Часть пятая
На дне
Месяц Святой Юлианы Затворницы
Год 989-й от Великого Собора
1
Я больше не буду!
Не буду грешить, пить вино, волочиться за красотками!
Стану лучше! Очищу свою душу от бесов и больше никогда-никогда не подниму руку на человека!
Возможно, даже уйду в монастырь! Да что угодно, только помогите!
Святые, помогите мне прямо здесь и сейчас!
Какая только чушь не лезет в голову, когда над тобой – толща воды и ты не знаешь, доведется выплыть или так и сгинешь на дне.
Я выплыл.
Вынырнул, когда легкие уже разрывались от боли, жадно хапнул воздуха и вновь ушел под воду. Стянул липшие к ногам кожаные штаны и поплыл прочь.
Погони не было. Да и как? Озаботься Марк привлечь к делу наемников, те бы рванули по берегу в обход пакгаузов, а далеко отпустить от себя бесноватых он точно не рискнет.
Слава Святым, хоть в этом повезло!
На камни, у которых пенились и рваными брызгами взмывали вверх накатывавшие на берег волны, я еле выбрался, но все же нашел в себе силы забраться повыше, прежде чем скорчиться в жестком приступе рвавшего легкие кашля.
Но кашель – ерунда, главное – выплыл.
Уберегли небесные заступники, не дали сгинуть в пучине морской!
А что до обещаний… Святые в мудрости своей лучше кого-либо знают о несовершенстве человеческой природы. Нет, я от своих обещаний не отказываюсь, я обязательно постараюсь стать лучше. И даже стану. Когда-нибудь обязательно стану лучше и чище.
Когда-нибудь, да…
Немного отдышавшись, я огляделся по сторонам и махнул рукой одному из мальчишек, что вылавливали в заводях меж камней какую-то прибрежную живность.
– Да, мастер? – настороженно приблизился тот.
Странный господин в мокром исподнем ему никакого доверия не внушал.
Я развязал кошель – единственную помимо ножа вещь, от которой не стал избавляться, выудил из него серебряную полукрону и кинул монету пацану.
– На перекрестке Якорной и Солеваров стоит карета. Скажи, пусть едут сюда. Обернетесь в четверть часа, получишь золотой.
Малец даже не дослушал, рванул – только пятки засверкали. Вернулся минут через десять весь взмокший, разве что язык на плечо не вываливался.
– Ну? – поднялся я на ноги.
– Сюда не проехать, – шумно дыша, пояснил пацан. – За складами остановились.
– Веди, – бросил я, и мы зашагали к дыре в заборе меж двух приземистых пакгаузов. Пока под ногами расстилался ковер сухих водорослей, дело шло неплохо, а вот прогулка по крупной угловатой гальке оставила после себя не самые приятные впечатления.
– Вот они! – указал мальчишка на карету, возле которой настороженно замерли подручные Хмурого, и запрыгал на месте: – Дядь, гони монету! Давай, ты же обещал!
Я рассчитался с мальцом, и тот, сунув полновесную крону в рот, припустил прочь, не желая делиться нежданным богатством с приятелями. Ребятня, до того наблюдавшая за нами издали, немедленно бросилась вдогонку, свистя и улюлюкая на бегу.
Нисколько не смущаясь своего вида, я спокойно подошел к карете, достал из вороха сложенной на сиденье одежды карманные часы и откинул крышку.
Без четверти девять.
– Едем на бульвар Медников, – распорядился и забрался внутрь. Там избавился от толком не просохшего после вынужденного купания белья, переоделся в сухое и наполнил полынной настойкой серебряный стаканчик. В один глоток влил в себя горький напиток и без сил откинулся на спинку сиденья.
Марк Бонифаций, мать его, Тарнье!
Прикрепленный к нашей труппе экзорцист без следа сгинул в Драгарне тринадцать лет назад, и вот он – живехонек! Перебежчик поневоле, мизантроп по убеждениям и, что хуже всего, чернокнижник и бывший ухажер Берты.
Решил отомстить за мнимое предательство?
Зря!
Живьем закопаю! На куски голыми руками порву!
Я до боли в побелевших пальцах стиснул серебряный стаканчик, потом заставил себя успокоиться и потер нывшую с левой стороны грудину.
Пользуйся я, как и прежде, поддержкой королевской тайной службы, этого выродка уже к вечеру потрошили бы палачи, а сейчас даже обратиться не к кому. Никому нельзя верить, даже – или особенно? – куратору из ордена Изгоняющих. Отца Вильяма ведь не откуда-нибудь, а из Драгарна перевели. А кто знает, насколько Скверна поразила тамошних экзорцистов?
Тут карета остановилась, я приоткрыл дверцу и указал соскочившему с запяток парню на угловой особняк:
– Мне нужен Эдвард Рох. Вызовите через консьержа.
Головорез побежал выполнять распоряжение, остальные окружили карету и хмуро поглядывали на спешивших по своим делам горожан. Обыватели, минуя нас, всякий раз ускоряли шаг, но, когда по бульвару протопали стражники, пришел черед уже подручным Хмурого с облегчением переводить дух. Да и у меня сердце, честно говоря, так и екнуло: отбиться от вооруженных алебардами бойцов не было ни единого шанса.
Поэтому подошедшего к карете Эдварда Роха я без лишних слов затянул к себе и крикнул кучеру:
– В «Сломанную марку»! – Но сразу поправился: – Рядом блошиный рынок, там остановись!
Эдвард уселся напротив и язвительно поинтересовался:
– А ничего, что у меня свои дела имеются?
– Ничего, – спокойно ответил я и в свою очередь спросил: – Что по старику?
– Да на нем татуировок, будто блох на бродячей собаке! – возмутился Рох и выглянул в окошко: – Эй, постой, Себастьян! Мы так не договаривались! Останови карету!
– Не суетись! Возникла нужда в консультанте по деловой этике язычников Пахарты.
– Кинули?
– Возможно.
Лучник потер покрасневшие от недосыпа глаза, пригладил затянутой в перчатку рукой русую бородку и глянул неожиданно остро и недобро. Будто на мишень.
– Находиться с тобой в одной карете по нынешним временам слишком опасно, – аккуратно подбирая слова, произнес он.
– Жизнь вообще штука небезопасная, – улыбнулся я, не отведя взгляда.
Эдвард играть со мной в гляделки не стал и уставился себе под ноги.
Пришлось напомнить ему:
– Твое беспокойство компенсируется более чем просто хорошо, не так ли?
– Вот уж не сказал бы.
– Давай не будем торговаться. Расскажи лучше, что там с татуировками старика?
– Их слишком много. Покойник менял места службы с завидной регулярностью и нигде подолгу не задерживался. Стильг, Озерки, Тирош, Крайданг, Алезия, вольные баронства – проще перечислить страны, где он не засветился. Даже в городской страже Нильмары послужить успел.
Я поморщился и пробормотал:
– Выходит, тупик. – Печально вздохнул и спросил: – Давно он службу бросил?
– Последнюю татуировку набили лет пятнадцать назад, но это не наверняка.
– Да нет, так и выходит.
Тупик. Досадно.
Эдвард вновь посмотрел в окошко и потеребил себя за ухо.
– Какие у тебя проблемы с язычниками?
– Пока не знаю, – буркнул я, выдвинул из-под сиденья дорожный сундук и отпер навесной замок. – Эд, у меня будет к тебе одна просьба.
– Звучит зловеще. – Рох не удержался от смешка, заглянул мне через плечо и спросил: – Это еще что такое?
Я выложил на сиденье позаимствованный у знахарки ящичек и пояснил:
– Здесь яды. Их не трогай, сразу утопи. – Потом достал кожаный саквояж и убрал его в сторону. – Тут тоже ничего важного, обычное снаряжение для экзорцизма. Выкинь.
– Ты решил назначить меня душеприказчиком? – не сумел скрыть Эдвард своего удивления.
– Не совсем, – поправил я лучника. – Просто может так статься, что мне придется в спешном порядке уносить ноги и не останется времени подчистить хвосты.
– Что может быть такого важного, если это продолжит волновать тебя даже в бегах?
– Что? – хмыкнул я и поставил на колени массивный, отделанный серебряными накладками ящик.
Открыл его, и Эдвард хрипло выдохнул:
– Беса в душу! – Он резко захлопнул крышку, потом вновь глянул внутрь и отодвинулся на другой край сиденья. – И ты возишь это в карете? – уставился лучник на меня как на умалишенного.
– Сейчас это самое безопасное место, – пожал я плечами. – Хочу забрать их с собой, но не уверен, что получится. И тогда позаботиться о них придется тебе.
– Свят! Свят! Свят! – замотал головой Рох. – Себастьян, ты просишь слишком многого.
– Перестань! – Я убрал ящичек с клинками, в которых билось призрачное пламя самой Тьмы, обратно в сундук и усмехнулся: – Что ты сделаешь с ними – неважно. Просто не хочу, чтобы за мной гонялись все шпики Стильга.
Предложение это Роха безучастным не оставило.
– Вот как? – оживился он.
– Только не попадись, если решишь оставить их себе.
– Уж не сомневайся.
Карета остановилась, я приоткрыл дверцу, но выбираться наружу не стал. Скучавший под навесом открытой веранды Якоб Ланц без особой спешки поднялся из-за плетеного столика, подошел и сообщил:
– Они внутри.
– И как там?
– Мутная публика.
– Иди, вызови их. Подберем вас у черного хода.
Ловкач отправился в «Сломанную марку», я высунулся из кареты и велел кучеру:
– По соседней улице, но медленно, без спешки. Заберем наших, и сразу гони в порт.
Заскрипела упряжь, встряхнувший вожжами парень направил лошадей в нужный проезд, я прикрыл дверцу и повернулся к лучнику:
– Возможно, тебе придется поработать по профилю.
– Опять? – вздохнул Эдвард и многозначительно ткнул пяткой задвинутый под сиденье сундук. – Ты поэтому и наконечники показал, да?
Лучник явно имел в виду случай в Ольнасе, когда ему пришлось упокоить Высшего, поэтому я поспешил его успокоить:
– Тут совсем другое.
– Да ну?
– Именно.
Дверца неожиданно распахнулась, и к нам забрался Клаас. Следом влез Хмурый, а когда на подножку вскочил Ловкач, лошади ускорились, и карету немилосердно затрясло на разбитой мостовой. Сразу стало тесно; Дега поерзал, устраиваясь между головорезом и мошенником, положил свой обтрепанный планшет на колени и возмутился:
– Уговаривались же встретиться в «Сломанной марке»! – Он выудил из жилетного кармана часы, откинул крышку и добавил: – И уже четверть часа назад.
– Пришлось задержаться, – не обратил я внимания на упрек помощника, – поэтому сразу выдвигаемся в порт. Или тебя что-то не устраивает?
– Нет, ничего, – втянул Дега голову в плечи.
– Вот и замечательно. Что нового по убийству Живица?
Хмурый молча указал на Клааса, и Эдвард Рох даже подался вперед, приметив силуэт сведенной татуировки на тыльной стороне ладони головореза. Пришлось пихнуть его в бок.
– Ну? – поторопил я помощника.
– Это дело рук Попрошайки, – огорошил меня тот неожиданным известием.
Я озадаченно покрутил головой и потребовал:
– Обоснуй.
Дега сглотнул и забарабанил пальцами по кожаной обложке писарского планшета.
– Надежный человек видел, как Юлиус ошивался поблизости накануне, – наконец сообщил он. – Наверное, тайно вернулся в город.
– Клаас, твой информатор не мог ошибиться?
– Нет.
Я хмыкнул и не стал распространяться о том, что собственными руками отправил мерзкого старикашку в Бездну. Вместо этого многозначительно произнес:
– Господин Юлиус сам выбрал свою судьбу. – И посмотрел на помощника. – Все ясно?
– Ясно, – кивнул Клаас. – Я обо всем позабочусь!
– Вот и замечательно, – улыбнулся я и хрустнул костяшками пальцев. – А теперь расскажи: что за проблемы с опиумом?
Дега раскрыл планшет, отлистал нужную страницу и доложил:
– Из оговоренных девятисот бочонков прибыло только шестьсот.
– Дай сюда! – Я отыскал переписанные расчеты покойного Фаре и повел пальцем, производя нехитрые вычисления. – Все не так плохо, – объявил под конец. – По крайней мере проценты по банковскому займу мы покрываем.
– Но сами остаемся ни с чем, – уныло произнес Дега, и физиономия его вытянулась, будто у обиженного ребенка.
– Зато репутация не пострадает.
Но репутация репутацией, а неприятных вопросов нашим пахартским поставщикам не избежать.
Дальше ехали молча. Эдвард Рох с интересом поглядывал на Хмурого, но с расспросами не лез и лишь в порту, когда мы уже выбрались из кареты, поинтересовался:
– Рон Кельми, если не ошибаюсь?
Хмурый обернулся к лучнику с каменным выражением лица, лишь задергался его изуродованный шрамом уголок рта.
– Расслабься, – посоветовал я головорезу и предупредил Эдварда: – А ты не начинай даже.
– Не начинай – что? – уточнил Рон Кельми, бывший квартермейстер королевского военного флота, мятежник и пират.
– Уже ничего, – печально вздохнул Рох, прощаясь с мечтой заполучить в свою коллекцию еще одну пронзенную гарпуном касатку.
Оно и к лучшему.
Я похлопал Хмурого по плечу и предупредил:
– Держи ушки на макушке.
– Возможны проблемы?
– Не думаю, что придется прорываться с боем, но береженых Святые берегут, а небереженых бесы стерегут, – ответил я, оглядываясь по сторонам.
Жизнь в порту так и кипела. Волокли короба потные грузчики, шатались без дела охранники, сновали от пирса к пирсу, от пакгауза к пакгаузу инспектора таможенного управления, скрипел такелаж, гулко разносились над водой хлопки парусов, клекотали парившие в небе чайки.
Густой аромат разогретой смолы смешивался с вонью колыхавшихся на волнах у берега отбросов, но нисколько не перекрывал ее, а, наоборот, лишь усиливал. Якоб Ланц даже прикрыл нос надушенным платочком.
– Куда нам? – спросил я Клааса, пониже опуская на лицо козырек матерчатой кепки. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь сообщил в Стражу или надзорную коллегию о появлении в порту Себастьяна Шило.
– Сюда, – указал Дега на пузатый трехмачтовый парусник.
– Идем! – заторопился я, желая побыстрее убраться с открытого пространства.
Трап каракки был опущен, мы беспрепятственно миновали стоявших на карауле матросов и поднялись на палубу, а там к нам незамедлительно вышел первый помощник капитана – смуглокожий и черноволосый, наряженный в нечто напоминавшее мундир офицера королевского торгового флота.
– Господа, – произнес он с заметным акцентом, – прошу следовать за мной. Капитан ожидает.
Капитан ожидает? Ну-ну.
Вслед за язычником мы спустились по трапу, и он распахнул дверь в удивительно просторную и светлую капитанскую каюту. Высокий потолок, удобная мебель и – никаких прорезей иллюминаторов и затхлости. Широкие окна были распахнуты настежь, воздух так и переполняли ароматы незнакомых благовоний.
– Вынужден оставить вас, – улыбнулся первый помощник, указал на стол с фруктами и графинами. – Угощайтесь. – И выскользнул за дверь.
Ловкач, безмятежно насвистывая, наполнил вином хрустальный бокал, подхватил из вазы персик и отошел к окну. Эдвард Рох опустился в глубокое кресло, но его невозмутимость была насквозь напускной – пальцы правой руки замерли в непосредственной близости от рукояти ботиночного ножа. Хмурый попросту встал сбоку от входной двери.
– Мастер, – подступил ко мне Дега, – мы ведь не спустим язычникам такого неуважения? Сейчас они привезли шестьсот бочонков вместо девятисот, а зимой и вовсе про нас забудут! – Парень раскраснелся, до предела накрутив себя, и нервно забарабанил пальцами по обшарпанному планшету. – Треть! Они поставят треть от обещанного и на этом успокоятся? Да мы так в трубу вылетим! Неуважение? Да бесы меня задери, это самый настоящий плевок в душу!
– Уймись, – оборвал я помощника. – Давай для начала выслушаем капитана, а потом уже станем рассуждать о неуважении и ответных мерах.
Но если начистоту – не навались на меня столько всяких проблем, и сам бы сейчас рвал и метал. Выручки от продажи шестьсот бочонков опиума хватит лишь на возврат долгов и банковского займа, и пусть никто из партнеров и не окажется обделенным, нам самим прибыли не видать как собственных ушей.
А это нехорошо. Никто не может безнаказанно запускать руку в мой карман. Как уже сказал Дега, это не простое неуважение, это самый настоящий грабеж.
Я все это прекрасно понимал, но был при этом абсолютно спокоен. Когда наваливается слишком много проблем, волей-неволей начинаешь переоценивать приоритеты.
Отыскать Берту, спустить под пирс Марка, избавиться с помощью болезного господина от браслета и только потом – выбить долг из нерадивого поставщика. Именно так, исключительно в такой последовательности.
Вот только когда распахнулась дверь и в каюту шагнул капитан, мысли о приоритетах враз вылетели у меня из головы.
– Ты?! – уставился я на высоченного широкоплечего мужчину с черными как смоль волосами и еще более темными, просто бездонными глазами. – Какого беса ты сюда заявился?!
– Я тоже рад тебя видеть, Себастьян! – добродушно пророкотал Густав Сирлин, но добродушным был лишь его голос. Чернокнижник оценивающе посмотрел на безмятежно смаковавшего вино Ловкача, перевел взгляд на подобравшегося Эдварда Роха и задумчиво улыбнулся: – Вижу, ты серьезно подготовился к разговору…
– О да, Густав! Чрезвычайно серьезно, – подступил я к нему. – Когда меня уведомили, что его светлость князь Симуш не в полном объеме исполнил свои обязательства по сделке, я подумал: ерунда, не может такого быть! Князь Симуш не тот человек, который столь безответственно относится к взятым на себя обязательствам. Уверен, сейчас он в поте лица своего собирает опиум на полях новых владений! И что же на деле? А на деле князь Симуш прибыл в Акраю! Как же он собирается выполнять свои обязательства, пребывая вдали от плодородных долин? Скажи, как?
– Дорогой Себастьян, – укоризненно покачал головой Густав Сирлин, ныне известный как князь Симуш, – твои справедливые упреки разят прямо в сердце! – Он выдержал паузу и вдруг ткнул меня пальцем в грудь. – Но представь, какие душевные терзания довелось испытать мне, когда стало известно, что мою дочь, плоть от плоти моей, похитили, а самый надежный деловой партнер во всех Святых Землях и пальцем о палец не ударил, дабы вызволить ее из неволи! Представь, как разрывался я между долгом и семьей!
Если чернокнижник рассчитывал вынудить меня признать собственную неправоту, то он просчитался. Я упрямо выпятил вперед нижнюю челюсть и выдал:
– Тебе бы стоило получше следить за своим отростком и не совать его куда ни попадя!
– Золотые слова! – поддержал меня сопровождавший чернокнижника Карл Вадер. – Жаль запоздали лет на пятнадцать, – с печальным вздохом добавил он, налил себе вина и отсалютовал бокалом старым знакомым: – Якоб, Эдвард, ваше здоровье!
Густав скрипнул зубами, и в его мрачных глазах промелькнуло нечто столь опасное, что у меня враз пересохло во рту.
– Побольше уважения! – потребовал чернокнижник. В далекой Пахарте он прошел путь от безызвестного наемника до одного из владетельных князей, и потому давно отвык от подобного тона.
– Уважения? – хмыкнул я и, прекрасно понимая, что играю с огнем, все же не удержался от шпильки: – Выполни свои обязательства, и весь трюм тебе чистым уважением загружу!
Густав сдержался. Дернулся, обжег меня всколыхнувшейся внутри тьмой, но сдержался.
– Приложи ты хоть какие-то усилия к розыску… – он запнулся, не сразу припомнив имя дочери, – Луизы, меня бы сейчас здесь не было, а твой ненаглядный опиум прибыл бы в полном объеме, пусть и немного позже оговоренной даты.
– Я сделал все, чтобы найти ее.
– Этого оказалось недостаточно!
– Недостаточно – это шестьсот бочонков опиума вместо девятисот!
– Если не отыщем мою дочь, нынешние шестьсот бочонков станут последним опиумом, что ты получил из Пахарты.
– Это угроза?
Густав прошелся по каюте, схватил со стола вазу с персиками и вдруг со всего маху зашвырнул ее в переборку. Хрусталь разлетелся вдребезги, фрукты покатились по полу, но, за исключением Клааса, никто даже бровью не повел.
– Себастьян, ты кое-чего не понимаешь, – развернулся ко мне Сирлин. – Луиза – моя дочь. Моя плоть и кровь. Сама по себе она никому не интересна, но через нее сживут со свету меня! Если не вытащим ее, мне конец! Это ты понимаешь?
Я обдумал его слова и покачал головой:
– На свой счет можешь не волноваться. Мне известно, кто именно похитил Луизу, и они никак не связаны с Пахартой.
– Тебе известно, да? – не поверил Густав. – А вот что известно мне! Мне известно, что весь этот год в храмах Ашну Черного собирали пожертвования на выкуп моей дочери. Надежные люди вызнали, что требовалось набрать десять тысяч стильгских крон и, если они заполучат девочку…
– Раньше об этом думать надо было, – хмыкнул Карл Вадер.
– Да заткнись ты! – отмахнулся от него чернокнижник.
– Разве Ямхани, пятирукий и двуликий, не прикроет своего верного слугу? – удивился я.
– Владыки Неба редко вмешиваются в дела смертных, – поморщился Сирлин, который стал посвященным туземного божка смерти после бегства из Святых Земель. – Расклад простой: или мы находим Луизу, или попрощайся с остальным опиумом. По не зависящим от меня обстоятельствам.
Я покачал головой:
– Густав, ее похитили совсем с другой целью. Не ради выкупа, не для того, чтобы досадить тебе.
– Не буду спорить, – пожал Сирлин плечами, – но я точно знаю, что жрецам Ашну Черного удалось набрать нужную сумму еще месяц назад. А за десять тысяч крон многие и мать родную продадут.
– Не в этом дело…
– Дело всегда только в этом! Золото и власть! И больше ничего! – Густав прошелся по каюте и встал у окна. – Если понадобится, – произнес он, – я утоплю этот город в крови, поэтому лучше помоги мне отыскать Луизу.
Пустым бахвальством слова старого знакомого точно не были, поэтому я проглотил очередную колкость и спросил:
– У тебя есть какие-то зацепки?
– Нужно перетряхнуть пахартскую общину, – кровожадно оскалился Сирлин. – Отыщем почитателей Ашну Черного – отыщем Луизу.
– Пф-ф-ф! – не выдержал до того безмолвствовавший Эдвард Рох. Он поднялся из кресла и небрежно отпнул попавшийся под ногу персик. – При всем уважении, Густав, но ты совершенно оторвался от наших реалий! За время твоего отсутствия Святые Земли стали несколько менее святыми, чем были раньше. Переселенцы плюют на наши законы, каждый второй втайне продолжает почитать своих языческих божков, а каждый четвертый делает это открыто. – Лучник усмехнулся и указал на меня. – Не далее как месяц назад Себастьян презентовал кисть одного из попавших в немилость бедолаг, так ее полностью покрывали ритуальные татуировки этого вашего Ашну Черного. И думаешь, таких в городе единицы? Ха! Нет счета им, имя им – легион!
Густав Сирлин был знаком с лучником не один год, поэтому подвергать его слова сомнению не стал и лишь вопросительно хмыкнул:
– Кисть, да?
– Пришлось немного укоротить загребущие руки, – пожал я плечами. – Обычное дело.
– Значит, все не так просто, как представлялось мне из Пахарты, – задумчиво пробормотал чернокнижник. – Досадно…
Но тут Карл Вадер оторвался от разговора с Ловкачом и напомнил:
– Густав, ты еще о какой-то жрице говорил.
– Пустое! – отмахнулся расстроенный Сирлин.
– Нет, подожди, – заинтересовался я. – Что за жрица?
Сирлин болезненно поморщился и особо откровенничать по какой-то причине не стал.
– Ведьма, – просто произнес он. – Молодая стерва, но крови моим людям изрядно попортила.
– Вот как? – Я задумчиво потер подбородок и повернулся к Ловкачу: – Якоб, помнишь пахартскую девку, которая едва не увела у Лаурая игорный дом?
– Нет, не может быть! – вскинулся Клаас Дега. – Простое совпадение, не иначе!
– Помолчи! – оборвал я помощника. – Сядь и помолчи!
Потом смежил веки, припоминая подробности.
– Кожа с оливковым оттенком, черноволосая, разрез глаз – миндальный. Высокая, стройная и с крупной грудью. – Открыл глаза и спросил: – Полукровка?
– Она! – подтвердил Густав и хрипло выдохнул: – Где ты ее видел?
– Да ты никак на нее глаз положил?
– Могильный камень я на нее положил! – рыкнул чернокнижник. – Отнесись к этому серьезней, Себастьян! Если эта тварь заполучит мою дочь и доставит ее в Пахарту, мне даже сдохнуть по-человечески не дадут! Я даже вены себе вскрыть не смогу, это ты понимаешь?!
Я оглядел всех присутствующих и ухмыльнулся:
– Не похоже, что кого-то здесь переполняет сочувствие к тебе.
Карл Вадер отпил вина и подтвердил:
– Да, да! Другим местом думать надо было!
– Хватит! – не выдержал Густав, давно отвыкший от подобного обхождения. – Не играй с огнем, Себастьян! Где она?
– Отправил в лечебницу Святой Милости, но это было полгода назад, – ответил я и уточнил у Хмурого: – Ее ведь так и не нашли?
– Не нашли, – подтвердил головорез.
Я задумчиво кивнул и попросил его:
– Пошли парней в лечебницу, пусть разузнают, что и как.
– Полгода назад ничего не узнали, а сейчас выстрелит? – хмыкнул Дега.
Хмурый недобро глянул на моего помощника, но все же признал его правоту.
– Слишком много времени прошло, – произнес головорез.
– Пусть узнают, насколько серьезная была рана и кто из лекарей пахартского квартала мог взяться ее пользовать.
– А потом потрясти язычников? – Хмурый какое-то время обдумывал эту идею и решил: – Может выгореть.
– Аккуратней там! – взвился Дега. – Еще только новых проблем не хватало!
– Сделаем без шума и пыли, – пообещал головорез.
– Тогда лучше займись этим сам, – распорядился я.
Хмурый вышел из каюты; Густав Сирлин вздохнул и поинтересовался, без особой, как мне показалось, надежды:
– Найдет?
– Найдет, – уверил я его и попросил: – Клаас, дай мне на минутку твой планшет, пожалуйста.
Дега озадаченно поднялся на ноги, я взвесил в руке его увесистый планшет, а потом со всего маху врезал им помощника по лбу. Раздался звонкий щелчок, голова Клааса резко мотнулась, и он обмякшим кулем плюхнулся обратно в кресло. Пришлось даже придержать его за ворот, чтобы не скатился на пол.
– Веревку, пожалуйста, – нащупав пульс, попросил я озадаченно наблюдавшего за моими действиями Густава.
– Веревку, да? – задумчиво потер тот подбородок. – Паренек тебе книжку дал, ты его книжкой по башке… Хм… удавить меня вздумал?
– Быстрее! – потребовал я. – Он скоро очнется, а мне не хочется снова его бить. Его голова еще понадобится.
Но чернокнижник и не подумал сдвинуться с места.
– Ты не мог бы заняться этим где-нибудь в другом месте? – поморщился он.
– А ты не мог бы передать мне на триста бочонков опиума больше?
– И не совать свой отросток куда не следует пятнадцать лет назад? – вновь не удержался от подначки Карл Вадер.
– Довольно! – рыкнул на него Густав, выглянул в коридор и скороговоркой произнес что-то по-пахартски.
Вскоре в каюту заскочил босой, загорелый до черноты матрос и сноровисто примотал руки и ноги моего помощника к массивному креслу. После он с усилием затянул узлы и молча выбежал за дверь.
– Может, уже объяснишь нам, что здесь происходит? – потребовал тогда Сирлин объяснений.
– Видишь ли, Густав, не у тебя одного проблемы, – ответил я. – Мне тоже с кое-какими неприятностями разобраться надо.
– Просто клуб прокаженных какой-то, – хохотнул Ловкач.
– Точнее не скажешь. – Я вырвал из планшета два исписанных убористым почерком листа и протянул его мошеннику: – Якоб, вот список покупателей нашего опиума, займись.
– А транспорт?
– Дега должен был договориться насчет подвод, потолкуй с бригадиром грузчиков. С таможенниками и портовым начальством все уже решено.
– Клаас, так понимаю, от дел отошел?
– Да, опиум теперь на тебе.
– Вот порадовал так порадовал! – вздохнул Якоб, спрятал свернутые листы в карман и спросил чернокнижника: – Когда сможете начать разгрузку?
– Да хоть прямо сейчас.
– Дайте мне четверть часа, – решил мошенник, но, прежде чем успел покинуть каюту, я окликнул его:
– Якоб!
– Да, Себастьян?
– Надеюсь на твое благоразумие.
– Полагаешь, на мою честность надежды мало?
– На твою честность надежды нет вовсе.
– Не беспокойся, – ухмыльнулся Ловкач и кивком указал на примотанного к креслу Клааса. – Мне вовсе не светит оказаться на его месте.
– Это и называется благоразумие.
– Нет, такой расклад определенно не для меня, – отшутился Якоб и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Что ж, одной головной болью меньше.
Жаль, не самой главной.
– И что дальше? – поинтересовался Густав Сирлин, не скрывая раздражения.
– А сам как думаешь? – хмыкнул я, склонился над помощником и похлопал его по щекам.
Ресницы Клааса затрепетали, он встрепенулся, попробовал вскочить на ноги, но не сумел и в ужасе уставился на меня:
– Себастьян! Мастер! Что происходит?!
– Это ты мне скажи, что происходит, – попросил я. – Поведай, что именно побудило тебя ступить на скользкую дорожку предательства. – И уж тут мне не удалось удержаться от злого смешка: – Не слишком много пафоса, как ты считаешь?
– Нет, – мотнул головой парень, с некоторой задержкой осмыслил услышанное и поспешил оправдаться: – Я никогда не сделал бы такого, мастер! Я предан вам как никто другой!
– Предан… – Я произнес это слово, будто пробуя его на вкус. – Предан, да. Только не ты, а я. Я предан тобой, Дега.
– Это ошибка! Я никогда бы вас не предал! – зачастил Клаас. – Это какая-то ошибка! Меня оклеветали!
– Оклеветали в чем?
– Не знаю! Но, если вы говорите…
Густав Сирлин тяжело вздохнул и предложил:
– Себастьян, быть может, мы пропустим вступление и сразу перейдем к делу? Обычно это здорово экономит время.
– Пожалуй, так и поступим. – Я выпрямился, обошел кресло и встал у помощника за спиной. – Не буду утомлять всех долгими рассуждениями, скажу лишь, что с Васкесом ты связался зря. Это здорово ограничило круг подозреваемых. Ну а попытка повесить убийство Живица на Попрошайку – и вовсе верх нелепости.
– Это был Юлиус! – взвыл Дега. – Всеми Святыми клянусь, это он!
– Вовсе нет, – мягко улыбнулся я. – Видишь ли, старина Юлиус гарантировал мне, что никогда больше не вернется в Акраю.
– И ты веришь ему, а не мне?
– Именно, – подтвердил я. – Мертвецы обычно держат слово.
– Так ты его… – опешил помощник.
– Убил, да.
– Но мне сказали, что он был там! Меня просто ввели в заблуждение! Себастьян, понимаешь, меня обманули!
Я только головой покачал:
– Слишком много совпадений, Дега. Слишком много совпадений. – При воспоминании о зарезанных у «Гнутого вертела» парнях нестерпимо захотелось свернуть предателю шею, и побороть этот позыв удалось с превеликим трудом. – Ори и Гастон не подпустили бы к себе никого чужого. Что ты им сказал? Что это я тебя вызвал?
– Не было такого!
Густав Сирлин демонстративно посмотрел на часы и напомнил:
– Себастьян, я уважаю твою дотошность, но мы сейчас просто теряем время.
– И что с того? – обернулся я. – Чего-чего, а времени у нас в избытке. Работа идет, можешь не сомневаться.
– А раньше заняться поисками никак нельзя было? – нахмурился чернокнижник и нацелил указательный палец на Карла Вадера. – Лучше молчи!
Тот в ответ лишь усмехнулся.
Я отошел к столу, пригубил легкого пахартского вина с явственно различимыми фруктовыми нотками и посмотрел на покрывшегося испариной Клааса.
– Ну и что с тобой теперь делать?
– Мастер… – пролепетал помощник.
– Молчи лучше! – приказал я, пытаясь справиться с заполонившей душу ненавистью.
Черной, жгучей, беспощадной. Хотелось резать, рвать, рубить и кромсать – и уже не получалось отделить собственные желания от наваждений бесов.
– Но… – заикнулся было Дега.
– Заткнись! Закрой свой поганый рот!
За спиной раздался негромкий смешок, и Густав Сирлин попросил:
– Если собираешься его зарезать, позволь сначала убрать ковер. Он дорог мне как память и очень плохо очищается от крови.
Я отпустил стиснутые в жменю волосы помощника, убрал приставленный к его горлу нож – бесы, как я здесь очутился?! – и предложил:
– Гобелены тоже пусть завесят. – Потом сделал несколько глубоких вздохов и уже совершенно спокойно произнес: – Клаас, даю тебе последний шанс добровольно рассказать, что за игру ты ведешь.
– Клянусь, я не понимаю, о чем ты говоришь! – выдавил из себя бледный как полотно Дега.
– Видят Святые, не хотел до этого доводить, – вздохнул я, – но судьба, значит, такая.
– Помочь? – спросил вдруг Карл Вадер, который в бытность свою писарем армейской контрразведки частенько принимал участие в допросах с пристрастием.
– Решил тряхнуть стариной?
– Стариной? – волчьей ухмылкой ответил мне Карл. – Как думаешь, Себастьян, чем я зарабатываю на жизнь?
– Не знаю и знать не хочу.
– Как тебе будет угодно. – Вадер отставил пустой бокал, стянул сюртук и, вынув запонки, принялся закатывать рукава сорочки. – Понадобятся фартук, – предупредил он чернокнижника, – жаровня, щипцы, иглы для штопки парусов, шило, смола, спирт, набор разделочных ножей, молоток, гвоздодер и плотные перчатки.
– Столько всего понадобится? – недоверчиво уточнил Густав.
– Это минимум, с которым стоит браться за дело, – пожал плечами Вадер. – Могу, конечно, и одной ложкой обойтись, но зачем же так себя ограничивать?
– Но постойте… – пролепетал Дега. – Так нельзя!
Я взял со стола полотняную салфетку, вытер липкие после персика руки и, скомкав ее, запихнул импровизированный кляп в рот помощника.
Эдвард Рох с интересом проследил за моими манипуляциями и спросил:
– Поправь меня, если неправ, но разве смысл не в том, чтобы его выслушать?
– Меня интересует не его скулеж, а полезная информация. Абсолютно разные вещи.
– Как скажешь. – Лучник пожал плечами и направился на выход. – Подожду на палубе.
– Еще мне понадобится ассистент, – остановил его Карл.
Рох обреченно охнул и предупредил чернокнижника:
– Два фартука. Два.
– И дерюга на пол, – решил Вадер, озираясь по сторонам.
– Хорошо, – кивнул Густав и вышел в коридор отдать необходимые распоряжения.
Некоторое время спустя каюта преобразилась до полной неузнаваемости: пахартский длинноворсовый ковер сменила грязная дерюга, цветастые гобелены занавесили вытертой парусиной. Стол задвинули в угол и вместо ваз с фруктами на нем теперь лежали запрошенные Карлом инструменты, а освободившееся место у окна заняла жаровня с прокаливавшимися на огне иглами.
И все же Густав Сирлин был недоволен.
– Не проще в трюме допрос провести?
– Здесь хоть паленым не так вонять будет, – отшил его Карл Вадер, срезая с Клааса жакет и рубаху. На полу рядом с креслом уже громоздилась кучка разной мелочовки, среди которой мое внимание привлек складной нож с узким длинным клинком.
Не этой ли игрушкой Дега орудовал? Запросто.
Осмотрев нож, я кинул его обратно и выдернул изо рта помощника кляп.
– А вот теперь мы готовы тебя выслушать.
– Это ошибка! – вновь заладил Дега, по его лбу и щекам катились крупные капли пота. – Так нельзя!
Вид у него был – краше в гроб кладут. Не иначе доходить начало, в какую переделку влипнуть угораздило. Раньше происходящее всерьез просто не воспринимал – инерция мышления, да и шок свою роль сыграл, – а теперь проняло. До самых печенок проняло. И то ли еще будет.
– Ты в самом деле решил, будто сумеешь взобраться на трон? – усмехнулся я. – Да тебя сожрали бы и не поморщились! Без меня ты никто, неужели это так сложно понять?
– Это ты не понимаешь!
– Так расскажи, сделай одолжение.
Карл Вадер посмотрел на нас с явным неодобрением и спросил:
– Вы разговоры разговаривать будете или уже делом займемся? – и отошел к жаровне. Там натянул кожаную перчатку и вернулся с раскаленной докрасна иглой в руке. – Я лично голосую за второй вариант.
– Что?.. – попытался развернуться на голос Дега и взвыл от боли, когда острие вошло ему в загривок. – А-а-а! Не надо!
– Дальше – больше, – пообещал Карл и попросил Роха, который никак не мог справиться с завязками своего фартука. – Эдвард, будь любезен, передай молоток. Начнем с ног.
– Стойте! Не надо! – закричал Дега. – Остановитесь!
– С чего бы это? – удивился я.
– Я знаю, где дочь князя! – выдал вдруг мой помощник. – Я могу вас к ней отвести, но, если тронете меня хоть пальцем, с ней сотворят то же самое! Святыми клянусь, так и будет!
– Чего только люди не придумают, стоит запахнуть жареным, – осуждающе покачал головой Карл Вадер, но за молоток браться повременил. – И, даже если это чистая правда, ничто не мешает нам заняться для начала твоими причиндалами. Сам понимаешь, девочки немного по-другому устроены, с ними такой трюк не провернуть. – И бывший писарь армейской контрразведки распорядился: – Эд, оттягивай!
– Я за это руками не возьмусь! – отказался Рох.
– А перчатки тебе зачем?
– Да никогда!
– Я не вру! – перепуганно взвизгнул Дега. – Ее зовут Луиза Гольц! Высокая, темноволосая, глаза черные. Акцент закатный какой-то, какой именно – не разобрал!
– Подождите! – встрепенулся Густав Сирлин. – Откуда он может это знать, если не видел ее?
– Да ерунда, – отмахнулся я. – Как думаешь, кому я поручил поиски Луизы? Ему и поручил. И описание дал.
– Родинка! – крикнул Дега. – Про родинку ты не говорил! У нее родинка над левой бровью!
Чернокнижник глянул на Карла, тот кивнул и отступил от привязанного к креслу парня.
– Рассказывай! – потребовал я.
Дега облизнул пересохшие губы и пояснил:
– Я нашел Луизу, нашел и решил попридержать у себя. С ней находятся мои люди, никому другому они ее не отдадут. Вломитесь силой – девчонку просто убьют! А теперь можете порезать меня на куски – это ничего не изменит!
– Полагаешь, у нас нет иного выхода, кроме как тебя отпустить? – нахмурил брови Густав Сирлин.
– Так и есть! Отпустите меня и получите ее целой и невредимой!
– Мне ты даром не сдался, – пожал плечами чернокнижник, – но вот Себастьян вряд ли согласится на такие условия.
– Вы здесь решаете! Вы, а не он!
– Предлагаю компромисс, – закинул я удочку, – ответишь на мои вопросы, и я дам тебе фору в день.
– Как Юлиусу, да? – припомнил мне Дега.
Я взял со стола сапожное шило, вернулся к помощнику и улыбнулся:
– Кто старое припомнит, тому глаз вон, не так ли?
– Нет! – взвизгнул Дега и засучил ногами по полу. – Уберите его от меня!
– Не волнуйся. – Как ни хотелось мне исполнить свою угрозу, прибегать к членовредительству было пока рано. – Ты получишь день или даже два – и знаешь почему? Потому что мне будет просто не до тебя! Не повторяй ошибок старины Юлиуса, беги как можно дальше, беги и не останавливайся. Ведь, как только я разберусь со своими проблемами, я приду за тобой, приду, где бы ты ни спрятался! В какую бы нору ни забился! Из самой Бездны достану, сучонок!
– Руки коротки! – расхрабрился Дега. – Ты не понимаешь, с кем связался! Эти люди сожрут тебя с потрохами! До сих пор они просто играли с тобой!
– Что за люди? – решил я ковать железо, пока горячо. – С кем ты спутался, дурачок?
Клаас заколебался, потом все же ответил:
– Я не знаю. – И сразу зачастил: – Правда, не знаю! Попрошайка свел с ними, но мне никаких имен не называл. Да только они люди не простые, они знали такие вещи, которых не мог знать никто! За ними серьезная служба стоит!
– На чем тебя прихватили? – вздохнул я, заранее зная, что услышу очередную печальную историю молодого человека, который решил, будто самый умный на всем белом свете.
– Юлиус откуда-то пронюхал, что часть доходов не доходит до общака, – не разочаровал моих ожиданий Дега. – Я не мог ему отказать!
– Не было мысли прийти ко мне и обо всем рассказать?
– На кой бес? – скривился Клаас. – Большинство дел давно уже шло через меня, я был в курсе всего! Я бы справился! А даже если нет – выручки только от этой партии опиума хватило бы до конца жизни!
Алчность и честолюбие вкупе с ощущением собственной недооцененности – гремучая смесь. Сколько людей получше этого крысеныша погубила – и не сосчитать.
Дега был чрезвычайно полезным исполнителем – этого у него не отнять; он держал в голове кучу текущих дел и легко мог возглавить обычный торговый дом или мануфактуру, но и только. Управлять сворой жуликов у него кишка тонка. Второй номер, и точка.
– С опиумом тебе мешал Шарль, так? – продолжил я расспросы. – Это ведь ты его зарезал, а потом выкинул из окна девчонку?
– Даже если так, что с того? – с вызовом оскалился Дега.
Я пожал плечами:
– Ничего. Терпеть не мог этого извращенца, ты же знаешь. Живица и парней тебе никогда не прощу, но Шарлю в Бездне самое место. Продолжай.
– А что продолжать-то? Все уже сказал.
– От кого ты получал приказы после исчезновения Юлиуса?
– Крутился возле него какой-то мужичок, он и стал распоряжаться. – И Дега без понуканий добавил: – Лет под пятьдесят, седоусый. На лицо всегда капюшон либо шляпу надвигал. Говор непонятный, – вроде как и местный, а вроде как и нет.
– Это с ним ты в «Гнутом вертеле» встречался?
– С ним.
– Что от тебя требовалось?
– Просто держать в курсе дел.
– И только? – хмыкнул я. – А подослать Васкеса ты по собственной инициативе решил?
– Тот мужик давно требовал от тебя избавиться, вот и совпало.
– Давно требовал? А что же ты?
– Опиум, – пояснил Дега. – Отправь я тебя в Бездну, попрощался бы с опиумом. Шарль меня тогда бы и близко к нему не подпустил.
Алчный ублюдок!
Я усмехнулся и вслух произнес:
– А тут и от Шарля избавился, и на убийцу тратиться не пришлось. – Покачал головой и спросил: – Ты ведь моим собственным золотом расплатиться рассчитывал?
– Так совпало.
– Удачно совпало, ничего не скажешь. – Я ненадолго задумался, потом уточнил: – Где-либо помимо «Гнутого вертела» встречался со связным?
– С кем? – не понял парень.
– С тем седоусым мужичком встречался где-либо помимо гостиницы?
– Нет, только там.
Я склонился к самому уху предателя и прошептал:
– Ты ведь понимаешь, что, если я поймаю тебя на вранье, сделке конец?
– Только в гостинице! – повторил Дега и завертел головой, пытаясь отодвинуться от нацеленного в глаз шила. – Уберите его от меня! – заблажил он. – Уберите!
– Себастьян, спокойней, – попросил чернокнижник. – Давай уже перейдем к моей дочери…
– Давай перейдем. – Я выпрямился и отвесил Клаасу подзатыльник. – Поведай нам про дочь его светлости, сволочь.
– Ух-х-х, – прошипел Дега сквозь стиснутые зубы и запираться не стал. – Когда ты велел заняться розысками, я поспрашивал тут и там и вышел на ту полукровку. Десять тысяч крон! Просто протяни руку – и они твои! Кто бы на моем месте устоял?
– И что ты сделал? – нахмурился Густав Сирлин.
– Подрядил знакомых жуликов выкрасть ее у язычников и велел держать в тайном месте, пока не получим выкуп.
– В тайном месте? – не удалось удержаться мне от смешка.
– Вам не найти, – огрызнулся мой теперь уже бывший помощник. – А если найдете – не войти. Внутрь пустят только меня, а начнете ломиться, девчонку убьют. Я вам нужен, без меня ее не вытащить!
– Не факт, – неожиданно заявил Эдвард Рох, а когда все уставились на него, спокойно заявил: – Сам он нам не нужен, достаточно будет его лица.
– Лица? – опешил Карл Вадер. – Эд, ты не перегрелся, часом?
– Себастьян? – обратился ко мне лучник. – Ты же видел у меня в шкафу…
Я припомнил натянутую на болванку физиономию какого-то язычника, ссохшуюся и растрескавшуюся, а еще вспомнил драгарнского чернокнижника, собиравшего женские лица. Только лица, во всем остальном тело законной супруги его полностью устраивало. Промедли я тогда – и очередным пополнением коллекции стало бы личико Берты.
И теперь Рох предлагает прибегнуть к подобной мерзости?
– Нет, – решительно заявил я.
– Послушай, Себастьян, все просто. Несколько разрезов – и я сниму с него лицо будто маску, – не на шутку загорелся этой идеей Эдвард. – И никаких языческих заклинаний не понадобится, просто дай мне один из…
– Нет, – резко перебил я его, не дав проболтаться о проклятых наконечниках. – Эд, в этом нет никакой необходимости.
– Ты что, веришь ему? – удивился лучник, указав на Клааса, которого била крупная дрожь. – Серьезно?
– Не в этом дело.
– О чем вы? – насторожился Густав. – О чем вы еще толкуете?
– Забудь, – отмахнулся я и резким движением всадил острие шила в локоть помощника.
Клааса аж дугой выгнуло. Глаза его вылезли из орбит, какой-то миг он разевал рот в безмолвном крике, а потом завопил так, что едва не заложило уши.
– Себастьян! – рявкнул Сирлин и рванул было ко мне, но я выставил в его сторону шило и попросил:
– Не мешай! – потом склонился к бившемуся в путах помощнику и мягко произнес: – Что я говорил тебе о вранье, Клаас? Мне прекрасно известно, кто и с какой целью похитил дочь нашего гостеприимного хозяина, поэтому не ври мне больше. Ты и так ходишь по самому краю. Заруби себе на носу – спасти твою никчемную жизнь сейчас может только правда. Понял? – И я врезал ему по затылку. – Понял?!
– Да! – просипел Дега. – Понял!
– Где держат Луизу и как ты об этом узнал?
– Меня попросили… попросили подыскать надежное место, – сознался Клаас. – Тот седоусый и попросил.
– Зачем ему это понадобилось?
– Ты начал расспросы, люди зашевелились, потребовалось укрытие, где никто не стал бы искать.
– Себастьян, что все это значит? – нахмурился Густав Сирлин. – Каким образом мои неприятности связаны с твоими?
– Все в этом мире взаимосвязано, – заметил я и собрался уже продолжить допрос, но чернокнижник меня опередил.
– Что с Луизой? – навис он над пленником. – Что с ней собираются делать?
– Не знаю! Думаю, продадут пахартцам, когда те наскребут нужную сумму.
– Ерунда! – фыркнул я.
– Вовсе нет, – всерьез отнесся Густав к словам моего помощника. – Продолжай!
Дега облизнул пересохшие губы и выдавил из себя:
– Локоть!
– Карл, перевяжи его, – попросил Сирлин и вновь потребовал: – Говори!
– Я снял склад, там полно охраны, но меня они знают. Я смогу вас туда провести. А без меня девчонку оттуда никак не вытащить!
Эдвард Рох сделал рукой круговой движение, напоминая о своем желании снять с предателя лицо, но я лишь отмахнулся от него и спросил Клааса:
– Что за склад?
– Обычный склад у Нижнего канала. Я вас провожу.
– Сколько там охраны?
– Человек десять.
– Местные?
– Не знаю. Лица незнакомые, при мне никто не произнес ни слова.
– Когда последний раз ты там был? – вновь влез в допрос Густав Сирлин.
– Пару месяцев назад, когда запускал их туда, – ответил Дега, понял, сколь беспомощно прозвучали его слова и добавил: – Но еду завозил на той декаде, они до сих пор не съехали!
– Это аргумент, – кивнул я и задал очередной вопрос: – Что ты знаешь о резне на Монастырской улице?
– Резне? – недоуменно переспросил парень. – Не слышал ничего такого.
– Не врешь?
– Святыми клянусь!
– Зачем убил Живица?
– Седоусый приказал. У Майло были хорошие связи, он мешал тебя прижать.
– Понятно. – Я ухватил Густава под руку, отвел его к входной двери и попросил Карла, который весь разговор просидел за столом, делая на листе писчей бумаги какие-то пометки: – Выпотрошите его.
– Помимо проверки всего этого, – указал Вадер на свои записи, – что-то еще спрашивать?
– Нет, – качнул я головой. – Просто убедись, что он нигде больше не наврал. И выясни точный адрес склада.
– Постой! – заорал Дега. – Без меня вам девчонку не спасти! Мы же договаривались!
– Мы договаривались, что ты не будешь врать, а ты соврал. Большая ошибка, – усмехнулся я и вытолкнул чернокнижника из каюты. – Идем, есть о чем поговорить.
За дверью Густав Сирлин мрачно уставился на меня и потребовал объяснений:
– Разве он не нужен, чтобы вытащить Луизу?
– Те неразговорчивые охранники – бесноватые. С ними он нам ничем помочь не сможет.
– Придется штурмовать?
– Придется, – кивнул я и по крутому трапу поднялся на палубу.
Вдогонку донесся полный боли и отчаяния крик Дега, но донесся и донесся. В душе не ворохнулось абсолютно ничего. Предательство еще могло сойти ему с рук, а вот убийства – уже нет. Такое прощать нельзя. Таких надо давить без всякой жалости и снисхождения.
После мы сидели с Густавом под тентом, пили легкое вино и обсуждали сложившееся положение вещей. Я настаивал на своей версии, но чернокнижник о еретиках и Осквернителе даже слышать ничего не хотел.
– Луизу похитили из-за меня, – настаивал он. – Сжить со свету решили.
– Увидим, – откинулся я на спинку плетеного кресла, не став говорить, что в случае моей правоты помимо Луизы на складе отыщутся и Берта с Леопольдом.
Даже думать об этом не хотел, опасаясь спугнуть удачу.
– Как влияет Тьма на человека? – вместо этого спросил у Густава, чернокнижника с едва ли не тридцатилетним стажем.
– Плохо, – односложно ответил тот. – Полагаю, примерно как заточенные в душе бесы.
Я кивнул, принимая услышанное к сведению, и уточнил свой вопрос:
– Тебе приходилось слышать о раздвоении личности?
– Раздвоении чего? Личности?
– Именно. Вот посмотри: у одного человека есть мечта, но его поступки идут вразрез с этим желанием. Может ли увлечение Тьмой вызывать подобное помутнение рассудка?
Густав неопределенно хмыкнул, приложился к бокалу и усмехнулся:
– Это как если бы ты женился по любви, а через несколько лет обнаружил себя над телом супруги с заляпанным мозгами молотком?
– Немного не так, – возразил я. – Допустим, человек страстно желает, как ты недавно выразился, сжить меня со свету. Но не просто убить, а сломать и самолично втоптать в грязь. Станет такой подсылать убийц? Он ведь не боится встретиться со мной лицом к лицу, я смотрел в его глаза, в них не было страха! Так какого беса?
Сирлин поднялся на ноги, встал у леера и оглядел бухту.
– Скажу тебе о Тьме только одно: она растлевает, развращает, заставляет потакать своим желаниям и ни в чем себе не отказывать. – Густав обернулся ко мне и веско добавил: – Поверь, я знаю, о чем говорю. Если в голове чернокнижника засела какая-то мысль, Тьма в душе не даст ему покоя до тех пор, пока он не исполнит свое желание. Она будет подстегивать и жечь изнутри, нашептывать по ночам гадости почище всех нечистых, вместе взятых. Никто не сможет долго сопротивляться ее воздействию. Даже Святые со всей их упертостью не заходили столь далеко, чтобы бросить вызов Извечной Тьме, а это о чем-то да говорит.
– Быть может, он сопротивляется? – предположил я, размышляя о мотивах Марка Бонифация Тарнье. – Пытается обмануть ее?
– Обмануть можно кого угодно, даже самого себя, только не Тьму. Тьма просто берет, что хочет.
– Как скажешь, – не стал я настаивать на своей версии и повернулся к поднявшемуся на палубу Карлу Вадеру: – Уже закончили?
– Почти. Эд с лицом возится, не стал ему мешать, – ответил тот, а когда до нас донесся плеск воды за бортом, уточнил: – Вот теперь закончили.
– Есть адрес склада? – забеспокоился Густав.
– Есть, – подтвердил Карл и протянул мне густо исписанный лист. – В самом верху. Насчет остального он не врал.
– Отлично! – обрадовался я. – Налет устроим вечером. И лишних глаз не будет, и людей соберу.
– Нельзя терять время! – отрезал Сирлин и отошел к первому помощнику.
– Что он затеял? – недоуменно пробормотал я, наблюдая за начавшейся вдруг суетой.
– Не знаю, – пожал плечами Карл и с бокалом вина спрятался от палящих лучей солнца под тент.
– Не нравится мне все это, – проворчал я и окликнул появившегося на палубе лучника: – Эд!
Рох подошел, тщательно вытер окровавленные руки и выкинул грязную тряпицу за борт.
– Да? – тогда уже отозвался он.
– Ты все же снял с Клааса лицо? На кой бес?
– Просто попрактиковался, – как ни в чем не бывало произнес Эдвард. – Как думаешь, на корабле отыщется подходящих размеров болванка?
– Лучше бы на корабле отыскался лук, – поморщился я.
– Будем штурмовать? – удивился Эдвард. – Днем?
– Похоже на то, – вздохнул я.
Тем временем первый помощник приволок на палубу пузатый бочонок, и смуглокожие матросы с короткими копьями и дубинками начали выводить из трюма непонятных бродяг, чью наготу лишь едва-едва прикрывали грязные обноски. Воняло от них просто невыносимо, и страшно даже подумать было, в каких условиях прошло их плавание.
– Кто это такие? – спросил я, подойдя к Густаву.
– Наш штурмовой отряд, – ответил чернокнижник и, забрав у старпома массивную деревянную киянку, уверенным ударом вышиб у бочонка днище.
По начисто отдраенным доскам рассыпалась непонятная серовато-желтая пыль – мелкая, но тяжелая, будто перетертый свинец, которая никак не реагировала на порывы дувшего с моря ветра.
– Отойди, – попросил Густав, да я уже и сам попятился прочь, не желая оставаться рядом с непонятной субстанцией, от которой так и веяло Тьмой.
Перетертый свинец? Скорее уж ржавчина проклятого металла!
Вот только проклятый металл – всего лишь отравленное Тьмой железо, а странная пыль вела себя ровно как живое существо. Она не просто растеклась по палубе, она рассыпалась вокруг Густава Сирлина, словно притянутая к нему незримой силой.
Чернокнижник воспринял это как должное и буднично махнул рукой в сторону рабов. И тогда пыль ожила. В мгновение ока она перетекла к скованным людям, окутала их, забилась в ноздри, уши и рот. А потом и вовсе исчезла подобно втянутому курильщиком опиумному дыму.
Я даже засомневался, не привиделось ли мне все это, и наверняка заподозрил бы некий хитрый трюк, если б не случившаяся с рабами метаморфоза. Измученные тяжелым путешествием задохлики раздались в плечах, сделались подтянутыми и крепкими, словно и не стояла за мгновение до того на палубе кучка доходяг.
– Какого беса? – вырвалось у меня. – Что ты с ними сделал?
– Ничего особенного, – устало поморщился Густав Сирлин.
– В самом деле? – хмыкнул я, разглядывая черные, словно залитые смолой глаза невольников. – А если твоими экзерсисами заинтересуются святые отцы? Здесь тебе не Пахарта, здесь по улицам священники ходят!
– Никто, никогда и нигде не обращает внимания на грузчиков, – уверил меня чернокнижник. – И уж точно их не станут проверять по пути из порта на склад.
Я кивнул, признавая его правоту. Действительно, не станут.
– То-то же! – самодовольно улыбнулся Густав Сирлин и махнул рукой.
Рабов освободили от пут, они подхватили выставленные на палубу бочонки и тюки и начали спускаться на пристань.
– Твоя карета нас еще ждет? – спросил Густав, натягивая поверх рубахи легкий сюртук.
– Ждет, – подтвердил я.
– Замечательно. – Сирлин подозвал молодого парнишку и указал тому на Карла Вадера, потом пояснил мне: – Снимет склад где-нибудь по соседству, чтобы нам лишнего внимания не привлекать, впустую по улицам слоняясь.
– Хорошая идея, – одобрил я это решение и уточнил: – Найдется у вас лук для Эдварда?
– Думаешь, понадобится?
– Прикроет меня.
– Пойдешь внутрь?
– Да, – подтвердил я, – и пусть эти… держатся позади. А то зацеплю ненароком.
– Как скажешь, – не стал спорить Сирлин. – Самому-то оружие понадобится?
– Нет.
– Тогда идем.
Мы окликнули Карла и Эдварда, спустились на пристань и отправились к дожидавшейся нас за оградой карете.
Скоро, уже совсем скоро кое-кто пожалеет, что заварил всю эту кашу…
2
Дорога много времени не заняла; на месте тоже обошлось без заминок. Убежавший с корабля парнишка к нашему появлению уже успел согласовать аренду склада, и грузчики сразу начали заносить тюки и бочонки в распахнутые ворота. В обветшалое двухэтажное строение пахартцы проходить не стали и прямо во дворе принялись доставать из поклажи зловещего вида тесаки и дубинки.
На лицах – ни тени эмоций; никто не произнес ни слова, будто не живые люди, а мертвецы ходячие. Или так оно и есть?
Выбравшись из кареты, я развернул листок с допросом Клааса и вернулся на улицу.
– Соседнее здание, – подсказал первым сориентировавшийся на местности Эдвард Рох. – Вон через перекресток.
– Бери лук и дуй на крышу, – распорядился я и обернулся к Вадеру: – Стой здесь, скажу парням, чтобы о появлении стражников тебе докладывали.
Карл уселся на выставленный за ворота бочонок, пыльный и порядком рассохшийся, зато с уцелевшей крышкой.
– Сойдет для командного пункта? – с ухмылкой поинтересовался он, устроившись поудобней.
– Сойдет, – подтвердил я и отошел переговорить с подручными Хмурого. Велел им на случай неожиданного появления стражников разойтись по соседним перекресткам и вновь напомнил Густаву Сирлину: – Пусть твои вперед не лезут.
– Ты уже говорил, – досадливо поморщился чернокнижник, явно тративший сейчас все свои силы на удержание под контролем рабов. – Не тяни!
Я встал на перекрестке и оглядел безлюдные дороги, на них – никого. Только легкий ветерок пыль подымает да где-то неподалеку цепной пес лениво побрехивает.
Обеденное время; в такой зной даже самый дурной хозяин работников на солнцепек не погонит.
Тогда я откинул крышку карманных часов, глянул на циферблат и недобро усмехнулся.
Скоро уже.
– Чего ты ждешь? – крикнул мне от ворот Густав Сирлин.
– Полдня, – ответил я. – Я жду полдня.
– На кой? – возмутился чернокнижник, который слишком давно покинул Святые Земли и уже подзабыл некоторые заведенные у нас порядки.
Пускаться в долгие объяснения я не стал и лишь коротко бросил:
– Увидишь. – Потом я внимательно оглядел окруженное высоким каменным забором строение через дорогу и указал Густаву на боковую калитку: – По моей команде пусть выбьют дверь. Только надо все сделать быстро, чтобы не опомнились.
– Справятся, – пообещал Густав. – Но почему не прямо сейчас, чего ты ждешь?
– Сказал же – полдня.
Я перешел через дорогу и спрятался от палящих лучей зависшего в зените солнца в тени ограды пакгауза, арендованного Клаасом для похитителей.
По всему выходило, что склад этот давно заброшен, только необитаемым он не был совершенно точно. Оттуда тянуло Скверной. Едва-едва, но понимающий человек никогда не спутает эдакую могильную стылость с идущей от кирпичной кладки прохладой.
Внутри было полным-полно бесноватых.
А значит, и Берта с Леопольдом тоже здесь…
Не без труда подавив невольную дрожь, я зажмурился и усилием воли выдернул из глубин души беса, заточенного там последним. Нечистый этот к товарищам по несчастью еще толком не прикипел, да и частью меня сделаться не успел, поэтому совладать с ним оказалось относительно легко.
Но именно что относительно. Уж поверьте, приятного мало, когда внутри тебя движется колючий стальной шар, с мясом и кровью вырывает воспоминания, дробит кости и рвет своей нереальной тяжестью жилы.
Упершись лбом в кирпичную кладку, я тихонько замычал, но продолжил давить порождение Пустоты, пока сама суть его не сконцентрировалась в моей правой кисти. Вслед за нечистым протянулись жгуты Скверны, они дрожали и резали сотнями призрачных струн.
Смахнув с лица выступившую в уголке глаза капельку крови, я стиснул онемевшие пальцы в кулак и усиливал, и усиливал хватку, сдавливая холодную скользкую гадину. Было больно и мерзко, но мне нужен был козырь. Если угодно – бес в рукаве.
Да! Именно так! Бес в рукаве, мать его!
Один раз Марк Бонифаций Тарнье застал меня врасплох; второй раз подставляться я не собирался. У меня был план.
Однажды в Леме брат-экзекутор своей молитвой едва не вышиб из меня дух, и тогда я, словно гарпун, швырнул в него беса, а когда порождение Пустоты угодило в цель, обратным рывком выдрал его вместе с душой монаха. Сработало с экзекутором, сработает и с экзорцистом.
Только бы дождаться полудня…
Понемногу онемение распространилось с кончиков пальцев на всю кисть, но тут по улице прокатился отголосок колокольного звона, и дрогнувший в кулаке нечистый враз перестал сопротивляться.
Раз!
Я дал отмашку, и рабы Густава беспорядочной толпой рванули через дорогу.
Два!
Первый язычник скинул с плеча увесистую кувалду и со всего маху шибанул ею по ржавому замку калитки. Та с жутким грохотом распахнулась, и под третий удар отбивавшего полдень колокола я ворвался во двор склада. В тени пакгауза замер бесноватый, но он даже дернуться не успел: колокольный звон сбил с толку порождение Бездны, и то на какое-то время просто выпало из окружающей действительности.
Я в один миг оказался рядом и хлопнул его по лбу:
– Изыди!
Урод с зашитыми глазами и ртом рухнул навзничь, шибанулся спиной о верхнюю ступеньку крыльца и скатился на землю. Готов.
Четыре!
Я перескочил через безжизненное тело, толчком распахнул незапертую дверь и очутился в темном коридоре. Пятый удар колокола проник сюда через узенькие окошки под потолком лишь приглушенным отголоском, и потому прятавшиеся внутри от палящих лучей солнца бесноватые среагировали на мое появление без промедлений и заминок.
Они споро перегородили проход – шесть! – и всем скопом кинулись в атаку, но я вскинул левую руку и толкнулся им навстречу собственной скверной. Обычный человек не почувствовал бы ровным счетом ничего, а одержимых разметало в разные стороны, и они сломанными куклами распластались на грязном полу.
Семь!
На ходу разминая онемевшие пальцы, я побежал по коридору и сразу уткнулся в тупик с уходящей на второй этаж лестницей.
Туда? Туда!
Восемь!
Между этажами на меня накинулся очередной слепец; я легко увернулся и спихнул его прямиком к бежавшим следом пахартцам. Тяжелые тесаки с чавканьем врубились в живую плоть, и сразу легкой дрожью в затылке отозвался девятый удар.
Я взлетел по лестнице и с разбегу толкнулся в дверь. Толкнулся – и отлетел обратно.
Заперто!
Звякнули десятым ударом пыльные оконца лестничной клетки; я подался назад для нового рывка, но тут подоспел раб с кувалдой. Он двумя мощными ударами выломал запиравший дверь изнутри засов и отступил вбок, освобождая проход.
Одиннадцать!
Я заскочил в комнату и, хоть с начала штурма не прошло и минуты, Марка Бонифация Тарнье врасплох не застал.
– Какая неожиданная встреча! – рассмеялся тот, кочергой вороша в открытой печурке бумажный пепел.
– Сволочь! – выругался я и под гул двенадцатого удара швырнул в экзорциста своего беса.
Полыхнуло так, что на миг ослепило глаза!
Туманной тенью мелькнувший через комнату нечистый вспыхнул нестерпимым сиянием и в мгновение ока сгорел без следа, а жгут Скверны впустую рассыпался искрами призрачного огня.
– Чтоб тебя разорвало! – невольно вырвалось у меня.
– А чего ты ждал? – недобро усмехнулся в ответ Марк. – Я экзорцист, не забыл?
Отвечать ему я не стал. Выхватил нож, отшвырнул в сторону перегородивший дорогу стол и бросился на экзорциста, но меня тотчас пронзила столь лютая боль, что от падения удалось удержаться, лишь опершись на спинку случайно подвернувшегося под руку стула.
– Слабак! – презрительно рассмеялся Марк и отвлекся на ворвавшихся в комнату рабов.
Один небрежный жест – и переполнявшую тех колдовскую пыль просто вышибло наружу!
На миг зависнув в воздухе, она с тихим шорохом ссыпалась на пол и потекла было прочь, но сразу зашипела и подернулась запекшейся коркой.
– Экая мерзость! – покачал головой экзорцист.
Я попытался выпрямиться, но внутренности стянуло огненным узлом, и не удалось ни толком вздохнуть, ни распрямиться.
– Не понимаешь, что происходит? – с улыбкой поинтересовался Марк, приблизился и участливо заглянул в глаза. – Все дело в тебе, Себастьян. Ты сделал свою душу пристанищем Скверны, разве так можно? – произнес он и вдруг резким ударом в челюсть сбил меня с ног. – Ты жалок, Себастьян! Жалок и омерзителен!
С этим было не поспорить. Вообще сложно спорить, когда не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, из глотки вырывается лишь непонятный сип, а в грудину словно раскаленную кочергу забили.
Но не в грудь и не в кочергу. Марк запустил свою волю прямиком в мою душу, и теперь там разгоралось пламя, в котором вместе с плененными бесами сгорали воспоминания, помыслы и устремления. И это было больно.
Это было просто бесовски больно!
– Ты как язва, как гниль! Ты разрушаешь и разлагаешь все вокруг одним своим присутствием! – продолжал распаляться Марк, понемногу усиливая давление своей воли. – Никому, абсолютно никому из твоих подручных и в голову не пришло сохранить верность подобному чудовищу! Они предавали тебя с радостью! Как и ты когда-то предал нас!
Я уперся локтями в шершавые доски пола, напрягся до помутнения в голове и, хоть боль усилилась многократно – будто сунутую в душу раскаленную кочергу проворачивать начали! – сумел приподняться и кончиками пальцев дотянулся до рукояти ножа.
Зря.
Жесткий пинок опрокинул навзничь, и вконец взбесившийся экзорцист принялся обхаживать мои ребра тяжеленными ботинками.
– Ты все портишь! Ты всегда все портишь! – как умалишенный орал он. – Спрашивал об Осквернителе? Так это ты! Ты сам осквернитель! Все это из-за тебя! Из-за тебя, понял?!
Пытаясь хоть как-то укрыться от беспорядочных ударов, я спрятал голову под стул, но Марк немедленно отшвырнул его в сторону, опустился на одно колено и, ухватив меня за шею, выкрикнул прямо в лицо:
– Держись ты подальше от Берты, ничего бы этого не было! Это ты во всем виноват, выродок! Ну зачем ты к ней лез?!
Он врезал мне кулаком, выпрямился – и горевший в душе огонь взвился до небес. Отчаянно вопившие до того бесы враз смолкли, и воля экзорциста стала перемалывать их и сжигать дотла. Их, а заодно и меня.
И тогда во всем мире осталась одна лишь боль.
Когда с глаз спала кровавая пелена, я далеко не сразу осознал, что лежу на спине и бездумно смотрю в потолок. Потом понял, что не умер, и немало этому обстоятельству удивился.
Разгадка себя долго ждать не заставила.
– Не хотел прерывать вашу беседу, – раздался от двери спокойный голос, – но так уж вышло, что у меня имеется к вам один безотлагательный вопрос…
– Убирайся! – рявкнул в ответ Марк Бонифаций Тарнье.
– Не вариант, – не повышая голоса, произнес Густав Сирлин и шагнул через порог. – Где моя дочь, экзорцист? Скажи, и мне не придется живьем сдирать с тебя шкуру.
– Серьезно?
Воздух в комнате вдруг налился серебристым свечением, оно закружилось и потекло на Густава, но тот усилием воли погасил его и в свою очередь отправил в противника сгусток беспросветной Тьмы.
Марк только рассмеялся.
– Серьезно? – вновь спросил он, легко остановив противоестественную черноту. – Вот так, да?
Густав усилил нажим, Марк ловко скакнул в сторону, и стена за его спиной взорвалась мелкими щепками и деревянной трухой. Комнату заволокла пыль; экзорцист резким взмахом руки кинул что-то в чернокнижника и рванулся ко мне, но, прежде чем успел добить, вдребезги разлетелось окошко под потолком, и в перекрестье рамы задрожала стрела.
– Будь ты проклят! – выругался тогда Марк, отгородился от чернокнижника перевернутым столом и бросился к дальней двери.
Собирая в единый комок трепетавшие вокруг обрывки Тьмы, Сирлин помчался следом, а я обессиленно развалился на спине и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь хоть немного прийти в себя. Воля экзорциста отпустила, призрачное пламя перестало терзать душу, но на смену яростным приступам жгучей боли пришло оцепенение, наподобие навеянного опиумом забытья.
Встать и пойти? Страшно!
Страшно, что не смогу подняться на ноги. Страшно, что вновь всколыхнется боль. Страшно, что вернется Марк. Просто страшно.
Страшно?! И что, это повод валяться полутрупом и покорно ждать своей участи?
Страх не должен связывать по рукам и ногам. Страх должен придавать сил.
Страшно? Так убирайся отсюда, пока еще есть такая возможность!
Шевелись!
Я оскалился и заставил себя подняться на четвереньки, после ухватился за перевернутый стол, оперся на него и кое-как выпрямился.
Да! Вот так!
– Хреново выглядишь, – заявил переступивший через порог Эдвард Рох.
– Ты промахнулся! – укорил я его. – Ты, мать твою, промахнулся!
– Отнюдь, – возразил лучник. – Не было никакой возможности попасть в цель через стекло. Этим выстрелом я расчистил себе обзор, а…
– Ври больше, – оборвал я оправдания и поднял выроненный нож.
– Идем! – Эдвард обхватил меня и вывел на лестницу, но ребра тотчас пронзила острая боль, дыхание перехватило, пошла кругом голова.
– Осторожней! – потребовал я, ощупал бока и глубоко вдохнул, наполняя легкие воздухом. Как ни удивительно – получилось.
– Быстрее! – поторопил меня Рох и вновь потянул за собой. – Густав упустил твоего парня, надо уносить ноги!
– А Луиза и остальные?
– Не было никого.
– Бесов праздник! – Я отбросил руку лучника, зажмурился и потянулся к заточенным в душе нечистым. Пламенная вера экзорциста ослабила их, но полностью уничтожить не успела. И это играло мне на руку.
– Да идем же! – забеспокоился Эдвард. – Надо убираться отсюда!
Я открыл глаза, и лучник испуганно попятился.
– Свят! Свят! Свят! – забормотал он.
Несколько раз моргнув, я избавился от неприятной рези в глазах и уже совершенно спокойно спустился на первый этаж. Боль отступила, выкачанные из нечистых остатки Скверны заморозили ушибы и ссадины, и все же пальцы так и не обрели былой чувствительности, ноги толком не гнулись, и приходилось контролировать каждый вздох. А забудусь – задохнусь.
Мы вышли на улицу, там я помассировал лицо и вновь повернулся к Эдварду:
– Теперь как?
Он вгляделся в мои глаза и с облегчением выдохнул:
– Порядок! – Но предупредил: – Ты поосторожней, а то так и до костра недалеко.
– Костер ближе, чем ты думаешь, – невесело усмехнулся я, глядя на охвативший запястье браслет, угольную поверхность которого пятнали лишь редкие проблески серебра.
Еще самую малость потемнеет – и отец Вильям сделает все, дабы исполнить свое обещание и отправить меня в монастырь. За ним не заржавеет.
И это пугало. Действительно пугало, пугало куда сильнее, нежели риск подняться на эшафот. Смерти не избежать никому, но вот лишиться собственной души – это по-настоящему жутко. Мне ведь не тесная келья грозит, мной настоящие мастера своего дела займутся.
– Себастьян! – обернулся Эдвард, забираясь в подъехавшую к нам карету. – Ты идешь?
– Иду.
Я влез следом и обессиленно развалился напротив растрепанного и запыленного Густава. Ни слова ему не говоря, достал из ящичка бутылку полынной настойки, выдернул пробку и, запрокинув голову, приложился к горлышку.
В несколько длинных глотков влил в себя едва ли не половину бутыля, а потом внутри взметнулось жгучее пламя, меня скрутило, легкие начал рвать злой кашель, и непонятное оцепенение сгинуло без следа. Теперь я вновь в полной мере ощущал свое тело, каждый бесов ушиб, каждую клятую ссадину. Но крепкий алкоголь уже ударил в голову, там мягко зашумело, и неприятности последних дней понемногу поблекли, разочарование сменилось глухим раздражением, страх – желанием отомстить.
И отомщу – да. Знаю как…
– Дай сюда! – Густав забрал бутылку и хлебнул полынной настойки. Скривился, передал выпивку лучнику и стиснул кулаки столь яростно, что хрустнули костяшки пальцев. – Я эту тварь… – прохрипел он. – Я эту сволочь…
– Знаю, знаю, – Эдвард пить не стал и вернул бутылку мне, – на куски голыми руками порвешь.
– Нет, – вдруг опроверг это предположение чернокнижник. – Нет, друг мой, я к этому выродку даже близко не подойду. Видел, что он с моими рабами сделал? Не хочу разделить их участь, знаете ли…
– А как же дочь? – удивился Рох.
Густав Сирлин хмуро глянул на него и язвительно поинтересовался:
– С каких это пор полководец идет впереди войска?
Я смочил полынной настойкой чистую тряпицу и осторожно протер ссадину на скуле.
– Карл Вадер где? – спросил, тихонько зашипев от боли.
– Остался присмотреть за складом.
– Хоть обыскали склад-то?
– А сам как думаешь? Обыскали, конечно, – хмыкнул Эдвард Рох. – Нашли каморку, где держали одного или двух человек, но пустую.
– Бесы! – охнул я и уставился на Сирлина: – Как ты мог упустить экзорциста?
Густав только плечами пожал.
– Этот твой экзорцист – полный псих, – заявил он. – Истово верит в Изначальный Свет и отлично управляется с Тьмой. Даже не спрашивай, как это может сочетаться в одном человеке.
– Осквернитель? – пошутил я.
– В нем самом нет ни Света, ни Тьмы, – возразил Сирлин. – Он обычный человек. Только больной на всю голову.
– Раздвоение личности?
– Не знаю, Себастьян, даже не знаю. На меня он произвел впечатление необычайно цельной натуры.
– Честно говоря, на меня тоже, – вздохнул я, осторожно ощупал отбитые ребра и усмехнулся: – Сделал он тебя?
– Если солдат проигрывает схватку – это конец; если полководец проигрывает сражение – война на этом не кончается.
– Да хватит уже, а? Что там у вас стряслось?
– Я не стал его преследовать, – просто сказал Густав, – а он не стал пытаться меня добить.
Тут карета остановилась, я распахнул дверцу и выбрался к сидевшему на каменной скамье Хмурому. Головорез с аппетитом лакомился завернутым в тонкую лепешку ломтем копченого мяса и казался полностью поглощенным этой немудреной трапезой.
Я осторожно опустился рядом с подручным и спросил:
– Ну как?
– Обошли лекарей, все будто воды в рот набрали, – сообщил Хмурый. – Молчат как рыбы.
Сравнение это вызвало у меня вполне понятное беспокойство.
– Как рыбы? Надеюсь, ты их не…
– Не пришлось, – усмехнулся головорез. – Принявшие истинную веру пахартцы не очень-то любят своих упорствующих в язычестве собратьев, и упоминание о посвященной Ашну Черному сразу развязало им языки.
– И?
– Поговаривают, один из местных хирургов некоторое время назад зачастил в «Золотой лотос».
– Но это как раз вполне объяснимо, разве нет?
– Он зачастил туда задолго до того, как мы отрубили руку владельцу заведения. Точно никто не помнит, но речь идет о конце зимы или начале весны.
– Тогда все сходится, – усмехнулся я и спросил: – Есть рядом с «Золотым лотосом» какой-нибудь наш притон?
– Через две улицы опиумная курильня, – припомнил Хмурый, – а что?
– Обнесите ее. Потом начинайте розыски грабителей и прошерстите округу, а через полчаса мы подъедем в «Золотой лотос».
– Хорошо, – кивнул головорез и с непонятной интонацией произнес: – Ловкач рассказал о Клаасе…
– Этот сукин сын нас продал!
– Мне он никогда не нравился, – пожал плечами головорез, поднялся со скамейки и зашагал через сквер. Несколько неприметных парней двинулись следом.
Я вернулся к карете и предложил:
– Перекусим?
– Не смешно, – скривился Густав Сирлин и вновь хлебнул полынной настойки. – Что нового?
– Удалось взять след ведьмы, – сообщил я, – но поверь, к твоей дочери нас это не приблизит. Не для этого Луизу похищали, совсем не для этого.
– Чушь! – сказал Густав как отрезал. – Мне лучше знать!
– Ну-ну, – пожал я плечами и скомандовал кучеру: – Езжай, покрутись по кварталу!
Карета тронулась с места, я развалился на сиденье и спросил:
– Насколько опасна ведьма?
– Слышал о кобрах?
Я вопросительно взглянул на Эдварда Роха, тот пояснил:
– Ядовитая змея.
– Чрезвычайно ядовитая змея, – поправил его чернокнижник. – А в той твари яда на сотню кобр хватит. Даже не пытайся захватить ее живой. Увидишь – убей.
– Твоя пыль нам не поможет?
Густав хмуро посмотрел на меня, потом вытянул руку, и стало видно, как мелко-мелко подрагивают его пальцы.
– Выдохся, – сообщил Сирлин.
– Тогда едем за Карлом, кроме него, твою дочь никто в глаза не видел, – решил я и попросил Эдварда: – Покараулишь там тогда? Вдруг вернется кто…
– Покараулю, – не стал отказываться лучник.
И я со спокойным сердцем велел кучеру ехать на склад.
3
Когда вернулись в пахартский квартал, на город уже понемногу накатывали вечерние сумерки. Перед питейными заведениями прямо на тротуары выставляли столы и стулья, жарилось на открытых мангалах мясо, зажигались фонари в окнах игорных домов и борделей, выползали из своих нор зазывалы и попрошайки, густо пахло выпечкой и экзотическими специями.
И кругом – люди, люди, люди.
Люди и голоса.
Смуглые еретики с браслетами из начищенных до блеска меди и серебра, заглянувшие на огонек добропорядочные горожане, прожженные жулики, подвыпившие гуляки, приезжие провинциалы и сошедшие с кораблей морячки. Все они толкались, кричали и ругались, и при этом не обращали никакого внимания на медленно катившую по дороге карету. Кучеру даже пришлось пару раз приложить замешкавшихся зевак плетью, и уверен, – не стой на запятках дюжие парни, с рук бы ему это не сошло.
У «Золотого лотоса» порядку прибавилось; в этом районе селились наиболее зажиточные и респектабельные пахартцы, чьи предки перебрались в Стильг уже несколько поколений назад, поэтому никаких борделей и притонов там не было и в помине. Первые этажи домов занимали не игорные заведения и кабаки, а обычные магазины и лавки, которые к этому времени уже начинали закрываться.
Смуглые работники укрывали витрины деревянными ставнями, а скучавшие на тротуарах приказчики и охранники оборачивались и провожали карету пристальными взглядами. Пристальными – и не особо дружелюбными.
А как иначе? Пусть я и старался вести дела, особо местных не притесняя, но обыватели почему-то всерьез полагают, будто не нуждаются ни в чьем покровительстве вовсе.
Странное и донельзя наивное заблуждение.
А уж когда за спокойную жизнь приходится платить инородцу, ненавидеть его – святая обязанность каждого переселенца. Такое с молоком матери впитывается.
– Аккуратней тут, – предупредил я Густава, выбираясь из кареты. После позвал Вадера: – Карл, ты со мной.
Поднялся на крыльцо «Золотого лотоса», охранники поспешили следом, да еще невесть откуда вынырнул Хмурый. Он распахнул передо мной дверь и шепнул:
– Можем начать в любой момент.
– Идем!
Я провел ладонью по лицу, заставляя растянуться в презрительной ухмылке губы, и уверенно шагнул через порог в расцвеченный красными, зелеными и синими фонариками полумрак.
Внутри остро пахло благовониями и приправами, тихонько тренькал какой-то экзотический музыкальный инструмент, позвякивали бубенцы. Публика – сплошь пахартцы средних лет, многие с замысловатыми татуировками, намеренно выставленными напоказ. Не бандиты, но серьезные люди, считающие зазорным скрывать приверженность традициям далекой родины.
И без того тихие разговоры при нашем появлении моментально стихли, я прошел по проходу между низенькими столиками во второй зал, и уже там вдруг понял, что нисколько не верю в успех мероприятия.
Более того – внутри угнездилась гаденькая мыслишка, будто впустую теряю здесь время. А ведь оно и без того утекает сквозь пальцы, и с каждым вздохом, с каждым ударом сердца его остается все меньше и меньше!
Я глянул на почерневший браслет и тяжело вздохнул.
Все меньше и меньше, да.
Луизы здесь нет и никогда не было. Выкрали ее вовсе не из-за выкупа; похитителей интересовала лишь доставшаяся ей от папочки Тьма. И даже не сама эта неосязаемая и незримая материя, а возможность передать ее по наследству. Шанс соединить в одном ребенке Тьму и Скверну.
Те, кто алчет силы Осквернителя, никогда не променяют власть на золото, ибо вещи эти несоразмерные изначально.
Захотелось плюнуть на все, развернуться и заявить Густаву, что мы вытянули пустышку, но я сдержался. Не из-за нужды в услугах новоявленного князька и даже не из-за присутствия Карла Вадера, а просто, просто…
Я выкинул из головы пафосное «так нельзя!» и остановился перед загородившим проход во внутренние помещения коротышкой, загорелым до черноты, худым и жилистым.
– Лучше отойди, – тихонько посоветовал ему.
Охранник тоскливо глянул на громил у меня за спиной и послушно отступил в сторону. Послышался шорох, будто все присутствующие разом повернулись посмотреть в нашу сторону, но проверять, так ли это на самом деле, я не стал и прошел на кухню к раздававшему указания поварам и прислуге хозяину.
Высокий, удивительно плечистый для пахартца мужчина средних лет был одет в традиционную накидку, правая рука терялась в просторном рукаве.
Терялась в рукаве? Да нет, потерялась она несколько раньше, и вовсе не в рукаве.
Я оглядел задымленное помещение, где шипели и шкворчали сковороды, булькали котлы, постукивали о разделочные доски ножи, шлепали по сырому мясу деревянные колотушки. Никто из персонала при нашем появлении ни на миг не оторвался от готовки, только владелец «Золотого лотоса» развернулся ко мне и спросил:
– Могу узнать, что привело вас сюда, – и уже после едва заметной паузы, – мастер Шило?
– День не задался.
Пахартец ничем не выдал своего удивления, лишь слегка склонил голову набок в ожидании объяснений. Но я продолжать не торопиться.
Что-то здесь было не так, что-то было неправильно.
Обожженную силой Марка душу до сих пор саднило, и редкие крупицы разлитой в воздухе Скверны смягчить выматывающую боль до этого момента не могли. А вот на кухне «Золотого лотоса» потустороннее сгустилось, словно предрассветный туман, окутало меня своей нереальностью как целительным бальзамом, помогло открыться второму дыханию.
И вместе с тем окончательно сбило с толку. Голова закружилась, стены то удалялись, то приближались, и невольно начало казаться, будто комната на самом деле чуть больше, нежели видится невооруженным глазом.
Я покрутил головой, размял шею и только тогда прервал свое затянувшееся молчание:
– Не так давно ты доставил мне много хлопот, но я подарил тебе второй шанс. Мог этого не делать, и никто бы меня не осудил, но подарил. Так?
Пахартец медленно кивнул.
– Я был уверен, – продолжил я, – что ты возьмешься за ум и станешь держаться подальше от неприятностей. И представь, каково было мое удивление, когда мне сообщили, что ты опять взялся за старое!
– Боюсь, не понимаю вас, мастер Шило, – ответил владелец «Золотого Лотоса», опуская взгляд.
– Ограбление, – подсказал я, пытаясь определить источник растекавшейся по кухне Скверны.
Однорукий пахартец встрепенулся и с нескрываемым облегчением уверил меня:
– Я не имею к этому никакого отношения! Никто из моих людей не причастен к налету на курильню! Можете не сомневаться, мастер Шило…
Обычно облыжно обвиненный человек испытывает возмущение и раздражение. Но если тяжким грузом давит иная тайна, тогда в первую очередь накатывает облегчение. Так уж устроены люди, и не важно, истинной они веры или язычники.
Услышав обвинение в грабеже, владелец «Золотого лотоса» испытал облегчение. И так уж случилось – испытал облегчение не только он.
Сильные эмоции – враг концентрации; воздух в кухоньке на миг подернулся рябью, и в тот же миг я крутнулся на месте и ударил за спину выдернутым из чехла на поясе ножом.
Ударил в пустоту, а изогнутое лезвие угодило во что-то мягкое, скрежетнуло о кость и глубоко засело в теле скрытого мороком человека.
Тотчас Хмурый пронзительно свистнул в боцманскую дудку, подавая сигнал подельникам, а Карл Вадер ткнул кулаком в живот повара с разделочным ножом, ухватил его за шею и со всей силы приложил лбом о раскаленную плиту. Владелец заведения рванул было ко мне, но ошарашенно замер на месте, когда я резким движением высвободил клинок.
Брызнула кровь, возникшая из ниоткуда черноволосая ведьма зажала рану под левой грудью, широко распахнула в немом изумлении глаза и замертво рухнула на пол.
Опустившись на одно колено, я провел над ней левой ладонью, почти сразу почувствовал непонятное сопротивление и резким рывком выдернул бурлившую внутри язычницы скверну.
Ах! Будто после раскаленной пустыни к ледяному роднику приник!
Волна свежести пробежала от макушки до пяток, усталость схлынула без следа, а боль утихла, более того – ватной периной навалилось умиротворение.
– А ведь тебе давали шанс, – произнес я, стряхивая кровь с изогнутого клинка.
Владелец «Золотого лотоса» попятился, бросивший работу персонал сгрудился у него за спиной. В обеденном зале послышался непонятный шум, Хмурый выглянул туда, сразу вернулся и заявил:
– Порядок. Девчонка у нас.
– Что?! – не поверил я собственным ушам и попросил Вадера: – Проверь.
– В карете, – подсказал головорез.
Карл убежал, а я ткнул ножом в сторону хозяина заведения, но так ничего и не сказал, собираясь с мыслями.
Нашли дочь Густава Сирлина? Здесь?
Но в этом нет никакого смысла!
Никакого, мать его, смысла!
– Приберись здесь, – приказал я однорукому какое-то время спустя, опустил руку с ножом и добавил: – А когда приберешься, подумай о достойной компенсации моего беспокойства. – Вышел из кухни и предупредил Хмурого: – Избавьтесь от него, только без шума.
– Сделаем, – кивнул головорез.
– Но не сегодня. На днях.
– Хорошо.
Сбежав с крыльца, я подскочил к карете и спросил Карла Вадера:
– Ну?
Тот тяжело оперся на трость и подтвердил:
– Это Луиза.
«Проклятье!» – мысленно выругался я.
Что происходит?! К чему были все эти сложности, если девчонку банально продали пахартцам?
Зачем тогда похищать Леопольда? И…
…и тут меня словно киянкой в темечко тюкнули.
Берта! Тьма коснулась Берты, когда спятивший чернокнижник пытался снять с нее лицо, и вытравить проклятие до конца не удалось ни святым отцам, ни нанятой мной ведьме.
Неужели кто-то сообщил об этом Марку, раз он избавился от дочери Густава, продав ее пахартцам?
Больной на всю свою несчастную голову ублюдок!
– Себастьян! – осторожно тронул меня за плечо Карл Вадер. – С тобой все в порядке?
Я поднял глаза к небу, усилием воли закрутил переполнявшую душу скверну в ледяной клубок и только тогда односложно выдавил:
– Нет!
– По тебе и видно.
– Отстань! – Оттолкнув Карла, я забрался в карету и оценивающе глянул на вызволенную из плена девчонку.
Та, высокая и слегка нескладная, с черными волосами и столь же темными, как у отца, глазами, сидела и пристально смотрела на Густава Сирлина. Ни сломленной, ни даже особо напуганной она не казалась. И только когда к нам присоединился Карл Вадер, ее бесстрастное лицо немного оживилось.
– Дядя Карл, так это и есть тот самый Темный сотник? – указала она на Густава. – Он мой отец?
– Да, – подтвердил Карл и обеспокоенно спросил: – С тобой точно все в порядке?
– Кормили отвратительно.
– Вопрос не об этом.
– Переживу, – отрезала девчонка и вновь замкнулась в себе.
Я велел кучеру ехать в порт, прикрыл дверцу и очень мягко произнес:
– Луиза, мне очень важно знать, с тобой еще кого-нибудь держали?
Девчонка сначала глянула на Вадера, потом мотнула головой:
– Нет, никого.
– Ты уверена?
– Не дави на нее, – попросил Густав.
– И в мыслях не было, – ответил я и едва не свалился с лавки, когда карета неожиданно резко замедлила ход.
С улицы донесся разговор на повышенных тонах, дверца слегка приоткрылась, и к нам заглянул Хмурый.
– Облава. Готовьтесь уходить дворами, – тихонько произнес он. – На счет три…
– Обожди, – попросил я и осторожно выглянул на улицу.
Дорогу перегородили несколько верховых стражников, от соседнего перекрестка, отрезая путь отступления, спешили полдюжины вооруженных алебардами бойцов.
– Всем выйти! – рявкнул командир конного патруля.
– Вы не имеете права! – угрюмо пробурчал кучер. – Я везу пахартского вельможу, будет большой скандал!
– Не важно!
– Вы пожалеете, – продолжил настаивать на своем подручный Хмурого. Он понизил голос и с явственной угрозой добавил: – Точно пожалеете…
Командир патруля подался вперед и столь же тихо ответил:
– От меня ничего не зависит. – После выпрямился и вновь рявкнул: – Выходите!
Хмурый беззвучно выругался и потянул меня наружу.
– Пошли! – прошипел он. – Парни прикроют…
– Успокойся! – попросил я и достал пропуск, полученный от болезного господина. – Пусть покажет.
Головорез нахмурился и передал прямоугольник плотной бумаги кучеру.
– Наш гость обладает неприкосновенностью и не обязан выполнять ваши распоряжения! – немедленно воспрянул тот духом.
Густав Сирлин тихонько спросил:
– Это сработает?
– Должно, – ответил я, напряженно прислушиваясь к разговору.
И точно – обошлось. Командир патруля вернул бумажку и начал разворачивать коня.
– Пропустить! – распорядился он.
– Но это карета Себастьяна Шило! – запротестовал какой-то тип в цивильном платье. – У вас приказ!
– А еще у меня выданный канцелярией его величества пропуск! – отрезал стражник, с радостью хватаясь за формальный повод выйти из патовой ситуации. – Пропустить!
Хмурый заскочил на запятки, кучер взмахнул вожжами, и мы беспрепятственно покатили дальше.
Я вытер с лица холодный пот и с облегчением откинулся на спинку сиденья.
– Становится жарковато? – усмехнулся Густав Сирлин.
– Не без этого.
– Останешься на корабле?
– Нет, – отказался я. – Дел по горло.
– Понадобится мое содействие? – уточнил чернокнижник.
– Позже, – не стал отказываться я от помощи и вновь попытался разговорить Луизу, но та ничего полезного сообщить так и не смогла.
Досадно.
Досадно, но несмертельно. Пусть Марк и полагает себя гением, да только зацепок он оставил предостаточно. Найду.
Найду и удавлю.
Я глянул на полностью почерневший браслет и мысленно поправился: «Если успею».
4
В порту надолго задерживаться не стали. Только высадили Карла, Густава и Луизу и покатили обратно в город. Хмурый прямо на ходу перебрался с запяток в карету и предупредил:
– В ресторацию ехать нельзя, была облава, там все вверх дном перевернули. Наших по всему городу шерстят. Пока никого не накрыли, но надо бы на дно залечь от греха подальше.
– Едем к тебе?
– Идеальный вариант, – кивнул головорез. – Хоть и болтают, будто город к юбилею его величества чистят, да только брехня это. Стражники у непонятных шпиков на побегушках, заранее об облавах их в известность не ставят. Так дела не делаются, Себастьян, тебе ли не знать?
– Не делаются, – подтвердил я. – Ты прав, это по мою душу.
Возросшая активность Стражи – без всякого сомнения, ответ на недавний штурм склада. Но что за непонятные шпики? От какого они ведомства?
Я повторил этот вопрос вслух, но Хмурый ничего полезного сообщить не смог.
– Пусть твои парни разузнают, – потребовал я, достал бутылку с полынной настойкой, с сомнением взболтал ее содержимое и убрал обратно. – А пока, ты прав, надо залечь на дно.
«Дном» стало обиталище Хмурого со товарищи – заброшенный доходный дом в самом центре Акульей пасти. Благоразумные люди обходили этот район десятой дорогой, да и стражники в трущобах были гостями нечастыми. Даже реши они устроить полноценную облаву, местное жулье предупредит Хмурого задолго до того, как штурмовые отряды доберутся до его норы.
А раствориться на узеньких улочках или уйти в катакомбы – минутное дело.
Не достанут.
Не достанут – да, но и безвылазно сидеть в этой дыре не выход. Слишком ставки высоки.
– Отправляйся во дворец, – попросил я Хмурого, когда выбрался из кареты во дворе доходного дома, – найди рыжего и скажи, что мне нужно ухо.
– Ухо? – с недоумением переспросил головорез.
– Левое ухо, – подтвердил я. – Ты скажи, он поймет.
Хмурый озадаченно кивнул и велел кучеру гнать во дворец. Они уже выехали на улицу, когда я вспомнил об убранном под сиденье сундуке, но только махнул рукой.
Ничего с ним не будет, в самом-то деле.
– Пойдемте, мастер, – позвал меня один из жуликов. – Я вас провожу.
– Пойдем.
И вслед за парнем я вошел в настоящий лабиринт темных коридоров, проходных комнат, крутых лесенок и непонятных закутков.
Заполучив в свое распоряжение доходный дом, Хмурый первым делом позаботился о том, чтобы вломившимся с улицы чужакам пришлось изрядно поплутать внутри, и в своем стремлении более чем преуспел.
Этот дом теперь полную роту солдат сожрет и добавки потребует; штурмовать его – чистое самоубийство, и всем чинам городской стражи об этом прекрасно известно.
Не сунутся.
Вслед за жуликом поднявшись на верхний, третий этаж, я прошел в гостевую комнату, открыл буфет, зубами выдернул до середины засунутую в бутылку пробку; хлебнул прямо из горла.
Хлебнул, но не почувствовал ровным счетом никакого вкуса.
Тогда уселся на кровать, сделал еще один длинный глоток и отпустил провожатого.
– Свободен. – Но сразу окрикнул: – Нет, стой! Как только Хмурый вернется, пусть сразу зайдет, без промедления. Понял?
– Передам, мастер.
Парень ушел, а я завалился на спину и уставился в темный, покрытый трещинами потолок. Огонек свечи неровно трепетал, отблески и тени прыгали из стороны в сторону, и ровно так же скакали в моей голове мысли.
Все упиралось в хорошее отношение ко мне Джека. Если он заартачится, если не рискнет передать найденное в кабинете главы надзорной коллегии нетленное ухо, то придется ехать во дворец и разговаривать с ним самолично, придется убеждать и терять время.
А времени в запасе остается все меньше.
Оттянув рукав, я посмотрел на браслет, темную поверхность которого больше не пятнали никакие проблески чистого серебра, и тяжело вздохнул.
Допрыгался!
Но самоедством заниматься не стал, вместо этого подсунул под голову подушку, и глаза немедленно закрылись сами собой. Даже не заметил, как задремал.
Просыпался плохо. Нехорошо просыпался, долго и муторно.
Будто сквозь пуховую перину продирался, через толщу воды со дна выплывал и никак выплыть не мог.
И вроде шум слышал и даже осознавал, что должен проснуться, но вот не мог – и все тут. Словно в каменный мешок угодил, а через узенькое окошко только и получается, что на волю руку высунуть.
Кошмар. Всего лишь ночной кошмар.
Но когда я кое-как разлепил глаза и уселся на кровати, оказалось, что кошмар только начинается.
И это кошмар наяву.
– Мастер! – с криком ворвался в комнату проводивший меня сюда жулик. – Облава! Облава, мастер!
Я вскочил на ноги, ватное со сна тело повело в сторону, и, чтобы устоять на ногах, пришлось опереться о буфет.
– Быстрее! – потянул жулик меня на выход. – Они уже в доме!
– Как так?! – прохрипел я, выскакивая в коридор.
– Не знаю! – отозвался провожатый. – Это не городская стража! Надо уходить в катакомбы!
Мы подбежали к лестнице, но оттуда уже доносились лязг, крики и глухие удары, с которыми заточенное железо врубалось в столь податливую человеческую плоть.
Опоздали!
– Сюда! – позвал тогда парень и бросился в неприметный коридор.
Я рванул следом и прямо на ходу распутал жегший душу своим противоестественным холодом тугой клубок скверны. Темень заброшенного дома расцветили серые полутона, а потом как-то враз сгинули неуверенность и нервозность.
Скверна потекла по моим жилам и щедро наделила силой, сделала собранным, быстрым и резким.
Очень-очень резким и смертоносным.
А еще теперь я видел в темноте. Именно поэтому, подскочив ко второй лестнице, сразу рванул жулика в сторону. В следующий миг внизу раздался резкий щелчок, и в стену под самым потолком вонзился арбалетный болт.
– Назад! – Теперь уже я потянул парня за собой, заволок его в ближайшую дверь и ухватился за стандартный для меблировки доходных домов буфет, рассохшийся и кособокий. – Помогай!
Вдвоем нам удалось выдвинуть дубовое чудовище в коридор и спихнуть его по ступеням прямо навстречу взбегавшим на третий этаж бойцам. Раздался жуткий треск, буфет стремительно скатился по крутой лесенке, подпрыгнул, смяв кого-то, и перевернулся. Тяжеленная громадина придавила сразу несколько человек, послышались панические вопли, и я бросился вниз.
– За мной! – крикнул жулику, перемахнул через буфет и всем своим весом врезался в поднимавшегося на ноги штурмовика. Сбил, навалился сверху, придавил к доскам пола повязанное фиолетовым бантом предплечье и полоснул по запястью кривым пахартским ножом.
Взвыв от боли, служивый выпустил меч, и тотчас короткий тычок изогнутым клинком в горло отправил его в Бездну. Но только я оттолкнул бившееся в судорогах тело и бросился наутек, как рывок за ногу повалил обратно. Лишь слегка задетый буфетом боец выбрался из-под него и замахнулся пехотным тесаком, пришлось пинком по голени сбить его с ног. Пойманный на полушаге, он тяжело рухнул рядом; мы сцепились и, переваливаясь друг через друга, закатились в какую-то комнатушку с провалом в разобранном полу.
Я попытался ткнуть соперника ножом, стражник отвел удар в сторону, и костяшки шаркнули о стену, да так что рукоять вылетела из отбитых пальцев. Воодушевленный боец тут же ухватил меня за ворот и начал перекручивать плотную ткань, проводя удушающий прием, но я сразу вцепился в его левую пятерню обеими руками, рывком отодрал ее от себя и перевалился на бок. Заметил близкий отблеск металла, напрягся и придавил кисть служивого к полу.
Клац! Челюсти мощной крысоловки сомкнулись, громила вскрикнул и попытался высвободиться, а я лишь сильнее надавил на капкан. Стоило же хрустнуть перебитым косточкам, изловчился и столкнул противника в пролом.
Внизу влажно чавкнуло, и сразу смолк крик.
Смолк крик и стали слышны быстрые шаги!
Бесы, еще один!
Когда в комнату заскочил новый стражник, в лицо ему немедленно полетела крысоловка с обрубками пальцев. Пехотный тесак отбил ее в сторону, я же легко поднырнул под него и ткнул нерасторопного бугая ножом под мышку.
Ударил что надо, а клинок с лязгом отскочил от одетой под камзол кольчуги!
Штурмовик двинул меня локтем, вытолкнул в коридор и замахнулся, намереваясь пришпилить к стене, и пришпилил бы, не накинься на него сзади прорвавшийся вслед за мной жулик. Парень повис на служивом, сковывая движения, а после и вовсе засадил в грудину засапожный нож. И вновь бугая спасла кольчуга: клац! – и обломившийся клинок отлетел в сторону.
Боец через голову сдернул с себя ошарашенного мошенника и приложил его каблуком ботинка, потом замахнулся тесаком, но отвлекся зря – я в один миг оказался рядом, отвел его руку в сторону и резким движением вспорол шею.
Отшатнулся от ударившей в лицо струи крови, и в тот же миг раздался резкий щелчок. Промелькнувший перед носом болт угодил в моего провожатого; только поднявшийся с пола жулик всплеснул руками и завалился навзничь.
Я обернулся – а стрелок уже распрямлялся, с коротким хаканьем взводя струну легкого арбалета. Со всех ног бросился к нему, и все же арбалетчик успел наложить новый болт, прежде чем мой сапог угодил ему в живот и отбросил к стене. Проскакивая мимо, я наотмашь резанул его ножом и рванул за угол. А там – трое бойцов.
Крепкие парни в кольчугах и со щитами ринулись в атаку, я метнулся обратно, небрежным тычком добил отлипшего от стены арбалетчика и оказался лицом к лицу с парочкой выбравшихся из-под буфета стражников.
Влип?
На глаза попалась распахнутая дверь комнатушки с разобранным полом, я метнулся туда и заглянул в пролом. Внизу – насаженное на железные штыри тело.
Сгодится!
Свесившись, пару раз качнулся и разжал пальцы. Хлоп! Грузно приземлился на первом этаже, выпрямился и только тогда заметил выставленного в помещении караульного.
Стражник начал оборачиваться, я толчком в спину впечатал его лицом в дверной косяк и, памятуя о поддетых под камзол кольчугах, засадил изогнутый клинок в бедро. И сразу бросился наутек.
По счастью, первый этаж уже зачистили, и все служивые успели подняться наверх, поэтому никто не помешал мне пустыми коридорами домчаться до подвала с вожделенным спуском в катакомбы.
Там-то и вляпался.
Позабыв про осторожность, я с разбегу повернул за угол и едва не насадился на выставленный стражником меч. В самый последний миг завалился за спину, клинок промелькнул в опасной близости от лица, а меня по инерции протащило по полу, и сверху повалился сбитый с ног штурмовик.
Пехотный меч – оружие для свалки не самое подходящее, но, видно, служивый об этом никогда не слышал и ловко приложил меня рукоятью по голове. Из глаз брызнули искры, второй удар я принял на предплечье, выпростал из-под противника правую руку и ткнул ножом в выпуклый кадык. Штурмовик заперхал кровью, я столкнул его с себя и едва успел перекатиться вбок, когда ухвативший меч двумя руками напарник убитого резко опустил свое оружие вниз.
Спину обожгло огнем, но лезвие лишь рассекло кожу, и боль не помешала подцепить изогнутым клинком ногу супостата и рывком рассечь его икроножную мышцу. Боец рухнул на одно колено и попытался выдернуть из досок засевший в полу меч; я резанул его по пальцам, обратным движением полоснул по глазам и под истошные вопли подранка кубарем скатился в подвал.
Сплюнул заполнившую рот кровь, поднялся на ноги и уставился на бочку, которая скрывала за собой ход в катакомбы.
Бочка оказалась отодвинута, потайная дверь – нараспашку.
И сразу ясно стало, каким образом в дом проникли штурмовики.
Дега! Вот сучонок! Надо было его собственными кишками удавить!
Заставив себя позабыть про терзавшую тело боль, я сбежал в катакомбы и привалился к неровной стене на перекрестье двух ходов. Заметил отблески фонаря в одном из них и по колено в воде побрел в противоположном направлении.
Дотла выгоревшая за время схватки скверна обернулась усталостью, ноги и руки дрожали, в голове стоял звон. Но это нормально – когда тебя бьют по голове, такое в порядке вещей. Куда больше пугала неправильность ситуации сама по себе.
За последние годы я привык к определенному статусу, мне всегда было куда отступить, на кого положиться. А сейчас? Подручных вырезали, самого гонят, будто дикого зверя и всех перспектив – либо заживо сгнить в монастыре, либо сдохнуть на потеху толпе с петлей на шее.
Бесов праздник!
Я выругался, сообразил, что вслух разговариваю сам с собой, и замолчал. Уровень воды понемногу повышался и доходил теперь уже до середины бедра. В паре мест я проваливался по грудь, но продолжал брести, внимательно оглядывая стены в поисках знакомого прохода.
Канализация Акраи – это целый город: не зная ориентиров, по катакомбам можно бродить не один день, но зато и отыскать там человека под силу разве что армейской бригаде. Только вот скрываться внизу от преследования – последнее дело. Слишком сыро и холодно. Не отыщут, сам заживо сгниешь.
Некоторые и сгнивали. Заблудиться-то проще простого…
Но тут на глаза попалась сломанная решетка, и я с облегчением перевел дух. Начал подниматься по лестнице и быстро отступил к стене, заслышав чьи-то шаги. Пустое – вот уже мелькнул оранжевый отблеск, и, прежде чем удалось отыскать хоть какое-то укрытие, меня высветил яркий фонарь.
– Хмурый! – выдохнул я, разглядев поднявшего его над головой человека.
– Что случилось?! – охнул головорез.
– Надо убираться отсюда, – заковылял я к нему. – Нас накрыли. Идем!
– Но как?
– Зашли через катакомбы.
– Гадство! – выругался Хмурый и без неуместных сейчас расспросов поспешил вслед за мной.
Еще бы не поспешил! Пусть Акулья пасть тот еще гадюшник, но, если стражникам хватит ума блокировать ближайшие спуски в канализацию, наверх придется выбираться совсем уж окольными путями.
– Ты как здесь очутился? – обернулся я к головорезу.
– На пути из дворца местные перехватили, сказали, что дом обложили, – сообщил Хмурый. – Ждал-ждал вас на условном месте, не дождался и решил проверить.
– А местные не сказали, кто нас прижал? – спросил я тогда. – У штурмовиков какие-то банты фиолетовые на руках повязаны были. А кто такие – непонятно.
– Не фиолетовые, – поправил меня головорез, – пурпурные.
Пурпурные!
Щелк! И будто мозаика сложилась.
Драгарнские чернокнижники и Марк Бонифаций Тарнье, армейская разведка нашего закатного соседа и продажные стильгские вельможи, шпионаж и торговля дурманом с острова Дивный. А еще похищение проклятых клинков и таинственная ложа, в которую был вхож Карл Готье.
Рассыпанные фрагменты сложились воедино, и в голове всплыло имя герцога Арно, внучатого племянника его величества, бывшего предводителя канувшего в лету «Червонного клуба», создателя Пурпурной палаты.
Неужели именно герцог Арно заинтересован в появлении на свет Осквернителя? Но зачем ему это? Или его просто использует некий закулисный кукловод?
– Себастьян, стой! – придержал меня Хмурый, первым высунулся из лаза и огляделся. – Идем! – протянул он руку, помогая выбраться наружу.
Мы пересекли глухой замусоренный дворик, вышли в темный переулок, и головорез распахнул дверцу загнанной в подворотню кареты.
– Быстрее, Себастьян! – вновь поторопил головорез.
Я заскочил внутрь и с удивлением уставился на дожидавшегося там меня человека.
– Ты что здесь делаешь?!
– Фи, ну и воняет от тебя, рыжий, – скривился Джек Пратт и демонстративно зажал двумя пальчиками нос.
– Едем отсюда! – скомандовал Хмурый кучеру, и тут же меж домов прокатился короткий отзвук служебного свистка.
Головорез захлопнул дверцу и уселся рядом со мной; я стянул промокшие сапоги и принялся избавляться от грязной одежды.
– Что ты здесь делаешь? – вновь спросил у Джека и достал из дорожного ящика бутылку, на дне которой плескались остатки полынной настойки. Пить не стал, отдал ее приятелю и попросил: – Обработай порез.
– Да у тебя все затянулось уже, – ответил Пратт, но просьбу тем не менее выполнил, и спину обожгло огнем. – А здесь я, друг мой, рискую собственной задницей. И заметь – рискую только лишь из-за хорошего отношения к тебе.
– Ухо принес?
– Как я мог тебе отказать?
– Да кто тебя знает?
Я открыл ящик с запасной одеждой, натянул штаны и рубаху свободного покроя, а вместо сапог, в которых так и хлюпала вода, прочные солдатские ботинки с подбитыми железом мысками. Прополоскал настойкой рот, сплюнул в приоткрытую дверцу и спросил:
– Что происходит, Джек?
– Ты в заднице, Себастьян.
– А помимо этого?
– Ты в заднице, друг мой, – вздохнул Пратт и очень четко добавил: – В зад-ни-це! И это все, что должно тебя волновать.
– Поясни.
Джек откинулся на спинку и невесело усмехнулся:
– Ты теперь у нас государственный преступник, враг Короны. Задумал со свету его величество сжить. Верхушку столичной Стражи в полном составе отправили в отставку, остальным негласно объявили, что в случае твоей поимки старые грешки никому припоминать не будут. Так что половина стражников ищет тебя, чтобы выслужиться, а половина, чтобы прирезать по-тихому, пока не начал говорить. – И Пратт постучал ладонью по сиденью: – Эта карета, кстати, проходит по всем ориентировкам.
Я вопросительно глянул на Хмурого, тот кивнул.
– Честно говоря, мне бы и самому стоило тебя прирезать, – задумчиво протянул рыжий пройдоха, – но мы же друзья! Это святое!
– Джек, я тебя умоляю! – поморщился я. – Откуда этот похоронный тон? В Норвейме меня гонял Святой сыск, в Драгарне – ночная гвардия, про Ланс даже вспоминать не хочу, и тем не менее я сейчас здесь с тобой, а не с ними в Бездне.
– Тогда тебе было куда бежать.
– Мне и сейчас есть куда бежать, – ответил я и протянул руку: – Ухо.
Пратт вложил в мою ладонь серебряную шкатулку и спросил:
– И что дальше? Тебя возьмут на первом же посту!
– Вот уж не думаю, – усмехнулся я и выглянул в окошко: – Хмурый, едем на Третий канал.
Головорез высунулся из кареты и передал кучеру новое распоряжение.
– Что ты задумал, Себастьян? – удивился Джек.
– Увидишь.
Некоторое время спустя карета остановилась, я выбрался наружу и попросил Хмурого:
– Возьми дорожный сундук.
Подручный вытащил из-под сиденья мои пожитки, а Джек оглядел темную гладь канала и хмыкнул:
– Утопиться надумал?
– Не дождешься. – Велев кучеру избавиться от кареты, я зашагал к пришвартованным у гранитной набережной лодкам. – Акрая – город на каналах, Джек, – не оборачиваясь, пояснил приятелю. – Практически в любую ее точку можно попасть по воде, но мало кто принимает это в расчет.
– Хитро придумано, – раскусил Пратт мой замысел. – Нестандартно.
– И самое главное, один скурвившийся и посему ныне покойный человечек об этом запасном варианте ничего не знал.
– Думаешь, это Дега на катакомбы сыскарей навел? – спросил Хмурый, взгромоздив на плечо мой дорожный сундук.
– Больше некому.
Я спокойно прошел мимо будки ночного сторожа, отыскал нужную лодку и спрыгнул на покачнувшуюся под моим весом палубу. Принял у головореза сундук, и только тогда из кубрика выбрался заспанный мужичонка.
– А! Это вы, мастер Шило, – зевнул он и отложил багор. – Просыпайся, бездельник! – крикнул вниз, сонно почесывая пузо. – Куда плывем, мастер?
– Просто плывем. Куда-нибудь отсюда, куда – неважно, – ответил я и обернулся к оставшемуся на набережной Джеку: – Прыгай!
Пратт перебрался к нам, прошелся по лодке, приноравливаясь к легкой качке, и вдруг произнес:
– Насчет Клааса ты, скорее всего, неправ.
– Чего это?
– Существует единый план всех подземных ходов, ливневых канализаций и катакомб.
– И у Пурпурной палаты есть копия? – догадался я.
– Ну, разумеется! – фыркнул Джек. – У Пурпурной палаты, тайной службы, надзорной коллегии и Охранки.
– Занятно…
– Так куда плыть-то, мастер? – Мужичок уже успел умыться и отвязать лодку и теперь стоял на носу с длинным шестом в руках. Его напарник замер у другого борта.
– Тронулись понемногу, – вновь не ответил я ничего конкретного и раскрыл серебряную коробочку, внутри которой лежало отрезанное ухо.
Обычное на вид ухо, слегка ссохшееся и при этом совершенно не тронутое разложением.
Но это не святые мощи, совсем даже наоборот. Плоть бесноватого.
Проведя над ухом ладонью, я ощутил едва уловимое сопротивление скрученной в тончайшую нить Скверны, что протянулась через Бездну в какую-то неведомую даль.
Ставлю на кон последний грош – на другом ее конце окажется логово Марка.
Почему?
Да просто не стоит множить сущности. Если в городе объявился чернокнижник, логично предположить, что за всю начавшуюся с этого момента бесовщину несет ответственность именно он. А кто еще? Подобными трюками славились именно уроженцы Драгарна…
И значит – в путь!
Нить Скверны легонько подрагивала меж пальцев, я время от времени указывал кормчим направление, и по изрезавшим Акраю каналам мы поплыли куда-то на полночь. Лодка уверенно рассекала темную гладь воды, мужички напряженно сопели, а у меня все силы уходили на то, чтобы не пережать путеводную нить, не оборвать ее, не дернуть, выдав тем самым наше приближение.
Пальцы подрагивали, ладонь налилась свинцовой тяжестью, а в голове медленно-медленно вращались неповоротливые из-за накатившей усталости шестерни раздумий.
Если Марк работает на герцога Арно, то неудивительно, что на меня спустили всех собак. Когда советник по особым вопросам его величества приказывает, остальные исполняют. Непонятно другое – почему этому не воспрепятствовал принц Августин?
Меня ведь подрядил на работу его человек!
Или я чего-то не понимаю?
– Себастьян! – осторожно прикоснулся к плечу Хмурый. – Приплыли.
– Еще нет, – отмахнулся я. Давление дрожавшей меж пальцев Скверны заметно усилилось, но логово бесноватого было еще далеко.
– Мы приплыли, Себастьян, – повторил головорез.
Я оторвался от серебряной шкатулки, огляделся по сторонам и выругался: канал закончился, а меня так и продолжало тянуть на полночь.
– Дальше только посуху, – уверил нас кормчий.
– Просто отлично! – Я раздосадованно сплюнул за борт, перепрыгнул на уходившую вверх каменную лестницу и приказал мужичкам: – Ждите тут.
Сам в сопровождении Хмурого и Джека поднялся на мостовую и по залитым лунным светом улочкам отправился на полуночную окраину. Места здесь были относительно спокойные, и стражники особенно не лютовали, но все же сердце так и екало, когда неподалеку раздавался перестук копыт или прокатывалась меж домами заливистая трель служебного свистка.
Пару раз приходилось выжидать в подворотнях, пока протопают мимо стражники, и тогда пальцы мои сводило судорогой, а ладонь леденела, словно сжимала кусок льда, и с каждой минутой вынужденного ожидания холод поднимался по руке все выше, заставляя трястись в лихорадочном ознобе.
Ко всему прочему, застраивались полуночные районы как Святые на душу положат, и узенькие переулки замысловато петляли между обветшалыми двухэтажными особняками и еще даже более запущенными многоквартирными домами.
– Это где-то здесь, – пробормотал я в очередной раз, смахивая заливавший глаза холодный пот. – Мы уже рядом!
Джек издал короткий смешок и поправил меня:
– Да нет, пришли.
Я с удивлением оторвался от шкатулки, а потом и вовсе закрыл ее и вернул приятелю. Действительно – пришли.
– Это то, что я думаю? – Я разглядывал приземистое каменное строение с покатой крышей, прятавшееся за высоким, утыканным пиками забором. Там ярко горели фонари, узкими прорезями темнели на стенах тени окошек и лениво побрехивали цепные псы. Постройка напоминала старинную крепость, а массивные ворота так и вовсе могли выдержать удар самого настоящего тарана.
– Если ты думаешь, что это тюрьма Пурпурной палаты, – вздохнул Джек, – то это она и есть.
– Бывшая скотобойня? – припомнил я, уловив недобрую ауру этого места.
Точно – скотобойня. Длинный барак расширили и надстроили сверху еще пару этажей, но суть его от этого нисколько не изменилась. Туда и сейчас приводили на убой, только теперь уже не скот, а людей.
– Именно.
– Раз так, там должна быть канализация, – недобро усмехнулся я. – Нанесем им ответный визит вежливости!
– С ума сошел?! – вскинулся Пратт.
– Тише ты! – Я утянул его в подворотню и успокоил: – Не беспокойся. Не сейчас.
– Это безумие! – встряхнул меня Джек. – Чистой воды безумие!
– Когда это его останавливало? – хмыкнул Хмурый.
Я отмахнулся от подручного и попросил:
– Джек, подними планы катакомб, мне надо знать, можно ли пробраться под землей.
Проникнуть на скотобойню через Пустоту нечего было и пытаться. Слишком уж явно веяло оттуда Тьмой. Точно не пробиться.
Рыжий уставился на меня как на умалишенного:
– Зачем тебе это, Себастьян?! Умом тронулся?
– Там Берта.
– О, Святые! – обреченно протянул Пратт. – Ты ведь не отступишься, да?
– Не отступлюсь, – подтвердил я.
– Упертый баран! – с чувством выругался Джек, раздраженно махнул рукой и зашагал прочь. – С утра все будет, – не оборачиваясь, бросил он и скрылся во тьме.
– А ты что думаешь? – спросил я у подручного.
– Самоубийство, – прямо заявил головорез.
– Вовсе нет, если все сделать правильно.
– Без меня, Себастьян, – отрезал Хмурый. – Я это уже проходил. Когда люди вроде нас забываются, дело кончается большой кровью. А я хочу дожить до старости.
– Обеспеченная старость выглядит предпочтительней, не правда ли? – усмехнулся я. – Мне придется покинуть Акраю, но нужен будет надежный человек, чтобы вести дела…
– Нет, Себастьян, даже не искушай, – отказался головорез. – Я свои возможности знаю, первым номером мне не быть.
– Первых номеров будет два. Уверяю, со своей частью работы ты справишься.
– И ради сытого будущего предлагаешь сунуть голову в петлю?
– Ну да, – просто ответил я. – Тебе не впервой, так?
Хмурый помрачнел и нервно хрустнул костяшками пальцев.
– Ты никогда не спрашивал, как так вышло, что я пропустил последнее плаванье «Черной ласточки»…
– Не спрашивал.
– Я сказал капитану, что слишком высок риск! Я уподобился сбежавшей с корабля крысе, но остался жив. Мое чутье меня не подвело.
Я только пожал плечами.
– И что ты хочешь от меня услышать? – спросил потом. – Что в этот раз все будет иначе? Что я обо всем позабочусь? Что никому не придется умереть? Или призвать к твоей совести? Предложить искупить вину? Что ты кривишься? Звучит глупо, да?
– Глупо.
– Так я тебе скажу одно: решай сам. Я справлюсь и без тебя. Вопрос в том, хочешь ли ты сорвать приз или уйдешь в тину с пустыми карманами.
Хмурый долго не колебался.
– Что надо делать? – спросил он.
– Осмотрись, подбери людей. Утром своди сюда Густава Сирлина, интересно его мнение.
– Если он не послушает, мне настаивать?
– Нет, просто скажи, что меня очень разочарует его отказ.
– Хорошо.
– Вот и отлично. Встретимся завтра у канала.
И, хлопнув головореза по плечу, я отправился в обратный путь. Поплутал по узеньким улочкам, вышел к набережной и перебрался на лодку к дожидавшимся меня мужичкам.
– Возвращаемся на Третий канал, – приказал им, сам отпер дорожный сундук и вытащил из него потертый кожаный саквояж. Вновь навесил замок и предупредил: – Оставлю у вас, Хмурый заберет.
Не дело, конечно, проклятые наконечники без присмотра держать, да только по нынешним временам это самое безопасное для них место.
Святые не выдадут, свинья не съест.
– Присмотрим, мастер, – кивнул кормчий и оттолкнулся шестом от каменного парапета.
Некоторое время спустя я сошел на берег неподалеку от ресторации «У третьего канала», но в квартиру над ней по понятным причинам заглядывать не стал, вместо этого постучался в дверь молельного дома. А когда на улицу выглянул донельзя удивленный визитом в неурочное время священник, виновато улыбнулся:
– Святой отец, дело не терпит отлагательств. – И, предупреждая неминуемые расспросы, просто раскрыл кожаный саквояж. – Уж простите великодушно, но вам придется оказать мне услугу…
