Глава 5

«Если где-то нет кого-то, значит, кто-то где-то есть». И этот кто-то здорово все придумал. Скрыть распространение болезни все равно не удастся, но можно обозвать ее по-другому, чтобы народ не волновался. Это все равно что скрывать начало эпидемии гриппа — надо просто ставить всем заболевшим диагноз ОРВИ, чтобы не превысить эпидемический порог. Но грипп это вам не сибирская язва, ее возбудитель используется для снаряжения биологического оружия. Биологическое оружие применяется в виде различных боеприпасов, для его снаряжения используются некоторые виды бактерий, возбуждающие инфекционные заболевания, принимающие вид эпидемий. Оно предназначено для поражения людей, сельскохозяйственных растений и животных, а также для заражения продовольствия и источников воды. Биологическое оружие является оружием массового поражения и запрещено, согласно Женевскому протоколу 1925 года. Только местная власть, похоже, плевать хотела на этот протокол, и не только на него.

Что, собственно, происходит? В городе (или где-то недалеко от него) появляется очаг распространения сибирской язвы. Каков набор обязательных мероприятий в случае обнаружения признаков появления этой болезни? Вводится карантин, выявленные больные животные изолируются, а их трупы сжигаются без вскрытия и захораниваются по всем санитарным правилам под бетонным саркофагом. А что мы видим здесь? Сибирская язва обзывается африканской чумой, находятся крайние — «распространители» заразы. Власть с блеском демонстрирует заботу о здоровье граждан — ей оперативно удается найти «виновных», показательно их покарать и тем самым ослабить внимание к этому вопросу. А настоящий очаг распространения болезни продолжает успешно функционировать. И это возможно только в двух случаях — или он недоступен, или… Или недоступен, но по другим причинам.

— Корова, говорите? — переспросил Максим, — корова, корова. А овца? Или свинья? Они тоже могут заразиться этой дрянью?

— Крупный рогатый скот, лошади, ослы, овцы, козы, олени, верблюды, — перечислял, загибая пальцы, Олег потенциальных жертв биологического оружия массового поражения, — и человек тоже, не забывайте. Зато домашние животные — кошки, собаки — к этой заразе маловосприимчивы.

— Я помню. — Обстановка изменилась на глазах, новая вводная упала как снег на голову. «Чтобы дояркой работать — очередь по триста человек на место». По триста человек. Чтобы работать дояркой за две тысячи долларов в месяц. С коровами, которые больны сибирской язвой. Мать вашу, извините за мой французский.

— Олег, я слышал, что где-то здесь, недалеко, есть то ли ферма, то ли что-то похожее, где людям платят сказочные деньги. Вы что-нибудь знаете об этом? — после минутной паузы спросил Максим.

— А, это вы про «Ассортимент». Это не ферма, там целое предприятие, огромное — с птичниками, коровниками и еще много с чем. У них там все как когда-то в колхозах. Девушка одна — у нас работает, вернее, работала — туда устроиться пыталась. Поехала, пришла на проходную и говорит: на работу к вам хочу. А ей отвечают — через пять лет приходи, не раньше, тут желающих девать некуда, отбор как в банк или в нефтянку.

Так, значит, эта легенда жива и активно поддерживается среди местного населения. Следующий вопрос — зачем, с какой целью? Но опять же — пока не спросишь, не узнаешь. Кого спрашивать? Да самих сотрудников. А где их найти, если живых работников «Ассортимента» в городе в глаза никто не видел? И тот водила-ассенизатор признался, что на территории фермерского хозяйства пусто, как на кладбище. Отсюда вывод…

Дверь во второй тамбур вздрогнула от ударов, послышались раздраженные голоса, крики и ругань. Малышка заржала, встала на задние ноги и грохнула передними подкованными копытами по стене денника. Жеребенок ржал тонко и испуганно, жался к животу разъяренной мамки и еле-еле держался на тонких журавлиных ножках. Лютик вел себя спокойнее, он лишь грыз передними зубами не оббитую железом кормушку и молча бил задом. Олег схватил винтовку, ринулся вместе с Гоблином к дверям, Максим бросился за ними следом. И остановился у двери напротив Олега, сжав в руке пистолет. Времени на принятие решения не оставалось, выход был только один.

— Валите отсюда! — рявкнул Максим и выстрелил через дверь. Пуля прошила деревянную створку, крики мигом стихли, зато раздался дружный топот. Нападавшие такого отпора не ждали и коллективно ломанулись назад. Вроде криков и воя не последовало, значит, все целы. Повезло. Гоблин радостно заливался лаем и кидался передними лапами на дверь.

— Так, времени у нас нет. Вы куда остальных лошадей отвезли? И коневозка где?

После вчерашних событий, бессонной ночи и неожиданного финала мирной беседы Олег вконец потерялся. Он смотрел то на дырку в двери, то на Максима, то на пистолет в его руке.

— Там, — родил он наконец и ткнул пальцем в продырявленную дверь.

— А лошади? — поторопил изумленного до крайности человека Максим.

— В Еремине. — Олег на всякий случай отступил назад, к деннику Лютика.

— Где это, сколько километров отсюда? Тридцать? В какую сторону? Ладно, я понял. Пошли, они теперь не скоро сунутся.

Малышка успокоилась настолько, что позволила взнуздать себя и даже вывести из денника. Зато в проходе уперлась, опустила голову и снова заржала, но уже глухо и грозно. Олег держал ее под уздцы, тащил на себя, умолял и проклинал одновременно, но все зря. А время уходило, истекало, как опилки сквозь пальцы, из-за дверей снова доносились крики и вой сирен подъехавших на подмогу милицейских машин.

— Ничего не получится! — чуть не плача проорал Олег. — Она не пойдет!

— Пойдет, никуда не денется. — Максим пролез под брюхом Малышки, ворвался в денник. Жеребенок забился в угол под яслями и не ржал, а тоненько блеял дрожащим голосом. Рядом метался Гоблин, тявкал укоризненно и толкал жеребенка носом. Со второй попытки Максиму удалось накинуть на голову жеребенка огромный, не по размеру недоуздок и вывести дрожащего малыша из денника. Кобыла всхрапнула, рванула следом, и теперь уже Олег ехал по бетонному полу за лошадью, как на буксире.

Максим бежал впереди, распахнул дверь и вместе с жеребенком выскочил на улицу, Олег с Малышкой вылетели следом.

— Назад! — крикнул Максим скакавшему рядом Гоблину, и пес послушался, побежал обратно в конюшню к брошенному в одиночестве Лютику.

Жеребенок дрожал всем телом, все пытался повернуть голову и заржать, но Максим зажимал ему морду. Олег стащил с себя свитер и замотал Малышке голову так, что закрыл ей даже глаза. Тихо, как воры, они прокрались к разрушенной секции забора, проскочили через нее и оказались рядом с необитаемым, с заколоченными дверями и окнами деревянным домом.

— Туда! — не оборачиваясь, махнул рукой Максим и ринулся в обход дома, к полуразвалившимся сараям с противоположной стороны двора. Хлипкая трухлявая дверь после двух хороших рывков за скобу ручки слетела с одной петли. Максим втащил жеребенка в полутемное, заваленное рухлядью и хламом помещение и едва успел выскочить наружу. Малышка с Олегом на поводу влетела в сарай и замотала головой, чтобы избавиться от свитера. Прижатый спиной к стоящей у стены стремянке Олег вцепился обеими руками в затылочный ремень оголовья лошади и заговорил что-то негромко и успокаивающе. Жеребенок прижался к боку матери с другой стороны, расставил все четыре тонкие ножки и затих.

— Документы где? Не забудь, понял? Выйдешь отсюда минут через десять, загрузишься в коневозку. Вон туда отъедешь, вниз, к реке, а минут через двадцать выруливай и в объезд езжай, в город не суйся. У переезда Деулинского встретимся. Да все нормально будет, они про тебя через полчаса забудут. — Максим хлопнул побледневшего Олега по плечу и побежал обратно в конюшню. Опрокинул попутно ящик с песком у входа, разбросал сколько смог по сторонам, заметая ведущие к забору следы подков на снегу. Потом распахнул настежь обе двери, закрепил надежно в гнездах верхние и нижние штыри, рванул к деннику Лютика. Оголовье здесь, вот оно, на амуничнике, а где седло? Максим вместе с высунувшим язык Гоблином промчался по проходу туда-обратно, заглянул в подсобки. И нашел наконец единственное старое спортивное седло, перебросил его через левую руку, рванул обратно. Взнуздать Лютика он успел и даже положил ему на спину седло, когда в дверь снова грохнули.

— Лучше сам выходи! — проорали снаружи. — Ты хоть знаешь, что тебе за это будет?

«Знаю, знаю. Двадцать три года строгого режима, нашел кого пугать». — Максим пристегнул первую подпругу, наложил на нее вторую, затянул несильно. Лютик стоял смирно, не артачился, только вздрагивал всем телом от криков и грохота и все ловил губами волосы на голове Максима. Вроде все нормально, окончательно подпруги подтягивают в манеже, после того как всадник окажется в седле. Но сейчас не тот случай, не до правил. Максим затянул оба толстых кожаных ремня до отказа, и Лютик недовольно стукнул копытом задней ноги в пол.

— Извини, друг, — пробормотал Максим, взял коня под уздцы и вывел из денника. В дверь грохнули и проорали еще раз, но ничего, кроме яростного лая Гоблина, в ответ не получили. Он метался между дверями и чужаком-конокрадом, нагло уводившим лошадь из конюшни на глазах сторожевого пса. Но далеко уйти Максим не успел, он добрался только до денника, где еще недавно стояла вместе со своим жеребенком Малышка. В дверь позади уже не стучали — в нее стреляли, и сразу из нескольких стволов. Гоблин молча ринулся к противоположному выходу, Лютик всхрапнул и прижал уши. Максим схватился за гриву лошади, одновременно натянув поводья, уперся коленом в крыло седла, оттолкнулся другой ногой и оказался на спине лошади. Ездить в седле без стремян Максиму не доводилось давно, а выезд из конюшни верхом вообще являлся «преступлением» и в приличных местах карался объявлением провинившегося персоной нон грата. Но только не сейчас, не в тот момент, когда тебе стреляют в спину, а лошадь готова вырвать из рук поводья и рвануть куда глаза глядят. Максим пригнулся к шее лошади, сжал колени, ударил Лютика пятками в бока. Для коня подобный выход из конюшни тоже стал разрывом шаблона, но лошадка не подвела. Чуть присела на задние ноги и рванула вперед, прогрохотала подковами по бетонному полу и вылетела за дверь. Здесь Максим контроль за лошадью немного потерял, следил только за тем, чтобы самому не врезаться головой в притолоку. Лютик слабину всадника почувствовал незамедлительно, взял резко вправо и понесся к знакомому выходу — вдоль стены конюшни к арке, ведущей в открытый манеж. И навстречу милицейскому кордону одновременно. Максим успел в последний момент — выбрал рывком внутренний повод, заставил лошадь повернуть голову, притормозить и сменить курс. Лютик от неожиданности остановился, встал на дыбки, повернулся на задних ногах, словно исполнял элемент из высшей школы верховой езды, сделал длинный прыжок и поскакал назад. Но здесь их уже ждали, «проплаченные специалисты» дверь в конюшню давно выломали, внутри никого не нашли. И обрадовались, увидев, что добыча возвращается, кинулись навстречу. Максим Лютика от «лобового» столкновения увел, повел его влево, в противоположную от реки и сосен сторону, заставил перепрыгнуть через ограду манежа, проскакал по упругому плотному снежному покрытию. И перемахнул ограду с другой стороны, выводившей к дороге. Как только сам в седле усидел, непонятно — на втором приземлении Гоблину пришла в голову мысль обогнать Лютика. Лошадь шарахнулась в сторону, едва только ее передние ноги коснулись земли. Максим вцепился в конскую гриву, позорно заболтался в седле, словно взявший первый в жизни барьер новичок. И прикрикнул на пса — для того все происходящее было игрой. Зато преследователи отнеслись ко всему серьезно. Максим обернулся и успел заметить, что от конюшни отъезжают сразу три милицейских машины. И рации там, понятное дело, тоже присутствуют, приметы мерзавца уже переданы всем ответственным за его поимку. А что они, собственно, кроме спины видели? Правильно, ничего. Только лошадь и собаку. Отличные приметы, лучше не бывает. Флаг вам в руки, друзья.

Но конкурировать в скорости с машиной лошади тяжело, да еще и на таком рыхлом снегу. Лютик постоянно оступался, наст под ним подламывался, и лошадь проваливалась в снег. И уйти-то некуда, пока некуда, это дальше хороший густой лесок из мрачных осин и ольхи, за ними «железка» и федеральная трасса. Но туда еще надо добраться, уйти от погони. Машины преследования настигали, одна из них вылетела на встречку и летела, воя спецсигналами, рядом с первой. Сзади их поджимал «уазик», тоже сияющий и воющий на все лады. Расстояние сокращалось стремительно, сейчас одна машина вырвется вперед и «подрежет» беглеца. А как поведет себя перепуганная лошадь, можно только гадать. Вариантов масса — засвечит, понесет, шарахнется в сторону, споткнется и грохнется в придорожной канаве, вылетит под колеса встречного автомобиля. Максим зажал поводья между пальцами одной руки, вцепился ими в рыжую конскую гриву, вторую сунул в карман, вытащил пистолет. И подтолкнул Лютика, дернул повод чуть вправо, заставив лошадь выскочить почти на середину проезжей части. Лютик послушно выполнил маневр и даже прибавил ход. Дальше — как получится, один бог знает, чем это закончится, но делать нечего. Максим выпрямился, развернулся в седле, выбросил руку с пистолетом назад и выстрелил, не целясь, несколько раз в сторону машин преследования. Но Лютик словно и не слышал звуков выстрелов, лошадь даже не вздрогнула, не бросилась в сторону, не остановилась на полном скаку. Только бегущий рядом Гоблин мотнул башкой, глянул на Максима снизу вверх и помчался дальше. Зато милицейские «Форды» повели себя предсказуемо — затормозили синхронно и попытались уйти от выстрела. Они дружно повернули навстречу друг другу, «поцеловались» передними бамперами, перекрыв дорогу «уазику».

— Жрите, суки, не обляпайтесь! — в восторге проорал Максим. Жаль, руки заняты, ну ничего, будет еще возможность… Он запихнул пистолет обратно, взял поводья обеими руками и снова чуть пригнулся в седле. Через несколько минут появилась уводящая в лес дорога, она обрывалась перед полотном «железки». Здесь Максим остановил лошадь, взял наконец стремена и сел в седле уже нормально, как положено, по-человечески. Зато заметил, что Лютик вздрагивает нервно, двигается боком и странно переступает задними ногами. «Спину ему сбил». — Максим поморщился с досадой и похлопал раненого Лютика по шее.

— Прости, друг, прости, давно я так не ездил. Ничего, в Еремине тебе помогут, надо только туда добраться.

Гоблин лежал на снегу, внимательно слушал, что говорит Максим, и тяжко дышал. Но быстро вскочил и побежал следом за всадником — вверх по насыпи, перепрыгнул через рельсы и, увязая в снегу, покатился вниз.

Деулинский переезд когда-то был охраняемым, потом пост убрали, будку постепенно превратили в притон бомжи и наркоманы. От нее остались только стены и крыша, но сейчас этого было вполне достаточно. Ждать пришлось долго, Лютик уже начал замерзать, вздрагивал всем телом и на месте стоять отказывался. Гоблин сидел рядом с Максимом, как статуя, только крутил лохматой башкой по сторонам. Наконец из потока машин отделилась белая «Нива» с прицепом-коневозкой, съехала на обочину и остановилась. Из машины выскочил Олег, бледный, взъерошенный, и все никак не мог открыть дверь прицепа трясущимися руками. Лютик в теплую душную темноту рванул сам, Малышка зафыркала недовольно, но дверь быстро закрылась. Максим затолкал Гоблина на заднее сиденье, сам уселся рядом с водителем. Границу города пересекли без приключений, спокойно выехали на федеральную трассу и двигались в общем потоке машин. Десять километров, пятнадцать, двадцать — все шло благополучно, пока на очередном посту «Ниву» с прицепом не остановил жизнерадостный коротышка-дэпээсник.

— Что везем? — ткнул он полосатой палочкой в сторону прицепа. Олег обернулся, сунулся было на заднее сиденье, но там уже давно и крепко спал Гоблин. Уголок набитой документами папки виднелся из-под накрытых хвостом задних лап пса.

— Уйди, — толкнул Гоблина Олег, но пес сделал вид, что ничего не слышал. Дэпээсник уже начал проявлять нетерпение, тогда вмешался Максим:

— Лошадок больных на мясокомбинат везем, на колбасу. Боюсь, не успеем, по дороге сдохнут. Болезнь какая-то странная — то ли лишай, то ли экзема, то ли язва сибирская, черт его знает. — Этого было достаточно более чем полностью. Дэпээсника от «Нивы» как ветром сдуло, он даже не обернулся посмотреть, как отъезжает машина.

— Не надо так шутить, пожалуйста. — Олег, казалось, вот-вот заплачет.

— Да какие тут шутки. Вылезай, мы так и до вечера не доедем. — Максим поменялся с Олегом местами и сам сел за руль. Владелец «Подковы», переживший только за сутки столько, что обычно человеку хватает на полжизни, немедленно заснул. Растолкал его Максим уже в самом поселке. Еремино оказалось поселком городского типа, сплошь состоящим из длинных двухэтажных панельных домов. На коневозку внимания никто не обращал, Гоблин на чужой территории вел себя спокойно и с достоинством, осматривался через окно и даже не отвечал на «приветствия» местных дворняжек. Остановились на самом краю поселка, рядом со старым одноэтажным зданием из красного кирпича. Навстречу коневозке из конюшни выбежали две девушки, и Максиму показалось, что те готовы расцеловать и лошадей, и Гоблина одновременно. Максим прошелся по новой, перестроенной из старого, толстого кирпича дома, конюшне, проинспектировал все денники. Малышке с жеребенком отвели большую «комнату», Лютику достался дом поменьше. Все восемь лошадей, сытые, чистые, спокойные и любопытные, с новым человеком знакомились охотно. Гоблин промчался по новым владениям, сунул нос в решетчатую дверь каждого денника и теперь валялся на сене. На очередное нарушение неписаных законов Максим в очередной же раз закрыл глаза и вернулся к деннику Лютика.

— Ты извини, я ему тут холку немного повредил, но так уж получилось, — сказал Максим, но Олег только махнул рукой.

— Ничего, это ничего, заживет. Даша завтра приедет, я ей звонил, сказал, что все хорошо, что мы переехали.

— А что еще сказал? — уточнил на всякий случай Максим.

Олег оторвался от созерцания поврежденной спины Лютика, посмотрел на Максима слегка безумным взглядом и ответил негромко:

— Ничего, только это. Боюсь только, что они нас все равно найдут.

— Если болтать лишнего не будешь, то не найдут. Ты им не нужен, как и лошади, как и больные дети.

«Не тронут они тебя, не успеют», — эту свою мысль озвучивать Максим не стал. Он пошел следом за Олегом в его новое жилье — небольшой, на одну семью, дом рядом с конюшней.

— Здесь вам лучше будет, — сказал, прощаясь следующим утром, Максим, — и вам, и лошадям, и детям.

— Надеюсь. — Олег все еще волновался и никак не мог привыкнуть к тому, что все закончилось. И все тряс Максиму руку, благодарил, приглашал в гости и предлагал денег одновременно.

— Главное — не болтай, — еще раз повторил Максим и щелкнул по носу отиравшегося рядом Гоблина. Пес не обиделся, он лишь мотнул головой и чихнул.

Максим пешком дошел до Ереминского поворота, поймал попутку — длинную тяжелую дальнобойную фуру, уселся в кабину рядом с водителем. Серьезный неразговорчивый мужик с худым небритым лицом поведал сквозь зубы, что едет на ремонт, что начальники — сволочи, а погода дрянь. Максим соглашался со всеми постулатами, охотно кивал и поддакивал. А сам никак не мог отделаться от мысли: то, что он узнал вчера, — это война? А как по-другому можно назвать применение оружия массового поражения — сибирскую язву — против мирного, ничего не подозревающего населения? Но были и еще варианты: диверсия, вредительство, а также обычная, но кем-то щедро оплаченная и надежно прикрытая глупость, а также надежда на «авось». На то, что пронесет, не рванет, не взлетит. Еще как взлетит, ведь сибиреязвенная бактерия обладает большой устойчивостью к высокой температуре, высушиванию и дезинфицирующим веществам, а сами споры могут сохраняться годами. Откуда же вылезла эта зараза, кто ее раскопал? Раскопал, раскопал… А прежде чем раскопать, это добро надо закопать, причем не просто так, а в соответствии с ветеринарно-санитарными правилами сбора, утилизации и уничтожения биологических отходов. Похоронить, накрыть крышкой, желательно из бетона, подступы обнести колючкой и повесить на нее предупреждающие знаки.

«В землю закопал, надпись написал», — крутилась в голове старая песенка, пока Максим брел к дому. Шагнул было к газовой трубе, но вовремя одумался, поднялся по лестнице на второй этаж, открыл новым ключом дверь, вошел в квартиру. Холодно-то как, на улице теплее. Максим, не раздеваясь, прошел в комнату, захлопнул неплотно прикрытую створку окна, повернул ручку. И потом, через час, через два, до самого вечера, вернее, ночи, Максим непрерывно прокручивал в голове то, что увидел, услышал и пережил за последние сутки. Но не складывалась картинка, рассыпалась, как в детском калейдоскопе, на множество разноцветных стеклышек. Не хватало чего-то одного, небольшого фрагмента, малюсенького осколка, который не даст узору развалиться. Да еще и подстегивала ехидная, даже издевательская мысль, что этот фрагмент Максим уже видел, и не так давно. Но либо забыл о нем, либо не принимает давний случай в расчет. Или не считает его важным, или не сосредоточился тогда на происходящем, действовал на автопилоте или отвлекся на что-то другое.

«Так не пойдет». — Пришлось подниматься с дивана, одеваться и брести в кухню. Максим обшарил все шкафы, ящики и тумбочки в квартире, пока не обнаружил то, что искал, — школьную тетрадку с таблицей умножения на последнем листе и древнюю, с высохшим содержимым стержня авторучку. Нашелся, правда, и огрызок зеленого карандаша. Кухонным ножом его удалось привести в рабочее состояние, авторучка полетела в мусорное ведро. Максим раскрыл тетрадь, пролистнул страницы с подробным перечнем благоприятных (и не очень) для посева огородных культур дней за прошлый год. Чистых страниц осталось немного, поэтому особо не размахнешься.

— Так, а теперь давай по пунктам, в столбик, в строчку — как угодно. Все, что слышал, видел, держал в руках, нюхал и пробовал на зуб. — Максим занес острие карандаша над листом в клеточку и… положил карандаш на стол. С чего начать: со вчерашних событий, с прошлой недели или с первого дня своего пребывания в этом городе? А прошло-то уже больше месяца, и ничего не сделано — Артемьев жив и здоров, продолжает безнаказанно грабить город и делиться с главарем хунты черных полковников. Остановить чиновника сможет только пуля, доброе слово и кулаки можно рассматривать как вспомогательные средства. Мысли приняли неверное направление, а их, как и норовистую лошадь, надо держать в узде.

— Сначала, — приказал себе Максим и аккуратно, медленно и обстоятельно составил перечень своих подвигов за последний месяц. В реестре отразил все, вплоть до бесполезного, как показало время, изготовления запасного ключа к не существующему ныне замку. Круг замкнулся — первым пунктом в списке значился договор с хозяйкой квартиры.

— Не то, — Максим перечеркнул список, чтобы рядом начать новый. И в нем были только фамилии, должности и семейное положение фигурантов. «Щенок очкастый», Вохменцев, Вован-сутенер, Анжела Артемьева, припадочный Букин, VIP-охотники. На этом пока все, не ставить же с ними в один ряд ворюгу Гостева или господина с душком. Эти ребята слишком мелко плавают, это «шестерки», третий сорт. Они — что-то вроде сусликов в цепи питания, едят травку и листики, нагуливая жир для вышестоящих хищников. Эти точно к появлению убойной заразы не причастны, не их уровень. А кто тогда причастен, чья вина?

Листки в клеточку покрывались прилежно заштрихованными квадратами, ромбами и параллелепипедами жизнерадостного зеленого цвета. Максим механически вычерчивал геометрическую фигуру, раскрашивал ее и переходил к следующей. Он снова оказался в тупике, только пока не был готов признаться себе в этом. Максим перевернул очередной лист и обнаружил, что тетрадь закончилась.

— Зараза, — тетрадь отлетела к плите, карандаш упал на пол и откатился к плинтусу. Вот именно, что зараза, да еще какая. Но откуда может лезть эта дрянь? Лабораторий закрытых в городе нет, значит, случайный выброс в атмосферу облака спор сибирской язвы, как в Свердловске в 1979 году, исключается. Да и там тоже не все понятно: по одной версии, причиной эпидемии стало именно попадание в атмосферу спор сибирской язвы из военно-биологической лаборатории военного городка, расположенной в одном из районов города. Причиной стала халатность персонала лаборатории — прежде чем приступить к работе, люди не включили защитные механизмы, а именно, не установили в вентиляции фильтр. Руководство лаборатории до последнего скрывало факт халатности своих сотрудников. И созналось, лишь будучи припертым к стенке людьми из «органов». Другая версия гласила, что в Свердловске имела место ни больше ни меньше, а успешно проведенная диверсия, даже диверсионно-террористический акт со стороны иностранных государств против тогдашнего СССР. В пользу этого варианта говорило множество фактов: и наличие нескольких очагов выброса, расположенных вдоль искусственной ровной линии, имитирующей направление ветра, и западное, «штатовское» происхождение штаммов возбудителей заразы, и еще много чего.

Тогда с первого смертельного случая, изначально объявленного результатом пневмонии, до начала всеобщей вакцинации населения прошел почти месяц. И умерло от болезни всего: по одним данным — шестьдесят пять человек, по другим — более ста. Причем последний заразившийся умер через два месяца после того, как о начале эпидемии было объявлено официально.

Но с этого момента прошло уже больше тридцати лет, а сейчас-то что происходит? Да все, что угодно, вплоть до привоза в город зараженного мяса. Кстати, именно эта версия тогда, в Свердловске, была признана официальной. В местной прессе появились публикации с предостережением жителей против заражения кожной формой сибирской язвы в связи с потреблением мяса зараженных животных. Это же сообщение каждые два часа транслировали по телевидению. На стенах домов появились плакаты с изображением коровы и надписью «сибирская язва». А что сегодня? «За каждым торгашом бегать будешь?» — При этой мысли Максим вскочил и зашагал по кухне. Пересек тесное помещение раз, второй, на третий рейс остановился у подоконника. Вонь с горящего мусорного полигона просачивалась даже сквозь микроскопические щели пластиковых окон. И спасение от нее было только одно — бежать отсюда куда подальше. Или провести большую часть оставшейся жизни в респираторе. Горящий мусорный полигон… жуткий запах гниющих отбросов… люди в респираторах рядом с машинами… черные пластиковые мешки…

Максим подобрал с пола тетрадь, прилежно разорвал ее в клочки, вышвырнул их в ведро. Все, она свое дело сделала и больше не нужна. Как и отправившийся следом за изрисованными обрывками карандаш. Все стало понятно и просто. А также дико и жутко одновременно. Люди, выносившие из машин мешки из черного пластика, боялись не запаха, а инфекции. Возможно, и сами не знали, какой именно. Правильно боялись, между прочим — бациллы сибирской язвы могут попасть в организм человека и через слизистые оболочки дыхательных путей, а не только через поврежденную кожу. Значит, в одном из тех мешков и была туша коровы, чьи симптомы болезни и ужасной смерти описал Олегу представитель ветнадзора. А поскольку прием трупов павших животных на полигоны твердых бытовых отходов не допускается, то и делалось все, как и положено в таких случаях: в темноте и без свидетелей. И при внезапном появлении последнего «исполнители» получили приказ стрелять по цели, желательно — на поражение. Вот, собственно, и все — зараженные туши скрыты под многометровыми залежами мусора, пожар на свалке устраивается регулярно, истинный очаг распространения заразы неизвестен, зато «виновные» показательно выпороты. «И если кто-то скажет, что Артемьев непричастен ко всему этому беспределу, я за себя не отвечаю. Интересно, сколько рейсов после того они успели сделать? А до?» — Максим выключил на кухне свет, подошел к окну. Темень, как в космосе, не работает ни один фонарь, отдельные огоньки видны далеко, за лесополосой и «железкой».

«Крупный рогатый скот, лошади, ослы, овцы, козы, олени, верблюды» — ну, оленей и верблюдов с ослами можно оставить в покое, они тут явно ни при чем. А вот словосочетание «крупный рогатый скот» наводит на определенные размышления. «Там хозяйство фермерское, то ли матери мэра нашего принадлежит, то ли жене — черт их всех разберет. Но там у них все как надо, как раньше, в колхозе. Чтобы дояркой работать — очередь по триста человек на место». Как раньше в колхозе. Принадлежит матери или жене Артемьева. Вот вам и ответ — все, до чего дотрагиваются особо приближенные к мэру люди, а уж тем более его родственники, по определению превращается в то, чем почти месяц назад залили барак гастарбайтеров. Свиное, коровье, куриное и прочее.

— Шиншиллы и крокодилы, — ворчал себе под нос Максим, в очередной раз укладываясь спать, — давненько я не брал в руки шашек. Вернее, не был в зоопарке.

Информационная подготовка к вылазке заняла меньше времени, чем рассчитывал Максим. Полумертвый сайт предприятия сообщал, что у «Ассортимента» в собственности почти двенадцать тысяч гектаров земли. На ней находятся четырнадцать свинарников, двадцать один коровник, собственная бойня, летние откормочные площади и еще много всего полезного, нужного и важного. На территории предприятия находятся гараж, кузница, мехмастерские со станочным парком, стройцех со строительной техникой, столярный цех, склад стройматериалов. Вкладка «О нас» лаконично сообщала, что «Ассортимент» занимается производством мяса и полуфабрикатов из него, а также недавно приобрел земли заброшенного совхоза, чтобы вдохнуть в них новую жизнь. Этой строке из раздела «Наши новости» от роду было полтора года. В разделе «Контакты», кроме схемы проезда, Максим обнаружил единственный номер телефона. По нему отозвался автоответчик и заявил, что набранный номер не может быть вызван. На этом серфинг по Сети закончился. Как и говорил Олег, предприятие располагалось далеко от мусорного полигона, а буфером между ним и райским уголком, где простым работягам платят по две тысячи долларов ежемесячно, являлся сам город. Схему проезда к сказочному предприятию Максим «сфотографировал» и тут же прикинул, откуда завтра лучше стартовать.

Получалось, что от городского рынка, там конечная остановка многих маршруток, рядом граница города. До совхоза, на землях которого и раскинулся «Ассортимент», можно добраться пешком. Сначала вдоль «железки» до дачной, почти необитаемой в это время года, станции, а дальше через лес. Ну что ж, так тому и быть, завтра с утра пораньше в поход. Вернее, в рейд по тылам противника.

Вика на звонок ответила сонным и простуженным голосом. Сказала, что заболела и лежит с температурой.

— Тебе что-нибудь надо? А то меня завтра в городе не будет. — Максим вспомнил подзабытую легенду о несуществующей фирме, приславшей его сюда проводить маркетинговое исследование рынка.

— Нет, пока все есть, спасибо. А ты к вечеру вернешься? — поинтересовалась Вика и расчихалась. И, кажется, не расслышала ответ: «Не знаю».

— Ты позвонишь? — полуутвердительно спросила она.

— Да, когда вернусь. — Максим нажал клавишу отбоя, убрал телефон, расплатился с официантом и направился к своему «дому». Ничего, все к лучшему. Утром выходить рано, надо подготовиться, собраться с мыслями и еще раз мысленно повторить маршрут, вернее, его схему. Завтра придется действовать «с листа», во многом импровизировать, во многом полагаться на собственное чутье, интуицию, опыт и везение. Без него никуда, в заваренной каше оно почти основной ингредиент. И из всего вороха полученной информации Максим выудил только одну нестыковку: если верить устаревшей информации, то всего у предприятия в собственности было почти полторы тысячи голов разной скотины. Это не считая спецтехники, транспорта и прочих нюансов. С этим не вязались всплывшие только вчера вечером в памяти слова, сказанные водителем «бочки»: на территории — никого, зато чисто. А где та прорва народу, которая должна обслуживать все это хозяйство? К трактору, например, можно не подходить несколько дней, и с ним ничего не случится. А попробуй не накормить животных, что тогда? Передóхнут они в кратчайшие сроки, вот что. «Так не бывает», — пискнул автоответчик в подсознании, и Максим привычно ухмыльнулся. В этом городе очень многое из того, чего не должно быть, происходит регулярно и как нечто само собой разумеющееся. Как снег за окном, например, или дождь. Или удушливый смрад с мусорного полигона.

В утренних сумерках поезда и электрички вылетали из полумрака, как голодные драконы, проносились мимо с воем и грохотом, исчезали в снежных вихрях. Максим отбегал назад, проваливаясь в сугробы, пропускал монстра и снова возвращался к полотну «железки». Тихая и пустая в это время территория «колхозного» рынка давно осталась позади. Максим был единственным пассажиром, добравшимся до конечной остановки. До путей оставалось метров триста вдоль дороги, дальше налево и вперед — по слежавшемуся грязному снегу на насыпи вдоль рельсов. Шаг влево — проваливаешься без предупреждения чуть ли не по пояс, шаг вправо — рискуешь угодить под поезд. Поэтому Максим постоянно оглядывался и одновременно осматривался по сторонам. Но дорогу уже обступил лес, строгие темные ели и сосны подходили к железнодорожному полотну почти вплотную. Но зато между ними обнаружилась отличная тропа — утоптанная, хоть и кривая. Максим сбежал по насыпи, перебрался через канаву и выбрался на лесную дорожку. И пошел, уже быстро и не оглядываясь назад, как обычный человек, спешащий на утреннюю электричку. По пути Максим встретил только одного лыжника, тот мелькнул далеко справа, между темными стволами деревьев, и тут же исчез. Похоже, станция с романтическим названием «63-й километр» уже близко, раз появились первые признаки жизни. Правильно — справа уже показались крыши дачных домов, над одной из них поднимался дым. Место обитаемо, примем к сведению. Навстречу попался еще один «абориген»: низенькая тетенька в длинном пуховике, трениках и почему-то в резиновых сапогах вывела на прогулку двух своих питомцев — алабая и бассета. Сонные собаки, как коровы или козы, плелись за своей хозяйкой, причем черно-рыже-белый бассет топал последним. На Максима никто из этой вереницы внимания не обратил, даже не повернул голову в его сторону. Из наушников в ушах тетеньки лились медитативные песнопения, собаки исследовали каждый участок тропы. Бассет нахально лез вперед своего более рослого, чем он сам, собрата и топтался между длинных лап алабая, как в лесу. Максим еще раз обернулся на странную парочку псов и их индифферентную хозяйку, и двинулся дальше.

Тропа вывела его к маленькой станции. Максим пропустил пассажирский поезд, по деревянному настилу перебежал пути и выскочил к пустому перрону и закрытым окошкам касс. Между ними — доска с расписанием электричек. Согласно ему, последняя электричка ушла отсюда почти полтора часа назад, а следующая остановится еще через час. На всякий случай Максим запомнил время отправления следующих электричек вплоть до самого вечера и вышел из-под арки станционного здания. Дальше по небольшой, в несколько ступенек, лестнице поднялся в горку и оказался перед очередной тропой. Но она повторяла собой контуры занесенной снегом дорожки из бетонных плит и привела Максима к автобусной остановке. Здесь тоже никого, не видно даже проходящего транспорта, и ни звука, тишина даже «давит» на уши. По веткам елей и берез скачут белки, высоко над головой, хлопая крыльями, пролетела крупная птица. И эту идиллию нарушил звук работающего двигателя — справа к остановке приближался автомобиль. Вернее, два автомобиля, как чуть позже увидел Максим. Первый — ничем не примечательная белая «Газель», зато за ней шел старый знакомый Максима, «бычок» с кабиной синего цвета. Обе машины промчались прочь, Максим вышел на дорогу, постоял с полминуты, раздумывая, и решил от плана не отклоняться. Поэтому пересек вторую полосу и вошел в лес. Здесь, куда ни глянь, ни троп, ни вообще чьих-либо следов, кроме звериных. Если можно назвать зверем зайца или белку, конечно. Зато и усеянный опавшей еловой хвоей снег плотный, слежавшийся и под ногами почти не проваливается. Максим шел по насту, как по ровному асфальту, изредка оступаясь, местами снежная корка проседала под ногами, а кое-где даже проламывалась под подошвами ботинок.

Максим посмотрел на наручные часы — в дороге он уже почти два часа, из них только по лесу идет сорок минут. Время уходит быстро и незаметно, а признаков цивилизации вокруг никаких. Ни разбитой бутылки, ни банки из-под пива или «энергетика», ни кострища. Словом, ничего, что говорило бы о том, что здесь хоть изредка, но все же бывают люди. Место дикое, нетронутое, поэтому и муравейники здесь огромные, сразу три рядом. Максим подошел поближе, всмотрелся в аккуратные темные холмики между стволов высоких елей. И увидел четвертый муравейник, вернее, холмик земли, чуть присыпанный снегом. «Это еще что за…» — Максим обошел по очереди все «муравейники» и выхватил взглядом на фоне из темных стволов деревьев и теней на снегу пятый, чуть в стороне, в низинке. Этот по виду был старше остальных, успел немного осесть, а земля на холмике смерзлась. При этом на остальных «муравейниках» она лишь покрылась мокрым снегом после недавнего снегопада и выглядела так, словно ее перекопали только вчера. Или несколько дней назад — морозов не было уже больше недели, дело к весне, оттепели сменяют одна другую. Значит, и могилам не больше недели. «При чем здесь могилы?» — Максим осмотрелся еще раз. Ну да, все верно. Как по-другому можно назвать невысокие чуть продолговатые холмики земли, выстроившиеся в одну линию? Кладбище, какие могут быть варианты? Без оградок, без памятников и табличек с именами-фамилиями и годами жизни. Либо тех, кто лежит в земле, невозможно опознать, либо… Либо кому-то очень нужно скрыть нечто от остального мира. И если павших от сибирской язвы животных в нарушение всех запретов для утилизации вывозят на мусорный полигон, то от тел умерших людей, похоже, избавляются другим способом — закапывают в глухом лесу подальше от дороги. Странно, что в спешке не в одну яму всех покойников покидали… А ничего странного, все правильно — первый, тот, чья могила в отдалении, умер первым. Потом кто-то еще, его принесли сюда и закопали, через день-два третьего, четвертого… Инкубационной период этой заразы длится от нескольких часов до двух-трех дней. По срокам все сходится — объявление об «африканской чуме свиней» появилось именно неделю назад, тогда еще было холодно. Интересно, эти — язык не поворачивается назвать их людьми — в «Ассортименте» понимают, что происходит? Или просто в панике стараются замести следы: туши павших животных «утилизируют» на полигоне, трупы умерших от болезни людей — в лесу. И все это в полной уверенности, что никто не будет искать погибших, что их не объявят в розыск… Или, наплевав на подобную вероятность, по привычке понадеявшись на толстый кошелек и связи «наверху».

— Скотина, как же ты достал меня, сволочь, — в бессильной злобе Максим был готов развернуться и бежать назад, в город. Чтобы добраться до здания администрации, перебить охрану на третьем этаже, войти в «царское» крыло. И высадить в Артемьева всю обойму, а также и запасную, если понадобится. Вернее, сознательно сделать это для полной уверенности в том, что тварь в полковничьих погонах наконец сдохла. Да и город тогда, может быть, еще и выкарабкается, оправится, как от болезни, от последствий действий «эффективных менеджеров». Но сначала надо сделать так, чтобы это кладбище не разрасталось, а тех, кто лежит здесь, опознали и похоронили по-человечески. Максим осмотрелся еще раз, вернулся к крайнему, на вид — самому последнему из появившихся здесь захоронений. И двинулся прочь от «кладбища» по цепочке старых, с «оплавленными» краями следов. День или два назад тут прошли четыре человека. Скорее всего, двое несли труп, третий инструменты, а что тогда делал четвертый? За компанию в лес потащился, погулять, свежим воздухом подышать? Сомнительно. Вернуться назад, осмотреть холмики и следы еще раз? Незачем, толку от этого не будет, надо идти вперед.

Сетчатое ячеистое ограждение выросло как из-под земли, Максим едва успел затормозить, прежде чем наткнулся на него. Сваренные из оцинкованной проволоки покрытые полимером панели на приваренных к бетонному основанию металлических столбах уходили в обе стороны одновременно. Максим задрал голову — на верхушках столбов красовались витки «егозы». Здóрово, вот это фермеры, вот это заборчик. Да еще и оттяпали себе внаглую часть леса, молодцы. Значит, этим, с позволения сказать, людям есть что скрывать. Максим посмотрел на ели, сосны и березы, оказавшиеся на «той» стороне, и, снова проваливаясь в рыхлый снег, двинулся параллельно цепочкам следов, уводящих вдоль забора направо. Сделать в общей сложности пришлось почти сто шагов, потом повернуть «за угол», когда сетка уступила место листам темно-зеленого профнастила. Максим быстро шагал вдоль них и скоро наткнулся на следы протекторов на осевшем рыхлом снегу. Все, тупик, однако поезд дальше не идет. Дальше идти бесполезно, колея приведет его к центральному въезду на территорию «Ассортимента», а туда пока идти рано. Максим снова критически осмотрел забор, подпрыгнул несколько раз, примериваясь к высоте барьера. Тихо-то как, аж жуть берет — в лесу за забором висит плотная, даже вязкая тишина. И если здесь еще раздается временами легкий тихий треск, шорох и скрип, то «там» лес словно вымер. От этого сравнения Максиму стало не по себе. Шутки шутками, а черт его знает, что там происходит на самом деле. Надо как-то попасть туда, на эту terra incognita, даже если для этого понадобится перелететь через этот забор или сделать под ним подкоп.

«Почему люди не летают как птицы?» — Максим снова задрал голову вверх и внимательно рассматривал витки «егозы» на вершинах металлических плит. Потом прошагал немного вперед, повернулся к забору спиной, постоял немного, оглядываясь по сторонам, вернулся назад. И выбрал отличный, удобно расположенный плацдарм для вторжения — прекрасную развесистую ель. Тут и усилий-то прилагать не нужно — поднимайся по веткам наверх, как по ступеням лестницы. А рядом удачно расположилась старая береза, и парочка ее крепких толстых ветвей удачно перевешивается за забор. Сначала надо бы осмотреться, но что толку разглядывать лес? Максим подобрался, как кот перед прыжком, оттолкнулся и с ели перелетел на березу, обхватил обеими руками толстый ствол, нащупал под ногой опору. Ветка качалась и нехорошо потрескивала под весом человека, пружинила, не желая успокаиваться. Максим выждал немного, всматриваясь вперед, выбрал цель, примерился к ней. И, как канатоходец, пробежал по подгибающейся ветке и снова прыгнул, задев все же в полете подошвами ботинок витки колючки. Но ничего не произошло — не взвыла сигнализация, не посыпались искры, по нарушителю границы не открыли огонь. А Максим обнимал уже ствол другой березы, растущей как раз напротив первой, только за забором. И почувствовал, как саднит левое запястье. На нем вздулась длинная багровая царапина, но крови не было. «Ободрался о ветку, когда за ствол цеплялся…» — Максим зубами вернул задравшийся рукав куртки в исходное положение. Посидел, прижавшись к гладкому белому стволу, как загнанный собаками на высоту кот, и спустился медленно вниз, спрыгнул на снег. Вокруг те же тишина и покой, только зеленые панели профнастила уже за спиной, а впереди хорошо заметен просвет, там лес редеет.

«Незваный гость хуже татарина. Или лучше? Забыл…» — Максим осмотрелся еще раз и двинулся по снежной целине к просвету между деревьями. Идти пришлось недалеко, через несколько минут прыжков через поваленные деревья и продирания по глубокому снегу Максим остановился у края леса. Дальше начиналась обитаемая территория, сразу за тщательно расчищенными от снега плитами «бетонки» вдаль уходили ряды низких длинных строений. Далеко от «зеленки» Максим отходить не стал, предпочел идти, проваливаясь в снег, но на открытое место пока не высовываться. Надо попытаться сохранить свое инкогнито до последнего момента, до того мгновения, когда станет понятно, что близкого контакта не избежать. Да только кандидатов в «контактеры» не наблюдается, сколько ни всматривайся в окружающий пейзаж. «Может, смылись они давно отсюда. Бросили все и умотали за границу?» — Предположение оказалось неверным. Максим сначала услышал, потом заметил первые признаки жизни — между длинных строений катил трактор с нагруженным то ли бочками, то ли огромными бидонами прицепом. Остановился у одного из сооружений, но двигатель не заглушил. Из кабины выскочил человек в мешковатой, явно не по размеру одежде, вытащил из прицепа две емкости и вбежал с ними в коровник. И тут же вылетел обратно, причем с такой скоростью, словно за ним гнались. И действительно, гнались — следом вышел второй, проорал что-то и снова скрылся в дверях. Максим слов не разобрал — слишком далеко, но в интонации, какими они были сказаны, чувствовалась угроза. А также превосходство сильного над слабым, старшего над младшим, хозяина над наемным работником, надсмотрщика над батраком.

Значит, жизнь на Марсе, простите, в «Ассортименте», все же существует. Да и ветер вместе с первыми снежинками принес характерный запах отходов сельскохозяйственного производства. Значит, жизнь тут не просто существует, она кипит. Дело осталось за малым — познакомиться с представителем неземной фауны. А как еще можно назвать человека, который, получая бешеные по местным меркам деньги, отказывается появляться в городе? Только эльфом, никакого другого сравнения в голову почему-то не приходило. «Сам ты эльф!» — Максим двинулся дальше. Трактор уже укатил, и ветер кроме «аромата» и редких снежных зарядов, звуков двигателей работающей техники не приносил. Вторжение на пустынную территорию пока осталось незамеченным, по крайней мере, Максим признаков беспокойства или «усиления» не замечал. Брел себе неторопливо под защитой деревьев и все посматривал вправо, но зря. Площадка вымерла во всех смыслах слова, но чистота действительно здесь идеальная — дороги расчищены, сугробы выстроились стройными шеренгами по обеим их сторонам. Безмолвие изредка нарушало только воронье карканье над головой — эти летающие крысы чувствовали себя здесь как дома. А лес тем временем закончился, забор здесь делал поворот, и дальше, вправо и вниз, снова уходили проволочные секции с «колючкой» поверху. Получается, что темноты ждать придется здесь — Максим развернулся и направился обратно, к примеченной неподалеку поваленной сосне. На удобном сухом, пахнущем смолой и хвоей стволе Максим устроился с комфортом. Вытянулся во весь рост под прикрытием тяжелых веток с еще не опавшей хвоей и чуть прикрыл глаза. Ждать, ждать, снова ждать, самое ненавистное времяпровождение из всех возможных вариантов. А деваться некуда, по вылизанному, почти стерильному пространству передвигаться лучше по темноте. А до ее наступления осталось недолго, смеркаться начнет уже часа через полтора. Да еще и тучи наползли, снег повалил — погодка на загляденье, в самый раз для любопытной кошки. Вернее, кота.

Трактор показывался еще раза два или три, потом по дороге проехали одна за другой две грузовые «Газели», минут через сорок после них — знакомая синяя «бочка». Максим проводил ее взглядом, еще раз приподнялся в своем «шалаше» и посмотрел на территорию. Никого, ни одной живой души за почти три с половиной часа наблюдения. Это, если не считать выскочившего на краткий миг из кабины трактора мужичка и то ли охранника, то ли надсмотрщика. Ну, и ворóн, конечно. Как на кладбище, в общем, да и настроение соответствует декорациям. Только вместо тоски и горечи потери копятся и зреют злость и желание поскорее покончить с этим рассадником заразы. Глухие торцевые стены длинных серых сооружений Максим созерцал еще часа полтора. И до тех пор, пока их контуры не расплылись в подошедших сумерках, сидел в своем укрытии, как филин в дупле. Потом поднялся на ноги, попрыгал для разминки на пружинящем под ногами толстом стволе, соскочил на усыпанный длинными пожелтевшими сосновыми иголками снег. И в два прыжка оказался у пустой дороги, пересек ее и остановился у сложенной из серого кирпича глухой — без окон, без дверей — стены здания. Здесь можно не шифроваться, освещение отсутствует, кругом темно и тихо. Только далеко впереди, над ровными крышами, виднеется несколько крохотных ярких пятнышек. Вообще странно это — опоры освещения установлены и вдоль дороги и между зданиями, а фонари не горят. Экономят, что ли? Или с наступлением вечера жизнь здесь замирает окончательно? Сейчас посмотрим.

Максим двинулся вперед вдоль серой стены, смотрел вверх и налево. Над головой — ряд узких маленьких окошек, слева — стена соседнего здания, построенного по такому же проекту, что и первое. И третье, и четвертое, и пятое — все, мимо которых прокрался в тишине и тьме Максим, не отличались одно от другого. И снова никого, территория «Ассортимента», словно необитаемый остров, — здесь остались лишь мертвые, одинаково безликие сооружения и редкие опоры уличного освещения. Ни охраны на площадке, ни собак, даже вороны куда-то подевались. Максим постоял немного перед наглухо закрытыми двойными дверями одного из «бараков», посмотрел на следы трактора, ведущие к дороге, и двинулся по ней направо, к забору. Здесь можно без толку пробегать всю ночь, да еще и надо придумать, как выбраться отсюда. Снова скакать, как белка, по деревьям? «Понадобится — взлетишь…» — Максим вышел на перекресток. Вправо в темноту уходила стена очередного серого сооружения, а впереди образовался просвет. Зданий тут было всего два, одно — по виду — гараж, над обоими воротами слабо мерцают фонари в плафонах, а второе — непонятного назначения. С одной стороны похоже на коровник, только полуразрушенный. Даже в темноте можно рассмотреть, что крыша здания частично провалилась. Максим сделал несколько шагов вперед, замер на месте, прислушался и отбежал немного назад. К «коровнику» приближалась машина, звук работающего двигателя Максим расслышал задолго до того, как она появилась из темноты. Это оказалась грузовая тентовая «Газель», она остановилась возле барака, из кабины выпрыгнули двое. Вернее, выпрыгнул один, с водительского места, а второй вывалился, выполз еле-еле с матюками, шарахнул от души дверцей и потащился к кузову. Первый уже гремел чем-то, возился в темноте и ругался вполголоса. Наконец оба выволокли из кузова нечто, по виду тяжелое, и потащили к бараку. Максим уже переместился к металлической стенке гаража и внимательно наблюдал за происходящим. Дверь барака чуть приоткрылась, и на снегу появилось тусклое мутное пятно света. Изнутри послышались приглушенные голоса, но их тут же перекрыл недовольный рык, потом какой-то тяжелый предмет со стуком грохнули на порог. И тут же следом раздался звон, что-то упало, покатилось — через порог внутрь барака и в снег рядом с ним. Максим ринулся вперед и рассмотрел наконец, что на пороге стоит что-то вроде огромной металлической фляги, а рассыпавшиеся со звоном предметы — круглые и небольшого размера. Чья-то тень попыталась прошмыгнуть за порог, но ее пинком отбросили назад. Охранники (или все же надсмотрщики?) втолкнули флягу в помещение, зашвырнули следом все остальное и захлопнули дверь. «Я не зоотехник, но точно знаю, что коровы из тарелок не едят». — Максим услышал, как в скважине замка поворачивается ключ, рассмотрел почти слившиеся с темнотой силуэты и бросился им вслед. Первый — неповоротливый, с оплывшим лицом и двумя жирными складками на загривке первым и умер. Второй — почти ростом с Максима юркий парень лет двадцати с небольшим успел даже коротко проорать что-то неразборчиво от страха. И упал на бок в сугроб за стеной барака, скорчился, прижимая руки к животу. Нож вернулся в ножны на поясе, Максим выждал несколько секунд, прислушиваясь, и обыскал убитых. Потом сел в кабину «Газели» и отогнал машину в сторону, поставил ее в дальний угол между стенами гаража и сооружения с полуразрушенной крышей. Максим заглушил двигатель, выдернул ключи из замка зажигания и направился к металлической двери, ведущей в барак. Ключ в скважине навесного замка повернулся легко, Максим выдернул дужку из «ушек», бросил замок на снег и прислушался — доносившийся изнутри гул стих. Зато за спиной, с ведущей со стороны леса дороги, донесся звук работающего двигателя, по стене барака скользнул луч дальнего света фар. Максим рванул дверь за скобу ручки на себя, влетел в темное, с протухшим, гнилым воздухом помещение, захлопнул дверь. Машина проехала мимо, гул двигателя стих, и снова вернулась почти могильная тишина. Максим остановился на пороге, вглядываясь в темноту перед собой. Из нее не доносилось ни звука, Максим, как ни прислушивался, не разобрал ничего — ни шороха, ни вскрика. Ничего, кроме дыхания людей — десяти человек, не меньше. Правая рука сама потянулась к карману и сжала рукоять пистолета.

— Кто здесь? — Вместо ответа глухо чиркнула о коробок спичка, и зажегся маленький, слабый огонек. Максим посмотрел сначала на свечной огарок в пустой консервной банке, потом вокруг себя. Их было восемнадцать человек — мужчины разных возрастов, но все же похожих внешне друг на друга. Все грязные, заросшие, в оборванной одежде, у одного обморожены пальцы на руках, второй кашляет, как чахоточный, третий трет грязными пальцами воспаленные красные глаза. И никто из них не решается сделать первый шаг, наоборот, они жмутся к стенам, а тот, со свечкой, уже успел отбежать за спины остальных. И лиц тех, кто оказался к Максиму ближе всех, в темноте уже не различить. Люди пятятся, жмутся к стене, наступают на ноги тем, кто оказался позади них. Помещение тесное и жутко холодное, по стенам в неярком свете свечи Максим увидел двухэтажные конструкции, напоминавшие нары. На них тоже кто-то был, но этот кто-то прятал лицо, отворачивался и закапывался в тряпье.

— Кто вы? Сколько вас? Откуда? — Ответа не последовало ни на один вопрос. Все молчали, и по выражению их лиц Максиму вдруг показалось, что люди просто разучились говорить. Или боятся, потому что запуганы — жизнью и смертью одновременно. Но нашелся один смельчак, спросил хриплым, срывающимся голосом из-за спин остальных:

— А где… они?

«На том свете!» — Максим шагнул вперед, в сторону говорившего, и люди отшатнулись назад. Нога подвернулась на чем-то неустойчивом и скользком, Максим чуть взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, глянул на пол. Это оказалась металлическая миска, до половины наполненная какой-то полужидкой бурдой. То ли каша, то ли суп, то ли все и сразу, как шампунь «два в одном». И вот этим людям платят по две тысячи долларов в месяц плюс премии и отпускные. А также предоставляют дармовое жилье. Ну, здесь, допустим, так оно и есть, кто скажет, что эти четыре стены и почти целая крыша не могут послужить домом для двух десятков бомжей? Или не бомжей. Максим вглядывался в лица людей, и одно почему-то казалось ему знакомым. Он уже видел раньше эти обтянутые кожей скулы, короткую щетину волос на голове и скошенные к правой щеке мутные глаза. Но где именно — вспомнить не мог, как ни старался.

— Они скоро вернутся… — предостерегающе, даже с ужасом, почти в панике произнес тот, со свечкой, но Максим оборвал его:

— Не вернутся. Говорите быстро, что здесь происходит. Если жить хотите, конечно. Ты! — Максим схватил показавшегося ему смутно знакомым человека за ворот драного пуховика, рванул на себя и впечатал его спиной в стену. Сейчас не время для церемоний, нужны натиск, сила, грубость — все, что поможет заставить их наконец заговорить. Да, люди запуганы, даже забиты, это отлично видно по выражениям их лиц, по жестам, по реакции. Но сначала из них нужно вытрясти все, все до последней детали, до капли, до самого крохотного обрывка информации, чтобы знать, как помочь им. И с чего лучше начать, конечно.

Тощий мужичок в драном пуховике затравленно косился вправо, зажмуривал глаза и пытался произнести что-то трясущимися губами. А вот истерики не нужно, это потом, как-нибудь в другой раз. Максим отвесил мужику две хороших звонких пощечины, тот сжался, проскулил коротко, но дрожать перестал. Потом посмотрел Максиму в глаза и заговорил — сначала робко, путаясь в словах, потом все увереннее и громче. А минут через семь все, кто был в бараке, говорили хором, орали даже те, кто прятался на нарах.

— По очереди! — рявкнул Максим, перекрыв общий ор, и подбодрил прижатого к стене рассказчика: — Продолжай.

Всего в бараке на данную историческую минуту времени находилось двадцать три человека. А давно, в конце осени, их было почти сорок, и все они оказались здесь почти одновременно. Как? Узнали из газет и на «работных» сайтах в Интернете, что динамично развивающееся сельскохозяйственное предприятие приглашает на работу квалифицированных специалистов. Условия обещали сказочные: самую высокую в отрасли заработную плату, бесплатное жилье, премии, надбавки за сверхурочные и переработки, повышающие коэффициенты за сложность и напряженность работы, и так далее и тому подобное. Пока все, что слышал от людей Максим, почти дословно повторяло текст гулявшей в городе легенды об «Ассортименте». Но и требования к персоналу предъявлялись зверские: наличие высочайшей квалификации, огромного опыта работы и… отсутствие «обременения» в виде семьи. Наличие жены, детей и даже родителей считалось отягчающим обстоятельством. По крайней мере, по телефону людям отвечали именно так. Но работа многим была нужна позарез, тем более что контракт предлагалось подписать сначала всего на год. Неудивительно, что многие из тех, кто смотрел сейчас на Максима в дрожащем свете догорающей парафиновой свечки, поступили одинаково и предсказуемо — ввели работодателя в заблуждение относительно своего истинного семейного положения. Некоторые даже срочно «потеряли» паспорт и приехали в город с новыми, чистыми документами. Но старались зря — паспорта отобрал еще на вокзале встречавший, сказал, что для регистрации. Больше люди своих документов не видели. Да и вообще, кроме этого барака, баланды два раза в день и рабской тяжелой и грязной работы по пятнадцать часов в сутки, они не видели больше ничего. Кто-то пытался протестовать, его приглашали на беседу, и человек либо возвращался к остальным, еле живой от побоев, либо пропадал навсегда.

— Я видел пять могил, — после этих слов Максима «информаторы» замолчали, как по команде. Пришлось снова крепко взять за грудки мужичка у стенки, но встряска не понадобилась.

— Это те, кто недавно, неделю назад, — вытаращив глаза, раскололся тот, — остальных не мы… они сами…

Что означало «они сами», Максим выяснять не стал, лишь принял к сведению, запомнил сказанное. Значит, где-то поблизости находятся еще двенадцать могил. Хотя смотря что считать близким расстоянием — мусорный полигон тоже не так далеко, как может показаться на первый взгляд.

— Неделю? — переспросил Максим. — Почему именно неделю?

И тут людей словно прорвало, снова все заговорили одновременно, перебивая и поправляя друг друга. Выделить из этого хора единственного оратора Максиму не удалось. А громче всех кричал отлипший от стены мужик, он и оказался солистом, остальные лишь слаженно подпевали ему. Выяснилось, что первая корова сдохла почти месяц назад, она умирала долго и страшно. В хозяйстве имелся свой ветеринар, из тех, кто польстился на большие деньги. Он осмотрел больное животное, но на этом все и закончилось — больше местного Айболита никто не видел. Максим так и не понял, сообразил ли сгинувший человек, что именно происходит, и как доложил об этом своим хозяевам. Судя по незавидной участи ветврача, и сообразил, и доложил — и немедленно поплатился за то, что много знал. Коровью тушу под покровом темноты сложили в мешок и погрузили его в кузов грузовика. На следующий день схожие симптомы обнаружились еще у нескольких животных, их прирезали и тоже, запаковав в черный пластик, вывезли с территории «Ассортимента» на грузовиках. С того дня основной работой для людей стал сбор, упаковка и вынос туш павших животных из коровников. Всего за время обследования территории Максим успел насчитать одиннадцать длинных серых сооружений, и все они, по словам людей, сейчас были пусты. Вернее, живых в них уже никого не было, а то, что осталось, предстояло вывезти на свалку в кратчайшие сроки. Работа кипела целыми днями, при этом охранники в забитые трупами сдохших от черт знает чего животных помещения не заходили, а лишь караулили входы-выходы из них. Все шло почти гладко до тех пор, пока прямо на «рабочем месте» не умер первый человек.

— Он на боль в груди жаловался, потом температура поднялась, весь мокрый лежал. И хрипел сильно от кашля. Потом, когда он упал и кровью плеваться начал, нас выйти заставили. А потом, кажется, его застрелили, — страшным шепотом поделился подробностями расправы кто-то из темноты Максиму. Это произнес тот человек, чье лицо было Максиму почему-то знакомо. Крутилась в голове смутная еще, неясная мысль-догадка, но Максим гнал ее, причем со злостью. Не до нее сейчас, есть задача поважнее, остальное потом, когда они все будут далеко отсюда. В ближайшей инфекционной больнице, естественно.

— Дальше что? — Но вопрос оказался лишним, люди снова говорили почти хором. И за фоном из эмоционально произнесенных слов и ругательств Максим ясно слышал чей-то кашель, но человека не видел. Тот, кажется, лежал на нарах и сначала тоже пытался кричать вместе со всеми, но как-то быстро сдался. Максим почти физически чувствовал, как уходит драгоценное время, знал, видел, что уходить надо немедленно, с максимально возможной для них скоростью. Уезжать, улетать — как угодно, лишь убраться бы подальше отсюда, и побыстрее. Хочется верить, что у того человека на нарах, скорее всего, бронхит или воспаление легких. Хоть бы так оно и было, как ни дико это прозвучит. У сибирской язвы, помимо кожной формы, есть еще и септическая, или по-другому — легочная. Она хоть и встречается редко, но тот, первая жертва, умер именно от нее. Септическая форма сжирает человека мгновенно, в первые дни заболевания, начинается с озноба и подъема температуры, а заканчивается отеком мозга и перитонитом. Убираться отсюда надо немедленно, чтобы не только успеть довезти человека до ближайшей больницы, но и объяснить врачам, от чего именно того нужно лечить. Но остался еще один вопрос, и ответ на него должен быть получен немедленно.

— Слушайте! — снова проорал в темноту перед собой Максим. — Слушайте меня! Да не ори ты! — Он толкнул в грудь истерящего, стоящего неподалеку тощего, как Кощей Бессмертный, мужика, и тот отлетел во мрак, грохнулся, уронил что-то тяжелое и заорал от боли. Но тут же затих, замолчали и остальные.

— Слушайте, — повторил Максим уже вполголоса, — и вспоминайте, все вспоминайте, сейчас и быстро: что происходило перед тем, как заболела первая корова? Чем ее кормили, кто к ней подходил — чужие, свои? Зачем? Что на территорию привозили? Когда? — но все вопросы оставались без ответа. Тогда надо попробовать по-другому.

— Ладно, давайте так: что каждый из вас делал за неделю до того случая? Копал, мешки таскал, машину разгружал — вспоминайте все, что могло показаться вам необычным. Или еще каким-нибудь, неважно. Только быстро! — над головой словно включили секундомер, и с его стрелок словно падали тяжеленные гири. «Быстрее, давайте быстрее», — твердил про себя Максим, но молчал, чтобы не помешать, не спугнуть не вовремя сказанным словом или репликой чью-то здравую мысль. Но снова без толку — все топтались вокруг, как кони в стойле, мычали что-то невразумительное — и на этом все.

— Так, я все понял. Ты, — Максим ткнул пальцем наугад в первый попавшийся маячивший в темноте силуэт человека, — ты что делал месяц назад? Где работал, чем занимался? Подробно только, и не ври мне!

— Да я не вру, — пробормотал тот, чуть отшатнувшись назад, — чего мне врать-то. Как всегда — мешки с комбикормом каждый день таскал, потом за скотиной убирать надо…

Дальнейший опрос только запутал дело — у каждого из опрошенных Максимом был свой, строго определенный участок работы. Людям при телефонном «собеседовании» обещали работу определенного характера и в этом не обманули. Ветеринара не ставили убирать навоз, а плотника или каменщика не заставляли доить коров.

— А где они?! Где эти строители? — проорал Максим. Терпение уходило вместе со временем, он был готов уже хорошенько врезать хоть и настрадавшимся, но не понимавшим всего ужаса происходящего людям.

— Где-где. За забором, вот где. Через неделю после первого их туда отнесли, по очереди, — буркнул кто-то из темноты. Так, половина ответа получена, но здесь и сам мог бы догадаться. Продолжим.

— Вы же с ними наверняка общались. Где они были заняты, на каких работах? Да соображайте же быстрее, времени нет! — Максим с трудом удержался от порыва выдернуть из кармана куртки пистолет и пару раз пальнуть в потолок. Такой метод всегда оказывает отрезвляющее и стимулирующее мозговую деятельность воздействие. А идеальный результат дает выпущенная в воздух автоматная очередь, но этот метод сейчас невозможно применить по ряду причин.

— Дом они разбирали, старый, но крепкий. Вадька говорил, что там бетон долбить пришлось, а потом кости вытаскивать… — запинаясь, проговорили из темноты.

Все, слава те господи, спасибо, что вразумил дурака. Теперь все понятно — они раскопали заброшенный скотомогильник. Эффективные менеджеры не могут спокойно видеть, как простаивает без дела участок земли. А уж вид старого, запущенного сооружения на ней приводит господ собственников в состояние лютой ярости. Поэтому алгоритм действий всегда один — снести к чертовой матери, сровнять с землей, а на месте развалин возвести нечто благообразное и приятное для взора. А то, что под землей спит надежно укрытая до поры бацилла, а попав в воздух, она превратится в биологическое оружие и полетит себе по ветру… При чем какие-то старые кости, когда EBITDA падает, пошли вы со своей язвой знаете куда!

Максиму видеть подобное доводилось только раз в жизни. Года полтора или два назад, во время очередного «выхода» его группа остановилась на ночевку у полуразрушенного одноэтажного строения. Максим, когда расставлял посты, отошел с двумя бойцами от развалин чуть в сторону и вниз. И наткнулся на провал в земле — в нем, перемешанные с обломками бетона, лежали кости животных. Группу Максим тогда выдернул с места, и пришлось им полночи топать по лесу, отдохнуть тогда не удалось. Зато живы все остались и почти здоровы. Потом уже выяснилось, что в общедоступном месте находятся сразу пять сибиреязвенных скотомогильников. Там давно разрушены все ограждения, территория захламлена бытовым мусором, вскопан дерн. А представители ветеринарного надзора республики, выявив все эти нарушения, ограничились лишь вынесением предписаний «по устранению недостатков». «До настоящего времени балансодержатель этих скотомогильников не определен, и они не соответствуют ветеринарно-санитарным правилам сбора, утилизации и уничтожения биологических отходов» — вот и весь ответ. Поэтому сегодня достаточно любому чудаку с лопатой покопаться на месте заброшенного кладбища животных — и он сам наполовину труп. Ведь даже сейчас далеко не все туши сибиреязвенных животных сжигаются. А вплоть до сороковых годов прошлого века, когда локальные очаги заболеваний по стране возникали часто, обычные ямы-скотомогильники были почти в каждой деревне. И только старожилы могли припомнить, под каким деревом или на каком расстоянии от дороги закапывали павших животных. Теперь ни дороги той, ни дерева, ни старожила уже нет, а реальная опасность заражения осталась. Только в специально оборудованных скотомогильниках есть биотермическая яма — выложенное кирпичом и заделанное глиняным замком углубление. Трупы животных необходимо засыпать негашеной известью, а скотомогильник огораживать. Это почти нигде не делалось. Обеззараживание местности и даже элементарные проверки захоронений и биотермических ям местными ветеринарными службами не проводятся, а зачастую архивы с карточками учета мест захоронения трупов утеряны.

— Ну, что там было-то? — полюбопытствовал из темноты чуть сдавленный голос.

— Сибирская язва, вот что, — Максим почти слово в слово повторил сказанные несколько дней назад Олегом слова. Впрочем, тогда он произнес что-то еще, не по-русски, а, кажется, по-латыни. Черт с ними, с мертвыми языками, валить отсюда надо, и поскорее. Причем не в одиночку, а со всей этой оравой в количестве двадцати трех человек. И сделать все надо тихо, организованно и незаметно. До того как здесь появятся натасканные и компетентные специалисты, все должно оставаться как есть, во всей красе. И забитые тушами павших от страшной заразы животных коровники, и разрушенный скотомогильник, и кладбище за забором. Осталось только продумать пути эвакуации. Чего тут продумывать — в машину всех и к воротам. «А дальше что? На таран? В лобовую? Ни черта у тебя не выйдет…» — Максим выругался вполголоса. В голове быстро возникали и так же быстро испарялись возможные варианты действий, но все они были нереализуемы. Как вывести такое количество заложников с охраняемой закрытой территории? Пока способов Максим видел только два — взять заложника самому и вырваться отсюда под его прикрытием, или…

Из-за дверей послышался гул двигателя, в щели между полотном и косяками ворвались пучки яркого света фар. К бараку подъехал автомобиль, и Максим услышал, как хлопают дверцы, потом раздались голоса людей и звуки шагов. Сюда шли сразу двое — они вели себя по-хозяйски, матерились, переругивались и постоянно сплевывали на землю. Потом кто-то из них загремел ключами, и голоса стихли. «Замок заметили!» — Максим скользнул к стене рядом с дверью и шепотом скомандовал:

— Не орать! Назад все! — и замер в темноте.

От сильного пинка дверь распахнулась настежь, и в барак вломились оба охранника одновременно. И сразу стало светло — машина остановилась точно напротив двери, и яркий дальний свет фар освещал все тесное грязное помещение. Максим пропустил надсмотрщиков вперед и теперь разглядывал их со спины. Один плотный, даже жирный, голова глубоко утоплена в плечи, обтянутые форменной курткой с надписью «Технический персонал» во всю спину. Второй — чуть повыше первого на полголовы и такой же кабанообразный, но двигается чуть резвее. И тоже помечен штампом «Технический персонал». И оба вроде не с пустыми руками, но так сразу не понять, надо подойти поближе. От рева и мата на миг заложило уши, охранники не затыкались ни на секунду, орали и вдвоем оттеснили людей к дальней стене барака. Дальше Максим ждать не стал, пространство для маневра появилось, надо только выключить свет. Максим захлопнул дверь, отскочил от нее влево и бросился вперед, под ноги первому монстру. Тот понять толком ничего не успел, грянулся затылком об пол и остался лежать там с перерезанным чуть выше кадыка горлом. Зато второй надсмотрщик попался сообразительный, жизнью своей дорожил, и даже очень. За ним пришлось побегать — тот быстро сообразил, что прятаться надо за живыми людьми, и минуты три успешно претворял свой план в жизнь. Он не орал, не визжал, не пытался заговорить с вырвавшейся вдруг из темноты смертью, он просто пытался выжить. Метания его закончились неожиданно — тот, на нарах, перестал кашлять, свесился вниз и накинул охраннику на голову какое-то тряпье. Тот потерялся на мгновение, остановился, чтобы сорвать с лица тряпку, но этих секунд Максиму вполне хватило.

После того как он обшарил карманы убитых, трупы охранников затолкали под нижний ярус нар, бросили сверху драный полосатый матрас и обрывки другого шмотья. И снова все успокоилось, в барак вернулась тревожная, но полная ожидания тишина.

— Ждите здесь, я скоро. — Максим бросил на пустующую лежанку «улов» — два мобильника, пачку сигарет и две зажигалки, все мгновенно исчезло, словно растворилось в груде грязных тряпок. Максим подошел к двери, приоткрыл ее и зажмурился от яркого света. Остался там кто-нибудь или нет? Надо пойти посмотреть.

Распахнуть дверь, броситься в сторону и вперед навстречу ослепляющим лучам и вырваться за границы светового пятна — на все ушло секунд десять, не больше. Но водитель успел сообразить, что здесь нечисто, Максим только и услышал, как стукнула, открываясь, дверца. И отдаленный топот, звуки шагов бегущего человека. Максим кинулся к кабине, отключил «подсветку» и рванул следом за сбежавшим водителем. Первые мгновения погони Максим почти ничего не видел перед собой, переход от света к тьме был слишком резок. Зато слышал отлично и мчался во мраке, как сова, ориентируясь на звуки. Постепенно глаза привыкли к полумраку, Максим осмотрелся и сообразил, что бежит он прямиком к воротам, к выезду с территории «Ассортимента». А тот, впереди, несется за помощью, и отпускать его нельзя. Проскочили один пустой коровник, за ним второй, и здесь уже стало намного светлее, Максим даже смог различить маячивший впереди силуэт охранника. Тому приходилось нелегко, бегать он не привык, дышал тяжело и постоянно оглядывался. Максим успел отпрыгнуть влево, в проход между двумя длинными строениями, и охранник за спиной никого не заметил. Поэтому успокоился, перешел на быстрый шаг и, уже не оглядываясь, быстро пошел вперед. Максим бежал параллельно дороге, смотрел одновременно себе под ноги и на силуэт охранника, настигал его, готовился к прыжку. Максим промчался мимо третьего сооружения, миновал четвертое и выскочил на дорогу прямо перед носом почти успокоившегося охранника. Но тот не остолбенел, не заорал от неожиданности и даже не остановился. А молча шарахнулся в сторону и со всех ног рванул влево, в темноту, к тому зданию, у которого днем Максим видел трактор. И сгинул в темноте, исчез, как под землю провалился.

Максим двинулся вперед, почти не касаясь земли подошвами ботинок, шел тихо и медленно, ловил каждый звук. Люди не летают, как птицы, и не растворяются в воздухе, как привидения. А также не умеют проходить сквозь стены. Здесь он, голубчик, здесь, никуда не делся. Сейчас найдем. В прятки он поиграть захотел, сволочь, доиграется сейчас. Да вот он, издалека видно, вернее, слышно — стоит, привалившись спиной к стене, сопит и хватает ртом воздух. Но слух у охранника оказался превосходный, тихие шаги он расслышал издалека и снова рванул прочь. Выскочил на дорогу перед лесом, метнулся вправо-влево и определился наконец, выбрал направление и рванул в лес. Максим, уже не скрываясь, помчался следом. Гонка слишком затянулась, надо заканчивать и возвращаться назад. Да и в голове от притока свежего воздуха родилась парочка умных мыслей. Но все потом, сначала надо догнать этого резвого зайца, чтобы тот шуму не успел наделать. Силуэт беглеца пропал в темноте между стволов деревьев, и Максим сбавил шаг, пошел медленнее. Странно, но ночью лес ожил, наступление темноты словно вдохнуло в него жизнь, наполнило звуками и тенями. Справа что-то мелькнуло за стволом поваленной сосны, где вчера почти весь день отсиживался Максим. Он дернулся в ту сторону и почти догнал выдохшегося от долгой гонки охранника, успел даже рассмотреть в темноте короткие волосы «площадкой» на голове у того и взмокшее от пота лицо. Но и на этом все — охранник снова сгинул, но на этот раз он не молчал, заорал от ужаса и неожиданности, что-то осыпалось с грохотом, ударило глухо, и в лес вернулась тишина. Замерло все, не слышно даже потрескивания веток и шума ветра в верхушках деревьев, фон и декорации снова изменились. Максим прошел мимо собственных следов, там, где недавно перелетал через забор, двинулся дальше, вправо, к дороге, и одновременно вниз. Весной и летом здесь наверняка болотце, вокруг высокие высохшие стебли камыша, под ногами мягко прогибаются кочки. И в темноте из зарослей медленно проступают полуразрушенные стены старого, правильной квадратной формы небольшого сооружения. За годы оно основательно вросло в землю, но поблизости еще сохранились несколько столбов с остатками «колючки» на них и проржавевшими металлическими табличками. Максим прошел мимо одной из них, но останавливаться не стал, он уже знал, что там написано. «Сибиреязвенный могильник, проход закрыт» — или что-то в этом духе. Давно, еще до того как Максим появился на свет, люди надежно спрятали здесь трупы умерших от «сибирки» животных, сделали это по всем правилам и даже оставили предостерегающую надпись. Но потомки тех, кто думал о будущем, на предостережение наплевали, разломали бетонную горловину могильника, решив, что «пронесет». Не пронесло. И уже не пронесет, особенно это касается того, кто провалился сейчас на почти полутораметровую глубину и скулит там от боли, злости и страха одновременно.

Максим рассматривал издалека валявшиеся вперемешку с целыми и разломанными костями обломки разбитой бетонной «крышки» и груды вывороченного дерна рядом с осевшими светлыми стенами. Надо идти туда, к этой дыре в земле, похожей на воронку от взрыва. Только снаряд упал не сверху, а вырвался из-под земли, вернее, его выпустили оттуда. И теперь пожинали плоды, не успевая вывозить тайком и прятать трупы людей и животных. Стоны стихли, и из ямы донеслись стук падающих обломков и приглушенная ругань. Тот, кто свалился прямиком в объятия «сибирки», пока был жив и пытался выбраться наружу. Но ждать, пока он выползет оттуда, некогда, и Максим быстро двинулся вперед. И успел уже в последний момент — над краем разрушенной плиты показалась макушка охранника. Тот цеплялся руками за обледеневшие бетонные обломки, и даже в темноте Максим видел, что пальцы человека в крови.

— Ты все равно уже покойник, — этих сказанных негромким голосом слов хватило, чтобы человек в яме заорал и рухнул обратно. Максим остановился в шаге от края покореженной плиты, посмотрел вниз. Охранник шевелился в мешанине из обломков костей, земли, грязного снега и бетонной крошки, пытался подняться на ноги и цеплялся руками за выступы в стене. И то ли плакал при этом, то ли стонал — непонятно. Потом поднял голову, посмотрел на Максима снизу вверх, лицо охранника перекосило, словно съехало набок.

— И смерть, и ад со всех сторон. — Максим вытащил пистолет и выстрелил два раза в голову охранника. Тот сполз на дно ямы, уткнулся лбом в бетонированную стену и больше не двигался. Максим развернулся и побежал прочь — по костяным и бетонным осколкам, по замерзшим кочкам среди стеблей камыша, по лесу, мимо собственных старых и новых следов. Вырвался на дорогу, промчался по ней, свернул после четвертого пустого длинного здания. И дальше, не оглядываясь, без остановок, не раздумывая, не анализируя то, что произошло несколько минут назад, обратно к бараку. Но уйти далеко не успел, рывком отпрыгнул с тропинки в сугроб и, держась в тени, побежал дальше по сугробам. По дороге быстро, изредка перебрасываясь короткими фразами, быстро шли, почти бежали двое охранников. Оба высокие, выше среднего роста, одеты в темную зимнюю «спецуху» с белым клеймом на спине, под подошвами их высоких ботинок похрустывает лед. Топают, как кони, и несутся почти с такой же скоростью. Понятно, выстрелы все же услышали, ну, делать нечего. Раз пошла такая пьянка… Максим шел следом за бдительными охранниками с минуту или чуть больше. Те топали уверенно, руки оба держали в карманах, и, судя по всему, не в пустых. Миновали один небольшой перекресток, второй, дальше дорога делает развилку — уходит в сторону барака и леса. А вдоль сетчатого участка забора с «егозой» поверху имеется удобная — глубокая и незаметная — канава. Поэтому дальше идти вам, друзья, не придется.

Шедший вторым охранник чуть подотстал, полез в нагрудный карман бушлата за пищащим мобильником, но ответить на звонок не успел. Упал тихонько и аккуратно ничком, ткнулся лбом в заметенный свежим снегом дорожный асфальт и повалился на бок. Максим схватил телефон, нажал отбой и зашвырнул мобильник далеко себе за спину. Раздался глухой короткий стук, на этом все стихло. А до первого только дошло, что позади что-то происходит, он сбавил шаг, оглянулся. И только собрался броситься назад к неподвижно лежащему на дороге напарнику, как пришлось падать самому. Подножка заставила его растянуться на асфальте, но ни подняться на ноги самостоятельно, ни заорать человек не смог. Это очень сложно сделать с зажатым ртом и заломленной за спину в болевом приеме рукой. Только и остается, что попискивать слабо и утвердительно кивать в ответ на все далеко не заманчивые предложения.

— Не ори. Вякнешь — башку прострелю. Лежать тихо. — План изменился на ходу. Максим быстро обшарил карманы охранника, из найденного мобильника выдернул аккумулятор, выкинул в сугробы по разным сторонам дороги. А из кобуры на правом боку под его курткой-спецухой выдернул пистолет. Вот, это уже другое дело, другой разговор. Уж не эти ли олени тогда по полигону за ним скакали? Может, и эти, резвы что-то не по годам. Второго бы убрать отсюда надо, осмотрев предварительно, да времени нет. Риск большой, конечно, но вынужденный.

— Пошел, быстрее! — Максим заставил охранника подняться на ноги, ослабил захват, потом отпустил руку пленника, двинулся следом за ним. До барака добрались ровно за минуту, Максим толкнул охранника к стене, заставил того положить руки на холодный металл и уткнуться лбом в стену. Потом рывком распахнул дверь и рявкнул в темноту:

— Выходите, все, бегом! Кто сам идти не может — вытаскивайте!

Заранее они, что ли, построились и ждали приказа? Дружно, организованно в полной тишине все двадцать три человека оказались в кузове «Газели» секунд через сорок. Того, сообразительного, согнутого от кашля мужика двое вытащили из барака под руки, помогли влезть в кузов. А ведь из-за него все сорваться может. Ладно, прорвемся. Главное — за ворота выехать, а там все дороги наши.

— За руль сядешь! — Максим рванул охранника за ворот бушлата, «проводил» до кабины, захлопнул дверцу. Сам уселся рядом и, прежде чем закрыть дверь, грохнул кулаком по задней стенке кабины и крикнул:

— Молчать всем, не орать, не дышать, не сморкаться, не кашлять! Если жить хотите. Всем понятно? Не слышу!

— Да, — дружно выдохнули из-за спины. Максим захлопнул дверцу, вытащил из кармана куртки ключ зажигания, сам вставил его в замок. И негромко, очень отчетливо, так, словно говорил с неразумным ребенком или душевнобольным, произнес: — Рули, мразь. Через ворота, как положено. Если что — сам понимаешь, я тебя живым не отпущу. Вы тут все равно все покойники. Двигай, — и развалился на сиденье, руку с пистолетом опустил, убрал под полу куртки. Но так, чтобы водитель чувствовал на ребрах, примерно так, где находится его правое легкое, легкий нажим ствола. «Газель» дернулась, двигатель заглох, но тут же завелся снова. Максим молчал, смотрел прямо перед собой, чуть прикрыв глаза. Там, над крышами построек, видны приближающиеся фонари, становится светлее и светлее. Вот забор, здесь он сплошь из металлических листов, к нему прижимается двухэтажное здание из сэндвич-панелей — то ли офис, то ли что-то подобное. А вот и пост охраны с прожектором на крыше, вот сами ворота, вроде автоматические, вот дверь проходной. Она открывается, из помещения выходит человек в форме охранника и направляется к машине. Водитель вцепился пальцами с обгрызенными ногтями в баранку, вжал голову в плечи.

— Не дергайся, делай, что он скажет, — проговорил Максим, а сам все прислушивался — что делается там, за спиной. Тишина гробовая, словно в кузове не люди, а двадцать три покойника. Если у того чахоточного сейчас начнется приступ, то покойников станет на два больше. Водитель опустил стекло в дверце, уставился на подошедшего.

— Здорово, Леха. Поздно ты чегой-то, все уже вернулись, — недоверчиво высказался тот.

— Грузили долго, я вчера целый день по городу катался. — Отлично, голос водилы почти не дрожит, соврал убедительно. Но «постовой» не отставал.

— А кто это с тобой? — он даже привстал на цыпочки и тянулся во весь рост, чтобы заглянуть в глубину кабины. Водитель сглотнул нервно и застучал пальцами по рулю. Максим вдавил ствол пистолета в ребра сидящего рядом человека и перегнулся через него, давая хорошенько рассмотреть себя. И произнес лениво, врастяжку:

— Я только вчера на работу устроился. И сразу пришлось дерьмо это на свалку вывозить. Знал бы — отказался.

Ответ оказался исчерпывающим. Дежурный убежал назад, хлопнул дверью КПП. Створка ворот отъехала вбок, «Газель» рывком прыгнула с места, почти влетела в образовавшийся просвет и покатила по лесной дороге. Максим не двигался, смотрел то на идеально ровную, летящую из темноты под колеса машины дорогу, то в боковое зеркало на дверце. Проходная с прожекторами давно исчезла из виду, впереди только заснеженные деревья и сугробы на обочине. И все та же гробовая тишина в кузове. А что там у них вообще лежало? — об этом Максим подумал только сейчас. И скомандовал сквозь зубы:

— Направо, теперь стоять.

«Газель» словно вкопали в землю, Максим чуть качнулся вперед, к лобовому стеклу, убрал пистолет в карман, шевельнул затекшими пальцами, сжал их в кулак. И с силой двинул охраннику в нос левым локтем. Раздался глухой стук — это охранник врезался затылком в стекло и поднял руки, чтобы закрыть лицо, но не успел. Второй удар, уже кулаком, пришелся ему в челюсть, третий — снова в нос. Максим открыл водительскую дверцу и вышвырнул охранника на снег. Сам выпрыгнул из кабины, обошел неторопливо «Газель», посмотрел, как охранник пытается подняться на ноги и даже успел встать не четвереньки. Но снова пришлось падать, на этот раз врезавшись макушкой в колесный диск. И еще раз, и еще — Максиму наконец удалось остановиться. Эта скотина, к большому его сожалению, должна остаться в живых. Разбитой головы и сломанного носа будет достаточно, чтобы обездвижить крупного, но оказавшегося «не резким» противника. Максим связал почти потерявшему сознание охраннику руки вырезанным ремнем безопасности и крикнул:

— Все, дышите! Только через раз!

Задышали все дружно — с криками, радостными воплями, кто-то орал «Ура!», кто-то поздравлял всех. А кто-то выпрыгивал из кузова на дорогу и тащил на себе заходящегося в кашле человека. Тот бился, как в судорогах, извивался, стонал, плевался, а снег рядом с ним покрывался темными пятнами.

«Плохо дело, не довезем…» — Максим наблюдал за человеком со стороны, проследил, как того снова поднимают в кузов, как туда же затаскивают избитого охранника. Максим подпрыгнул, чуть подтянулся на руках и заглянул под тент кузова. Ничего, слава те господи, только мешки со строительной смесью, пара канистр с соляркой и связка пластиковой вагонки на полу.

— Едем! — Максим спрыгнул на снег и еле удержался на ногах. Голова закружилась, перед глазами проплыла вереница желтых клякс, но быстро пропала. Это еще что, откуда? Прошло всего несколько часов, этого не может быть? «Да что ты говоришь?» — ехидно съязвило подсознание, и вело оно себя так крайне редко. Максим, придерживаясь рукой за стенку кузова, побрел к кабине, забрался в нее, завел двигатель. Нет уж, отсюда надо выбираться по-любому, нужно доехать хотя бы до федеральной трассы, не говоря уж о городе. Машина поползла по дороге, сначала ровно, потом завиляла, как слаломист на склоне, потом снова выровнялась. Максим смотрел в одну точку, на освещенный участок заметенного снегом асфальта, повороты и перекрестки замечал в последний момент. Какое счастье, что сейчас ночь и нет встречных машин, какое счастье… Благополучно проехали мимо ведущей к станции «63-й километр» тропинки, миновали темный дачный поселок с одноименным названием. Максим на дорожные знаки почти не смотрел, следил только за тем, чтобы не выпустить из рук руль и держать машину по центру полосы. Откуда эта слабость, эта липкая испарина и озноб? Нечто подобное уже было, но когда? Неделю, месяц или год назад? Только не сейчас, не сейчас, потом, завтра…

Почему-то вилявшей по дороге «Газелью» не заинтересовался ни один дэпээсник, и автомобиль благополучно миновал большой отрезок трассы с интенсивным движением. Максим слышал звуки гудков и даже представлял себе слова и эпитеты, которыми его награждали водители других машин. И даже умудрился не проскочить поворот, и не просто не проскочить, а вписаться и доехать до знакомого шлагбаума. «Газель» ткнулась в него передним бампером и остановилась.

— Выходите, — но крика не получилось, голос сорвался на бессильный шепот. Максим вывалился из кабины и побрел к дверям приемного отделения городской больницы. Распахнул обе створки и вполз в пустой гулкий коридор. Обе двери по его сторонам традиционно закрыты, зато третья распахнулась сама. Дежурный врач — на этот раз мужчина лет под пятьдесят в стерильно-белом халате, джинсах и домашних тапках — отпрянул назад и пропустил в кабинет Максима. Тот плюхнулся на знакомую кушетку, привалился к стене и вытер ладонями мокрое лицо. Из коридора послышались голоса, звуки торопливых шагов, их отразило больничное эхо. Приемное отделение ожило, прибежала откуда-то заспанная медсестра, заметалась из коридора в кабинет.

— Нашатырь есть? — Максиму показалось, что эти слова произнес вместо него кто-то другой. Но почти сразу в нос ударил резкий едкий запах аммиака, и Максим отдернул голову. Зато смог почти внятно и неожиданно аргументированно ответить на вопрос оказавшегося рядом врача:

— Вы говорить можете? Что произошло?

— Bacillus anthracis, — еле ворочая языком, выговорил Максим и ухмыльнулся невольно, заметив, как шарахнулись от него в разные стороны врач и медсестра.