Глава 2
3 февраля, Рудлог
Закончились празднования Поворота года, прерванные войной, закончились каникулы в МагУниверситете, и студенты вышли на занятия в новом семестре.
Все были взбудоражены новостями: учащиеся из Инляндии и Блакории вернулись не все, и их судьба пока была неизвестна; то тут, то там обсуждали вчерашнее закрытие огромного портала в иной мир королевой Рудлога и строили предположения о том, жива ли она. По телевидению утверждали, что ее величество просто отдыхает, израсходовав много сил, но народная молва уже катила панические волны по стране. Говорили о войне, о мобилизации, об огромных насекомых, о вскрывающихся кладбищах – кое-кому из студентов пришлось пережить за дни каникул и нашествие нежити на родные городки.
Первая пара была отменена, вместо этого студентов собрали в зале, и за кафедру встал ректор университета, Александр Данилович Свидерский. Учащиеся замерли: ректор и до этого пользовался огромным уважением, а уж после слухов о его вчерашних подвигах и чуть ли не спасении самой королевы и принца-консорта зал и вовсе дышал благоговением.
– Доброе утро, – голос Свидерского, как всегда, слышен был в самых дальних уголках огромного зала, – уважаемые студенты. Я собрал вас здесь, чтобы сообщить несколько важных новостей. Для начала хотелось бы отметить студентку шестого курса Людмилу Осинскую и сказать, что в этом семестре ей заранее зачтен экзамен по боевой магии.
Раздались аплодисменты. Почти все знали из утренних газет, что Осинская, выбравшая специализацией виталистику, на праздники уехала к родителям на северный хутор. Ночью к ним пришла нежить, и учащаяся не иначе как с перепугу ухитрилась уничтожить полтора десятка ототонов, после чего доблестно упала в обморок.
– Далее, – продолжил Александр Данилович. – Во избежание сплетен сообщаю, что ее величество действительно жива и здорова, просто потратила силы, и ей нужно время на восстановление. Это же заявление в моем исполнении вы сегодня сможете посмотреть в новостях. Нам всем очень повезло, что королева сумела закрыть переход, иначе мы сегодня с вами так мирно не разговаривали бы. Но!
Он сделал паузу, еще раз обдумывая то, что хотел сказать.
– Как мы знаем, в рудложской армии всего четыре-пять тысяч боевых магов. С нашими расстояниями и количеством городов к каждой части прикреплены в лучшем случае пять-десять магов. Сейчас в стране идет мобилизация, и, так как все выпускники военнообязанные, те, кто в состоянии помогать армии, будут привлечены к несению службы.
– Но ведь переход закрыт, – прозвучал чей-то неуверенный голос из середины зала.
– Никто не гарантирует, что не откроются новые. Завтра, послезавтра, через неделю, – объяснил Александр. Студенты начали тревожно переглядываться. – В Инляндии, как мы знаем, их открылось два; так как принцип появления порталов неизвестен, необходимо готовиться к худшему. Поэтому сообщаю вам, что я и несколько преподавателей университета оставляем свои должности и уходим в действующую армию. Вместо меня будет работать нынешний проректор Виталий Андреевич Фаусов…
В зале загудели – учащиеся спешили обсудить новость.
– И последнее, – командирский голос Свидерского легко перекрыл шум. – Вы не попадаете под мобилизацию, но студенты шестого и седьмого курсов вполне подготовлены пусть не для участия в боевых действиях, но хотя бы для работы в тылу, в зачистке кладбищ, в военных и гражданских госпиталях. Сегодня генеральный штаб армии Рудлога разослал по магическим учебным заведениям страны приказ не препятствовать студентам, если они примут решение оставить учебу на время военных действий.
В зале опять зашумели.
– Вы хотите, чтобы мы записались добровольцами? – крикнул кто-то из семикурсников.
Свидерский посмотрел в сторону спрашивающего, побарабанил пальцами по кафедре.
– Я не имею права подталкивать вас к этому решению или отговаривать. Вы взрослые люди, способны оценить риски и определиться сами. Никто не упрекнет вас, если вы останетесь учиться. Если же уйдете, место в университете за вами сохранится. Решать вам.
Александр потратил пару часов на передачу дел, попрощался с Неуживчивой – у секретаря подозрительно блестели глаза, – прошелся по университету, проверяя стихийный фон и общаясь с каменами. Остановился у двух на первом этаже. Те наблюдали за спешащими на занятия студентами, но были на редкость молчаливы: не отпускали шуточек, не журили прогульщиков.
– Уходишь, Данилыч? – проскрипел Ипполит, жалостливо крутя носом. – Ты уж побереги себя. Мы на что каменные, а еле кокон вокруг здания держим. Рушится все, стихии так и скачут, земля дрожит. Еще немного – и станем просто каменюками, как когда-то.
– Ты еще расплачься, старикашка, – недовольно рявкнул Аристарх. – Что надо-то, Александрушко?
– Если нападут, сможете щит укрепить? – поинтересовался Свидерский.
Аристарх фыркнул.
– Не боись. Оболтусов местных в обиду не дадим. Это Полик себе уже надгробный камень выдумывает, тонкая натура-с. Хватит нам энергии. Удержим, пока ты супостатов бьешь. Ты иди, иди. Принцессочка-то не проснулась еще?
– Нет, – с сожалением проговорил Александр.
– Эх-х-х, – со слезой застонал Ипполит, – уморили птенчика, уморили!
Аристарх раздраженно закатил глаза.
– Ты вот что, Данилыч, проснется – привет ей передавай. Скажи, скучаем. А теперь иди, иди, боги тебе в помощь.
Свидерский зашел и во дворец – Тандаджи просил еще раз посмотреть состояние ее величества, хотя на месте были и Зигфрид, и виталисты лазарета, и штатные маги Зеленого крыла. Королева мирно спала, вита ее потихоньку росла, аура набирала мощь – Александру даже показалось, что она стала больше, чем до закрытия перехода. Впрочем, это было неудивительно. Резерв что у классических, что у родовых магов мог скачкообразно вырасти после перенапряжения. А мог и выгореть, если не повезло.
Он долгое время провел в министерстве обороны: общался с министром, с генералами штаба, с Байдеком, который в отсутствие супруги курировал все решения. Алекс получил звание подполковника и командира мобильных отрядов боевых магов, место в части под Иоаннесбургом и свободу действий для тренировок подчиненных.
Под вечер, уставший и голодный, он направился в монастырь Триединого на побережье, где жила Катя и где находились спящие Тротт и принцесса Алина-Иоанна. Заглянул сначала к ним, считал жизненные показатели, не прикасаясь. Попросил у командира гвардейцев возможности пообщаться с Ситниковым и направился к дому, где разместили гвардейцев.
Семикурсник, одетый в майку и спортивные штаны цвета хаки, сидел на койке, едва помещаясь под вторым ярусом, и, к удовольствию экс-ректора, читал «Боевые заклинания массового поражения». Увидел учителя, аккуратно заложил страницу, убрал книгу и пробасил:
– Добрый вечер, Александр Данилович.
– Добрый, Ситников, – откликнулся Свидерский, опускаясь на стул. Огляделся: в комнате, помимо Матвея, жили еще четыре человека, и было здесь по-военному чисто и аскетично. – Не скучаешь?
– Некогда, Александр Данилович, – Ситников пожал плечами. – Я только с дежурства пришел.
– Видишь что-нибудь? – поинтересовался ректор.
– Немного, – буркнул студент. – Но больше, чем раньше. Отчеты пишу каждый день, Александр Данилович.
– Отчеты я видел, – кивнул Свидерский. Матвей стал за эти дни серьезнее, будто резко повзрослел. – Ты мне по своим ощущениям скажи: важное что-то есть? Есть надежда, что скоро вернутся?
Матвей тяжело вздохнул.
– Там как-то усилием воли нужно сюда подниматься из того тела, Александр Данилович. А как я понял, у Алины не получается. И они идут за помощью. Идти долго еще. Мне трудно понимать, только обрывки вижу. Гонятся за ними, ищут. Еще, кажется, лорд Тротт Алину к богу ведет. Может, – он с надеждой посмотрел на Алекса, – есть возможность как-то им помочь? Открываются же порталы сюда? Может, пройти к ним и попробовать их найти?
Александр с одобрением посмотрел на Матвея, но покачал головой.
– Я думал об этом. Но, Матвей, там огромный мир. Как наша Тура. Как мы их найдем? Тем более без стихийной магии ни я, ни ты не бойцы. Идея захватывающая, но нужно всегда действовать адекватно своим силам и ситуации. Мы с тобой нужны здесь. А там есть Тротт. Он должен справиться.
Скрипнула дверь. В комнатку вошли двое гвардейцев, поздоровались, начали снимать верхнюю одежду. Алекс встал, поднялся и Ситников.
– Мой личный номер, – сказал Александр, быстро выводя цифры в маленьком блокноте и вырывая листок. – Я не всегда смогу смотреть отчеты, Матвей. Если вдруг тебе покажется, что внизу происходит что-то очень важное, звони. Обязательно звони.
В Катин дом он постучался, когда было около десяти вечера; подтаявший за день снег уже схватило поблескивающей в свете редких фонарей ледяной корочкой. Было морозно и очень тихо, в монастырском поселении светились редкие окошки в домиках, и сиял теплым огнем храм в центре.
Алекс мог бы и Зеркало открыть, но он так устал за день, что прислонился плечом к стене у двери и, глядя на звезды, ждал, пока ему откроют, и наслаждался зимним безмолвием. После вчерашних оглушительных событий местная благодать казалась почти неестественной.
Скрипнула дверь – Катерина, в темном теплом платье, с белой вязаной шалью на плечах выглянула наружу, и Алекс не отказал себе в удовольствии притянуть ее к себе, обнять, коснуться холоднющими губами теплой кожи на щеке.
– Как ты меня все время чуешь? – пробормотал он. – Совсем тихо же стучусь.
Катя пожала плечами, посмотрела темными глазами куда-то даже не в глаза ему – в душу. Как есть ведьма.
– Дети спят, – шепотом проговорила она. – Заходи в дом. Голодный опять?
– Да, – так же прошептал он, не двигаясь с места.
– В дом, Саша, – строго сказала она и высвободилась, поправила шаль, выдыхая пар. Улыбнулась и быстро поцеловала его в губы.
Ужин был обжигающе-вкусным; женщина напротив, наливающая чай и отрезающая кусок собственноручно приготовленного пирога, – тонкой, отчаянно красивой, очень домашней и родной. Хотя они ни разу не были вместе с того момента, как пережили похищение. Целовались, держались за руки, даже спали рядом – но тронуть ее Алекс так и не решался.
– Я сегодня гадала, – сообщила Катерина. – Надолго уходишь, Саш?
– Видимо, да, – задумчиво произнес он. – У тебя здесь получается?
Катя улыбнулась, настороженно-рассеянно оглядела маленькую кухню с цветастыми занавесками, за которыми стояла морозная ночь.
– Да. Только нет голода потом. Отец Виталий говорит, это потому что Триединый – прародитель всех Великих Стихий, и Черный – тоже его часть. Поэтому и сомнарисы себя тут так хорошо чувствуют. Просто во внешнем мире для нас нет поддержки Жреца, поэтому мы вредим другим своими ритуалами и можем сами сорваться, вот и запрещено черное колдовство. Хотя по сути нет плохой или хорошей родовой магии. Всё можно использовать во благо или во вред.
Она беззвучно помешала чай, аккуратно отложила ложечку, зябко поправила шаль.
– Опасность тебе грозит, Саша. Потери. Смерть за спиной. Не хочу тебя отпускать. Ты стал мне якорем в мире. Как жить, не зная, что с тобой?
Он поманил ее пальцем, и, когда Катя подошла, притянул к себе на колени, потерся носом о плечо, поцеловал запястье.
– Вот, – вокруг ее руки обвилась тройная золотистая нить. Такая же появилась у него на запястье. – Если не смогу позвонить, всегда по ней будешь знать, в порядке ли я. Если ранен буду – стянется немного болезненно, запульсирует и отпустит. Если в реальной опасности – запульсирует часто, почти до вибрации. Если погибну, – он поморщился, потому что Катя вцепилась в его руку до боли, – будет ощущение ледяного браслета.
– Не призывай смерть, – горестно прошептала герцогиня, – она и так близко.
Алекс допивал чай, Катя сидела у него на коленях, прижавшись виском к плечу и медленно, ласково скользила губами по шее, вверх-вниз, вверх-вниз, согревая горячим дыханием. И он гладил ее по спине, чувствуя, как его нежно касается шершавая и бархатистая темная аура, заставляя сердце биться быстрее, а тело – наливаться силой, прогоняя усталость.
Катя зашевелилась на его коленях, встала. Вздохнула, словно перед прыжком в пропасть, и даже зажмурилась на мгновение.
– Пойдем, – сказала она – шаль ее скользнула с плеч на стул. – Пойдем, Саш, я хочу тебя.
Ночь была темна, щедра, жарка и отчаянно полна жизнью. Стонами женщины, запахом ее, касаниями тонких пальцев и полных губ. Влажной спиной, выгнувшейся, вздрагивающей под его движениями, налитой грудью в ладонях. Темными взглядами через плечо. Сбившимися от дикого желания простынями, горячей кожей под языком, вкусом покорности и чуждости, сладко приправленных опасностью.
Собственным шепотом – почему-то Александру никак не хватало слов, чтобы выразить все, что он чувствует, и он раз за разом шептал одно и то же, многократно повторенное: «Какая ты, Кать… Катя…» И почти с благоговением смотрел, когда она склонялась сверху, оседлав его, чтобы поцеловать, и хватал ее за бедра, не в силах выдерживать мучительно медленный ритм, и послушно всасывал в себя соски, когда она требовательно выгибалась навстречу. И раз за разом в конце ощущал шершавую, почти болезненную ласку темной ауры – от этого удовольствие становилось почти невыносимым.
Алекс заснул, не в силах встать и сходить в душ. Но он не зря был боевым магом: даже сквозь сон ощущал, как Катерина лижет его лоб – раз, другой, третий, – что-то долго и настойчиво шепчет, ласково гладя его по волосам. Пахло кровью – пальцем она водила ему по лбу, рисуя то ли круг, то ли шестиугольник. Снова звучал шепот, и опять чувствовал он прикосновение языка.
– Колдуешь? – еле сумев раскрыть рот, пробормотал Александр, притягивая ее к себе.
– Да, Саш, – неслышно выдохнула она. – Спи.
– Я вернусь, и выйдешь за меня, Кать. – Язык ворочался неохотно, все тело было тяжелым, как плита.
– Только вернись, – попросила она и тихо подула ему в лицо, на лоб, как ребенку. Поцеловала – и он, успокоенный этой нежностью, окончательно ушел в глубокий сон.
5 февраля, Рудлог, Север
Алмаз Григорьевич Старов еще раз спешно осмотрел законсервированную обсерваторию, добавил сил в застывшую паутину плетений, выключил свет – погрузились во тьму и огромный телескоп, и несколько ярусов исследовательского центра, и столы его коллег и помощников – и, не оборачиваясь, торопливо направился к выходу.
Он работал до последнего, но вчера растущая со дня смерти двух Белых королей неустойчивость плетений достигла критического уровня, и сложнейшая паутина магических настроек начала разрушаться. Единственное, что он мог сделать, – это прекратить работу и заморозить их, усилив по максимуму. Вдруг случится чудо, стихийные потоки нормализуются, и никакого конца света и конца стихийной магии не будет?
У выхода из обсерватории старого мага ждал Александр Свидерский, десять минут назад открывший дверь в его кабинет, где Алмаз Григорьевич дописывал в журнале последние отчеты о своих наблюдениях.
– В двадцати километрах от Лесовины в течение получаса откроется портал, – сказал он ровно. – Пора, Алмаз Григорьевич.
Старов молча кивнул, продолжая выводить аккуратные строки.
«…Судя по рассчитанному графику, Творец движется по огромной восходящей спирали относительно уже посеянных миров. Таким образом, развивающиеся семена долгое время остаются вне поля его зрения и в следующий раз попадают под его взгляд через несколько миллиардов лет, самостоятельно пройдя этапы выживания и укрепления или разрушения. Первичный отсев. К сожалению, нет фактов, позволяющих предположить, что с ними должно происходить дальше, потому что Сеятель только ступил на второй виток. Наш мир еще очень молод и, судя по всему, должен пройти свою точку разрушения или укрепления».
Он захлопнул журнал, бережно надел на ручку колпачок, посидел пару секунд и сунул журнал в сейф. И пошел выключать свет.
– Что с остальными? – спросил Старов ворчливо, закрывая тяжелую дверь обсерватории на ключ.
Александр зажмурился, проморгался – после темноты обсерватории сияющий на солнце снег и белоснежные вершины гор вокруг резали глаза.
– Мартин и Виктория воюют в Блакории, Алмаз Григорьевич. Я видел их. Они поженились.
– И шестидесяти лет не прошло, – пробрюзжал Дед, направляясь вниз по склону. Алекс улыбнулся.
– Март передает вам привет и клянется привезти после войны в подарок целую коллекцию муравьиных челюстей.
– Болтун, – с той же ворчливой нежностью буркнул Алмаз. Оглянулся на обсерваторию. Александр сделал вид, что не заметил.
– Макс все еще спит. Мы подключили их с принцессой к системам жизнеобеспечения. Вы никогда не подозревали его, Алмаз Григорьевич?
– Мало ли что я подозреваю, – под ногами старика паром исчезал снег, поднимаясь в сияющее горное небо тонкими облачками. – Мне знать надо. Как про Севастьянова. А то я подозревать всякое могу. Например, откуда на тебе черный заговор на удачу.
– А, вот что это такое, – Алекс потер середину лба, усмехнулся, двинул рукой, открывая Зеркало. – Это от моей будущей жены, Алмаз Григорьевич.
– Ну-ну, – скептически буркнул семикратно разведенный старый маг. – У вас в компании всегда так: куда один, туда и остальные. Осталось Тротта обженить.
– Это вряд ли, – хмыкнул Свидерский, выходя вместе с учителем в заснеженном хвойном лесу. Прямо перед ними, окруженный гудящей военной техникой, полицейскими листолетами, закрытый тонкими щитами, мерцал «цветок» перехода размером с футбольное поле, и в середине его уже начал проваливаться изрисованный звериными следами снег.
– Жаль, что мы так и не нашли Черныша, – резко проговорил ректор МагУниверситета, оглядывая поле работы. – Я бы показал ему, что сейчас начнет здесь твориться.
– Я пару раз пробивал его, но переместиться не успел, – Дед ловко, будто занимался тидусской техникой до-тани, согнулся, потрогал сияющий контур одного из «лепестков», почти подметая снег бородой. – А сейчас не до него, Саша. Дряни он натворить успел; если еще полезут к кому из правителей – там тоже не дети малые, должны дать отлуп. Да и коллеги его не перестают искать. А у нас с тобой другое дело есть.
– Я начну, – сказал Алекс, разминая пальцы и вдыхая зимний свежий воздух. Гул военных машин и звуки голосов солдат стали тише, отдалились – Свидерский умел сосредотачиваться. – Надеюсь, вдвоем у нас получится, Алмаз Григорьевич.
«Цветок», сияющий среди сосен и елей, под воздействием двух мощных магов начал быстро сокращаться. Суровые северяне прекратили разговоры, молча расходясь по позициям, но в глазах их светилась надежда. Вот переход схлопнулся почти в точку… Алекс покосился на учителя – тот хмурился, ощущая то же самое, что и он сам: нарастающую отдачу, будто от достигшей предела сжатия пружины. И тут давление под его ладонями, закручивающими стихийные потоки вокруг перехода, на секунду исчезло, пропал и переход – и сразу рванул в разные стороны новый «цветок», наливаясь силой с невероятной скоростью. В центре образовался провал, посыпалась в бездонную дыру земля, увлекая за собой снег и деревья.
– Об этом я и говорил, – Александр отряхнул вспотевшие ладони, бросил взгляд на задумчивого Алмаза Григорьевича. – Можно до предела сил его закрывать. Он каждый следующий раз открывается еще быстрее. Но мы можем выиграть для них, – он кивнул в сторону военных, – время. К сожалению, ее величество Василина пока спит и помочь нам не может.
Через два часа из провала, в котором клубилась серая дымка, под красноватыми облаками раннего зимнего заката с гулом взлетели первые раньяры со всадниками на спинах. Стая в несколько сотен особей забилась об огромный купол изнутри, но им он был не по зубам. Как и тха-охонгам, размеренно выходящим из перехода и ожесточенно пытающимся пробить щит.
– Пли! – раздалась приглушенная команда справа от Алекса, и рванула артиллерия, прошивая щит снаружи – они специально сделали его проницаемым для снарядов. Некоторое время внутри творилось огненное безумие: сгорали, разрывались на части инсектоиды и их всадники, рвались обратно в переход. От рева насекомых и панических криков людей внутри все сжималось, но Свидерский крепко удерживал щит, чтобы не рухнул, дал еще времени. Может, удастся напугать, и в этот портал больше не полезут?
Стало тихо. Под щитом стоял дым, осыпалась в провал взрытая земля. Военные спешно перезаряжали орудия, Алмаз добавлял плетений в купол.
Село солнце. Мороз начал усиливаться, и Александр нарастил тепловой кокон вокруг тела. Из перехода, освещенного прожекторами, никто не появлялся.
Так прошел час, другой. Потянулся третий. И тут из провала шагнул первый тха-охонг. Александр даже не сообразил сначала, что с ним не так, – помотал головой, услышал, как с ужасом матерятся солдаты.
К передним лапам появляющихся из провалов тха-охонгов были привязаны женщины, молодые и пожилые. Большинство с рыжими волосами, в туринской одежде – видимо, все из Инляндии. Обезумевшие от ужаса. Плачущие. Кто-то был в обмороке, кто-то кричал молитвы или «спасите!!!».
– По сравнению с этим, – жестко проговорил Алмаз Григорьевич, потряхивая кистями рук, – наша нежить – образец гуманизма. Здесь есть еще боевые маги, Саша?
– Ждут моей команды, – сказал Свидерский, накручивая на руку призванную цепь. По его телу вверх поднимались доспехи. Блеснул нагрудник, Алекс повернул голову, жестом позвал к себе ожидающего информации адъютанта местного полковника.
– Войска лучше отвести назад на километр-полтора. Нам оставить полторы-две сотни человек, способных быстро реагировать и проводить эвакуацию. Нужно будет после работы магов отвязывать и уводить гражданских. Уничтожать насекомых пока задача магов; ваша – освободить людей и избежать жертв!
Адъютант кивнул, помчался к полевому штабу. Из провала тем временем гнали людей. Детей и подростков, связанных веревками. Прижимали вплотную к щиту, а сзади над ними, белыми от страха, щелкали челюстями охонги.
– Сейчас демонстрация начнется, – вполголоса проговорил Александр. За его спиной выстроилось несколько отрядов северян, потрескивали щитами маги. – Я уже понял их образ мыслей. Будут резать заложников, пока не снимем щит.
– А мы снимем, – Алмаз Григорьевич щелкнул пальцами, всадники на тха-охонгах агрессивно-торжествующе взвыли… и тут на них упал стазис.
– Вперед! – рявкнул Алекс отрядам за спиной.
Из провала уже двигались следующие фигуры – и Свидерский, переместившись туда, где раньше стоял щит, рубанул цепью по холке одного из тха-охонгов, разрубая его до половины, прыгнул дальше, отмечая краем глаза, как далеко справа ловко двигается Алмаз Григорьевич, как россыпью пошли в бой маги.
Нужно было уничтожать застывших насекомых и одновременно, дождавшись появления новых, рубить их, пока не успевают отреагировать. Солдаты с помогающими им виталистами выводили детей – те бежали в сторону ожидающих их грузовиков-вездеходов. Отвязывали женщин от лап накрытых стазисом инсектоидов. В какой-то момент Свидерский перестал отслеживать действия военных, сосредоточившись на прикрытии отряда магов и уничтожении новых иномирских гостей.
Бойня чудовищ и спасение заложников продолжалась минут двадцать, пока наконец на той стороне не сообразили: происходит что-то неладное, – и в воздух не поднялась стая стрекоз.
И вот теперь стало жарко по-настоящему. Раньяры атаковали солдат, занимающихся эвакуацией, разрывая и их, и спасаемых. Заговорили орудия нескольких боевых листолетов, поднявшихся из-за деревьев, заработали гранатометы. Алмаз Григорьевич, закрывая группу солдат, полыхал вверх огнем. Пылающие, раненые стрекозы с ревом падали вниз, в провал и на снег, рвали всех, кто оказывался рядом. Трещали ломаемые деревья, сильно пахло хвойной щепой, муравьиной кислотой и дымом.
Не всех появляющихся тха-охонгов с привязанными заложниками удавалось теперь остановить вовремя. Приходилось отступать, чтобы дать себе простор для маневра, чтобы выиграть время и спасти еще хотя бы нескольких женщин.
Заполненные первые вездеходы загудели, увозя спасенных. Александр несколькими ударами цепи сбил пару рванувших за грузовиками раньяров, обернулся, переводя дыхание, заорал от ярости – поднявшийся перед ним тха-охонг пробил лапой одного из солдат, вгрызся ему в живот. По обеим краям от жуткой морды на передних лапах было привязано по женщине; одна рыдала, беззвучно открывая рот, голова другой безвольно болталась, и Александр, сбив цепью всадника, столбом огня испепелил чудовище, не задев пленниц, и затем отбивал атаки раньяров и прикрывал солдат, которые отвязывали их и тащили к вездеходам.
Наконец перестали выходить насекомые с привязанными людьми, но уже появившихся было слишком много, и щит смысла ставить теперь не было.
Зато был смысл немного отступить и перегруппироваться. И дать свободу действий артиллерии.
Солдаты и маги отступали, унося раненых, Александр и Алмаз Григорьевич прикрывали их, выигрывая время, а из провала периодически появлялись новые десятки инсектоидов.
До Лесовины врагам дойти так и не дали – они намертво застряли на подходах, выбрасывая из провала на убой все новые и новые отряды, несколько следующих дней захватывая окружающие хутора и деревни. Истощенные маги становились в бой по очереди, пытаясь урвать хотя бы несколько часов сна; северяне ожесточенно бились, совершая партизанские вылазки и ставя на насекомых ловушки.
Здесь, на Севере Рудлога, война приняла затяжной характер. Захватить столицу наскоком не удалось, и теперь все зависело от того, сколько у каждого из противников ресурсов и сумеет ли количество нападающих преодолеть качество защиты.
6 февраля, Блакория, Северные горы
– Итак, к королеве Рудлога пока не подобраться, – резюмировал Оливер Брин, привычно перебирая пальцами на груди десятки амулетов, подчиняющих стихийных духов. Его маленькая армия была здорово прорежена после нападения магов на убежище темных в санатории Вармбассер, но он постепенно изготавливал еще. Это позволяло отвлечься и от тягостного сидения под горами, и от постоянной жажды, когда хотелось залпом выпить ведро воды и умереть, и от нервного ожидания – когда же проходы, открывшиеся в Инляндии, Блакории и Рудлоге, станут достаточно мощными для пропуска обратно их бога.
О том, что они ошиблись и Жрец не придет, уничтожь хоть всех аристократов Туры во главе с королевскими семьями, думать не хотелось.
– Не подобраться, – подтвердил давний соратник Константин Львовский. – Я перепробовал массу подходов к сотрудникам лазарета – они все связаны магдоговором. Попробовал надавить на одного из старых должников-аристократов, чтобы он лег в Королевский лазарет. Тогда мы смогли бы его навестить – и ее величество заодно. Но ему позвонили из Зеленого крыла и настойчиво предложили лечение в другом лечебном учреждении. Всех больных, кроме королевы, перевели в соседние заведения. По словам одной из врачей, с которой я пытался наладить контакт, приказы отданы принцем-консортом. Он настоящий параноик в том, что касается защиты жены.
– И он прав, к нашему несчастью, – саркастически вступил в беседу Черныш. Встал с кресла, заложив руки за спину, прошелся туда-сюда по пещере, превращенной в гостиную. Обошел стол с фруктами и виноградом, окинул взглядом сидящих за ним изможденных людей. Все были измучены невозможностью пить, а работа по распутыванию проклятия стопорилась: слишком много мощи было в него влито. Приходилось постоянно заставлять себя двигаться, потому что территория, где они могли размяться, была ограничена.
– Вы не можете пробить щиты лазарета? – поинтересовался Брин.
– Это на территории дворца, – буркнул Черныш, – там их ставил известный барон фон Съедентент.
На лицах полутора десятков человек, сидящих в «гостиной», появилось понимание. Остальные, не засветившиеся во взрывах или перед секретными службами, оставались в столицах, работали на общее дело.
– Теоретически пробить могу, – продолжал старый магученый, пощипывая подбородок, – но практически мне нужно находиться рядом и потратить на взлом немалое количество времени. За которое меня обязательно засекут и постараются ликвидировать. Нужно ждать, пока королева придет в себя, и снова ловить на выезде. А пока нужно продолжать попытки убрать Бермонта или серенитку. У них нет наследников, в отличие от того же Хань Ши, у которого их пятнадцать штук помимо прямой линии. И, даже если после смерти сделают срочную коронацию, новый монарх будет слабее ушедшего, и какое-то время ему придется входить в силу. Можно надеяться, что этого времени хватит для усиления порталов.
Черныш потер виски – периодически к нему кто-то ломился, прессовал поиском, и это было не только болезненно, но и невыносимо, как писк сигнализации во время серьезного опыта. Но последние пару дней давить стали гораздо реже.
– В наших рядах волнения, – подал голос молодой Дуглас Макроут, тот самый, чьей кровью открывали первый переход в вулканической долине. Его зеленые глаза казались тусклыми из-за недостаточного освещения, тонкие аристократические черты – резкими. – И я понимаю тех, кто смотрит на Блакорию и Инляндию, на тварей, которые пришли на Туру и по нашей вине сейчас режут людей. Наши люди сомневаются, правы ли мы. И я от их лица задаю вопрос, – он запнулся под взглядами старших товарищей, но продолжил: – Можем ли мы позволить себе дальше убивать тех немногих, кто способен закрыть переходы? Пока это удалось только царице Иппоталии и королеве Василине. Полагаю, остальные монархи тоже каким-то образом способны это сделать. Но даже сильнейшие маги – нет. У меня на Севере Рудлога служит одногруппник, он своими глазами видел вчера, как Свидерский и Старов пытались вместе закрыть переход. И у них не вышло. А из нас всех только вы, Данзан Оюнович, способны с ними сравниться.
– Старый дуралей вылез-таки из своей обсерватории? – хмыкнул Черныш. – Я думал, он умнее. У него такая важная работа… – Он посмотрел на присутствующих, поджал губы. Все равно не поймут. Но теперь ясно, почему давление на него ослабло.
– С инсектоидами можно справиться, – напомнил Брин, снова теребя амулеты. – С концом света без возвращения Жреца – нет.
– Пока что идет война, а Жреца не наблюдается, – горячо возразил Макроут. – Причем идет в нескольких сотнях километров от нас!
Черныш еще раз потер виски. Он знал этот тип юных идеалистов. Макроуту двадцать один год. Несколько лет столкновения с реальной жизнью – и им на смену приходят самые отъявленные циники. Хотя не всегда: вон Алмаз до старости остался правильным.
– У половины из нас родня в Блакории, – продолжал Дуглас, и часть из присутствующих закивали, – у вас самого, Данзан Оюнович, институт и сотрудники в Дармоншире. А в Инляндии ситуация самая тяжелая!
– Я рассчитываю, что у директора института хватит ума эвакуироваться, – недовольно ответил Черныш. – Я понимаю ваше беспокойство, Дуглас, поверьте, но вы же сами осознаете, что мы в патовой ситуации. Мы не можем позволить, чтобы проходы закрывались.
– Мы на финишной прямой, – поддержал Черныша Брин. – Столько лет к этому шли! Ты же чувствуешь, Дуглас! Усиление темной стихии с каждым днем – пусть слабое, но эхо нашего бога! Даже я чувствую, хотя очень слаб.
– Вы считаете, что я по силе крови смогу принять корону Гёттенхольдов по возвращении нашего божественного покровителя, – Макроут поворачивался то к одному из соратников, то к другому, искательно заглядывал им в глаза. – Но как вы думаете… даже если Ворон вернется… одобрит ли он то, что мы действовали в одном и бездействовали в другом? И какой из меня король, если сейчас людей своей будущей страны я оставляю без помощи?
Черныш покачал головой и взял со стола яблоко. Молодой пылкий дурак. Как будто ему кто-то позволит править без чуткого руководства.
– Есть понятие приоритета, господин Макроут. Мы не можем распыляться. Сотни людей по всему континенту работают на достижение нашей цели. Посмотрите на это с другой стороны: чем скорее мы уберем кого-то из монархов, тем быстрее вернется бог, нормализуется стихийный фон Туры и проходы закроются сами собой. Считайте, мы действуем именно ради завершения войны. А также завершения массовых поднятий нежити и истончения магии.
– Но мы все равно ничего не делаем здесь, Данзан Оюнович, – упрямо проговорил Дуглас. – Разве вам самому не хочется немного отвлечься?
– Это не просто жуки, Дуглас, – сдержанно вмешался Львовский. – И убивать их так же непросто, как стрекоз, а что было в вулканической долине, мы все прекрасно помним. Я о тха-охонгах впервые услышал от Соболевского. Мы тогда выкрали из исследовательского института в Бермонте гортанную трубку такого чудовища, чтобы подарить королеве. Это полумагические создания. У них есть способность к небольшой телепортации в период гона в сторону призывающей самки, например, или к вызывающему на бой самцу. Соболевский тогда на это и рассчитывал: временные порталы открывались часто в местах разломов, кто-то из семьи рано или поздно подул бы в рог, оставалось только дождаться, пока совпадет открытие портала и использование трубки. К сожалению, рог зазвучал во время праздника, когда там было полно магов и королей, так что с тха-охонгом справились. Один на один же такого победить очень сложно.
– Друг говорит, они опасаются огня, – Макроут зажег над ладонью небольшой шар, – и прекрасно горят, если заряд силен. Я слаб как маг, но поджечь пару небольших инсектоидов смогу. Вы же, Данзан Оюнович, способны выжигать их сотнями. У Оливера, – он мотнул головой в сторону Брина, – духи в подчинении. Их не возьмет яд насекомых, их нельзя убить иначе как магически. Пока мы ждем… мы же можем попробовать ударить по врагу с фланга?
– Меня ищут, господин Макроут, – напомнил Черныш. – Я не могу находиться вне защиты гор больше десяти минут.
– Вам, – сказал молодой человек жарко, – достаточно будет и пяти.
Данзан Оюнович снова пощипал подбородок, куснул яблоко и с неохотой понял, что юный идеалист прав. Если подходить рационально, то вылазки с уничтожением отрядов инсектоидов оправданы. Во-первых, отвлекут горячие головы от моральных терзаний, во-вторых, чем позже иномиряне придут к горам, тем лучше для них всех. А в-третьих, не пора ли ему, как и Алмазу, немного вспомнить молодость?
Присутствующие оживились. Даже у сдержанного Брина, который стал после проклятия похож на нежить, заблестели глаза. Все-таки они действительно очень устали от постоянного напряжения и сидения взаперти.
Этим же вечером на крупный отряд тха-охонгов, только что вышедший из портала и направляющийся на помощь основной армии к восточным границам Блакории, было совершено нападение неизвестными магами. Иномиряне даже понять ничего не успели – почти пятьдесят тха-охонгов и полторы сотни простых охонгов с наездниками были уничтожены за какие-то минуты, а когда к ним на помощь полетели раньяры и медленно, тяжело начало подтягиваться массовое подкрепление, нападающих и след простыл. Такие «пощипывания» стали происходить почти каждый день. Жертвы по сравнению с численностью армии были незначительными, но очень раздражали генерала Манк-теша. Он и так нес серьезные небоевые потери из-за холода и болезней солдат и страстно желал выслужиться перед императором Итхир-Касом.
На следующий день Данзан Оюнович Черныш утром вышел из узкой пещеры на утоптанный снежок горного склона, полюбовался на восходящее солнце и уже направлялся обратно, когда через его защиту и глушилку вновь начал пробиваться кто-то настойчивый. Он подумал и чуть ослабил щит, тем не менее вооружившись пятком мощных оборонных заклинаний.
В розовато-золотистом свете восходящего солнца соткалась призрачная фигура длиннобородого пожилого мага, одетого в слегка потрепанный костюм с бабочкой.
– Данзан, – прошелестела дальняя проекция, – неужто ты прекратил бегать от меня, поганец?
– Ты за словами-то следи, Алмазушко, – невозмутимо ответил Черныш, – а то развею. Ты так настойчиво меня домогаешься вместе с остальными, что я решил уступить своему любопытству. Говори.
Старов хмыкнул, скрестил ноги, зависнув в воздухе у края щита. Сквозь его фигуру просвечивало солнце.
– Не надоело, как кроту, прятаться? – он внимательно оглядывал вход в гору.
– Надоело, – согласился Черныш. – Но я никогда не боялся неудобств. Давай ближе к делу, Алмаз, все равно не найдешь ведь.
– Найду, – проскрипела иллюзия. Седая борода шла кольцами, фигура подрагивала. – Рано или поздно найду, Данзан. И мало тебе не покажется. Поэтому прошу как разумного человека: прекратите охоту на монархов. Нам нужны те, кто может закрывать переходы.
– А нам ни в коем случае нельзя, чтобы переходы были закрыты, – с ледяной насмешкой сказал Черныш. – Тупик, Алмаз.
Старов пошевелил пальцами, поджал губы.
– Ты не видел, что творят иномиряне, Черныш. По сравнению с ними бешеный берман – ласковый ягненок. Если ваш выход – убивать тех, кто может справиться с ними, то чем вы лучше? Я предлагаю тебе: сдайтесь властям. Сейчас каждый маг на счету, вас направят в армию, вы сможете искупить свои преступления. Нам бы пригодилась твоя мощь, Данзан. Мне бы пригодилась. Наши один за другим оставляют свои проекты и подключаются к войне, а ты так и будешь отсиживаться? Да и, смотрю… проклятие на тебе, дружок. Помрешь так. Ты в них никогда не был силен. А я могу тебе помочь…
– Слишком много пафоса, – поморщился Черныш, щурясь от щекочущего солнца. Что-то его настораживало, хотя общались они мирно, и фигура старого друга то расплывалась, то снова становилась плотной. – Иди своим путем, Алмазушко. И не мешай мне делать для мира то, на что по мягкости своей неспособен ты.
– Я так и думал, – сварливо высказался Старов. – Прощай, Данзан.
Черныш наконец-то сообразил, что не так, рванулся обратно к пещере – вокруг загудело, завибрировала земля. Алмаз невозмутимо помахал ему рукой, не сдерживая ухмылку, и Данзан Оюнович, развернувшись под защитой каменного свода, от всего сердца послал старого друга по нескольким некорректным адресам.
Дальнюю проекцию Старова накрыло лавиной, в пещеру ворвалась снежная взвесь, и Черныш, отряхиваясь, пошел вглубь горы. Получается, все время разговора Алмаз опутывал окружающее слабыми, насколько было возможно для дальней проекции на таком расстоянии, нитями, не трогая самого Черныша – иначе бы он сразу заметил. А так это ощущалось щекоткой. И, конечно, старый друг понимал, что лавина не причинит Данзану Оюновичу вреда. Но зато эта метка на снежном покрове вкупе с положением солнца вполне способна при должном упорстве помочь обнаружить их убежище. Оставалось надеяться, что у Алмаза не хватит на это времени.
