капельницах и фруктах с овощами.
И постоянно быть настороже. Ему хватило одного глотка воды, чтобы подавиться и чуть не умереть. Ему – умереть. Не завершив дела. Не вытащив этот мир из ямы, в которой он оказался из-за бездействия богов и их наследников.
Данзан Оюнович не был сентиментален, но периодически вспоминал свой институт и лошадей, оставленные лаборатории и незавершенные опыты. Но, как настоящий ученый, умел расставлять приоритеты и подавлять ненужные сожаления.
– Итак, что мы имеем, – проговорил Черныш, расправившись с яблоком. В обустроенной, как гостиная, маленькой пещере-келье (будь проклят Алмаз и бывшие друзья из старшей когорты, день и ночь пытающиеся отследить его) находилось около пятнадцати заговорщиков, и фрукты поглощал не он один. Большую часть соратников тоже накрыло проклятьем: кто-то участвовал в похищении специалистов для изготовления взрывчатки, кто-то – в выяснении графиков правителей, кто-то – непосредственно в закладке орвекса или приведении взрывателя в действие. Сам Черныш проходил сквозь щиты, накрывающие усыпальницу на Холме королей и ипподром в Терлассе, незадолго до мероприятия, бросал стазис на охрану, чистил им память и открывал проход для тех, кто устанавливал взрывчатку. И все это время напряженно держал глушилку – то один старый коллега из старшей когорты, то другой периодически пытались засечь его. – А имеем мы двух мертвых королей и практически вычищенный род Иппоталии. Жаль, что с ней произошла осечка.
– Как и с большинством правителей, – пробормотал Оливер Брин, невольно тронув катетер на кисти. Маг-виталист тоже не мог пить и от этого, как и от напряжения последних недель, сильно осунулся и постарел, напоминая уже не зажиточного аптекаря, а работника службы похоронных услуг.
– И цели мы, по всей видимости, не достигли, – продолжил Черныш невозмутимо.
– Думаю, у нас обнадеживающие новости, – осторожно возразил Брин. Осторожно не потому, что боялся Данзана Оюновича, – были в Брине при его невзрачности и твердость духа, и уверенность в своей правоте, – а потому, что при всей погруженности в общее дело весьма трезво относился к оценке результатов. И не любил шапкозакидательских настроений.
– Помимо открытия бо́льшего, чем обычно, количества порталов? – осведомился Данзан Оюнович.
– Да. Я не стал сразу вам говорить, собирал информацию. Первое: мы все, даже я, хотя крови Черного во мне какие-то капли, ощущаем усиление голода и потребности подпитаться, как бывало, когда открывался крупный переход между мирами. Если бы мы посещали храмы как легализованные темные, возможно, и не почувствовали бы, но сейчас…
– Сейчас тягу к чужой энергии не сравнить даже с ощущениями, которые появились после ритуала с кровью Марины Рудлог, и голод не утихает, – вмешался в разговор Константин Львовский, маг, который и привел третью Рудлог к заговорщикам.
– Именно, – кивнул Брин. – Значит, грань между мирами стала тоньше. На нас по-разному это воздействует, но, например, Дугласу, как самому близкому из нас к Гёттенхольдам, пришлось уходить к монастырю, потому что контролировать себя он уже не мог. На всякий случай все темные братья пьют настойки из растений с храмовых земель.
Черныш слушал внимательно, сейчас как никогда похожий на хищную птицу – блеском темных глаз, наклоном головы. Настойки были спасением, потому что опасности подвергались свои же, не являющиеся потомками Темного жреца. Например, сам Данзан Оюнович, чья аура светила и манила, как горячий и сытный маяк.
– Возможно, нужно немного подождать, – продолжал Брин. – Грань истончается. После смерти королевы Рудлога прошло почти семь лет, когда отток ее силы стал заметен и привел к изменениям стихийного фона на Туре и ослаблению Стены вокруг Рудлога.
– У нас нет семи лет, – сухо напомнил Черныш. – Еще год-два в лучшем случае, и Тура станет планетой нежити. И если смерти Белых королей недостаточно, то можем ли мы позволить себе ждать, чтобы это понять?
Он осмотрел хмурые лица соучастников – и пожилых, и совсем молодых. Да, часть из них были фанатиками, но в основном здесь присутствовали обычные люди. И убийства для них, даже оправданные высшей целью, не являлись тем, с необходимостью чего легко было смириться.
– Не думайте, что я испытываю радость от того, что нам приходится делать, – резко проговорил Черныш. – Я близко общался с отцом Луциуса Инландера, неоднократно пересекался с ним самим и крайне его уважал. Но трудные времена требуют трудных решений.
– Мы все это понимаем, – сдержанно и сочувствующе сказал Брин. Остальные хмуро кивали. – Но есть еще кое-что, о чем вы должны знать, Данзан Оюнович. Дело в том, что после смерти Белых королей у некоторых из нас начались очень странные сны. Сны о другом мире, о поселениях крылатых людей, очень похожих на вторую ипостась потомков Черного Жреца, дар-тени. Я бы не придал этому значения, если бы не массовость и навязчивость этих снов. Там мы… в другом теле, с другими воспоминаниями, Данзан Оюнович. И я вспомнил. Вспомнил о том, что рассказывал Роман Дмитриевич Соболевский о себе и Фабиусе Смитсене.
Соболевский тоже видел подобные сны, и он утверждал, что там, в ином мире, в физическом теле неведомым образом существуют наши вторые ипостаси, связанные с нами ментально. У кого кровь посильнее или кто достаточно усилился, тот может видеть сны или даже (но тут он только предполагал), ментально путешествовать туда, в другое тело, в другой мир. А со Смитсеном случилось обратное явление. Он тоже долго видел сны о другом мире, и его дар-тени были доступны его воспоминания, а самому Смитсену – воспоминания дар-тени. К магии Фабиус никакого отношения не имел, сам происходил из Инляндии, о темных предках знал и наследовал даже родовой инвентарь, но предпочитал скрываться и сбивать периодическую тягу подпитаться семейными настойками. Но ему не повезло: он отправился с экспедицией в горы, в район разлома, и, пока его группа исследовала пещеры, в тех местах произошло одно из сильнейших землетрясений столетия с гигантским выбросом энергии. Группу завалило, а брат Фабиус впитал эту энергию и выпил членов своей группы – и полученного хватило на прорыв из Нижнего мира его дар-тени. Мы можем только предполагать, почему он не сошел с ума, – одержимые все слетают с катушек на почве бесконечного поглощения силы. Полагаю, из-за изолированности в пещере. Ему просто неоткуда было взять еще подпитки.
Фабиус Смитсен
Фактически вышло так, что две личности слились в одну. И уже после этого началась его работа по поиску информации о возвращении вторых ипостасей на Туру. Именно он нашел пророчество старой ведьмы на поминальной плите одного из Гёттенхольдов, именно он первый предположил, что Черный Жрец заключен в ином мире. Именно он начал объединять темных. Благо ему будто потворствовала удача: его геологоразведывательная группа в первые же дни обнаружила клад с бриллиантами, которого хватило, чтобы сделать Смитсена богатейшим человеком и облегчить его поиски.
– Жаль, что удача не осталась с ним до конца, – немного иронично, но с уважением проговорил Черныш. Брин пожал плечами. В полумраке пещеры – света, увы, не хватало – его лицо казалось совсем болезненным.
– Кто знает, что есть удача? Работу брата Фабиуса продолжил Соболевский, которого он и инициировал. А сейчас продолжаем мы с вами. Но я отошел в сторону, Данзан Оюнович. Я сам, к сожалению, снов не вижу. Я слаб. Но те, кто видят и кто смог сориентироваться в новом мире, – он кивнул в сторону соратников, и те согласно закивали, – утверждают, что в поселениях дар-тени прошел слух, что император того мира собирается использовать открывающиеся порталы и идти войной на Туру. И что собралась огромная армия, в которой основной ударной силой являются гигантские полумагические насекомые. А это катастрофа, Данзан Оюнович. Вы помните этих… стрекоз.
– Мы тогда потеряли очень много братьев, – буркнул Львовский.
– Тогда чудовищ было несколько десятков, – вторил ему Брин. – А если их будут тысячи? Стоит ли дальше раскачивать наш мир? Признаюсь… я засомневался. Поэтому нам нужно общее решение.
Черныш задумался, прикрыв глаза.
– Понимаю, – наконец произнес он. – Но нужно расставить приоритеты. Любую армию можно уничтожить. Да и династии на тронах рано или поздно восстановятся. А вот мировую катастрофу с поднятием нежити, гибелью стихийной магии и изменением лика Туры мы вряд ли переживем. Поэтому, увы, вопрос уничтожения правителей остается открытым, как и возвращение Черной первостихии. К сожалению, мы упустили возможность убрать оставшихся монархов на похоронах – слишком мало времени было на подготовку и слишком сильна там защита. Но работу нужно продолжать. И чем скорее, тем лучше – нужно успеть до коронации новых правителей в Инляндии и Блакории. Все согласны?
– Да, – проговорил Константин Львовский.
– Да, – поколебавшись, ответил Брин.
Несогласных не нашлось. Да и не могло найтись – слишком далеко они зашли.
31 января, вторник, Йеллоувинь,
Королевский совет
На следующий день после похорон Луциуса Инландера монархи собрались у Хань Ши, в открытом павильоне на берегу озера, среди коричнево-черной печальной поздней осени, как нельзя лучше отражающей всеобщее настроение. Силуэты почти облетевших деревьев подрагивали в туманной воде; мирно и тихо было здесь – и как же это контрастировало с тревогой, которую испытывал каждый из собравшихся.
Несмотря на то что павильон был открытым, внутри оказалось тепло. Правители (Василина и Владыка Нории были с супругами), а также главы спецслужб стран континента появлялись один за другим, выходя из наливающихся серебром Зеркал у черных дверей в павильон. Хань Ши, расположившись в удобном кресле спиной к озеру, с тонкой улыбкой приветствовал высоких гостей. Они рассаживались в кресла у небольших резных столиков, и слуги сразу предлагали им накидки из меха белоснежных горных барсов, горячий ароматный чай и сладкие цукаты. Разговор обещал быть долгим и тяжелым, и наверняка потребуется подкрепиться.
Иппоталия явилась на срочный Королевский совет последней; Василина, крепко обняв ее, с тревогой вгляделась в белое лицо царицы. В воскресенье прошли похороны членов семьи Таласиос Эфимония – как и положено было, приняло их море, – и казалось, что эти дни Талия не ела и не спала. На похоронах же Гюнтера от нее тянуло такой глубинной, выматывающей тоской, что Василине самой хотелось выть и плакать.
Седых прядей в черных волосах Иппоталии прибавилось, и не выглядела она больше сияющей, и, когда появилась, на присутствующих опять напала такая черная удушающая печаль, что все спешно заблистали щитами. А Хань Ши, болезненно поморщившись, и вовсе укутался в несколько слоев защиты, как в драгоценный шелковый халат. Трудно пришлось тем, кто не мог поставить щит; один Тандаджи и его йеллоувиньский коллега как сидели, так и продолжали сидеть с невозмутимыми лицами, остальные же явно помрачнели и постарались держаться от царицы подальше.
Вести Тандаджи
Скуп был этот совет на эмоции. Не хватало сухого и высокомерного тона Луциуса Инландера, хохота и грубоватых шуток Гюнтера Блакори, да и обстоятельства не располагали к улыбкам. Выслушали хозяина встречи, Хань Ши, с бесстрастным лицом поведавшего о попытке отравления; Демьяна, чуть не погибшего под лавиной. Ищейки бермонтского короля и тип взрывчатки определили, и место нашли, где прятался исполнитель, но самого его отыскать и опознать не удалось.
– Странно, почему взрывчатку не заложили на площадке, с которой вы наблюдали за учениями, ваше величество, – проговорил присутствующий тут же Мариан Байдек.
Демьян кивнул, признавая справедливость вопроса:
– Скорее всего, заговорщики изучили ход учений с прошлых лет и решили действовать наверняка. Я далеко не всегда присоединяюсь к наблюдателям. Могу следить за ходом боев с верхнего этажа одного из домов или непосредственно участвовать в сражении. Если взрывать только наблюдательную площадку, то лавина бы не сошла. Так что заговорщики всё точно рассчитали: лавина должна была и накрыть наблюдательный пункт, и занести долину. Мои люди работают. – Расположившийся рядом с королем начальник тайной канцелярии Бермонта кивнул. – И в данной ситуации я считаю верным обмен информацией и на уровне спецслужб. Сейчас я бы с большим интересом выслушал лорда Розенфорда и барона Ульцпрена. Полагаю, господа, у вас должно быть больше информации.
Все взгляды обратились на начальника инляндской службы безопасности и его блакорийского коллегу.
– Боюсь, ничем порадовать вас не могу, ваши величества, – проговорил лорд Розенфорд, склонив голову. – Мы знаем лишь то, что для закладки, как и в Бермонте, использовался орвекс. Игорь Иванович, – он кивнул в сторону Стрелковского, – предупреждал, что заговорщики, по всей видимости, получили орвекс, но, к сожалению, мы даже предположить не могли, каким образом его решат использовать. Устройство было с таймером. Скорее всего, его установили с расчетом на возможное опоздание начала церемонии, чтобы наверняка присутствовали их величества, но каким образом заговорщики смогли пройти сквозь щиты и сделать закладку так, чтобы их не заметила охрана… полагаем, там присутствовал сильный маг, который смог вскрыть защиту и мгновенно отправить в стазис всю охрану. Уверяю вас, что усыпальница была окружена гвардией, на здании стояли щиты не самых слабых магов из службы королевской охраны, внутри велось патрулирование. Проверка на взрывчатку была произведена с утра. То есть закладка произошла за какие-то шесть часов между проверкой и церемонией.
– Мне докладывают то же самое, – вмешалась Иппоталия. Голос ее был ровным. – Все в царской ложе было проверено, стояли защита и охранники. Контрольная проверка состоялась за два часа до начала игр. За сутки в ложу не входил никто чужой. Взрывчатка, как показывает следствие, была прикреплена под моим креслом. Если бы не генерал Адамииди…
Она не опустила глаз – не тот характер был у прекрасной Иппоталии. Но горечь ее из-за потери семьи и преданной соратницы плеснула через самую плотную защиту.
– Все верно, у наших врагов есть сильный маг. Один из сильнейших в мире, – волнуясь, проговорила Василина. – И нам об этом известно еще с момента похищения моей сестры Марины. Это фанатики. Они не успокоятся, пока не убьют нас всех ради своей цели. Или пока мы… не найдем их.
Присутствующие с удивлением посмотрели на мягкую и нежную Василину, впервые произнесшую слова о чьей-либо ликвидации. Она покраснела, но взгляд не отвела.
– Нам некуда деваться, – чуть тише, но твердо пояснила она. – Ведь, получается, покушения были организованы на всех, за исключением Владыки Нории. Мы обязаны защитить наши семьи и наши страны.
– Думаю, если бы у них была возможность, они бы и в Пески добрались, – пророкотал Нории. – Но напрямую к нам не попасть даже сильному магу, если не на кого ориентироваться, а карты координат, по которым можно перейти без ориентации на человека, еще не составлены.
– И если их цель – возвращение бога, то ее они не добились, – продолжила Василина. – Значит, покушения будут продолжаться. Я предлагаю выслушать полковника Тандаджи, коллеги. Он доложит о расследовании взрыва в Иоаннесбурге. А потом, с вашего позволения, я приглашу Александра Даниловича Свидерского, ректора Иоаннесбуржского МагУниверситета. Он расскажет удивительную историю, которая связана с происходящим.
Тидусс ожидаемо не сообщил ничего нового: закладка была на основе орвекса, взрывное устройство с таймером прикрепили под крышкой канализационного люка на дороге. Изучаются видео с камер наблюдения – устройство, судя по кадрам с уцелевших камер, закладывали ночью, но лиц заговорщиков не распознать.
А вот речь Александра Свидерского, после звонка Тандаджи появившегося в павильоне, вежливо поклонившегося присутствующим и без лишних отступлений рассказавшего о том, что поведал ему о готовящемся нашествии и огромной армии в Нижнем мире Максимилиан Тротт, вызвала неприятное удивление и оживление. Его расспрашивали, уточняли детали, пока он не повторил свой рассказ по частям несколько раз и с сожалением не пояснил, что может поделиться только той информацией, что дали ему. И что при всем уважении к присутствующим он не имеет права раскрывать источник информации, но клянется в его компетентности и благонадежности.
– Не слишком ли это… невероятно? – поинтересовался Хань Ши. – Я не хочу ставить под сомнение ваши слова, Александр Данилович, и вижу, что вы искренни, но принцип проверки данных еще никто не отменял.
– У меня нет причин не доверять тому, кто передал мне информацию, – с бесконечным терпением повторил Александр. – Он не склонен к фантазиям. Полагаю, косвенным доказательством может являться то, что из провалов к нам уже выходили огромные инсектоиды.
– Думаю, я могу подтвердить слова лорда Свидерского, – хмуро вмешался Демьян Бермонт. Все перевели взгляд на него. – Вторжение случится, коллеги. Бермонт уже готовится к войне. Знающий, шаман Тайкахе, сказал ждать нашествия огромных тварей с гор.
– Спасибо, брат, – печально склонил голову Хань Ши. – Я слышал о мудром Тайкахе. Два источника информации – это уже повод действовать. Вопрос в том, выстоим ли мы? – с тонкой улыбкой вопросил император. – С тех пор как более тридцати лет назад последний камень преткновения на континенте – Форштадт – был закреплен за Инляндией, военных конфликтов не случалось. Наши армии достаточно сильны, чтобы при нужде обеспечить порядок внутри государства, но с тех пор как начались Королевские советы и прекратились войны, армия далеко не так мощна, как хотелось бы. Пусть наши возможные враги находятся на варварском уровне развития, но если у них тысячи бронированных инсектоидов и сотни тысяч солдат, то сможем ли мы выставить больше? Выстоит ли наше вооружение против подобных монстров? Да и хватит ли этого вооружения? Василина, сколько у тебя на всю страну боевых листолетов, сотня?
Королева поколебалась.
– Да оставьте, коллеги, – мягко продолжил Хань Ши, – все мы знаем примерную численность вооружений друг друга. И в наших войсках используются те же модели, что и двадцать-тридцать лет назад. Сотня боевых листолетов – и это в самой большой стране мира, в Рудлоге. У нас, у остальных, и того нет.
– Не нужно говорить за всех, светлейший император, – проговорил Демьян суховато.
– Бермонт милитаризирован, – усмехнулся Хань Ши, – поэтому у вас, да, дела получше. Но все равно нам нужно усиливаться. Расширять производство военной техники, открывать склады с оружием. Спасибо за предупреждение, Александр Данилович. Главное теперь – успеть.
– И еще одна новость, – сказала Василина в конце совета, когда все уже было обсуждено и приняты необходимые решения. – Сообщаю вам, коллеги, что сегодня вечером мы объявим о предстоящем скором браке моей сестры Марины и инляндского герцога Лукаса Дармоншира. Да, время не самое удачное, но Луциус Инландер жаждал этого брака, и из уважения к его последним желаниям мы решили, что церемония состоится через две недели, сразу после окончания срока глубокого траура.
И пусть часть присутствующих способна была понять, что ее величество лукавит, все отнеслись к новости с подобающим пониманием и высказали одобрение и надлежащие поздравления.
26–31 января
Матвей Ситников к решениям своим подходил очень ответственно. Решил, что нужно рассказать ректору о снах Алины, – значит, обязан это сделать. Именно поэтому, доставив мать с сестренкой и родителей Светы через городской телепорт в Тафию (стихийные возмущения над Песками хоть и уменьшались постепенно, но пока еще не давали магу его уровня построить Зеркало), он сразу с неловкостью извинился перед Светой и Четери и сказал, что в ближайшее время должен вернуться обратно.
Конечно, ему хотелось осмотреть и Город-на-реке, и огромный, пахнущий травой, речным ветром и цветами дворец Четери, но это все можно было сделать потом. Он, будучи единственным мужчиной в семье, проверил, как разместили маму с сестренкой, – родные в тихой прострации бродили по роскошным покоям, рассматривали купальню и лазурные мозаичные бассейны, – остался на обед, затем обнял Светлану, пожал руку Четери и отправился обратно в Иоаннесбург.
Когда Матвей сел в автобус от городского телепорт-вокзала до университета, было около пяти вечера. Экзамен у Алины должен был уже закончиться, но она не брала трубку. Зато взял Поляна.
– Ты не видел Алину? – поинтересовался Матвей, глядя в окно автобуса на серо-белые, сверкающие предпраздничными огнями зимние сумерки, в которые быстро опускался Иоаннесбург. – Не отвечает на вызовы.
– Так у них на экзамене ерунда какая-то случилась, весь универ шумит, даром что бо́льшая часть народу на каникулах, – возбужденно откликнулся Димка. – Слухи кипят. Мне человек пять позвонили. Мол, камены решили подшутить и первый курс отправили прямо на экзамене в сон. Вроде как все уже проснулись, их развезли по домам и в общагу под наблюдение виталиста. Может, Алина досыпает?
– Камены? – с сомнением пробасил Матвей.
– Угу, – Поляна явно что-то жевал. На фоне послышался женский голос. – Ну мам, – простонал он в сторону, – это же Матвей. Не подавлюсь! – он снова вернулся к разговору. – Кстати, профессор Тротт был на экзамене. Может, мы просто ему надоели, Матюх? Жаль, если так.
– Он бы сказал, что больше не будет заниматься, – уверенно ответил Ситников. – Он бы точно сказал. Тут что-то другое, Димыч.
Матвей еще поболтал с другом: обсудили взрывы в Рудлоге и в мире и попрощались, договорившись пересечься вечером. Ситников доехал до университета, но, прежде чем подняться к Александру Даниловичу, подошел к каменам. Те, увидев его, шутковать не стали, но лица сделали чрезмерно непринужденными, Ипполит даже насвистывать что-то пытался – правда, выходило так, будто ветер воет в узкой трубе. Университет был пуст, и эхо выводило жутковатые повторы этого «свиста».
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Матвей, останавливаясь у каменных хранителей. Те делали вид, что не видят его. – Здравствуйте! – прогудел он куда громче и с нажимом; эхо с радостью прокатило почти командирское приветствие по коридорам.
– И чего орать, болезный? – прогнусил Ипполит, прекращая насвистывать. – Слышим мы всё, не глухие. Чегось надобно?
Матвея отповедь не смутила.
– Не расскажете, что сегодня случилось с первым курсом?
– Еще один с допросами, – буркнул Аристарх недовольно. – Скучно нам стало, понятно? Вот и решили подшутить. Ничо с ними не сделается.
– И Алину усыпили? – недоверчиво и гулко уточнил Ситников.
– Ага, усыпили, – мрачно откликнулся Аристарх и замолк, поджав губы.
– Унесли давно уж во дворец твою зазнобушку, – сварливо вмешался Ипполит. – Рыжий и унес. Вместе с рехтором нашим. Деликатный вопрос, понимаешь!
– Александра Даниловича тоже нет? – кисло спросил Матвей, получил невнятное «угу», вздохнул и направился в общежитие.
Алина так и не отвечала на звонки. Ситников набрался решимости и вечером попробовал построить к ней Зеркало, но переход рассыпался, не успев сформироваться.
– Может, ее укрыли из-за терактов? – предположил Поляна, когда они встретились ближе к ночи, решив пройтись по центру и посидеть в баре. – Поэтому и окружили защитой, и не дают общаться по телефону?
– Может быть, – согласился Матвей. Он неохотно пил чай. Пива не хотелось.
– В любом случае, не беспокойся. Ее точно в обиду не дадут, – уверенно сказал Дмитро. – Наверняка там такая охрана, что и муха не пролетит. Ты, конечно, ей друг, но она же принцесса. Если сказали все контакты прекратить, куда она денется?
– Не знаю, как объяснить, – неохотно проговорил Ситников. – Чувствую я: неладно с ней, Димыч. Внутри грызет все, ни отвлечься, ни забыть. Может… ты у Тандаджи спросишь?
– Да ты что, – испугался Поляна. – Если бы у меня даже смелости хватило, то кто мне ответит? Скажет «это не ваше дело, Поляна», и все.
А ночью Матвею приснился странный обрывочный сон, очень короткий и смутный. И были в этом сне и огромные пауки, и высокие деревья, похожие то ли на папоротник, то ли на бамбук, и странные птицы, и определенно не его, Ситникова, а девичьи грязные руки, собирающие грибы. Будто он ненароком выхватил кусочек чужих воспоминаний – такое было ощущение.
Все выходные он пытался дозвониться до Алины и мрачнел все больше. Из-за усиливающегося чувства тревоги. Из-за повторившегося короткого сна – Матвей прекрасно помнил рассказы принцессы про огромных пауков и странные леса в ее кошмарах и гадал: то ли он сходит с ума и так впечатлился ее историей, то ли сейчас он действительно из-за их связи видит то, что видит она. Получается, Алина до сих пор спит? Или как?
Ситников окончательно перестал что-либо понимать. В понедельник он снова ушел в Тафию – просить Четери о разговоре. Мастер выслушал его без насмешки, кивнул.
– У моего ученика Лаураса кровная связь проявлялась так же, даже еще сильнее. Он всегда чувствовал, когда Седрик был в опасности, ощущал направление, в котором нужно двигаться, чтобы попасть к нему, изредка видел фрагменты того, что видит сейчас его король. Ты все правильно понял, Матвей.
Они сидели на резной скамье перед плещущим фонтаном, под теплым и ласковым дождем, омывающим лазурную плитку двора, и Ситников, вздохнув, признался:
– Мне тяжело из-за этого. Сейчас я понимаю, что мое состояние противоестественно. Будто я собака на привязи. Я не ощущаю, где я, а где инстинкт.
– Я обещал, что научу тебя потом, как снять привязку, – напомнил Владыка, любуясь пестрыми пташками, которые прятались под соседней скамьей.
– Это потом, – вторил ему Матвей угрюмо, вытирая капли дождя с лица. – А сейчас мне все-таки нужно разобраться с ее исчезновением, Четери. Вдруг я нужен? Я пойду. Зайду к матери и снова обратно.
Он тяжело поднялся, пошел в сторону дворца.
– Ты все правильно решил, молодой Лаурас, – сказал Четери ему в спину. – Не сомневайся.
Ситников чуть приостановил шаг, кивнул и пошел дальше.
В ночь на вторник ему снова снились обрывки чужих видений. Люди в странной кожаной одежде и гигантские стрекозы. Бег по ночному лесу. Мужчина с черными крыльями. Эхо голоса Алины: «Профессор Тротт?» Опять очень коротко, буквально несколькими кадрами, – и все это сопровождалось острым чувством страха, тревоги, тоски.
А во вторник после обеда Матвею позвонил ректор Свидерский.
– Ситников, – проговорил Александр Данилович в трубку, – я видел записку с вашим номером телефона еще в четверг, и Наталья Максимовна заверила меня, что у вас необычайной важности вопрос. К сожалению, из-за происшествия на экзамене первого курса я не успел с вами связаться. Сейчас у меня появилось немного времени. У вас действительно что-то сверхважное?
– Да, – Матвей выдохнул. – Это связано с Алиной, Александр Данилович. И с лордом Троттом. Скажите… есть вероятность, что они сейчас где-то в лесу, и там у профессора есть черные крылья?
Через полчаса Ситникова внимательно слушал полковник Тандаджи в своем кабинете. Задавал резкие вопросы, пытался ловить на нестыковках, требовал повторить то, что семикурсник уже рассказывал, что-то отмечал у себя в блокноте и задумчиво застывал, глядя в одну точку. Матвей несколько раз озвучил, зачем искал Свидерского после Алининого кошмара на лыжной базе, рассказал о своих коротких снах-видениях, о кровной привязке – все, что он знал со слов Четери и что ощущал сам.
Здесь же, в соседнем кресле, расположился Александр Данилович, который и привел Матвея в Зеленое крыло. Раз за разом ректор коротко подтверждал:
– Он говорит правду.
Но острый блеск из глаз тидусса ушел только тогда, когда Матвей согласился на ментальное сканирование. Свидерский очень мягко просмотрел его воспоминания и снова подтвердил:
– Все так. Это действительно ему снилось.
Начальник разведуправления кивнул, потянулся к телефону.
– Ваше высочество? – проговорил он в трубку. – Полагаю, у меня важные новости о ее высочестве Алине. Да. Да, Мариан. Думаю, тебе нужно зайти.
Через несколько минут в кабинете появился принц-консорт Байдек. Поздоровался с присутствующими, попросил всех не вставать и выслушал сначала Тандаджи, потом Свидерского – и Матвею в который раз пришлось повторять все, что он уже говорил. Ситников проявлял невероятное терпение, благо принц-консорт под сомнения его слова не ставил и новый допрос не устраивал.
– Полагаю, – сказал Тандаджи, когда семикурсник закончил, – надо срочно поднять архивы пятисотлетней давности и узнать о ритуале привязки личной гвардии к наследникам дома Рудлог.
– Не помешает, – согласился Байдек. – Но в срочности нет нужды. Я слышал об этом, Майло. Во-первых, о привязке рассказывала Ангелина после того как… – он замолчал, посмотрел на тидусса, и Тандаджи понимающе кивнул. – Во-вторых, реставрированы обнаруженные принцессами воспоминания Седрика о войне с драконами. Там то же, о чем рассказывала Ани… и о ритуале привязки тоже есть. Так что подтверждение существует.
– Спасибо, – Тандаджи что-то вычеркнул у себя в блокноте. – Итак, получается, у нас есть канал связи, по которому мы можем по крайней мере узнавать, в порядке ее высочество или нет. Как часто вам снятся эти сны, господин Ситников?
– Раз в два-три дня, – буркнул Матвей. – Это даже не сны… а обрывки по несколько секунд, господин полковник.
– Будете докладывать нам о содержании снов, – приказал Тандаджи. – Вам щедро заплатят за помощь, конечно.
Матвей поморщился, встал. Свидерский с усмешкой посмотрел на Тандаджи, с некоторой гордостью – на одного из своих лучших студентов.
– Господин полковник, ваше высочество, – немного неуклюже, но твердо начал Ситников. – Алина – мой друг, и мне не нужны деньги, если я могу помочь ей. Я, конечно, буду рассказывать вам. Но, как я понял, Алина сейчас спит и ее охраняют…
Это прозвучало как вопрос. Лицо Тандаджи осталось каменным, и Матвей повернулся к Байдеку. Тот поколебался, но кивнул.
– Понимаете, – так же с трудом продолжал Ситников, – я все равно места себе не нахожу. Поэтому прошу вас… включите меня в штат ее охранников. Сколько бы это ни продлилось, я возьму академический отпуск… Александр Данилович?
– Решим, Ситников, – откликнулся ректор.
– Спасибо, Александр Данилович. Возможно, если я буду рядом, я смогу о ней больше видеть. Я и так буду вам помогать, но, если возможно… я достаточно силен как боевой маг для своего возраста, не буду мешать. И могу любую клятву о неразглашении принести.
Тандаджи слушал его все с тем же невозмутимым выражением лица. Ситников замолк и в упор посмотрел на него.
– Что вы решите, господин полковник? – очень четко поинтересовался он.
Тидусс, чуть сощурившись, задумался.
– Я не возражаю, Майло, – подал голос Байдек. – Аргументы убедительные, благонадежность студента гарантирует Александр Данилович, а о возможности отслеживать состояние Алины мы даже мечтать не могли. Думаю, Василина тоже будет «за».
– Что же, – проговорил Тандаджи. – У вас есть вечер на сборы, господин Ситников. С завтрашнего дня вы сотрудник Зеленого крыла. И помните, что до возвращения ее высочества уйти от нас вам уже не удастся.
– Я и не уйду, – буркнул Ситников и с облегчением потер лоб широкой ладонью.
Ему еще пришлось встретиться с ее величеством Василиной – та приняла семикурсника с такой ласковой радостью, что он от тяжеловесного смущения стал совсем немногословным, но четко и последовательно рассказал о том, что видел. Королева тревожилась, королева вздыхала и, прощаясь, попросила докладывать даже о самых незначительных видениях.
Матвей, уставший и голодный, выйдя за ворота дворца, позвонил Поляне и предупредил, что, скорее всего, надолго пропадет по важному делу, но всего рассказать не может. Телефон аж дымился от дружеского любопытства, но настаивать Дмитро не стал, лишь пожелал удачи.
А затем Ситников снова ушел в Тафию – благо для него, как личного гостя Владыки Четерии, переход через телепорт был бесплатным, – и праздничный вечер Поворота года провел с семьей. Матери он не стал врать, просто сказал, что на некоторое время должен оставить учебу из-за секретной работы, но обязательно вернется и доучится и что ректор университета в курсе и дал свое одобрение.
Утром Матвей вернулся в Иоаннесбург. Получил в кастелянной Зеленого крыла форму (найти нужный размер оказалось очень нелегко), сдал все необходимые замеры и анализы на персональную идентификацию, подписал магдоговор – и штатный маг отправил его на монастырские земли.
