Глава 11

Власть Тьмы – обоюдоострый клинок.

Она владеет тобой, ты – ею.

Иначе это не бывает.

Брайс стоял в устье мертвого ручья с растрескавшимся дном, выложенным клочьями высохшего ила. В иле копошились странные, отвратительные на вид насекомые, то ли жуки, то ли пауки, выползающие из трещин. Их было не очень много, и они не нападали, словно были здесь полноправными хозяевами и знали об этом, а он, пришелец, чужестранец в незнакомой стране, не мог причинить им никакого вреда. Странно, они даже, казалось, приветствовали его. Откуда-то он это знал.

Брайс сделал шаг, потом другой. Идти оказалось легко, ноги отталкивались от растресканной земли, словно он вот-вот готовился взлететь. По бокам от ручья стоял густой туман, багряно-серый, в нем что-то ворочалось и вздыхало, ухая с утробными стонами, которые могли быть спутниками и упоенного соития, и чьей-то агонии. Брайсу они не нравились, но ему вообще здесь не нравилось.

Это высохшее русло ручья, огороженное живым туманом, походило на тропу. На дорогу. Он не представлял, что может ждать его в конце, но не было иного выхода, как идти вперед, потому что он знал, что если ступит в багряный туман, тот мгновенно сожрет его живьем и перемелет мясо с костями.

Брайс пошел вперед, стараясь не наступать на копошащихся насекомых, лениво расползавшихся в стороны под его ногами. Наступил на одного, услышав под ногой мерзкий короткий хруст, торопливо отдернул ногу и с отвращением двинулся дальше.

Кто-то звал его по имени, настойчиво, нетерпеливо, почти грубо. Кто-то, кто ждал в конце тропы.

У него шевельнулось что-то вроде воспоминания, наполненного гневом и страхом: рыхлая почва, втягивающая его тело в разверзающуюся прямо под ногами могилу, комья земли на лице. Это сделал человек, чьего имени он не помнил. Но также Брайс знал, что этого человека здесь нет – тут было слишком далеко для него, слишком темно. В том месте, где оказался Брайс, люди, возможно, вообще никогда не бывали. Разве что те, кому уже нечего терять и кто согласился отдать всего себя, чтобы получить взамен исполнение всех желаний. Каких угодно желаний.

Иначе это не бывает.

– Брайс. Сынок. Посмотри на меня.

Он оглянулся и увидел Илиамэль, свою мать. Она стояла там, где он только что прошел – высокая, стройная, с прекрасными золотыми волосами, окутывающими ее, подобно драгоценному покрывалу. Совершенно обнаженная, хотя это не сразу бросалось в глаза под золотым ковром ее волос, одна прядь которых была заправлена за остроконечное, еще не отсеченное ухо. Юная, прекрасная. Она протянула к Брайсу руки, которыми качала колыбель и гладила его по голове, когда он подрос, и Брайс помнил, какими теплыми и нежными они были.

Сейчас по ним ползали пауки.

– Милый мой сын. Мой первенец. Моя гордость. Ты стал всем, о чем я мечтала, и даже больше. Почему же ты за меня не отомстил?

– Ты никогда не просила, – ответил Брайс, не сводя глаз с моляще вытянутых к нему рук.

– Конечно, разве я могла? Ты ведь сын своего отца. Полукровка в диком краю, где все ненавидят таких, как ты. Разве я могла подвергать тебя такому риску? Я лишь дала тебе меч, сын, и только ты должен был решать, на чьи головы его обрушить. Ты выбрал не меня.

– Это несправедливо, мама, – сказал он, и Илиамэль рассмеялась. Как же прекрасно звучал ее смех, которого Брайс в реальной жизни никогда не слышал: безъязыкая супруга короля Лотара всегда смеялась беззвучно.

– Я обещала тебе власть и могущество, Брайс. Справедливости я не обещала.

Еще один паук вынырнул из золотистых волос, проворно забираясь ей на темя. Оттуда сполз на лицо, шевеля волосатыми лапами, и накрыл одутловатым черным брюшком рот. Глаза Илиамэль широко распахнулись. В них засверкал гнев.

– Ты обещал! – крикнула она, прежде чем паук просунул лапу ей в рот, цепляясь когтем за язык.

Брайс отвернулся от нее и пошел прочь. Кто-то продолжал настойчиво звать его в конце дороги, но это была не его мать.

Еще через сто шагов он увидел отца. Король Лотар лежал поперек дороги в охотничьем облачении, с поломанной спиной и измазанным кровью ртом. Но он был еще жив. Брайс точно помнил, что когда отец упал со скалы в ущелье, то умер сразу. Тогда он на мгновение успел ощутить себя отцеубийцей – ведь не подхватил, не смягчил падение, хотя мог успеть, должен был успеть…

– Почему ты ничего не сделал? – спросил Лотар, поворачивая к нему голову с вытекшими, выеденными червями глазами. – Неужели ты тоже, как и Яннем, мечтал о моей смерти? Я же любил тебя.

Гной, стекавший по щекам и бороде, казался пародией на слезы. В голосе слышался упрек.

Брайс с трудом сглотнул и качнул головой.

– Прости меня. Я… просто не успел. Если бы у меня было хоть секундой больше времени. Все произошло так быстро.

– Смерть всегда приходит быстро. Ты умеешь ее останавливать. Для меня ты этого не сделал. Ты знал, что пройдет еще год или два, и я возьму себе новую жену. Она родит новых сыновей. И ни у тебя, ни у твоего ублюдочного брата не останется ни малейшего шанса на мой трон. Так что вы с ним сговорились. Это вы убили меня.

– Тебя убила магия троллей и твоя собственная неосторожность!

– Меня убил ты, – сказал король Лотар. – Это сделал ты. И твой брат. Я всегда знал. Нужно было все-таки приказать задушить его в колыбели. После того, как не вышло…

Он вдруг подавился, изо рта у него хлынула кровь, словно кто-то или что-то не дало ему договорить. Тело, лежащее поперек пути, выгнулось, забилось в судорогах, неестественно, словно тряпичная кукла – в теле короля Лотара не осталось целых костей. Только череп и позвоночник… так, как требуется для проведения ритуала.

Брайс в отчаянии посмотрел по сторонам. Багряный туман почти касался головы его отца с одной стороны, и ног – с другой. Не обойти.

Только переступить.

Кто-то звал его, у него оставалось все меньше времени.

– Прости, отец, я никогда не хотел тебе зла. Мне не хватает тебя, я скучаю, – прошептал Брайс и переступил через корчащееся в судорогах тело короля Лотара.

Еще через сто шагов его ждал император Карлит, сидя в каменной ванне, наполненной пузырящейся кровью. Трещины на тропе стали шире, жуки, выползавшие из них, проворно взбирались по стенкам ванны и бегали по краям, оскальзываясь и падая вниз.

– Приветствую тебя, юный принц! – воскликнул Император людей, поднимая кубок с отравленным вином. – Я давно тебя тут поджидаю. Пришел присоединиться? Давай разделим на двоих одну шлюху. Дохлую, сгнившую – как раз тебе под стать.

Брайс невольно взглянул на собственное тело – в первый раз. О чем он говорит? Это все еще его тело, да, порядком потрепанное, с усеченными пальцами, но – его тело. Он живой. Он был почти уверен, что так.

– Не стоило вам лезть в Митрил, ваше императорское величество, – сказал Брайс, и Карлит улыбнулся, показав все свои крепкие белые зубы за истлевшими губами.

– В самый последний миг я понял. Когда уже не мог говорить. Но я понял и проклял тебя, твоего брата и весь ваш род. Знаешь, как сильно императорское проклятие, особенно если император изрекает его в последние мгновения жизни? Вам никогда от этого не отмыться. Ни ему, ни тебе.

– Ну, значит, будем жить в грязи.

– Да. В грязи и в крови, – сказал Карлит и исчез, а каменная ванна раскололась, выпуская потоки темной крови, захлестнувшей ноги Брайса, заполняя русло иссохшего ручья.

Он побрел дальше по колено в этой страшной кровавой воде. Но она хотя бы скрыла тварей на дне, и то хорошо.

«Зови меня, не прекращай», – думал Брайс, понятия не имея, к кому именно обращается.

Через следующие сто шагов не было никого. И через следующие сто. Он брел и брел, вода не убывала, но и не спадала, и идти в ней было тяжело. Брайса беспокоил багряный туман: он как будто стал ближе, понемногу сжимая узкий проход, так что теперь нельзя было даже развести руки в стороны, чтобы пальцы не утонули в кровожадной постанывающей мгле. Брайс прибавил шаг. Вдруг вдалеке послышался гул – словно водопад или… да. Это была толпа. Непостижимым образом она умещалась на крошечном пространстве в русле ручья – пространство тут было так же искажено, как время и реальность, так что там, где Брайс не мог даже развести в стороны руки, уместились сотни людей. Они все кричали в слепом, диком упоении, подкидывали шапки и поднимали над головами зловеще ухмылявшихся детей. Все они кричали: «Яннем! Яннем! Король Яннем!»

Брайс не видел его. Только угадывал далеко впереди, на троне, установленном посреди помоста. По правую и по левую руку от помоста высились колья. И виселицы. И столбы с прибитыми к ним людьми. С содранной кожей, вырванными глазами, отсеченными конечностями. Жертвы короля Яннема и его слепого, черного безумия, которое все же настигло его. И ведь они оба знали, что этот день однажды настанет, и скорее рано, чем поздно.

Брайс попытался протиснуться сквозь толпу, пробраться к нему, но люди стояли живой стеной. Какой-то мальчишка обернулся, увидел Брайса и, скорчив злобную рожу, швырнул в него камень. Брайс почувствовал удар над бровью, кровь потекла по лицу, и он вытер ее, прежде чем в него полетел новый камень.

– Яннем! – крикнул он. – Тьма тебя побери, Яннем! Это не ты!

Яннем его не слышал. Крик Брайса потонул в вое толпы, который из торжествующего стал злобным. Этот вой перекрывал стоны и вопли жертв безумного тирана, которым стал его брат. Народ Митрила боготворил своего безумного короля, и все эти люди жаждали крови. Крови Брайса.

Он увидел вытянутую руку далеко впереди, словно в немом призыве или повелении. Иди ко мне, брат. Они будут отрывать от тебя по куску, пока ты доберешься, но ты все-таки иди. Ты же мне присягал, ты мой вассал. Сюзерен призывает вассала.

– Это не ты, – сказал Брайс.

Рвущие его в клочья руки исчезли. Когда он открыл глаза, ничего не было – ни толпы, ни жертв на столбах, ни помоста.

Брайс согнулся пополам, и его вырвало. Пришлось отдышаться и постоять какое-то время, прежде чем продолжать путь. Но это уже конец, почти конец, Брайс это твердо знал. Ничего страшней его ждать впереди уже не может. Путь труден и долг, но он почти пройден.

Багровые клочья тумана клубились уже у самых его плеч. Брайс случайно коснулся их, и туман выел кровавую рану на его плече, которая сразу же начала чернеть и гноиться. Приходилось ступать осторожнее. И медленнее. Хотя он знал, знал, что надо спешить.

Он сказал бы, что миновала вечность, но здесь ведь не было времени. Когда в конце концов впереди забрезжил свет – яркий, ровный белый свет с желтым отблеском, как солнце, просвечивающее сквозь листву, – Брайс выдохнул и обессиленно рассмеялся. Ну вот, почти дошел. Ты только не переставай звать меня, не переставай. Немного осталось.

До светлого пятна оставалось не больше пяти шагов, когда кто-то взял его сзади за руку.

Брайс обернулся и увидел ее. Серену. Селину. Серри. Может, у нее были еще какие-то имена – много имен, – но ему достаточно было и этих. Ее рука казалась теплой, глаза серьезными и сухими. Точно такими, какими он их помнил.

– Уже покидаешь меня? – спросила она, и Брайс в то же мгновение понял, кто перед ним.

На этот раз она не играла. Не спросила его, желает ли он знать, что сталось с Сереной, когда он ее изгнал, принеся свою единственную любовь в жертву миру между собой и своим братом. Не рассказала о его сыне, которого Серена носила в чреве, и о том, какие муки пережили они оба, оказавшись без защиты в Империи людей. Хотя могла бы сказать все это и гораздо больше – и Брайс бы всему поверил. Но она не хотела больше с ним играть. Время игр для них обоих безвозвратно прошло. Теперь осталась только жизнь или смерть.

– Я же была создана для тебя, Брайс. Ты меня кормил. Ты нуждался во мне, я знаю. Больше, чем когда-либо в твоей Серене. Я взяла сейчас ее лицо, чтобы тебе было проще… проще поверить.

– Она сказала тогда, что любит Яннема, – с трудом выговорил Брайс, и она покачала головой.

– Кто знает? Могла и солгать. Она была вероломной, низкой женщиной, слишком сильно любившей свою родную кровь и слишком мало – себя саму. И ты такой же. Но стоит ли это таких жертв? Был ли в твоей жизни хотя бы один день, когда ты не сомневался в своем выборе? Скажи честно, что был хотя бы один, и я тебя отпущу. Не стану больше просить.

Она все держала его за руку, слегка поглаживая его ладонь пальцами. Она была так красива. И так одинока. И так голодна. Брайс глубоко вздохнул и раскрыл объятия, а когда она прильнула к его груди, обвил руками ее плечи, зарываясь губами в волосы цвета меда.

– Ты думаешь, что любил только Серену, но это не так, – прошептала она. – Мы были любовниками с того мгновения, как я впервые коснулась тебя через меллирон. Мы повенчались с тобой в тот день. Не бросай меня. Я без тебя умру.

Брайс взял ее лицо в ладони и заставил поднять голову. Она смотрела на него широко распахнутыми, залитыми чернотой глазами. Губы тоже были черны, как пепел, но ни одни губы никогда не звали его так маняще. Он наклонил голову, чтобы поцеловать их – в последний раз.

И в этот миг ощутил ростки. Ростки оскверненного сельфрилла, тянущиеся из ее пальцев и прорастающие в его спину.

– Не покидай меня, – попросила Тьма, и Брайс, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Ты лучшее, что со мной когда-либо случалось. Прощай.

И, отняв руки от ее плеч, коснулся пятна Света за своей спиной.

…Это действительно был свет, пробивавшийся сквозь сомкнутые ветви. Мягкий и тихий, ложился на лицо и гладил его, как мать. Так, как никогда не гладила мать. Брайс понял, что никогда уже не узнает, кем была Илиамэль на самом деле. Что было истиной, что – играми и клеветой Тьмы, а что – его собственными мечтами.

Но это не имело больше никакого значения, потому что все осталось позади.

Он сел, ощущая чужое присутствие рядом – мощное, безграничное, но не подавляющее, а, скорее, оберегающее. Это было присутствие того самого существа – или сущности, – которое звало его, пока он брел по растрескавшейся дороге в логове Тьмы, внутри собственного разума. Именно это существо так требовательно призывало его, что он не мог отказаться, не посмел отказаться. Брайс с удивлением подумал, что в мире существуют силы, намного превосходящие Тьму, но по каким-то причинам не желающие проявить себя, чтобы дать ей отпор. Словно это вовсе не их дело. Люди пробуждают Тьму и позволяют ей себя пожирать, значит, это дело людей.

И тем не менее для Брайса эта… сущность решила сделать исключение.

Брайс коснулся яркой зеленой травы, на которой только что лежал, а теперь сидел, и она кольнула кончики его пальцев. На обеих руках… Он поднял ладони к лицу, неверяще глядя на свои руки. Целые руки: десять пальцев, десять ногтей, все фаланги там, где им и положено быть.

Кончики пальцев, которых он лишился, сражаясь с источником Тьмы под Бергмаром, отросли заново.

Он схватился за лицо, недоверчиво ощупывая кожу там, где еще недавно бугрились шрамы. Шрамы тоже исчезли. Но главным было не это – а то, что изменилось внутри.

Внутри у Брайса стояла тишина.

Брайс закрыл лицо руками – целое лицо целыми руками, о, Светлые боги, – и сидел так какое-то время, медленно раскачиваясь вперед-назад.

– Спасибо, – глухо прошептал он. – Спасибо, спасибо.

Он помнил, как лежал в земле, чувствуя каждым мускулом прорастающие в нем корни Тьмы – в его тело и в его душу. Но все это теперь казалось кошмарным сном, от которого его пробудила какая-то неимоверно могучая и добрая сила. Добрая… нет, слово не то. Брайс знал, что эта сила происходит от Света, но была ли она добра? Нет. Ему вдруг вспомнился вопрос, заданный ему Ингёр Тьёдмурд на корабле посреди Долгого Моря: «Скажите, ваш брат – хороший человек?» Нет, ответил тогда Брайс, нет.

Хороший человек или дурной, добро или зло, Свет или Тьма. Ты отвечаешь на вопрос о том, к чему стремишься и что тобой владеет, но возможно ли ответить на такой вопрос «да» или «нет»?

– Да славится Авайин и светлая сила ее, – проговорил кто-то у Брайса за спиной, и он обернулся.

Он был здесь не один – хотя сразу же понял, что та сущность, которая вывела его из Тьмы, исходит не от этих людей. Точнее, эльфов. Семеро друидов в белоснежных одеждах, с низко надвинутыми на узкие лица капюшонами, полукругом стояли вокруг Брайса, словно очерчивая своими телами незримый алтарь. Брайс сразу понял, что это они принесли его сюда, хотя и не помнил этого. Он неловко повернулся и встал перед ними на колени, уперевшись обеими руками в землю. Совсем не ту рыхлую черную грязь, что всосала его тело в мертвой иэллии, но твердую, плодородную, живую. Хотя это тоже была иэллия. Священная роща эльфов.

– Благодарю вас, – хрипло сказал Брайс, низко опустив голову. – Я… я не заслужил.

– Это решать не нам, – ответил друид. – Уничтожить тебя вместе с охватившей тебя скверной или же очистить от скверны и вернуть к живым – такое решение принимает Матерь Авайин, а не ее смиренные служители. Если бы она повелела, ты был бы мертв. Но она пожелала, чтобы ты жил.

– Возможно, у нее на тебя есть собственные планы, – пробормотал другой друид, и остальные согласно закивали.

Брайс поднял голову и понял, что они выглядят… напуганными? Ошарашенными? Они не имели абсолютно никакого отношения к тому, что произошло с ним. Просто стояли и наблюдали, как его искореженные тело и душа возвращаются… оттуда, где они были.

– Как мне поблагодарить Авайин? – спросил Брайс, вполне готовый, что от него потребуют теперь вечного служения эльфийской богине-матери.

Но друид лишь коротко сказал:

– Начни со своего брата.

И тогда Брайс увидел.

Впереди, за спинами друидов, рос меллирон. Очень старый, толщина ствола превышала, должно быть, двадцать локтей. Это он был той сущностью, присутствие которой внутри себя ощущал Брайс. Но… там был не только меллирон. Что-то было в его коре. Брайс всмотрелся, не веря своим глазам. Потом шатко поднялся и шагнул ближе. Друиды молча расступились, давая ему путь.

Брайс увидел Яннема. Точнее, только его лицо, с закрытыми глазами и ртом. Вросшее в меллирон – так, как сам Брайс врос в мертвую землю за много лиг отсюда.

Его лицо было покрыто тонкой корой, словно у юного деревца.

– Господи, – выдохнул Брайс. – Что вы с ним сделали?!

– Это не мы, – отозвался друид. – Мы не имеем никакого отношения к тому, что здесь произошло. Он привез тебя мертвого… хотя ты еще дышал, но в сущности, не был живым. В тебе было столько Тьмы, что при твоем приближении пограничные сельфриллы в иэллии стали вянуть и гнить. Все маги, которые сопровождали тебя и твоего брата, умерли, потому что пытались хоть как-то ослабить или хотя бы сдержать то, что в тебе клубилось. Просто убить тебя они не могли, потому что твое тело – то, что осталось от него, – было последней преградой, сдерживающей наполнявшую тебя Тьму. Мы не знали, что делать. Сама Светлая владычица была оповещена и собиралась явиться сюда. Но тут произошло… нечто удивительное. Твоего брата позвал меллирон. Меллирон редко подает голос, в нашей иэллии этого не случалось уже сотню лет, и никогда еще меллирон не взывал к человеку. Твой брат услышал и пошел. Меллирон разомкнул кору и принял его в свое чрево. А потом стал петь. Мы положили твое тело у его корней, и они…

– Впитали Тьму, – прошептал Брайс.

– Да. Вытянули ее из тебя, как гной из раны. Меллирон сделал это, используя жизненные и магические силы твоего брата. Это произошло три дня назад. Все эти три дня мы могли лишь наблюдать и молиться. Ты превращался опять в человека, а песнь меллирона не смолкала ни на миг. Так что мы решили, что должны просто позволить всему идти своим чередом.

– Подождите, – перебил Брайс. – Вы сказали – используя магическую силу моего брата? Но Яннем не владеет магией! Вообще, ни на грош, он никогда не умел…

– Я говорю лишь о том, чему был свидетелем вместе с моими собратьями, – сухо ответил друид. – Иди к ним и спроси их сам, если не веришь мне. Возможно, с тобой он тоже заговорит.

Брайс покачал головой. Повернулся к меллирону, снова неверяще глядя на лицо Яннема под тонким слоем серебристой коры. Безмятежное, даже благостное.

Брайс тронул ладонями теплую, мерно пульсирующую кору там, где она скрывала в себе человеческое сердце.

– Отличная работа, – пробормотал он. – Честное слово, я впечатлен. А теперь хватит. Давай, возвращайся. Ты сделал достаточно, и, демоны тебя дери, у нас все еще полно дел. Твой трон, мой сын. Возвращайся, Яннем. Иди на мой голос.

Он не знал, что именно говорил и как долго. Он не слышал биение сердца Яннема сквозь кору, не улавливал его дыхания. Только ощущал спокойную, светлую, могучую, но не добрую, нет, не добрую мощь меллирона. Жизнь за жизнь. Свет за Тьму. Нельзя вернуть что-то, не отдав ничего взамен.

«Просто отпусти его. В нем нет эльфийской крови. Он не твой. Он это сделал не для Светлой Авайин, а для меня. А я не давал согласия на такую жертву».

Ствол дрогнул. Меллирон вздохнул; изумрудно-зеленые ветви затрепетали, роняя листву. По серебристой коре поползла белая трещина, испускающая ровный свет, который Брайс сразу узнал – словно солнце, просвечивающее сквозь зелень. Полупрозрачная маска из коры на лице Яннема стала таять. Из толщи священного дерева показалась его шея, плечи, грудь, а потом разлом расширился достаточно, чтобы в него мог пройти человек. Яннем вывалился из ствола и осел на траву.

Брайс взял его за плечо и наклонился, проверяя, дышит ли он. И ощутил не только дыхание, но кое-что еще. Другое. Новое. Почти пугающее.

Теперь у Яннема была своя собственная магическая аура.

– Вы должны уходить, – сказал друид. – Никто из нас не в силах понять, что именно здесь произошло, и будет лучше, если об этом никто не узнает. Элори Элавиоль восполнит потери среди воинов, которых отправила с королем Яннемом. Только, во имя святой Авайин, убирайтесь уже отсюда и никогда не возвращайтесь назад.