Дачи – наше зеркало. Дача – это обязательно.

Есть мир городской, мир деревенский и мир, их отражающий – дачный. Значит, у дач есть иерархия. Когда-то cверху были крымские дворцы. Ливадия, Воронцовский, Массандра. Ниже – дачи с башенками, модерн, вьющиеся столбы. Они и сейчас кое-где стоят. Комарово и ленивый Сестрорецк под Петербургом. А дачникам пожиже – перекрашенные избенки. Вокруг Москвы, губернских городов – их море. Оркестры, купание, дачные мужья. И обязательно – террасы, чай, губы под луной. Чай из душистой липы, бесконечная жизнь, деревня как корова, из которой льется молоко.

Но вот что обнаружилось – дачи меняются, как люди. С двадцатых, красный век – другая иерархия. Кремлевские дачи как Эльбрус. Вагоны с провизией. Заимствованные имения, бронза, но чужая. Охрана, играющая в прятки. Клетки, из которых рассылаются сигналы. Там лопатами переворачивали нашу жизнь.

Пусть там останутся, как будто пролиты чернила. Наш путь, конечно, вниз. Вот дачи старых большевиков. В два этажа, с заборами в рост, хмурой зеленью и песнями ссыльнокаторжных. Папки Госплана и дети коммунаров, блуждающие, как пчелы. Завистливый взгляд электрички, пролетающей мимо.

Не задерживаемся. Есть кое-что поинтереснее – дачки-подачки. Битва перьев за Переделкино. Из-за поворота, на редкостном автомобиле выплывает сам мэтр. Но он уже знает, кто в очереди на его дачу, когда он помре. И еще – академические дачи! Обратная сторона шарашек! Рукопожатие от партии за вдохновенный труд. Орденоносные дома – там можно было выращивать и укроп.

Что же это за странные поселения? Разве что вышек с охраной по углам им не хватало. Дачи – резервации, дачи – вырезки из сероватой ткани, дачи – укрытия от всё поедающего кумача. Там, где мог быть бархатный халат, где чай и девы с персиками, а трубка – что ей еще делать: дымится, рассуждает и, может быть, глумится.

Стоп-стоп, не наша жизнь. Не наши дачи. Там – скол синего фарфора. Наши дачи – фаянс, глиняная чашка, плошка из алюминия. – Люминий, – как говорил сосед, закусывая с любовью. Ржавый самовар во дворе, из которого течет вода, если ее налить. Дачки – чтобы глотнуть сирени и кислорода и прокормиться.

Имя им – миллион. Дом в деревне, где живет мать-вдова, – это тоже дача. Каждое лето из больших городов стекались на покосы, на картошку, на починку сараев и крыш миллионы тех, кто ушел в города после войны. С детьми – к молоку, к пышкам, к козам, полным меда, к помидорам, бугрившимся от волнения. К божеству воздуха, чтобы младенцы стали, наконец, похожи на бутоны.

Или вот еще дачи. В 1960-х свой дом под городом, чтобы сокрыться от коммуналки, от клети в 20–30 метров, если они есть. Натасканный по доскам, квадратных метров в семьдесят, священное укрытие от тещ, свекровей и свекров. Предаться плоти, жаре, свекольнику, холодному, как космос, карасям, электроплитке и ночнушке, безусловно сорванной, когда другие поколения спят за стенкой, всё заглушающей.

Свой дом – нельзя. Два этажа – нельзя. Дважды прописаться, в Москве и под Москвой – нельзя. Дом в роли дачи – нет, никак нельзя. Они не выжили.

И, наконец, Она. Внебрачное дитя всех дач двадцатого века. На шести сотках. Великая Дача – сарайчик, домик, сараюшка, любовница народа. Не на куриных лапах, но с холодильником внутри, с прекрасным лежаком, с терраской для возлияний. Какие консервы там вырастали! Какие заросли, чтобы солить, варить, закатывать, завинчивать и закручивать, чтобы шкафы забеременели!

Шесть соток? Нет, верх кормежки, верх летних воскресений, верх комарья, верх дружества, ибо жил и паял там банки большой завод, все те, кому раздали шесть – соток – земли – в – ближайшем – Подмосковье – профкомом – как дар – поощрительный, – как дар – окормляющий, – как дар – выделяющий из всех!

Сарайчиков были миллионы. И кормили они нешуточно. Они – и еще кусочки земли у деревенских домов. В восьмидесятых, в разгар красной экономики, когда исчезли даже будки с сапожниками, 45 % картошки собирали частники. Не колхозы, не филологи, не студиозы и даже не взмокшие доценты, а – просто частники. Как же помним! Холодноватый сентябрьский денек, ожидание – труда собачьего, но праведного. Соседская лошадь, глупая, взламывающая плугом землю. Семья с соседями на грядках, как воробьи. Вытравить из земли корни, обсыпанные гранатами. Ссыпать, как тушки, в ведра, в мешки. Разделить – кого на костер, кого в подвал, кого – в яму. Дать подвалу проглотить. И на плечо к самогону – губастому, перченому, со снежным салом наперерез – о, счастье есть!

Богоданная смородина? Штрифель? Вишня, чтобы валяться под ней бесконечно? Где взять? Когда ты ешь пепин шафран, можно визжать! В 1980-х годах больше 50 % ягод (сладчайших), фруктов (нежнейших), овощей (величественные тыквы, достойные пера) собирались частным образом. На шести сотках или на малых остатках земли, оставшейся от коллективизации.

Сверхдержава прокормить не смогла. 7 миллионов семей в 1986 году были в «коллективных садах» (СССР). Почти 6 миллионов – в «коллективных огородах». У 75 % участок в среднем – не больше пяти соток. В садах – по статистике – собирали по 100 с лишним килограммов фруктов и ягод в год, больше 200 килограммов картошки, больше 100 килограммов овощей. И если вам хотелось испить козьего молока, то нужно было идти к бабушкам, потому что 80 % коз было у них. В деревенских домах была пятая часть коров и овец. И мясо от своей свиньи – тоже пятая часть.

А теперь другие времена. Но дачи живы, живы. И снова – зеркало, и снова – иерархия. Вверху – непроницаемые особняки. Не дачи, а дворцы. Зелено-серые заборы угрожающи и кратно выше, чем двадцать лет назад. Они размножились, как крапива, и застилают небо. Там что-нибудь растет? Бывает и такое.

А дачки-подачки? Писательству – капут? Академиков – на собственное попечение? Они тихо вымирают, хотя всё еще смотрят на старые сосны. И за них идет война: кому достанутся, когда помре.

Большой приплод домов на сотках до двадцати. Там – средний класс, там те, кому гараж на две машины в самый раз. Только в 2016 г. построено больше 250 тыс. частных домов, средняя площадь – 130 квадратных метров. Строй больше, строй из того, что хочешь, окнами вверх, вниз, с баней, с шашлычницей, с хозяйством для прислуги. Строй сауны, строй книжные шкафы в два этажа, бильярдные, курительницы и даже теплые места, чтобы у камина или даже у трех каминов – возлежать.

Там тоже всё растет. Там исполняются мечты – развести, скрестить, накрыть парником и вырастить. Иметь свой виноград. Вырыть пруд. Иметь вишенную кипень ранней весной. Эти дачи, эти дома окружают Москву, Петербург и города-миллионники, как розовая пелена. Красные и серые крыши, парники, сирень. Им – быть, им – расширяться.

Но это только часть жизни. Вся жизнь там, где семей – миллионы. Там, где выдержать только на зарплате невозможно. Для очень многих 4–5 тысяч рублей – это очень большие деньги. Именно там – Дачи с большой буквы, дачи – кормилицы. Без них прожить нельзя. Во всех регинах России обычная, повсеместная «модель жизни» у большинства семей – денег мало, докармливаемся на собственных огородах и в «тени».

А где они, эти огороды? Пока еще есть бабушкины дома в деревнях, хотя время их стирает. В России в 1959 году было около 300 тысяч сельских поселений, сегодня – чуть больше 150 тысяч. В них 38 млн. человек. Они – не дачники, они – кормильцы, они там живут. И всё больше пустых, разломленных домов. Мы в детстве в них ездили, мы были в них на даче. Но их всё больше нет.

Где еще есть дачи? Да везде! Миллионы сарайчиков, по шести соток – были, есть и будут. Рассыпаны, как бисер, где-то подросли вторыми этажами, но живы и плодоносят.

В 2017 году 35 % аграрной продукции России создали «хозяйства населения» (и те, что на шести сотках, и деревенские дома, и те, кто балуется в коттеджах).

В 2017 году 35 % аграрной продукции России создали «хозяйства населения» (и те, что на шести сотках, и деревенские дома, и те, кто балуется в коттеджах). Как будто в советские времена.

Как будто в советские времена. Из-под своих рук, на собственном плече – 77 % картошки, 63 % овощей, 42 % молока, 19 % яиц, 22 % мяса! Всё это – без учета фермерских хозяйств, без индивидуальных предпринимателей. Народ – прокорми себя сам! Ты – дачный, ты – деревенский, ты должен сам всё вырастить, чтобы наесться. У тебя 3,1 млн. га «посевных площадей». Много? Но это всего лишь 4 % от «посевных» в России. Эффективность немыслимая. И еще – 45 % коров, 13 % свиней, 47 % овец и коз и 16 % птицы.

Дача – великое основание российской тишины. Сытости, святости, спокойствия детей. И от этого – не по себе. Вместо соломенных шляп и игры в мяч у городских семей – пахота на шести сотках, на десяти, на двадцати, чтобы прокормить семью.

Даче мы должны низко поклониться. И пожелать ей – будь в меру, будь только в удовольствие, будь не потому, что без тебя – никак. Будь такой хотя бы через двадцать лет. О, великая дача, пусть будут все сытыми – без тебя!