Глава 10
1 февраля, среда, начало сезона Белого Целителя, Поворот года
В Бермонте весна календарная наступала на два-три месяца раньше, чем весна реальная, но это не мешало жителям радоваться увеличившемуся световому дню и праздновать Поворот года к лету. Несмотря на то что на северных территориях все еще продолжалась полярная ночь, народ жег высокие костры, пил горячее ягодное вино и угощал им огненных духов, плеская его в пламя, – пусть напьются сладким медом и вином, наберутся сил, чтобы подняться в небеса и уговорить солнце не задерживаться.
Важно выступали в замках и селениях линдов – баронств Бермонта – женщины берманов, гордясь округлившимися животами. Много детей зачиналось в Михайлов день, первое полнолуние августа, много и осенью, так что весна для потомков Хозяина лесов была временем плодовитым, материнским.
Зима в этом году уродилась мягкая, морозы и не лютовали-то совсем, и все знали, кого за это благодарить – солнечную королеву, подарившую мужу любовь и жизнь, а стране – тепло. И снова звучали молитвы всем богам и Триединому вернуть ее, не оставлять короля без жены, а Бермонт – без королевы и наследников.
Его величество Демьян, несмотря на подготовку к войне, с утра принял участие в торжествах. Подданным пока негоже знать, что одно испытание, скорее всего, скоро сменится другим. К тому же все, кому нужно, уже были в курсе, и к дуге Медвежьих гор, закрывающей Бермонт и от Йеллоувиня, и от Рудлога, постепенно стягивались войска. Конечно, прикрыть больше двух тысяч километров пиков невозможно, но одно дело – перебрасывать в случае атаки войска из ближайших районов, а другое – собирать по всей стране.
Но пока в столице было радостно и солнечно. Еще не закончились объявленные дни траура по погибшим правителям соседних стран, но жизнь течет своим чередом, и народ выходил на улицы праздновать. Демьян с матушкой и придворными после тщательной проверки службой безопасности посетили службу в Храме Всех Богов – и жена его, медведица, спокойно стояла под правой его рукой, слушая слова молитвы. Потом Бермонт провел праздничный завтрак с главами линдов, в том числе с сыновьями опальных линдморов, ныне пребывающих в медвежьем обличье, выслушал просьбы и милостиво разрешил короткие встречи с заложницами и детьми. Заодно объявил о предстоящих свадьбах: гвардейцы к брачному наказу его величества отнеслись со всем рвением, и чуть ли не треть заложниц выходила замуж. Матушка, леди Редьяла, строго следила, чтобы все было добровольно.
Линдморы его решение выслушали спокойно.
– Сестры наши и дети отданы тебе, – сказал один из них, – ты вправе решать их судьбу. Мы же, если позволишь, просим возможности не оставлять их без поддержки рода на свадьбе и дать им полагающееся приданое.
– Присутствовать родным на свадьбах позволю, – сухо согласился его величество, – как и встретиться невестам с матерями для наставления, но приданым девиц обеспечит мой дом. Раз я отец им теперь.
Оспорить слова короля не посмел никто.
Полина дремала в лесочке: утомившись от обилия людей и запахов вне замка, она с удовольствием сбежала в свой зеленый двор. Теперь Поля оборачивалась ежедневно и могла почти час пробыть в человеческом обличье, а вот просыпалась всего на несколько минут – но с каждым разом время бодрствования увеличивалось, и Демьян знал, что раньше полудня оборота ждать не стоит. Вернется с празднования – скорее всего, найдет ее спящей уже в человеческом облике. А там как повезет. Проснется или нет. Услышит его или нет.
На центральной площади Ренсинфорса перед замком нарастал гул и звуки музыки. Люди собирались на праздник и ждали короля. Демьян вышел из ворот в окружении старейшин и линдморов, под приветственные крики народа прошел к сцене и поздравил страну с Вершиной года. И никому, кроме магов и службы безопасности, не было известно, какие щиты укрывали его величество, как тщательно проверялось все вокруг. Затем король поджег на центральной площади широкий соломенный круг, выложенный вокруг плетеного, украшенного игрушками и лентами Дома сезонов и символизирующий годовой ход солнца, легко перепрыгнул через стену огня – чтобы снять для супруги и матери пару украшений на счастье и удачу – и вернулся обратно. Вслед за ним начали прыгать и другие мужчины – как берманы, так и люди, – и толпа шумела, ахала, аплодировала смельчакам. Где-то в стороне под звуки волынок и дудок уже начинались танцы: пусть официальные гуляния были отменены, люди принесли инструменты с собой. На площади пахло горячим ягодным вином, свежими ржаными сладкими лепешками и запеченным мясом, а его величество все поглядывал на солнце и на часы в стене здания городской администрации, и наконец поднял руку, прощаясь с народом, и направился к замку.
Полина
Королева Бермонта проснулась на зеленой травке, как всегда, от ощущения щекотки в левой руке. Сейчас собраться с мыслями оказалось проще, и Поля, преодолевая головокружение и щурясь от яркого солнца, приподнялась и с усилием села. И заулыбалась, обхватив колени руками и подставив лицо солнечным лучам.
Скоро придет Демьян. А пока нужно постараться подольше не заснуть.
Она просыпалась четыре раза, и в первый, в часовне, даже не поняла, что это не сон – но осознание того, что Демьян жив, накрыло ее таким невыносимым счастьем, что Поля задохнулась и снова улетела куда-то в темноту.
Второй раз она очнулась в их спальне, рядом с Демьяном, и уже осознанно потянулась за ощущением его рук, и запаха, и голоса, обхватила шею мужа руками и замерла, вжавшись в него, – только бы не истаял, не ушел, остался.
Он не уходил: почти робко целовал ее волосы и что-то говорил. Она не слышала и не понимала, сознание ее мерцало, но Полина упрямо сжимала зубы и держалась за Демьяна, не желая его отпускать.
Слова его наконец обретали смысл, звучание, пробивались сквозь сонную, болезненную пелену и головокружение.
– Я с тобой, Полюш, – говорил он глухо ей в макушку. – Всегда буду, только вернись. Посмотри на меня. Я жив, и ты жива.
«Откуда вернуться?» – захотелось спросить ей, но от мысленного усилия она снова почувствовала, как улетает куда-то, будто теряя сознание. Вцепилась в мужа изо всех сил, но руки ее ослабли, и она заснула.
– Что со мной произошло? – прошептала Полина на третий раз, щурясь от яркого солнца. Очнулась она во внутреннем дворе замка, все так же вцепившись в Бермонта. Спину кололо травой, и пробивались в сознание птичьи трели и запах зелени, и голова уже не так кружилась. И руки Демьяна были крепкими, и сам он совершенно точно был рядом. – Я помню только ритуал… Дракона, сестер. Я болела? Я думала, что умираю.
Демьян приподнял ее, усадил к себе на колени, и Полина, слабенькая, снова прижалась к его груди.
– Ты отдала мне всю свою виту, Поля, – глухо объяснил он, – поэтому твоя человеческая сущность ушла в кому. Слава богам, что ты пробовала мою кровь и обрела берманскую ипостась. Иначе ушла бы насовсем. А так все это время ты была медведицей.
Полина помолчала, слабо улыбаясь. В голове становилось все яснее, и ощущение безудержного, ослепительного счастья не уходило.
– Я ничего не помню с момента ритуала. Много времени прошло? – она провела носом по груди мужа и чуть ли не заурчала.
– Больше полутора месяцев, Полюш. Только недавно Тайкахе удалось провести обряд, чтобы призвать твою душу. Теперь медведицы в тебе с каждым днем будет все меньше, а человека – все больше.
– И хорошо, – пробормотала она. – Жить вообще хорошо. Особенно с тобой, Демьян. Я бы не смогла, если бы не получилось.
– Поля, Поля, – глухо заговорил он, – как я ошибся, Поля… Как я виноват перед тобой…
Она отрицательно мотнула головой.
– Не надо, Демьян. Я все забыла, все. Это был не ты.
– Послушай меня, – попросил он с трудом. – Не жалей меня, Полюш, потому что я очень виноват и не стою жалости. Болезнь не оправдание. Достаточно было прислушаться к предупреждению Тайкахе, а я… Сделал тебе больно, почти убил, хотя обязан был защищать. Не знаю, что впереди, долго ли еще тебе возвращаться к полноценной человеческой жизни. Но если все получится, клянусь, что буду тебе лучшим мужем, клянусь, что скорее убью себя сам, чем трону тебя. Если бы я мог все изменить… если бы я мог быть менее самоуверенным… Но все уже произошло, и я понимаю, что моя боль – смешная малость по сравнению с твоей. Боги… если бы я узнал, что кто-то так поступил со своей женщиной, я бы его сам разодрал… а ты спасла меня, Поль. Спасла и имеешь право не терпеть меня. Я… пойму, если ты не сможешь жить со мной как с мужем, и не перестану восхищаться тобой и любить, жена моя.
Полина с усилием оторвала голову от его теплого, вкусно пахнущего плеча и с очень взрослым удивлением посмотрела на мужа.
– Я так тебя люблю, но я никогда не думала, что ты такой болван, Демьян Бермонт, – с сердцем сказала она и снова прижалась к его плечу, засыпая.
Сейчас Полина сидела на траве, и снова вспоминала этот разговор, и недовольно качала головой. Она столько пережила, перенесла, чтобы вернуть Демьяна, – и страх его потерять и ежедневное отчаяние совсем отодвинули на дальний план случившееся в часовне. Рассудок милосерден: сейчас и боль, и ужас, и бессилие казались ей кошмарным сном, и пусть холодок пробегал по спине, когда Пол об этом думала, и внутри все сжималось, но… они вдвоем справились со смертью. Справятся и с прошлым.
Раздались знакомые шаги, послышался запах чего-то вкусного, мясного, и на плечи Полины опустилась тонкая ткань. Королева с усилием открыла глаза, сжала плед на груди, сощурилась, улыбаясь. Муж сидел перед ней на корточках; рядом, на земле, стоял поднос с дымящейся едой – и картофель тут, и мясо, и овощи, и ягодный морс. Он сунул руку в карман.
– С Поворотом года, Поля, – сказал ее Демьян, протягивая крошечную деревянную игрушку – медведицу с вырезанным на боку солнышком. – С новой весной.
Они ели, как дикари, руками, скрестив ноги, сидя около подноса и вытирая пальцы о драгоценные кружевные салфетки, и Демьян рассказывал обо всем, что произошло, пока она была в коме. О свадьбе Ангелины и дракона Нории – Полина чуть не подавилась, но подумала и рассудительно проговорила:
– Тогда-то мне было не до других людей, а сейчас я понимаю, что у Ани было сильное чувство. Просто не думала, что она сможет… сможет принять его.
Рассказал он и о помолвке и скором браке Марины.
– Алинку-то еще замуж не выдали? – смеялась Полина, догрызая кроличью лапку.
– Я не слышал ничего, – со сдержанной улыбкой отвечал Демьян, наблюдая за женой, – но ты сможешь сама с ними поговорить. Хочешь сейчас позвонить?
Поля задумалась.
– Сейчас я хочу побыть с тобой, – сказала она тихо и немного виновато. – Позвоню завтра, ладно? Я обязательно проснусь. Ради них проснусь. А сейчас осталось совсем немножко, правда? Я уже чувствую, как начинает кружиться голова. Иди ко мне, Демьян. Расскажи мне еще что-нибудь.
Берман перебрался к ней за спину, обнял, и Полина откинулась ему на грудь, закрывая глаза.
– Что рассказать?
– Что-нибудь, – голос ее становился слабее. И сон накатывал, пока тихо, мягко, незаметно, и голос Демьяна потихоньку отдалялся, затихал…
– …Я ведь думал, что признал тебя своей в ту ночь, когда ты пришла за Лунным глазом, Полин.
Даже сквозь дрему она почувствовала смущение и заворчала. Демьян сжал ее крепче.
– …Тогда я чуть с ума не сошел. Понимаешь, ведь в нас так много звериного, а в нашем роду тем более… близость к Великому Беру. И нас с детства учат, жестко учат сдерживать себя, свои инстинкты, иначе бы мы не смогли жить вместе с людьми. Традиции, правила, жесткая иерархия – это все призвано ограничить животное начало, чтобы оставаться человеком. А тогда… я никогда столько эмоций не испытывал. И адреналин, и возбуждение, и азарт охоты, и запах твой, и вкус твоей крови, и то, что и ты мне ухитрилась пустить кровь, и совсем не слабой оказалась… а потом я понял, что это ты, и совсем потерял голову. Мне бы ловить тебя, а я даже шевельнуться не мог.
Полина заворочалась, устраиваясь поудобнее, мазнула губами по его груди.
– Я слушаю, – почти неслышно и сонно прошептала она. – Я еще здесь.
– Лишь потом, когда я тебя нашел и убедился, что ты станешь моей женой, успокоился.
– А если бы не согласилась? – то ли подумала, то ли спросила вслух она. Марево сна уже укачивало ее на своих руках, и в объятьях Демьяна было жарко и уютно.
– Я бы тебя уговорил, Поль. Знаешь, какие-то вещи понимаешь со временем. Я вспомнил потом, как изумляла ты меня во время нашего с отцом и матерью визита в Рудлог. Я был так воспитан, что твое игнорирование правил приличия и живость ввергали меня в изумление. Ты была такой смешной. Такой громкой и навязчивой.
Полина недовольно, но без сердитости засопела.
– Сначала я от тебя прятался, а потом понял, что ты заставляешь и меня улыбаться и получать удовольствие от твоей требовательности и детского обожания. Я ведь был уже взрослым, девятнадцать лет, а ты из меня веревки вила. Помнишь, ты спросила меня: любил ли я тебя с детства? Тогда я сказал, что нет. Я считал, что все случилось именно в ту ночь, когда ты пришла за подвеской. А сейчас я думаю, что всегда тебя любил. Просто… ты же была совсем маленькой. И я совсем не воспринимал тебя как женщину. Даже не думал в эту сторону. Планировалось, что я женюсь на Василине, и мы вполне могли бы прожить жизнь в уважении и нежности друг к другу.
«Хорошо, что ты меня дождался».
Руки его держали крепко, и она совсем обмякла на его горячем теле, уходя в сладкую негу. И только краешком сознания еще слышала:
– Но… как же хорошо, что я тебя дождался. Что-то в этом есть свыше, Полли. Я десять раз мог жениться, но откладывал решение о браке, словно чего-то подспудно ждал. Да и, если честно, другие женщины никогда не зажигали мою кровь так, как ты… моя Поля. Даже в полнолуние. Даже в Михайлов день. Ты спишь уже?
Она хотела сказать, что нет, но голос Демьяна почти затих, и глаза открыть она не могла.
– Спи, Пол. Хорошо, что у нас есть хотя бы эти минуты… спи…
Ангелина
Ранним утром в Пески со стороны океана пришел игривый ветер, и все – и люди, и драконы – чувствовали его свежее, радостное дыхание, смешанное с тонким волнующим ароматом эльвиэля – страстоцвета, который всегда расцветал в первый день весны на песчаных приморских холмах. И Ангелина Рудлог, вставшая затемно и занятая делами, тоже вдыхала его: напоенный запахами свежести ветер отвлекал, звал на воздух, шелестя бумагами и обтекая магические светильники. И не помогали сосредоточиться ни кофе, ни обещание себе, что еще немного просмотрит информацию о возможных сотрудниках для министерств – и пойдет в парк.
До того как заняться делами, Владычица привычно заглянула в покои к Каролине, посидела немного на краешке ее постели, прислушиваясь к теплому материнскому умиротворению внутри. Сейчас Ани бывала так занята, что могла целыми днями не видеть сестру, но ей все равно было спокойнее, что младшенькая тут. К тому же за Каролинкой присматривал отец. За неполную неделю пребывания в Истаиле сестра загорела, посвежела и стала спокойнее. Конечно, пришлось в срочном порядке организовывать ей обучение на дому и приглашать из Рудлога достойных учителей, да и Кариша скучала по подругам в школе и старшим сестрам. Но у нее была своя отдушина, свой мир, в который она уходила с головой. Рисование. Дар, похожий на манию.
И сейчас на изящном столике около ее кровати лежали несколько набросков, неразличимых в сумраке, и на постели виднелись лист бумаги на планшете, карандаши. Ани взяла его в руки, присмотрелась: рисунок был не закончен, будто художницу сморило на половине и дорисовывала она уже сквозь сон. Василина, маленькая, крошечная, но узнаваемая и кормящая с руки кого-то огромного и пламенного. Кого именно – понять было невозможно.
Ангелина взяла другой набросок и застыла, слабо улыбаясь и переживая острое, щемящее тепло в груди. На белом листе бумаги, очень трудно различимая в темноте, но точно она, Ани, сидит, скрестив ноги на траве, с отросшими распущенными волосами, с восточным легким покрывалом на волосах – кроме этого покрывала, защищающего от солнца, и нет ничего на ней. А в руках – толстенький ребенок, сосущий ее грудь, налитую, крупную, совсем не такую, как сейчас.
Ангелина Рудлог была настоящей дочерью своей матери, и детей ждала со всей огромной любовью, что хранилась в ее душе, и прекрасно знала, что никто ей не помешает и рожать, и управляться с Песками. И сейчас, с нежностью погладив малыша на рисунке, напомнила себе обязательно включить в ближайшие планы давно назревшее обращение к Хань Ши по поводу дара сестры, аккуратно убрала планшет и карандаши на столик, потрогала затылок Каролины – не вспотела ли, не жарко ли? – и направилась в свой кабинет. Во дворце уже пахло едой с кухни, но было так рано, что есть не хотелось. А работать было нужно.
За окнами кабинета послышался тонкий мелодичный свист, в сумраке мелькнула стайка светящихся белым анодари. Определенно сегодня необычный день. Стихийные духи тоже это ощущали. Хотя кому еще радоваться наступлению сезона Белого Целителя, как не туманным и крылатым совушкам-котятам, анодари?
Ани глотнула кофе и заставила себя опустить глаза к бумагам. Дороги. Прежде всего нужно решить вопрос с дорогами. Дороги и электричество.
Она уже провела переговоры с несколькими крупными банковскими сетями – чтобы разместить драконье золото, – нашла команду финансистов, которые в течение недели должны были прибыть в Истаил и для начала подсчитать, сколько сокровищ во всех драконьих городах, чтобы потом вместе начинать строить государственный бюджет и планировать первоочередные траты. Договорилась о покупке пяти грузовых и нескольких транспортных листолетов: пока строятся дороги, магический транспорт выручит, и сейчас, когда нет полосы блуждания, легко можно переправить их в Пески, обогнув горы по морю. Уже назначены были встречи с главами газодобывающих и нефтяных компаний Туры. Список дел и планирование занимали теперь несколько тетрадей и каждый день пополнялись, раздувались до такой степени, что кто другой давно впал бы в отчаяние.
Но Ани только поджимала губы и постепенно, шаг за шагом, где-то сомневаясь, где-то преодолевая отсутствие опыта и неуверенность, решала вопрос за вопросом. Методично, последовательно. Как делала всё и всегда.
Снизу, из-под тяжелого, пахнущего старым деревом стола раздалось тявканье, и по ноге мазнуло прохладным, с обожанием лизнуло по лодыжке.
– На место, – не поднимая глаз, приказала Ангелина. Раздалось подавленное шлепанье, сопение, а Владычица притянула ближе подвешенный в воздухе шар магического светильника и открыла очередную тетрадь со списком необходимого. Нужно еще заказать восемь временных телепортов для открывшихся городов, помимо Тафии и Истаила, нанять для их обслуживания инженеров и магов… пусть это очень дорого, но иначе привлечь персонал из Рудлога и других стран будет невозможно. Скоро, скоро сюда прибудут помощники, в министерствах закипит работа – пока все службы расположат во дворце, благо места хватит всем, – и им с Нории станет полегче.
Сбоку снова раздалось сопение; Ани повернула голову. Ее тер-сели сходил с ума: катался по полу, словно кошка, дрыгал лапами, поскуливал, прыгая за трепещущими занавесками у окон. Снова тявкнул, и в ответ на его игривый зов в импровизированный кабинет Владычицы из предрассветных сумерек впорхнула стайка весело посвистывающих анодари, завертелась вокруг водяного пса – тот и вовсе взбесился. Ани, окруженная маленькими стихийными духами, придержала бумаги и строго проговорила:
– На выход!
Тер-сели, обиженно гавкнув, просочился сквозь пол – и через несколько секунд снаружи послышалось его тявканье. Туда же понеслись анодари.
Скрипнула дверь. Ани оглянулась и поняла, что поработать с утра теперь не получится. Владыка Нории прошел в кабинет, сделал неуловимое движение кистью – и светильники засияли ярче, – склонился к жене, с удовольствием коснулся губами ее волос. И отошел к окну, вгляделся в полумрак.
– Позавтракаешь со мной? – спросил он. Глаза его были красными, выглядел он уставшим, но с удовольствием втягивал носом воздух, и Ани с удивлением увидела, как хищно заострилось лицо мужа. По телу ее пробежала дрожь. – Сегодня долгожданный день. Наш народ так ждал его, Ани-эна. Я торопился, боялся не успеть до восхода солнца. Хочу, чтобы ты увидела полет, шари. И услышала. Те, кто в браке, проводят этот день со своими парами, и я хочу провести его с тобой.
Всего две недели прошло с их свадьбы, две недели, до отказа наполненные событиями, а они оба уже тяжело работали и даже краешек огромной горы нужных дел еще не сдвинули. Нории посещал ожившие города Песков, куда тоже начинали подтягиваться кочевники из бывшей пустыни, срочно ставил в управление кого-то из драконов – пока не начнут появляться новые Владыки. В каждом из белых городов нужно было помогать налаживать жизнь. Накануне после Королевского совета он улетел в Ставию, затем навестил прибрежную Лонкару, которая была столицей при его отце, и только сейчас вернулся. Нории плотно занимался налаживанием жизни в Песках, оставив Ани внешние связи, и часто случалось теперь так, что и за поздним ужином (когда они оба были в Истаиле) продолжалось обсуждение дел и планов.
Оно прекращалось только в спальне. Дверь открывали Владыка и Владычица, а заходили туда мужчина и женщина, и не было места на прохладных простынях широкого семейного ложа чему-либо, кроме них двоих.
Завтрак накрыли в укромном месте на берегу одного из прудов, выставили далеко по кругу охрану – чтобы никто не нарушил отдых молодоженов. Нории вел Ангелину по парку, посматривая на восток: солнце уже зажгло розовым и желтым паутину облаков у горизонта, окутало купол дворца перламутровым сиянием и вот-вот должно было появиться во всей своей славе.
На шелковом покрывале, постеленном прямо на свежую траву, были выставлены серебряные черненые подносы, а на них дымился чайник с чаем, стояли блюда со свежими сладостями, лежали горками сладко пахнущие медом ягоды и фрукты.
– Мне нужно освежиться, – Нории подхватил с блюда кусочек дыни и с наслаждением проглотил его, – потом я присоединюсь к тебе, Ани. Не хочешь со мной?
– Позже, – горьковатый вкус кофе во рту захотелось смыть чаем, да и сладкие лепешки манили запахом печеных тертых орехов.
Владыка оставил ее наслаждаться завтраком, а сам скинул одежду и пошел в пруд. Ангелина, чувствуя сквозь легкое платье прохладный шелк покрывала, расслабленно ела, пила любимый чай и наблюдала, как в рассветной дымке, среди яркой зелени пышных деревьев рассекает стальную воду ее мужчина. И почти пропустила момент, когда на ветви упали первые солнечные лучи.
Нории, выходящий на берег, остановился – солнце высветило его всего, засияли тонкие узоры на теле, – и поднял голову, зажмурившись. И в этот момент раздался первый вибрирующий драконий крик, пробирающий до нутра, сбивший дыхание, – и в небеса над дворцом вертикально взмыла первая драконица, кружась вокруг своей оси, как огромная, сияющая нежно-розовым бабочка. Она поднялась так высоко, что глаза уже не могли рассмотреть – просто сверкающая точка в небесах, – и потом тихо, по широкой спирали, не двигая крыльями, начала спускаться к земле, выпевая нежную, курлыкающую, почти мурлыкающую песню, – даже Ангелине захотелось улыбаться, и дыхание участилось, и губы пересохли.
За первой драконицей торжественно и с победными криками поднимались другие, и вскоре почти два десятка кружились над Истаилом, похожие на волшебных птиц, на легкие опадающие перышки. И они пели, пели… боги, как они пели! Казалось, от этой полной жизни песни деревья на глазах становятся зеленее, и трава пробивается юными свеже-салатовыми ростками, и распускаются новые цветы, и ветер становится все нежнее. Ангелина затаила дыхание – ей самой хотелось раскинуть руки и взлететь, присоединиться к медленному танцу дракониц.
И тут над парком прокатился агрессивный трубный рев, и вверх, тяжело взмахивая крыльями, поднялся кто-то из драконов. Он не танцевал – он стрелой рванулся к одной из дракониц, к другой – выпуская когти, планируя сверху, – но его сбил второй, и в небесах началась настоящая драка.
То и дело в небеса взмывали драконы, и драконицы, дразня их, изворачивались из пастей и огромных лап, пронзительными криками подбадривали бойцов и стремительно улетали куда-то на север, как только начинал определяться победитель. Сверху летели настоящие пух и перья, а Ангелина все никак не могла вздохнуть полной грудью.
Драконы, окрашенные кровью, источали вибрирующую ярость и неслись за улетающими самками, и до ужаса возбуждающе и страстно хотелось понять, что же происходит потом, наедине.
– Охота еще долго продлится, – раздался рядом с ней рокочущий голос Нории. Он протягивал жене руку, но смотрел багровыми глазами в небеса и улыбался, и седая прядь в его волосах казалась серебряной. – Присоединятся к ней драконы и драконицы из других городов, и будет еще немало боев.
– Ты бы хотел быть с ними? – спросила Ани, принимая его руку и поднимаясь.
– Я уже там, где хочу быть, шари, – Нории притянул ее к своему мокрому телу, зарылся пальцами в волосы и жадно, голодно поцеловал.
Он любил ее там, на красно-зеленом шелке, среди серебряных блюд, под далекий рев драконов и манящее курлыканье дракониц, и воистину ненасытен был в это утро. Слизывал с ее спины раздавленные ягоды, кормил сладостями, вжимал тяжелым телом в разогревшуюся землю, омывал в теплых водах пруда. Нежный, напоенный страстью и весенним чистым ароматом ветер легко гладил их тела, когда они отдыхали рядом, глядя в слепящие лазурью небеса.
Внутри Ангелины вскипала, набирала мощь эйфория такой силы, что в какой-то момент она вдруг увидела прохладную голубоватую ауру Нории и потянулась к ней, раскрываясь навстречу и жадно впитывая в себя. Засмеялась, поднимаясь вверх тонким жаром – над прудом, над зелеными кронами деревьев, – раскинула руки-крылья, глядя на задравшего голову, улыбающегося, ставшего очень маленьким Нории… и понеслась прочь, увидев в зеркале воды огромное отражение белой драконицы с красным гребнем. Свое отражение.
Пока привыкала к телу, лететь было страшно – слишком широк был размах собственных крыльев и слишком маленькими казались по сравнению с ней дома и улицы Истаила. А вдруг упадет, вдруг разобьется? Но прошло совсем немного времени, форма начала подчинять себе сознание – и Ани потянуло выше, дальше, в головокружительные яркие небеса, и она поднялась к сияющему солнцу – и нырнула вниз, и понеслась дальше, уворачиваясь от нагнавшего ее мощного белого дракона. Но он не хватал – играл, налетая, слегка прикусывая загривок и тут же отставая, или подныривал под нее и скользил животом к животу, будто обнимая крыльями и напоследок щекоча хвостом, или пикировал сверху и чуть царапал когтями передних лап бока. Ей смешны и волнительны были эти игры. И рядом с ним она опять чувствовала себя маленькой – размах крыльев Нории был больше метра на четыре.
«Шари, шари, – рокотал его голос у нее в сознании, а она слышала одновременно позади грозный рев и смеялась-курлыкала в ответ, кувыркаясь в теплом, напоенном солнцем воздухе. – Лети быстрей, шари, чтобы слаще было догонять тебя».
Свистел напоенный ароматом страстоцвета ветер, мелькали внизу пышные тропические леса и голубые озера, темно-синей змеей вилась могучая река Неру, то попадая в поле зрения, то уходя вправо, а Ангелина все ускорялась и уверенней, смелее чувствовала себя, окончательно привыкнув к огромному телу. И сама уже встречала Нории укусами и хлесткими ударами хвоста, поворачивалась в воздухе лапами вверх и дразняще отталкивала его, возбужденного, яростно-настойчивого, набирала скорость, пытаясь улететь подальше.
Игра, переходящая в борьбу, и полет разгорячили ее, и вымыл сладкий ветер из головы все мысли. Не слышно было уже в голове рокочущего шепота Нории – зато Владыка гулко ревел рядом с ней, налетал сверху, напарываясь на острый гребень на спине, и чувствовала она запах его и своей крови, и это тоже волновало, добавляло страсти.
Дракон начал загонять ее – пикировал, широко расставив крылья, то слева, то справа, жестко толкал к земле, утомлял, заставляя выворачиваться, и она раздраженно, агрессивно рычала сама, облизываясь от запаха крови и изгибая шею, чтобы на лету лизнуть его раненую грудь, щелкая пастью у его тонкой шеи. Да, ты сильнее, да, ты быстрее, и мощь твоя волнует меня, но не тронь, пока не позволю!
Под брюхом пронеслись тонкая речка, водопад, красные скалы, окружающие небольшое озеро и поднимающиеся заросшими лесом отлогими террасами. Живот и поджатые лапы защекотали верхушки деревьев, в бока снова впились когти, в загривок – зубы, и тяжелый дракон с усилием начал прижимать ее к земле. Ани вывернулась – и покатились они, ломая деревья, рыча и кусая друг друга, и долго боролись, пока Нории не победил ее, не прижал брюхом к земле, пахнущей весной и древесиной, не обвил шею шеей и не опустился сверху.
Дико было все происходящее, но никто из них не чувствовал смущения или ужаса. Ни во время страстного окончания полета, ни после, когда огромный дракон урчал и ворковал, как большой грузовик, отираясь мордой и шеей о разнеженную, подогнувшую лапы супругу, и ласково касался языком чувствительных мест за длинными ушами и под челюстью и там, где были видны укусы и царапины. Ани вытянула шею на земле и почти дремала. Сам Нории своих ранений словно не ощущал, хотя грудь была исполосована ее гребнем.
Она почти уснула, когда Владыка чувствительно толкнул ее носом в бок, под лапу: «Нужно обернуться, шари. Ты слишком долго в чужом облике. Это истощит тебя».
Она неохотно пошевелилась, приподнялась: муж был прав. И через мгновение стояла на неуверенных ногах, слабо улыбаясь. Покачнулась после оборота, Нории придержал ее мордой, и Ангелина прижалась к нему, гладя огромную голову.
С возвращением в человеческий облик пришло и смущение. И Владыка, ощутив это, тоже перекинулся, обхватил ее большими руками.
– Не надо, Ани, – проговорил он мягко – и Ангелина подняла лицо, взглянула ему в глаза. – Ты сделала мне подарок, о котором я не смел просить, и силы твоей ауры хватило на долгий оборот и полет. Не стыдись. Ничто и никогда не может быть постыдным из происходящего между мужем и женой по взаимному согласию. Неужели ты жалеешь?
Она вспомнила и упоительный полет, и игру, перешедшую в борьбу и любовь, и уверенно покачала головой.
– Не жалею.
– Хорошо, – пророкотал он, с наслаждением прижимая жену к себе. – Мне было очень хорошо, моя Ани. Пойдем к озеру, Мать-Вода освежит и даст силы. И полетим домой.
Да… домой. Дома ждали Каролинка и Святослав Федорович. Дома копились дела. Был огромный дворец, и город, с надеждой смотрящий в сторону Владыки и Владычицы, и целая страна вокруг. Были нани-шар – Ани так и не смогла заставить себя переселить их и периодически навещала девушек, к своему удивлению, отдыхая среди их щебета и боязливого любопытства. Ожидали встреч дельцы, банкиры и торговцы. Все это множеством нитей привязывало Ангелину к новому дому. К Пескам.
Когда они с Нории напились ледяной воды из скального озера, Ани села на теплый камень, огляделась. Далеко-далеко в озеро падала белая нитка водопада, берега поднимались покатыми гранитными боками, и едва слышно шелестели пышные кроны деревьев, обрамляющих чашу с почти прозрачной от лучей солнца водой, из которой тянуло холодом. Было очень тихо. Пахло разогретым камнем и землей.
– Побудем здесь еще немного, – сказала она мужу почти шепотом. – Сегодня можно.
Они купались и грелись на камнях, разговаривая о вещах, не относящихся к государственным делам.
– Если бы мы раньше понимали, что нам доступны такие масштабные обороты, – с легкой горечью говорила Ани. Она лежала на животе, подложив руки под щеку, и теплый гранит разогревал ее немного ноющее тело, и тихий плеск воды вводил в дрему. – Можно было бы перебраться через границу к той же Талии, не опасаясь, что задержат. Да и защищаться хорошо, когда можешь стать огромной.
Нории, сидевший рядом, опираясь руками о землю и подняв лицо к солнцу, покачал головой.
– Твое пламя стабилизировалось в браке, Ани-эна, поэтому ты и можешь принять устойчивую крупную форму. Это доступно и твоей сестре, Василине, потому что ее аура из-за коронации уже превысила твою. А вот третья сестра никогда не сможет достичь даже половины твоего размера, четвертая – и четверть не осилит…
– Зато она может оборачиваться медведицей, – улыбнулась Ани. Из дворца Демьяна регулярно слали весточки о состоянии Поли, и то, что она регулярно оборачивается и просыпается, почти убрало из сердца старшей Рудлог горечь вины от того, что не уберегла, не предотвратила.
– Это другое, – пророкотал дракон. – Полиморфия и оборотничество в основе имеют разные источники. Полиморфия свойственна только сильным детям Красного. Твоя аура – многоликий огонь, который может принять любую форму, уплотнившись из энергии в материю. Равно как наша аура разворачивается в дракона. Ты, словно мягкая глина, можешь вылепить из себя что угодно. Но глина, из которой вылепили фигурку дракона, остается по сути своей глиной, как и ты остаешься пламенем. Ты при этом не становишься драконицей, носительницей крови Белого и Синей. Твоя кровь не меняется. Ты не можешь долго оставаться в чужой форме, не теряя человеческий разум, а мы способны годами и десятилетиями жить в драконьем облике. Как и берманы в медвежьем. И оставаться разумными. А вот твоя сестра… в ее ауре явно видны земные побеги силы Зеленого Пахаря. Она сейчас – и огонь, и земля, может и зачать, и выносить, и родить в медвежьем обличье. Ты же по форме можешь быть и драконицей, и верблюдицей, и ящерицей, – он усмехнулся, и Ангелина с нарочитой строгостью взглянула на него, – а по сути – всегда только огонь.
Ани слушала внимательно. Она любила, когда Нории начинал рассказывать что-то неведомое ей, – любила и жалела, что слишком многих знаний лишена ее семья.
– А если я тоже выпью твоей крови, моя изменится? – спросила она после недолгого раздумья.
– Твоя сестра пила кровь Демьяна Бермонта? – заинтересовался Нории. Ани кивнула. – А я-то думал, как это могло случиться. Да, сильная кровь правящего монарха и ее собственная как усилитель вполне могли дать такой результат. У твоей сестры Марины с ее мужем так уже не получилось бы, как и у Василины. А что касается тебя – не знаю, шари. Ты сильнее сестры, и как сработает моя кровь, даже не могу предположить. Может, влияние моей крови будет просто выжжено. Но если ты захочешь, я напою тебя.
– Я подумаю, – проговорила Ани приглушенно, с удовольствием растягиваясь на теплом камне. – Я бы хотела, чтобы наши дети могли летать, Нории. И почувствовать… что такое брачный полет. Это великолепно.
– Кто знает, шари, – дракон лег рядом с ней на живот, скользнул рукой по спине супруги, задержал ладонь на ягодицах, улыбнулся. Голос его звучал гулко, расслабленно. – Дочь Красного, ставшая женой первого дракона, смогла дать нашему племени устойчивость и родила мужу четырнадцать крылатых детей. А они были так сильны, что, даже когда брали в жены дочерей человеческих, их дети рождались драконами. Это потом, через несколько поколений, наша кровь ослабла и мы могли иметь крылатых детей только от соплеменниц. Да, наши предки были не в пример мощнее, но и ты сильна, моя Ани.
Они провели на озере несколько часов, пока голод и клонящееся к раннему февральскому закату солнце не погнали их домой. Ани, прижимаясь к горячему телу дракона и вдыхая запах цветущего эльвиэля, думала о том, что этот мужчина рядом, несмотря на его силу, не ограничил ее свободу, а наоборот, дал волю. Ведь внутренние запреты – не показывай эмоций, веди себя достойно, не думай о себе – не менее тяжелы, чем внешние ограничения.
И да, завтра опять придется погружаться в дела, забывая об отдыхе. Но сегодня – сегодня можно побыть свободной.
