Глава 13

Леди Катриона, принцесса Митрила и невестка короля, сидела на бархатной скамье в замке Эрдамар, в тысяче лиг от своего мужа, и качала колыбель. Алвур плакал, он все время плакал – громко, гневно, совсем не жалобно, словно был не новорожденным ребенком, а детенышем зверя, которого бросили родители.

– Перестань, перестань, замолчи, – твердила Катриона.

Но дитя ее, конечно, не слышало. Она совершенно не ощущала с ним никакой связи, даже когда держала на руках и клала рядом в свою холодную постель. У нее по-прежнему не было молока, и Алвур успокаивался только в руках кормилицы, нянчившей его с первого дня на белом свете. Но кормилица уже несколько дней как занемогла, а от всех прочих нянек толку было не больше, чем от самой Катрионы. Так что в конце концов она просто прогнала их всех и села у колыбели сына сама, хоть у нее и разламывалась голова от его неумолчного плача. Но зато этот упрямый, гневный плач хотя бы помогал прогнать все мысли. Она так устала думать. Даже больше, чем плакать и бояться.

– Тише, тише, замолчи, – монотонно повторяла Катриона, тряся колыбель и глядя поверх нее в распахнутое окно. Небо над крепостной стеной королевского замка посерело и вспухло тучными облаками. Скоро осень. А там и зима. Отец сказал ей, что все так или иначе должно быть кончено к зиме. Все лето она уговаривала себя, что до зимы еще далеко, что многое может произойти, что король вернется… и Брайс вернется… И она сама не знала, что пробуждалось в ней от таких мыслей: ужас или надежда.

Катриона ничего не знала о заговоре, устроенном ее отцом. Он не посвящал ее в свои планы и даже намеком не выдал своих намерений, видимо, полагая – и справедливо полагая, – что она перепугается до смерти и все разболтает мужу. Своего мужа Катриона боялась почти так же сильно, как и отца. Она сама не знала, почему. Брайс не был злым человеком. Никогда ее не обижал, и в постели с ним ей не было больно, даже в самый первый раз, несмотря на все кошмарные рассказы ее старших сестер, вышедших замуж раньше. Он был с ней обходителен, щедр на подарки, не лез в душу и даже искренне обрадовался ее беременности. Но все-таки всякий раз, когда Катриона смотрела в его лицо, у нее кровь застывала в жилах. Не из-за шрамов – по правде, на шрамы Брайса Катриона вообще не обращала внимание, в ее глазах они вовсе его не уродовали, – а из-за чего-то, что она всякий раз угадывала в глубине его зрачков. Там пряталось НЕЧТО, так глубоко, что Брайс, должно быть, и сам не подозревал об этом. Хотя иногда она видела, как он стоит у зеркала, оперевшись на столик обеими руками и словно выглядывая что-то на дне собственных глаз. Что-то или кого-то. Катриона ничего не знала о своем муже, то есть знала не больше, чем любой придворный в Эрдамаре. Но она чувствовала нутром, что внутри человека, с которым ее соединил династический брак, живет что-то еще. Какая-то иная сущность. И вот эта-то иная сущность и заставляла Катриону дрожать и покрываться холодным потом, когда Брайс даже просто смотрел на нее, и особенно – когда к ней прикасался.

Но в то же время Катриона понимала Брайса, может быть, лучше всех, за исключением его брата-короля. Всю беременность она неистово молила Светлых богов о дочери. Но Светлые боги сочли ее молитвы недостойными и наказали ее – их обоих, – ниспослав сына. Все рухнуло в тот же миг. Король поздравил ее, но улыбался при этом так жутко, что Катриона проплакала потом всю ночь. И Брайс, вернувшись из своей поездки за Долгое море, тоже не пытался скрыть досаду. Не у него должен был родиться сын. Это посеяло раздор между братьями, и Катриона холодела, понимая, что она, как виновница этого раздора, рано или поздно понесет кару.

Но и предположить не могла, что эта кара окажется такой… изощренной.

Ее отец поднял бунт. Он решил посадить сына Катрионы на митральский трон – разумеется, не спросив, хочет ли этого она. Катриона не хотела. Не потому, что ее страшила власть – хотя и это тоже, – но потому, что она знала: Брайс такого ни за что не потерпит. Он никогда не позволит использовать ни себя, ни своих детей против короля Яннема. Его преданность брату была безграничной, неистовой, почти слепой. Хотя Брайсу не нравились многие действия Яннема, особенно когда доходило до арестов и казней, но он все равно не пошел бы против брата, хотя по-прежнему смел ему возражать – только он один и смел. Катриона могла лишь гадать, успели ли зародиться в Брайсе отцовские чувства к сыну: он видел ребенка лишь несколько раз, а на руках держал, как ей потом сказали, только во время обряда освящения. И имя выбрал такое, что Катрионе было стыдно произносить его вслух… Нет, она не знала, успел ли Брайс полюбить их сына. И понятия не имела, как он поступит, когда – и если – вернется. Будет ли защищать свою семью любой ценой или снова встанет на сторону брата, как преданный вассал, пожертвовав ради сохранения власти Яннема всем, что есть у него самого…

Когда он вернется. Если он вернется. Об этом думала Катриона, дрожа под распахнутым окном и тряся колыбель с плачущим сыном.

Стукнула створка двери. Катриона испуганно оглянулась – каждый раз при этом стуке она ждала, что в ее спальню ворвется муж или деверь с мечом наголо, – и увидела свою фрейлину, леди Аллену.

– Моя леди, здесь лорд Айвор, он желает…

– …видеть свою драгоценную дочь и не менее драгоценного внука, что же еще, – протянул лорд Глендори, бесцеремонно отодвигая в сторону замешкавшуюся фрейлину. На его красивом, нестаром еще лице играла сладкая улыбка, слегка скисшая от звуков младенческого рева. – Леди Аллена, заберите моего внука и успокойте.

– Но мой лорд, мы уже все испробовали, он никак не…

– Так дайте ему вина. Или макового молока. Или позовите магов, чтобы навели сонное заклятье. Мне объяснять вам, как нянчить детей?

– Но, мой лорд…

Катриона сделала фрейлине быстрый знак. Та умолкла, и, бросив на лорда Айвора осуждающий взгляд, подошла к колыбели и взяла на руки надрывающегося Алвура.

– Он скучает по отцу, – проговорила леди Аллена, тяжело глядя на герцога Глендори, и тот ответил очаровательной улыбкой, до сих пор разбивающей вдребезги женские сердца:

– Вы, я вижу, тоже скучаете по принцу Брайсу, моя леди. Как это печально.

Леди Аллена вышла, унеся младенца. Катриона какое-то время слушала затихающий в коридорах детский плач. Лорд Айвор постоял у порога, поигрывая своей излюбленной тростью с малахитовым набалдашником.

– Избавься от нее, – сказал он, когда все окончательно стихло. – Давно надо было это сделать.

«Я – законная супруга принца Брайса. Я – принцесса Митрила», – подумала Катриона и глубоко вздохнула.

– Аллена мне нужна, отец, – проговорила она. – Алвур к ней привык.

– Если привык, почему она не может заткнуть этого щенка? Заметь, я даже не спрашиваю, почему на это неспособна ты. Он орет уже сколько, сутки? Он спит вообще?

– Ему неспокойно. И мне тоже.

– Ну еще бы. А уж как неспокойно мне. Но разве это кого-то волнует? Разве кто-то здесь ценит все, что я для вас сделал?

Лорд Айвор прошелся по комнате, постукивая по полу тростью. Катриона сидела неподвижно, сложив на талии руки и чуть заметно сжав складки на юбке подрагивающими пальцами.

«Я – принцесса Митрила».

– Мы вас об этом не просили, – очень тихо сказала она.

Лорд Глендори, круто развернувшись, метнул в дочь презрительный взгляд.

– Разумеется, не просили. Дай тебе волю, ты бы так и провалялась на перинах, забившись в угол и рожая детишек, как наседка. Не худший вариант, впрочем, если бы ты только сумела прибрать своего муженька к рукам.

– Мой супруг не из тех, кто позволил бы женщине прибрать себя к рукам, отец.

– А ты, я погляжу, осмелела! Вот говорила бы ты так с ним, может, и прибрала бы. Ну да теперь уже все равно. Все обернулось не так уж плохо. Но мне не нравятся настроения при дворе, а поддерживают его такие, как эта сучка Аллена. Чтобы больше я ее здесь не видел, ты меня поняла?

«Я – принцесса Митрила. Я жена принца Брайса, а ты – только герцог. Ты ничего мне не сделаешь!»

– Она всего лишь верит, что мой муж жив. И я… я тоже… верю в это.

Лорд Айвор посмотрел на дочь с нескрываемым изумлением. Угол его рта дернулся в недоверчивой усмешке. Хищные пальцы привычно сжали малахитовый набалдашник трости – о, как хорошо Катриона знала этот жест. И эту трость. Каждый мускул ее плечей, спины и ягодиц знал эту трость. Она сжала складки платья крепче, выкручивая их в руках.

Но теперь она – принцесса Митрила.

– Ты действительно веришь, что он вернется? – с сомнением переспросил лорд Айвор. – Я знаю, конечно, что ты дура, но не до такой же степени, Кэт?

– Вы не убили его. Ни его, ни короля. Вы не видели их мертвых тел, а то, что вы показали Совету…

– Да, да. Теперь вижу, было ошибкой сообщать тебе об этом. Как и отправлять тебя с полдороги обратно в Эрдамар. Стоило тебе тоже поехать в Корстли и своими глазами все увидеть. Своими ушами услышать, как эти двое щенков уговаривали меня пойти на переговоры и молили о пощаде. Я предложил им легкую смерть, они отказались – что ж, моя совесть совершенно чиста. Но я думал, что ты будешь полезнее здесь. Что твое присутствие сдержит первые волнения, когда мы объявим о смерти короля и его брата и все поймут, что ты теперь – королева-мать. И с этой задачей ты справилась. Так что подумай хорошенько, что ждет тебя, если твой муж в самом деле жив и вернется. Станет ли он выслушивать твои оправдания, поверит ли, что ты ни о чем не знала. – Лорд Айвор сделал драматичную паузу, позволив Катрионе сполна проникнуться ужасом от такой перспективы. Потом добавил: – Но он не вернется, Кэт. Он использовал неизвестное колдовство, чтобы выбраться из донжона вместе с братом, и они оба при этом погибли. Иначе уже объявились бы. Прошло уже три месяца, деточка. У них все еще предостаточно сторонников. Какой смысл столько ждать, позволяя нам накопить еще больше сил и завербовать еще больше союзников? Проклятье, да если бы не эта сучка Ингери, мы бы уже десять раз успели короновать Арнольда!

Арнольд – такое новое имя дал лорд Айвор своему внуку. Он заявил, что лично вырежет язык любому, кто посмеет называть будущего короля Митрила поганым эльфийским именем. Поэтому Катриона звала так сына только мысленно. Вряд ли бы отец отрезал язык и ей, но вполне мог вытянуть тростью по спине, как в старые добрые времена. И его ничуть не смутило бы то, что она – принцесса Митрила и будущая королева-мать, а он – всего только герцог.

Лорд Айвор подошел к дочери вплотную и накрыл ладонью ее голову, слегка погладив по волосам. Катриона потупилась.

– Бедная, бедная моя девочка. Бедная дурочка. Я знаю, все это слишком тяжело для тебя. Но таков твой жребий. Таков жребий всего нашего рода – восстановить поруганную честь и достоинство Митрила, очистить от скверны, привнесенной нечистой кровью. Король без магии и его брат-полуэльф – я с самого начала знал, что они принесут нашей несчастной стране одни беды. Кто-то должен помешать им, не позволить больше марать славную историю нашего королевства, доченька. Так пусть это будем мы. Я, и ты, и твой прекрасный сын. Мы сделаем это все вместе, потому что мы семья. Я очень тебя люблю, ты же это знаешь?

Он говорил и гладил ее по голове, как в детстве, и понемногу она успокаивалась. Когда рука отца скользнула с ее затылка на шею, Катриона робко подняла глаза и несмело улыбнулась. Отец улыбнулся ей в ответ.

– Ты все еще моя послушная девочка, Кэт?

«Он ничего мне не сделает, я – принцесса Митрила, я жена Брайса, я… я…»

– Я все еще ваша послушная девочка, батюшка, – прошептала она, и лорд Айвор удовлетворенно кивнул.

– Очень рад это слышать. Потому что у меня есть для тебя поручение. Серьезное поручение, но я думаю, что тебе оно по силам.

– Если вы про то, что сын плачет, то я…

– Нет, нет, тут ты не виновата. Ох уж эти младенцы… Я говорю о другом. О королеве Ингери.

Катриона вздрогнула. Королева Ингери. О ней запрещалось говорить, да Катриона и не горела желанием вести такие разговоры. С невесткой они толком не успели познакомиться, лишь несколько раз виделись на официальных приемах – Катриона вместе со всем двором преклонила перед Ингери колено после ее коронации. И больше ни разу они не оказывались не то что наедине, а хотя бы в одной комнате. Катриона совсем не знала эту рослую, надменную женщину, хотя, пожалуй, немного жалела ее. Судя по тому, как вел себя с ней король, и по слухам, долетавшим из королевских покоев, этот брак оказался не намного счастливее, чем собственный брак Катрионы. Как и все несчастные женщины, Катриона испытывала инстинктивную симпатию к другим женщинам, которым так же не повезло. Другая на ее месте могла бы позавидовать – ведь Ингери все-таки стала королевой. Но Катриона знала, что она несчастлива, так что завидовать тут было, на ее взгляд, нечему.

Когда из замка Корстли пришла весть о внезапной гибели Яннема и Брайса, поднялся переполох. О королеве вспомнили не сразу. А когда вспомнили – не смогли отыскать. Ингери исчезла, как сквозь землю провалилась. Но ненадолго: на следующий день оказалось, что она, в первые часы после прибытия недоброй вести сумев выбраться из дворца, укрылась в главном святилище Светлых богов, в самом сердце Эрдамара. Она бросилась в ноги жрецам, заявила, что ее венценосный супруг убит, а она свергнута с трона, и испросила заступничества. Лорд Глендори заручился поддержкой значительной части двора, Лорда-мага и Лорда-дознавателя. Лорд-пресвитер присутствовал при резне в замке Корстли и выжил – отнюдь не чудом, – что стало его ценой за поддержку притязаний рода Глендори на королевский престол. Однако в тот момент Лорд-пресвитер все еще находился в замке Корстли, а его заместитель, оставленный в Эрдамаре на время отсутствия Верховного жреца, ничего о заговоре не знал. Так что он, выполняя клятву верности, торжественно пообещал королеве Ингери заступничество от лица Светлых богов. Такую клятву нельзя было просто взять назад. Хотя Лорд-пресвитер, вернувшись в столицу, рвал и метал, и говорили, что у него теперь другой заместитель.

Но королева Ингери так и осталась в храме. На священной земле, где мог попросить убежища любой преступник – и ни один из митрильских солдат не дерзнул бы переступить порог этого убежища. Ситуация выглядела патовой, но лорд Глендори, побуйствовав немного, на время с ней смирился. В конце концов, Лорд-пресвитер на его стороне, а ставить палки в колеса, сидя в добровольном затворничестве, королева Ингери никак не могла.

Герцог так думал, потому что плохо знал женщин. Во всяком случае, таких женщин, которые не дрожали и не опускали голову, когда он замахивался на них своей тростью с малахитовым набалдашником.

– Я практически убедил Совет лордов короновать Арнольда, а меня назначить при нем регентом, – сказал лорд Айвор, и Катриона снова вздрогнула. До сих пор отец говорил об этом лишь как о ближайших планах. – Ты получишь статус королевы-матери. Но править конечно же буду я – пока твой сын не подрастет. Совет уже готовился официально огласить это решение, когда вдруг пришла весть из Храма. Королева Ингери утверждает, что беременна.

Катриона распахнула глаза. Встретилась взглядом с отцом – и тут же опять потупилась, но успела заметить в холодном взгляде лорда Айвора, наравне с раздражением и решимостью, легкую тень страха. Это было так… так странно. Она никогда не думала, что ее отец может чего-то бояться.

– Ее уже осмотрели лекари?

– Конечно! Что за идиотский вопрос! Разумеется, они сразу же ее осмотрели. Но говорят, что пока не могут с уверенностью ни подтвердить беременность королевы, ни опровергнуть. И как только это стало известно, Совет тут же пошел на попятную. Мол, а что, если Ингери родит сына – ведь тогда это получится законный наследник короля Яннема! И Арнольд потеряет все права. Ты понимаешь, что происходит, девочка?

Катриона не понимала. Во всяком случае, ничего, помимо того, что смертельная угроза, уже несколько месяцев висящая над ней и ее сыном, никуда не пропала, но стала лишь еще серьезнее. Катриона сглотнула и ответила:

– Да, отец. Я понимаю.

– Очень хорошо. Ты должна пойти к ней.

– К ней?

– Ну да, к королеве Ингери. Ни меня, ни кого-либо из моих людей жрецы не пропустят. Но ты, детка, – лорд Айвор тронул дочь за подбородок, приподнимая ее голову, – ты, чистая моя душа, невинна, как светлый дух. И сама только недавно стала матерью. Естественно, что тебе захочется проведать свою невестку, которая тоже в тягости, да еще при таких прискорбных обстоятельствах. Думаю, она не откажется тебя принять. Ведь она знает, и все знают, что ты бесполезная клуша.

– Вы желаете, батюшка, чтобы я ее отравила?

Лорд Айвор взглянул на дочь с удивлением, словно совершенно не ожидал такого вопроса.

– Нет. Нет, хотя это было бы, конечно, лучше всего… но ты все равно не сумеешь. А если и сумеешь, всем сразу станет понятно, что это ты, а я не хочу лишний раз настраивать против нас народ. У нас и так достаточно недругов. Я лишь хочу, чтобы ты выяснила, действительно ли она беременна. Если нет, о ней можно просто забыть. Рано или поздно она все равно выйдет из этого проклятого храма.

– Отец! Вы богохульствуете!

– Да, да, – рассеянно отозвался лорд Айвор, выпуская ее подбородок. – Так было бы, конечно, лучше всего. Я думаю, она лжет и просто тянет время, надеясь, как и твоя треклятая леди Аллена, что Яннем вернется с того света. Но если это не так, и Ингери впрямь беременна… тогда следует хорошенько подумать, что нам с этим сделать. Очень хорошо подумать, Катриона. Не спешить. Срок у нее небольшой, даже если это и правда, так что время у нас еще есть. Ты все поняла?

– Да, батюшка.

– Славная моя девочка, – лорд Айвор снова погладил Катриону по волосам, наклонился и тронул ледяными губами ее пылающий лоб. – Умница. А от Аллены все-таки избавься. Я пришлю тебе человека, чтобы сделал все тихо.

Королева Ингери, в бархате и шелках, сидела на каменной скамье напротив куцего соломенного матраца, служившего ей постелью, и глядела на то самое небо, что так тревожно разглядывала леди Катриона. Низкое, серое. Она тоже думала о том, что скоро зима, и гадала, принесут ли ей в келью света и дров. Она не была в этом уверена. Жрецы Светлых богов блюли аскезу и того же требовали от страждущих, которым предоставляли убежище. Спасительная келья, из которой Ингёр выходила в последние несколько месяцев лишь пару раз в день, размять ноги в тесном храмовом дворике, мало чем отличалась от тюремной камеры.

Разве что тем, что дверь не запирали, и она могла не вздрагивать, слыша снаружи шаги и гадая, не ее ли палач приближается к каменным стенам.

Ингёр накрыла ладонью живот и закрыла глаза, зашевелила губами, повторяя с детства привычные слова молитвы. В отличие от Катрионы, она не на-деялась, но лишь делала то, что считала своим долгом. И само осознание того, что она свято выполняет свои обязанности, придавало ей сил – и помогло бы взойти до плаху, если бы до такого дошло. Впрочем, Ингёр знала, что узурпатор не станет казнить ее прилюдно. Скорее пришлет кого-нибудь, чтоб удушили во сне.

Она снова погладила ладонью живот, глядя в узкое окно и думая о чайках, с криками носящихся над морем у берегов, где она родилась, так далеко отсюда.

В дверь робко постучали. Ингёр не принимала гостей, но по робости этого стука сразу же поняла, кто к ней наведался. Она повернула голову к двери и негромко сказала:

– Входите, моя леди. Я давно вас ждала.

Леди Катриона, ее невестка, переступила порог и остановилась, смущенно теребя складки юбки, словно девчонка, которую вот-вот собираются высечь за мелкие шалости. Она была старше, чем Ингёр, но дочь Харальда Тьедмурда смотрела на свою невестку, как на сущее дитя. Ей было жаль ее, хотя к жалости примешивалось затаенное негодование. Распорядись боги иначе, стань Ингёр женой принца Брайса, уж точно не дрожала бы и не мямлила. С Брайсом, как знала Ингёр по собственному опыту, можно хотя бы открыто говорить. С ним можно вести дело. В отличие от своего брата-короля, он никогда никого не стремился унизить.

– Мне захотелось вас навестить, – пробормотала Катриона.

Она тоже была одета в шелка, подбитая беличьим мехом мантилья падала на пыльный затоптанный пол кельи. Добронравная леди навещает заключенную в тюрьме, право слово. Ингёр поморщилась.

– Я очень вам рада, – холодно сказала она. – Здесь никого нет, кроме монахов, а им запрещено говорить со мной, поскольку я женщина.

– И королева.

– И королева, – кивнула Ингёр, неотрывно глядя на незваную гостью.

Катриона Глендори стушевалась. Разумеется, ее прислал сюда отец, но с какой целью? Эта невинная запуганная девочка вряд ли смогла бы сыграть роль наемного убийцы. Но заболтать, растрогать, вытянуть сведения – на такое вполне могла оказаться способна. Ингёр почти не знала ее, но вдоволь навидалась таких обманчиво-безвредных мышек на острове Даргор при дворе конунга, своего отца. Мышка легко могла обернуться крысой и укусить до костей.

Ингёр величественно протянула руку и указала гостье на скамью рядом с собой.

– Садитесь, леди. Я дозволяю.

«Я все еще ваша королева», – мысленно добавила она, и Катриона, поклонившись, подошла и робко присела на краешек скамьи.

Некоторое время обе женщины молчали. Потом Катриона сказала:

– Вы скучаете по вашему мужу, ваше величество?

– Нет, – тотчас ответила Ингёр. – Но я молю богов, чтобы он вернулся ко мне живым и невредимым.

– Я тоже… в точности точно так же.

Ингёр пристально посмотрела на невестку. Та зябко прятала пальцы в рукавах платья и словно хотела сказать что-то, но не решалась. Ее определенно подослал отец, но… потому ли только она пришла, что ее подослали?

– Когда мы с вашим супругом, принцем Брайсом, плыли сюда по Долгому морю, я спросила его, хороший ли человек его брат-король. Знаете, леди Катриона, что он ответил? «Нет». Тогда-то я и поняла, что, возможно, здесь будет не так уж и плохо. Когда второй человек в королевстве способен на такую беспощадную прямоту, это дорогого стоит. Я предпочитаю жестокость лжи. А вы?

– Иногда приходится и лгать, – чуть слышно ответила Катриона.

Ее голос был так тих и невыразителен, что это вызывало раздражение. Хотелось прикрикнуть на нее, велеть смотреть в глаза. Через что прошла эта женщина, дочь одного из знатнейших лордов в Митриле, что стала таким загнанным зверьком? И через что она готова пройти, чтобы обрести наконец свободу?

– Вы не любите Брайса, леди Катриона? Скажите правду. Я пойму, я ведь королева, – усмехнулась Ингёр, не пытаясь скрыть за усмешкой горечь.

– Я бы хотела его любить. Но он мне не позволяет. И…

– И? – подсказала Ингёр, и Катриона вздохнула.

– И что-то в нем есть, что никогда никого к нему не подпустит.

Ингёр обдумала эти слова. В них было немало истины.

– В этом они похожи. Наши мужья. Они никому не верят, кроме друг друга, и никого к себе не подпускают. Но так ведь нельзя. Когда у человека в руках столько власти, ему невозможно быть совершенно одиноким, потому что одному человеку такая ноша не по плечу. Кто-то должен всегда быть рядом.

– Они поддерживают друг друга, – неуверенно возразила Катриона, и Ингёр нахмурилась:

– Да? А вы точно уверены, что от этого больше пользы, чем вреда для них обоих? И для всего Митрила?

– Я никогда об этом не думала, – призналась Катриона.

– А я думала, моя леди. У меня тут нет особых занятий, кроме как думать о будущем этой страны. Потому что ее будущее слишком уж тесно переплетено с моим. И с вашим.

– Да, моя леди…

– Вы желаете стать королевой-матерью? Только прошу, не лгите. Будьте достойной супругой принца Брайса.

– Нет, – вдруг резко сказала Катриона и вскинула голову. Ее глаза блеснули – в первый раз с тех пор, как Ингёр ее узнала. – Нет, не желаю!

– И не желаете, чтобы ваш сын стал королем?

– Я не желаю, чтобы он стал узурпатором.

– Но вы ведь понимаете, что, когда наши мужья вернутся, никто не сможет гарантировать вам безопасность? Даже я?

– Его величество чуть не убил вас на глазах у всего двора, а потом заставил переменить ваше имя, – сказала Катриона. – Конечно, вы не можете никому ничего гарантировать.

Кровь прилила к бледным щекам Ингёр. Но гнев тут же улегся. Она просила правды у этой женщины, правду и получила. И это оказалось даже проще, чем она рассчитывала.

– Ваш отец прислал вас, чтобы шпионить за мной и выпытать, беременна ли я, так?

– Да, – сказала Катриона и чуть заметно улыбнулась.

– И почему же вы мне в этом признаетесь?

– Потому что знаю, что все равно не смогу это от вас скрыть. Вы сильны, ваше величество, а я сильной никогда не была.

– Толку от силы в четырех стенах немного.

– Я могу быть вашими глазами и ушами за пределами этих стен. Ведь вы – моя королева.

«Неужели она и впрямь настолько хитра? – усомнилась Ингёр, глядя в бледно-серые глаза своей невестки. – В тихом омуте водятся страшные демоны… или там похоронены светлые духи с перебитыми крыльями».

– Ваш отец убьет вас, если узнает. Не пощадит. Вы не нужны ему, пока у него есть ваш сын.

– Да, я знаю. Но если я хоть так смогу от него освободиться, тогда… так тому и быть. Все в воле Светлых богов.

– Все в воле Светлых богов, – машинально повторила Ингери.

Стремление женщины к свободе – об этом она и впрямь знала немало. Она, единственная дочь ярла, проданная правителю далекой страны, отосланная навсегда от родных любимых берегов, над которыми с криком носились чайки. Ту землю пора забыть. Море отвергло ее. Теперь она не Ингёр, а Ингери – королева гор. У моря и гор общее лишь одно – они жестоки и не терпят в своих владениях трусов.

– У вас есть сестры, леди Катриона?

– Да, ваше величество. Четверо.

– А у меня ни одной. Только братья. Дайте мне вашу руку.

Катриона нерешительно протянула ей пальцы. Ингёр взяла ее за запястье и приложила узкую потную ладонь золовки к своему животу.

– Вы владеете магией?

– Немного.

– Я тоже немного. Слушайте. Я впущу вас.

Они замолчали. Ингёр закрыла глаза и медленно дышала, не позволяя звуку собственного дыхания вторгнуться в зыбкую связь, установившуюся между ними, и нарушить ее.

– Слышите? – одними губами сказала она, не открывая глаз. – Поняли?

– Да… думаю, что да.

– Возвращайтесь к вашему отцу и скажите ему то, что должны сказать.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Ингери, – поправила королева. – И у меня никого нет теперь, кроме тебя. Зови меня Ингери, Кэт.

– Хорошо, только вы меня так не зовите. Только не Кэт.

Ингёр открыла глаза. Ее пальцы все еще сжимали запястье Катрионы, сильно, до синяков. Вернувшись, Катриона пожалуется своему отцу, что они с королевой едва не подрались. Может, лорд Глендори в это даже поверит. Он знает, что женщины, растоптанные мужчинами, часто бывают жестоки к другим женщинам.

Или думает, будто знает.