Глава 11
Рокко лежал на полу и смотрел на подрагивающий потолок. Кажется, у колдуна там, наверху, открылось второе дыхание.
– Как же я от всего устал, – пробормотал Рокко.
Едва проводив Лизу, он рванулся было на тракт, но быстро понял, что далеко не уйдет. Во-первых, единственную теплую куртку отдал. Во-вторых, дорогу и впрямь замело – ужас. На коне, пожалуй, проехать можно, да только следом того гляди рванет Фабиано на санях, и если догонит… А он догонит. У него-то действительно лошади лучшие в Вирту. А ему, Рокко, еще кобылу красть – снова время.
Выругавшись злобно на снег, холод, Новый год, Фабиано и, на всякий случай, на Ламберто, Рокко вернулся домой и принялся думать.
– Фабиано, – говорил он. – Все завязано на Фабиано… Чего-то он мутит, эта морда толстозадая. И с Выргырбыром, и с Энрикой, и с Лизой, и с Нильсом… Знать бы, чего там творится, в Ластере этом…
Стукнула дверь. Рокко рывком поднялся, надеясь почему-то увидеть Лизу, но тут же разочарованно опустился – вернулась Ванесса.
– Все дуешься? – деловито осведомилась ведьма, раздеваясь. – Ладно тебе, повоевали и будет. Мир?
Она остановилась над Рокко, протягивая ему мизинец.
– Да пошла ты, – поморщился Рокко. – Мир ей еще подавай…
Лицо Ванессы сделалось расстроенным. Понурившись, она отошла к столу и взобралась с ногами в креслице.
– Злой ты, – пожаловалась, надув губы. – Подумаешь, скрипачку у него отобрали… Не надо было дурью маяться. Взял бы, да женился, как всякий нормальный человек.
– А вот это уже хамство! Ты где здесь нормального человека увидела?
Ванесса некоторое время посидела молча, покачиваясь взад-вперед, потом вздохнула:
– Ну ладно. Давай, помогу.
– Чем это? – Рокко приподнял голову, глядя на сестру.
– Ну, чем… Чего там с твоей Энрикой? Где ты ее спрятал? Может, сумею метку вытравить.
Рокко расхохотался и смеялся долго, до слез. Ванесса терпеливо ждала.
– Там уж… Не до метки, – простонал Рокко. – Там – вообще…
И он, стараясь не касаться Фабиано с Выргырбыром, объяснил Ванессе ситуацию.
– Ой, дурак, – схватилась та за голову. – Что ты, что Нильс этот…
– Ну так что? – усмехнулся Рокко. – Сможешь помочь?
Ванесса постучала пальцами по подлокотнику в глубокой задумчивости. Хмыкнула, потерла подбородок.
– Есть один способ… Но тебе не понравится.
– Говори! – Рокко сел.
– Ну… Слушай. Продай душу Диасколу.
Мороз по коже. Рокко захлопал глазами на Ванессу, но та осталась невозмутимой и продолжила объяснять:
– Если продашь – сможешь взять замуж Энрику даже с черной меткой. Серьезно говорю, ритуал сработает.
– А потом? – Рокко вскочил. – Нас, во-первых, тут же выгонят из Вирту!
– Ну да, не без того…
– А после смерти – в преисподнюю?!
– Ей не обязательно, тебе – однозначно. Но если будешь хорошо служить, Диаскол может сделать тебя почти бессмертным. Станешь темным магом, легендой…
– Бред! – Рокко забегал по лаборатории. – Должен быть другой способ…
– Может, и есть, – покладисто согласилась Ванесса. – Только я не вижу. Если правда ее любишь – решайся.
Рокко остановился и воздел руки к стонущему и ревущему потолку:
– Мы с ней просто дружили! Ни о какой любви и речи не было! Если бы ты, дура, не вмешалась…
– Я, дура, только замуж за Гиацинто вышла, вот и все! – Ванесса, разозлившись, спрыгнула с кресла. – А ты б спросил, он без меня собирался ли на ней жениться? Нет, не собирался! Весь этот план – его затея, со мной или без меня, а Энрику он бы подставил одинаково. Если хочешь знать, ее бы в любом случае извели, потому что так отец его хотел. Ясно? Все! Иди ты к Диасколу, ничего тебе больше не скажу! Тряпка!
Вихрем Ванесса взлетела по лестнице, и вскоре сверху донесся хлопок двери. Рокко шлепнулся в освобожденное кресло. Кулаки сжались до боли.
– Фабиано! – прорычал он. – Да что ж ты за скотина-то такая? Нет, я до тебя доберусь… Доберусь!
* * *
Ежегодный конкурс скрипачей, проводящийся в местной филармонии, постоянно собирал множество народа. Люди из состоятельных домов считали прекрасным завершением года – прийти послушать хорошую музыку перед тем как сесть за праздничный стол. Скрипачи собирались – лучшие из лучших, а ценителей в Ластере хватало.
– Леонор мечтала выступить на конкурсе, – вздохнул Адам Ханн, спрыгнув с повозки. – Как она играла… Жаль только, не могла позволить себе хорошую скрипку. Я говорил, что пошел в стражу, чтобы заработать ей на скрипку?
– Сто раз, друг мой, сто раз, – похлопал его по плечу Нильс. – Мир лишился несравненной Леонор, но обрел несравненного бойца Комитета. Ты делаешь важное дело, Адам, и делаешь его лучше всех.
Адам грустно покачал головой и двинулся к дверям. Вошли в ярко освещенный вестибюль. Лакей в ливрее сперва приветливо улыбнулся, шагнув навстречу, но тут же замер и нахмурился.
– Чем могу услужить, герры? – холодно спросил он.
– Скрипачка, – сказал Нильс, давя на лакея взглядом. – Где она? Черноволосая, наглая, со скрипкой Тристана Лилиенталя. Должна была прийти где-то час назад.
Лакей переглянулся с пожилым гардеробщиком, оба одновременно пожали плечами.
– Боюсь, ничем не смогу вам помочь, – сказал лакей.
– Ну, ты все же попытайся. Покажи книгу регистрации.
– Не имею никакого права. Книга регистрации только для…
– Позови Дрешера, – приказал Адам Ханн, который отошел в сторону и с грустью разглядывал золотую скрипку принцессы Леонор Берглер. – На это у тебя есть право.
– Герр Дрешер очень занят и…
– А ты ему скажи, что здесь – Комитет. И что у нас есть право опечатать филармонию на сутки до выяснения обстоятельств, если есть хотя бы тень подозрения на то, что здесь появился попаданец. Или попаданка.
Лакей побледнел. Хороший слуга, отметил Нильс. Жизни не пожалеет, защищая хозяина. Но Адам надавил на правильное место, поставив под угрозу конкурс.
– Сию… Сию минуту, уважаемые герры, – пробормотал лакей и убежал.
Нильс подошел к Адаму, который с выражением скорби смотрел на золоченую скрипку.
– Какая-то ее часть навеки здесь, – тихо сказал Нильс. – Там, куда она и мечтала попасть…
Адам нахмурился:
– Тебе никогда не давались сентиментальные разговоры. Лучше и не начинай.
– Я просто хотел проявить…
– Ты – суровая махина, созданная крушить, Нильс. Тонкие чувства – не твое. Я знаю, что ты мне соболезнуешь, не нужно пытаться это выразить. В этом все твои ошибки. Когда дело доходит до искренности, ты начинаешь лгать.
– Что?! – поразился Нильс.
– Как с Арианной. Что должен был сделать влюбившийся Нильс Альтерман, когда девчонка устраивает ему истерику из-за сожженного города? Дать ей по голове, закинуть на плечо и бежать. Со временем унялась бы, никуда б не делась. А ты? Ты решил, что будет правильно позволить ей сдать тебя страже. Думаешь, из-за любви или сочувствия ты должен становиться другим человеком? Ничего подобного! Ты – тот, кто ты есть, и все остальные твои потуги – фальшь. Обрати внимание на Энрику!
– А что с ней? – проворчал Нильс.
– То! Она могла бы забиться в первую попавшуюся нору и дрожать, но она осталась собой! Украла скрипку и помчалась на конкурс.
– Ну, этого мы еще не знаем наверняка…
– Немедленно замолчи, пока я не перестал тебя уважать, дорогой друг. Я и так был близок к этому, когда погибла мать Леонор!
Нильса бросило в пот.
– Мать Леонор погибла во время атаки дракона?
Адам наклонил голову.
– О, великий Дио, я не знал…
– А что если бы знал? – вскинулся Адам, и в его глазах Нильс вдруг увидел прорвавшуюся ярость. – Начал бы сочувствовать?
– Мне очень жаль…
– Мне тоже. Я бы мог понять, если бы эти жертвы привели хоть к чему-нибудь, но ты самолично утопил в выгребной яме все, за что боролся. Вот этого, Нильс, я тебе никогда не прощу. Ты – трус.
Адам Ханн широкими шагами двинулся по залу, из противоположного конца которого навстречу ему спешил Флориан Дрешер в своем неизменном пенсне. Нильс помешкал. Слова друга больно ранили его сердце. Но помимо личной боли Нильс ощущал смутную тревогу. Что-то творилось в сердце Адама. Что-то нехорошее. Как будто он очень долго ждал чего-то и, наконец, дождавшись, начал терять выдержку.
«А ведь он меня ненавидит, – думал Нильс, приближаясь к беседующим Адаму и Флориану. – Ненавидит, но помогает. Что ж… Наверное, это и есть настоящая дружба».
– Герр Ханн, – канючил обычно грозный и величественный Дрешер. – Я вас умоляю. Вы же знаете наши порядки. Никакие попаданцы не смогли бы проникнуть на конкурс! Каждый участник предоставляет…
– Герр Дрешер, – оборвал его Адам. – Давайте откровенно. Мы ищем не попаданку. Мы ищем девушку, которая сбежала от закона в своем родном городке. И вот этот замечательный герр, – тут Адам похлопал по плечу подошедшего Нильса, – пылает страстью отрубить ей голову. Видите ли, он искренне считает, что без головы от нее будет гораздо больше пользы, чем с головой. Вы хотите с ним спорить? Друг мой, сожми кулак, покажи кулак герру Дрешеру. Ну так что, герр Дрешер, вы хотите с ним спорить? Смотрите еще вот сюда. Видите? Это называется «пистолет». У меня таких два, и у моего друга один. Неужели вы все еще хотите с нами спорить? Все, чего мы хотим, это посмотреть краешком глаза в книгу регистрации. Что может быть проще?
Нильс опять поражался своему другу. Адам говорил, улыбаясь, доброжелательно, заботливо, и Дрешер, поддавшись этому гипнозу, то бледнел и потел, то робко улыбался, не зная, слушать ли нежные интонации или переживать насчет кулаков и пистолетов.
– Сейчас, герр Ханн, – пробормотал он, пятясь. – С-с-сию секунду!
Герр Дрешер убежал, сверкая пятками.
– Похоже, девчонка-то и впрямь неплохо играет, – заметил Адам, скрестив руки на груди. – Очень уж он пытался ее укрыть…
– Она – отличная скрипачка, – заметил Нильс. – Ей, право, не хватает выдержки, но…
– Но когда ты отрубишь ей голову, она станет куда усидчивей.
Нильс поперхнулся словами. Пожалуй, только сейчас представил себе, как опускает острый нож гильотины на тонкую беззащитную шею Энрики. Представил и похолодел.
Лакей, стоя возле праздничной елки, сверлил незваных гостей уничижительным взглядом. Должно быть, им полагалось испугаться и, понурившись, выйти вон. Но Нильс погрузился в размышления, а Адам Ханн только усмехнулся:
– Ты бы хоть стишок прочитал, раз стоишь так удачно.
Лакей дернул плечом и, делая вид, будто его действия никак не связаны с только что услышанной фразой, пошел в обход по залу.
Вскоре хлопнула дверь, послышалось кряхтение и скрипение. Нильс приподнял брови в недоумении. Трое парней, никак не меньше него самого габаритами, стеная от усилий, волокли в зал огромный металлический пюпитр с установленной на нем гигантской книгой в кожаном переплете с драгоценными камнями.
– Осторожнее, осторожнее! – причитал, семеня рядом, Дрешер. – Если вы ее уроните…
Один из носильщиков покосился на Адама и Нильса:
– А что, они сами сюда не подойдут?
– Молчать, Лоренс! – Дрешер хлопнул его по голове свернутыми в трубочку нотными листами. – Герры из Комитета, с чего бы им ходить, когда есть ты?
– Авторитет Комитета растет? – Вполголоса поинтересовался Нильс.
– После твоей выходки – серьезно пострадал, – еще тише ответил Адам. – На сегодняшний день весь авторитет Комитета – это я. Для этого пришлось пострелять по наиболее остроумным.
Носильщики, чуть не плача от усилий, поставили пюпитр перед Нильсом. Тот кивнул, выражая сдержанную благодарность, и положил руку на обложку.
– Не так быстро, герр Альтерман, – остановил его Адам. – Книга предназначена исключительно для внесения данных об участниках конкурса, учрежденного Тристаном Лилиенталем. Если ее требуется открыть для других целей, нужна жертва.
Флориан Дрешер выпучил на Адама глаза:
– Да ну?
– О, герр Дрешер, ну почему я должен объяснять вам, что за вещи вы храните в своей филармонии?
– Что за жертва? – перебил Нильс.
– Кровь. Ничего особенного, книге просто нужно показать, что ты не скуки ради собрался ее полистать, а имеешь внятные намерения и уверен в них. Вот, пожалуйста, возьми мой ножик.
Адам выхватил из-под шубы тесак таких размеров, что дюжие носильщики шарахнулись, а на лбу у Дрешера выступило сразу десять капелек пота. Нильс взял ножик. Посмотрел на лезвие, на обложку книги…
– Прежде чем сделать – подумай, – понизил голос Адам Ханн. – Ты никогда не был хладнокровным убийцей, Нильс. И если от Арианны зависело многое, то от Энрики не зависит ничего…
– От нее зависит моя жизнь, – сказал Нильс. – Мое искупление.
– Не понимаю, как одна глупость может искупить другую.
– Исполнить закон, несмотря ни на что, – отчеканил Нильс, ведя острым лезвием по левой ладони. – Вот что такое «искупление». Доказать Дио, что…
– Да с каких пор ты веришь в Дио! – всплеснул руками Адам.
– Уже год как. Дио вернул мне жизнь, и я теперь – его человек.
Капли крови упали на черную кожу книги. Нильс ждал вспышки, дыма, но кровь даже не впиталась в кожу.
– Ладно, теперь я вижу, что ты действительно серьезен, – вздохнул Адам, забирая окровавленный тесак. – Эй, ливрейный! Подай платок, будь так любезен и необезглавлен.
– Адам! – прорычал Нильс. – Ты…
– Я просто беспокоюсь за тебя, старый друг. Беспокоюсь и не хочу, чтобы ты натворил глупостей.
Лакей принес платок и подал его Адаму с брезгливым выражением лица. Тот вытер кровь с тесака, протянул Нильсу. Нильс, морщась, перехватил платком неглубокий разрез. Никто ему не помог. Лакей смотрел за его действиями, а когда Нильс умудрился завязать узел, поймал его взгляд.
– Надеюсь, вам нравится, герр, – тихо сказал лакей. – Этим платком фрау Маззарини осушила свои слезы.
– Убирайся! – Флориан Дрешер хлопнул лакея по голове нотами. – Не смей досаждать геррам разговорами.
Лакей отошел, а Нильс с трудом заставил себя оторвать взгляд от кровавого платка. С каждым шагом все тяжелее, как будто пытаешься перейти океан по дну.
Он положил здоровую руку на обложку, открыл книгу. Первые записи расплывались, их почти нельзя было прочитать. Страницы тоже выглядели хрупкими и древними.
– Позволите мне? – предложил свои услуги Дрешер. – Руки герров, вероятно, не привыкли обращаться с предметами, требующими нежного обхождения.
– Я минувшей ночью тискал парочку таких предметов, – заметил Адам Ханн. – Смею заверить, владелица осталась довольна и не предъявляла никаких претензий.
Флориан предпочел не заметить шутки. Он разом перевернул целую кипу страниц и еще несколько перелистнул поочередно. Здесь уже можно было разобрать каждую букву. Очередная страница оказалась заполненной до середины. Флориан демонстративно отвернулся, сложив руки на груди.
Нильс и Адам склонились над книгой.
– Энрика Маззарини, – прочитал Адам последнюю запись. – Школа Маззарини, город Вирту… Записалась настоящим именем? Хм… Я думал, нам придется очерчивать круг подозреваемых. А эта девочка вообще с головой дружит, или как?
– Волей Дио им суждено расстаться, – мрачно сказал Нильс. – Коттедж номер восемь. Не соблаговолите подсказать, где он, герр Дрешер?
– Разумеется! – Флориан даже не обернулся. – Для начала найдите седьмой. Это просто, наткнетесь на него сразу же после шестого. Ну а уж от него – не сворачивайте и, незадолго до девятого, обнаружите восьмой. Там еще будет символ, напоминающий два кольца, поставленных друг на друга.
* * *
Энрика сидела в столовой, забившись в угол, на самой скромной табуреточке, и ненавидела свою жизнь. Почему-то она думала, что в коттеджике будет проживать в гордом одиночестве, однако здесь уже оказались три кандидатки. Имен своих они не назвали, и Энрика прозвала их по самым бросающимся в глаза приметам: Носатая, Тощая и Толстая. Все трое, очевидно, приехали из какого-то одного города и были прекрасными подругами задолго до заселения в коттеджик.
Когда Энрика вошла, они сидели в общей комнате рядком и на трех скрипках исполняли по нотам какую-то сложную мелодию.
– Это что? – первой возмутилась Тощая, увидев на пороге, в окружении подхваченных ветром снежинок, Энрику Маззарини. В легком платьице, мохнатых сапожках, жакете и шали, со скрипкой без кофра в одной руке и смычком – в другой.
– Энрика Маззарини собственной персоной! – пропищал в ответ шарик. – Трепещите, уродины, ибо она войдет в историю, как лучшая мировая скрипачка, превзошедшая самого Тристана Лилиенталя!
Энрика еще рта открыть не успела, а на нее уже смотрели с такой ненавистью, что кровь в жилах леденела.
– Какой мерзкий голос! – поморщилась Толстая.
– И одета, как гулящая, – фыркнула Носатая.
– Дверь-то закрой, дует! – прикрикнула Тощая.
Энрика засуетилась, поспешила закрыть дверь, но ту неожиданно заклинило, и пришлось навалиться плечом. Тогда дверь легко подалась, и Энрика полетела носом в пол. Сопровождало ее дружное лошадиное ржание.
– Мерзавец, – прошипел Энрика шарику.
– Гы, – отозвался шарик и больше ничего не сказал.
Энрика, стоя на коленях, осмотрела с беспокойством скрипку. Но та не пострадала от падения.
– Инструмент надо в чехле носить, – заявила Носатая. – Тоже мне, лучшая скрипачка. Небось, полную скрипку снега набрала – то-то выдаст на сцене! А может, это циркачка, а, девчонки? Ну, чтоб повеселить? А что, голос смешной, шлепнулась забавно. Эй, ты, чего еще умеешь?
Что-то звякнуло, и Энрика, повернув голову, увидела на полу медяк. Одним прыжком оказалась на ногах.
– Я не попрошайка! – крикнула она. – Я – музыкант. А говорила с вами не я, а мой шарик!
Взяв смычок пальцами той же руки, в которой держала скрипку, она достала черный шарик из кармана и протянула на вытянутой ладони к обратившимся в зрение и слух девицам.
– Ну? Скажи что-нибудь?
Шарик молчал. Энрика потрясла его, подбросила, поймала.
– Шарик! Говори! Ну? Скажи, что я – сбрендившая дура, тебе же нравится!
Шарик издевательски моргнул Энрике красным светом, но это видела только она. Сторона, обращенная к девицам, оставалась черной. Девицы засмеялись, перед Энрикой на пол упало еще несколько монет.
– Как представляет, а? – восхитилась Толстая. – У нас так не умеют.
– Скажи что-нибудь немедля, или я тебя разобью! – Энрика уже чуть не плакала, а шарик молчал.
Тогда она с размаху бросила его об пол. Шарик, вместо того чтоб разбиться, отскочил от половицы, будто резиновый, и что есть силы врезался Энрике в лоб. Больше от испуга и неожиданности, чем от удара, она шлепнулась на пятую точку и растерянно заморгала под громовой хохот троих соседок. На нее пролился целый дождь медных монеток.
– Молодец! – вытирая слезы, проговорила Толстая. – А теперь собирай деньги и уходи, нам нужно репетировать.
В дверь деликатно постучали.
– Да-да? – крикнула Носатая.
Вошел лакей со свертком в руках.
– Постельное белье для фрау Маззарини, – объяснил он. – Положу в четвертую спальню. О, а вы, я вижу, уже произвели фурор?
Добрый лакей, конечно, пытался сделать комплимент, но его слова оказались последней соломинкой. Лишь только он вышел, Энрика стрелой влетела в свою комнату, не оглядываясь, шлепнулась на застеленную жесткую койку и заревела в подушку.
Проклятый Ластер, проклятый конкурс, проклятый шарик!
– За что ты так со мной? – прошептала Энрика, немного успокоившись.
– Не надо было меня бросать, – проворчал шарик. – Там, в филармонии. Знаешь, как мне было одиноко и страшно? Я ведь привык прижиматься к твоему теплому боку, тереться о твое тело…
– Ты отвратителен!
– Я не виноват, что меня таким создали!
– Если бы ты хотел измениться…
– Ах, если бы…
И Энрика шлепнула по карману ладонью. Привыкла уже, что от этого жеста шарик обычно умолкает. Так вышло и в этот раз.
Едва успокоившись, Энрика села на койке и огляделась. Комната была маленькой, с одним крохотным окошком. Кроме койки в распоряжении Энрики оказались стол и стул. Стопка бумаги, перья и чернильница. Из окна открывался вид на заднюю часть филармонии. Глядя на эти монументальные стены, Энрика вздохнула.
– Справимся. – Поглядела на скрипку и улыбнулась: – Справимся ведь?
– Конечно! – с энтузиазмом отозвался шарик. – Ты играй, главное, веселее, а я подпою. Приз – наш!
Больше всего Энрике хотелось лечь и поспать. Но она понимала, что это будет невежливым по отношению к соседкам. Они, кстати, так и не репетировали после ее позорного бегства. Надо бы выйти, поздороваться нормально, извиниться за глупое поведение.
И, оставив скрипку на столе, Энрика вышла.
Зал пустовал. Двери трех комнат закрыты, но приглушенные голоса раздаются из-за наполовину застекленной двери. Кухня, подумала Энрика. Или столовая. Что-то такое…
Она подошла и осторожно постучала по стеклу. Разговор стих. Не дождавшись приглашения, Энрика толкнула дверь. Столовая оказалась такой же маленькой и уютной, как и все в коттеджике. За стоящим в центре столом обнаружились Тощая, Толстая и Носатая.
– Здравствуйте, – улыбнулась им Энрика. – Я хотела извиниться за свое глупое поведение…
Носатая вытерла салфеткой губы и благосклонно кивнула:
– Извиняйся.
– Спасибо. А как вас зов…
– Эй! – Носатая помахала рукой. – Не так быстро. Хотела извиниться – извиняйся. Вставай на колени, проси прощения.
Энрика почувствовала, как лицо начинает гореть.
– Право же, какая наглость со стороны учредителей, – проворчала Тощая. – Допустить до участия умственно отсталую лицедейку. Да ей только народ смешить, а после выступления за гроши передком подрабатывать.
В глазах потемнело, голова закружилась.
– Ой, ладно вам, девочки, – миролюбивым тоном заговорила Толстая. – Ну что вы? Наверное, в этом году просто будет комедийный номер…
– Конкурс – серьезное мероприятие! – вскричала Тощая и даже хлопнула по столу ладонью. – Ты хочешь, чтобы после твоего выступления вышло вот это существо и всех пересмешило? Я готова уехать домой, честное слово!
– А если перед нами? – наморщила внушительный нос Носатая. – Представьте, мы играем, а все хихикают…
– Я не клоун! – закричала Энрика и топнула ногой. – Слышите? Я скрипачка! Такая же, как вы!
Девицы переглянулись.
– Она что, нас оскорбляет? – спросила Носатая.
Толстая сразу утратила остатки дружелюбия:
– Кажется, да… Ха! «Такая же, как вы!»
– Да ты хоть знаешь, кто мы такие?! – взвилась Тощая. – Мы каждый год выигрываем Конкурс, вот уже два года подряд!
– Целых два раза! – пискнул шарик. – А я каждый год в трусах и валенках ищу мужа в Ластере, вот уже четыре часа подряд!
Энрика замолотила по карману рукой, но было уже поздно.
– Полоумная! – Тощая воздела руки к небесам, будто умоляя Дио поразить Энрику какой-нибудь завалящей молнией. – Нет, я этого не допущу! Герр Дрешер обязан ее снять.
– Вот-вот, – подтвердила Носатая. – Таких только снимать.
Энрика, полумертвая от оскорблений и унижений, понимала одно: руганью и оскорблениями сделает только хуже. Здесь, в Ластере, у нее нет защитников, нет Рокко, из-за дружбы с которым ее боялись лишний раз обидеть. Нет даже Дио, вера в которого делает людей более добрыми и отзывчивыми. Поэтому Энрика через силу улыбнулась:
– Поверьте, любезные синьориты, я не…
– Синьориты? – Девицы переглянулись. – Это что такое?
– Должно быть, это у проституток так принято, – предположила Тощая.
– Или у лицедеек, – поддакнула Носатая.
Толстая же только покачала головой, глядя на Энрику. С таким видом, будто та только что растоптала возложенные на нее огромные надежды.
А потом все трое встали и вышли из столовой. Каждая, проходя мимо, толкала Энрику плечом. Дверь они за собой закрыли.
На столе осталось четыре вазочки. Три пустые, а на четвертой подтаивало мороженое. Сказочное лакомство, которое иногда готовил зимой Рокко. Только теперь, Энрика знала это точно, не сможет проглотить ни ложечки.
– Ты такая грустная, – тихо сказал шарик. – Хочешь, я подниму тебе настроение? Сунь меня под подол и расслабься.
Энрика даже отвечать не стала. Села на скрипнувший табурет, поджала под себя ноги и смотрела, как сугробик в вазочке медленно превращается в лужу.
– Весна, – прошептала Энрика. – Когда-нибудь будет весна. А я ее не увижу. И поделом мне.
Шарик промолчал. Видимо, за какую-то черту он все же не решался заходить. Как, впрочем, и его создатель. Но потом, когда мороженое совсем растаяло, шарик будто бы завозился в кармане.
– А знаешь, – сказал он, – это хорошо, что ты не ела. Только вот ты бы сходила в уборную, пока не поздно.
– Отстань, – безжизненно произнесла Энрика.
Ей в самом деле не хотелось жить. Как можно жить, когда все вокруг тебя ненавидят? Когда единственное, на что ты можешь положиться, это – исступленная игра на скрипке, на пределе сил и возможностей, а стоит только опустить смычок, и ты никому не нужна. А Вирту? Отец, мать, Рокко, Лиза, да и почти все горожане любили Энрику, встречали ее улыбкой, помогали, когда надо было помочь. И даже если бы она никогда не играла, ничего бы не изменилось.
– Понимаешь, – с придыханием говорил шарик, – когда человека казнят, мышцы, сдерживающие безобразие, расслабляются, и весь конфуз вытекает наружу.
– Замолчи, мне неприятно тебя слушать.
– А приятно будет, когда тебе отрубят голову, и ты в последний миг почувствуешь, как опозорилась на весь честной народ? Ох, как я буду шутить! Как я буду веселиться!
Энрика встрепенулась.
– Постой! Ты… Ты что хочешь сказать?!
Но говорить уже ничего не требовалось. За чисто вымытым окном мелькнуло суровое лицо Нильса Альтермана, и Энрика соскользнула с табуретки на пол.
– Нет, – прошептала она. – Нет, не теперь, не так!
– Еще есть время! – шипел в ответ шарик. – Возьми помойное ведро в шкафчике, опорожнись туда и останешься безупречной и безголовой! Правда, если поймают на ведре…
Энрика собрала остатки сил, бросилась к окну, с трудом открыла шпингалет…
– Фрау Маззарини, полагаю? – Человек с той стороны улыбался, и Энрика непроизвольно приподняла уголки губ в ответ. – Много о вас слышал. Надеюсь услышать и вашу знаменитую игру сегодня.
– Вы кто?
– Я? О, тысяча извинений, я не представился! Адам. Адам Ханн, глава Комитета, но это вам, право, ни о чем не говорит, да и ни к чему. Я ваш друг, фрау Маззарини.
В дверь уже колотили, и, судя по возмущенному клекоту соседок, они шли открывать.
– Помогите мне сбежать! – Энрика подалась вперед.
– О, нет, нет, это неприлично. Мы сейчас посадим вас в закрытую карету. Право, гулять по улице в таком виде – не к лицу молодой и красивой девушке вроде вас.
«Да что вы себе позволяете?! – визжала Носатая. – Кто вы такой?!»
Топот кованых сапог, удар, распахивается дверь.
Энрика повернулась с полувскриком-полувздохом. Нильс Альтерман застыл на пороге, мрачно глядя на нее исподлобья. Шарфик снял – хоть на том спасибо. На лице несколько свежих царапин, шинель потерта, зияет дыра с обожженными краями. И запах… От Нильса пахло чем-то страшным и смертоносным.
– Сожалею, синьорита Маззарини, – тихо сказал Нильс. – Но вы поступаете под мою охрану до возвращения в Вирту, где будете казнены.
Энрика опустилась на колени. Слез не было, просто будто опустошение какое-то.
– За что, – прошептала она. – За что ты со мной так, Дио? Чем я это заслужила?
– Нам не дано изменить судьбу. – Кажется, в голосе Нильса зазвучали мягкие нотки, но разве от того легче… – И обманом нельзя добиться счастья. Вы верно сказали: нет смысла спасать принцессу, если не можешь одолеть дракона. А ведь именно этим вы и занимались.
Ладошки Энрики сжались в кулаки на отполированных до зеркального блеска половицах.
– Если Дио в самом деле есть, – дрожащим голосом заговорила она, – он не может быть таким мстительным и жестоким! Я просто хотела жить, делать то, что могу, и зарабатывать этим на жизнь! Почему я должна за это страдать? Почему должна умирать?! Нет! Нет, я не верю. Я не верю, чтобы все – так! Если Дио есть, то это еще не конец!
– Герр Альтерман. – Голос незнакомца с улицы на этот раз донесся из общего зала. – Соблаговолите медленно поднять руки и выйти. Вы арестованы.
Энрика вскинула голову. Нильс, изменившись в лице, повернулся.
– Медленно! – повторил Адам Ханн. – И – руки, я ведь попросил, герр Альтерман.
Он все так же улыбался, будто говоря: «Ничего, все образуется! Когда-нибудь мы вместе, хохоча, будем вспоминать этот нелепый случай». Но пистолеты в его руках говорили об обратном, а замершие за спиной стражники, которые, все, как один, целились из винтовок и карабинов в Нильса, развеивали остатки сомнений.
– Адам? – спросил Нильс. – Почему?..
– Потому, друг мой, что нам не дано изменить судьбу, – пожал плечами Адам Ханн. – И обманом счастья добиться тоже нельзя. Не надо было спасать принцессу, оставляя в живых дракона. Ну, или не надо было возвращаться в Ластер, топтаться по незажившим ранам. Поднял руки. Вышел. Дернется – стреляйте на поражение. Лучше не дергайся, Нильс. Дом оцепили. Стражники ждали от меня одного слова, и я его произнес во время нашей встречи. Как ты мог забыть, Нильс? «Я в полной вашей власти», – это значит, что я веду опасного преступника, и мне нужно максимальное прикрытие.
Нильс застонал:
– О, проклятье, Адам!..
– Хватит. Тащите его наружу. В кандалы с короткими цепями. Руки и ноги. Вырубите. Этот парень очень опасен.
Двое стражников покрепче подскочили к Нильсу, вытащили его из столовой, поволокли к выходу. Зазвенела цепь, послышался удар и звук падения тяжелого тела.
– Неподъемный, – услышала Энрика чье-то кряхтение. – Куда его, герр Ханн?
– В королевские казематы. Его величество распорядился особо.
Спрятав пистолеты, Адам Ханн, улыбаясь, вошел в столовую и с галантным поклоном протянул Энрике ладонь. Она позволила помочь себе подняться.
– Не знаю, что за парень этот Дио, – сказал Адам, глядя в глаза Энрике своим гипнотическим взором, – но он явно вас так просто не оставит. Скажите, любезная фрау, вы хотите выйти замуж…
– Да, – шепнула Энрика, не в силах даже моргнуть.
– …за принца?
Моргнула. Раз, другой, третий. Потрясла головой.
– П-п-простите, я, кажется, не совсем…
– О, все очень просто, фрау Маззарини! Вы хотите выйти замуж за принца? Он ищет вас с тех самых пор, как вы оказались в Ластере, и его сердце томится любовью. Так каков будет ваш ответ?
– Да! – воскликнула Энрика. – За… замуж? За принца?! Вы не шутите? Да!!!
