20 сентября, вторник

Судьбоносное электронное письмо приходит в последний день отбора, и я визжу, как свинья на восковой депиляции бикини [У свиней же есть лобок? Люди, это важный вопрос.]

Учитель ничего не замечает, но Аджита смотрит на меня как-то странно, и это не удивительно, учитывая, что обычно я не веду себя как животное с фермы, придерживающееся мнения, что волосам не место на теле. Поэтому я строчу ей сообщение, от волнения не обращая внимания на знаки: «Я попала в лонг-лист конкурса!!1!!1!!11!!!!»

Видеть, как ее маленькое лицо озаряется счастьем на другом конце кабинета – лучшее из того, что я когда-либо испытывала. Я добилась этого! Мои достижения сделали другого человека счастливым!

В этот момент я улыбаюсь шире, чем машина для улыбок на турборежиме.

Аджита ухмыляется, набирая свой язвительный ответ: «Это уж точно не приходило мне в голову. Вообще, мне казалось, что твое ужасное чувство юмора не принесет тебе нечего хорошего. Ты самый не смешной человек в северном полушарии. ХО»

Ее слова могут показаться ужасными и совершенно не подбадривающими, но за века нашей дружбы я поняла: когда Аджита счастлива и возбуждена, то несет всякую чушь. А раз она написала «нечего» вместо «ничего», значит, ненавидит меня не так сильно, как хочет показать. Слава богу.

Через несколько секунд приходит ответ: «Черт возьми, конечно! ХО».

Как только заканчиваются уроки, я со спринтерской скоростью несусь [ну, скорее просто бегу, потому что, если я решу пробежать спринт, мои ноги тут же убегут от моего тела от шока] в учительскую и стучу в дверь.

Учитель математики, мистер Вонг, тут же интересуется:

– Мисс О’Нилл, я могу вам чем-нибудь помочь?

Я едва осознала, что он подшучивает надо мной, потому что готова взорваться от волнения.

– Миссис Крэннон здесь?

Через несколько секунд она появляется у дверей, надевая плащ. Наверное, собирается уходить.

– Я попала в лонг-лист, – задержав дыхание, выпаливаю я.

– Иззи! Это же замечательно!

И она обнимает меня, хотя учителям не стоит этого делать, ведь их могут обвинить в сексуальных домогательствах. Но ни одну из нас сейчас это не заботит. Мы чертовски счастливы, что в мире происходит хоть что-то хорошее.

Это действительно хорошее. Очень, очень хорошее.

Бэтти отпускает нас и даже дает мне немного денег, что можно посчитать примером плохого воспитания. Если забыть, конечно, что я трагическая сирота. Поэтому около восьми мы с Аджитой и Дэнни отправляемся погулять, а затем со щелчком открываем пару бутылок пива и выпиваем за мой совершенно неожиданный и, откровенно говоря, вызывающий удивление успех.

Мы дружно валимся на видавший виды диван в нашей гостиной, Аджита занимает место между мной и Дэнни, чтобы не допустить какого-либо телесного контакта, и открывает пакет с чипсами. Я так сильно искусала кожу вокруг ногтей – нервная привычка, – что соль и уксус безумно жгут мне пальцы, поэтому сегодня я тянусь за чипсами не так часто, как обычно.

– Вот бы мне определиться, чем я хочу заниматься в жизни, – облизав пальцы своим причудливым языком, говорит Аджита. – Ты в этом обошла всех, Из. И это потрясающе. Но я немного завидую. – Вздохнув в очередной раз, она начинает рыться на дне пачки. – Но мне одно не понятно. Как, черт возьми, мы должны определиться в восемнадцать лет? Мы еще в себе-то не разобрались, но уже должны выбрать, что будем делать следующие полвека. Это безумие.

Интересно, говоря «в себе-то не разобрались», думала ли Аджита о своей сексуальной ориентации? Может, она все еще не определилась?

Дэнни ерзает, отчего, несмотря на скудную массу его тела, диван скрипит.

– Но мы разберемся. Каждый из нас. Ведь мы поддерживаем друг друга, верно? Джит, если у тебя есть какие-нибудь мысли о карьере, я готов их выслушать. – Я улыбаюсь. Давно не слышала, чтобы он так ее называл. – Я знаю, что родители давят на вас с Праджем, как пресс, но должно же у тебя быть любимое занятие. С этого и начнем, хорошо?

На самом деле, невероятно приятно снова увидеть старого Дэнни. Он всегда становится таким милым, когда поддерживает Аджиту или меня. Несмотря на то, что его чувства ко мне слегка испортили наши отношения, он все еще такой же славный и готов подставить свое плечо, не прося ничего взамен. Я скучала по этой его версии. Может, потусоваться с Праджем оказалось хорошей идеей: у Дэнни не так-то много друзей-парней.

– Спасибо, Дэ, – говорит Аджита. – Есть несколько профессий, которые мне нравятся, но, думаю, если я скажу родителям, что хочу попасть в индустрию моды, их хватит удар. – На ее лице появляется грустная улыбка. И я снова задаюсь вопросом, не думает ли она и о других вещах, которые должна рассказать родителям. – А, впрочем, может, нам и не придется ничего делать, – добавляет она. – Иззи разбогатеет и купит нам особняк.

Пока Аджита разглагольствует о преимуществах дружбы со всемирно известной комедианткой, большая часть из которых связана с получением вещей на халяву, на мой телефон приходит сообщение с неизвестного номера: «Хай, Иззи, это Закари. Вон. Услышал о твоем сценарии – поздравляю! Вспомнишь обо мне, когда станешь знаменитой?»

Украдкой, чтобы Дэнни не увидел, как я общаюсь с его заклятым врагом, я отвечаю: «Спасибо! Слухи быстро разлетаются. Надеюсь, у тебя все хорошо».

Проходит две секунды, и снова «бззз-бззз».

«Все отлично, спасибо. Не могу перестать думать о прошлых выходных».

А НИЖЕ – ФОТО ЕГО ЧЛЕНА. Я не вру. Фотография его эрегированного члена. Я чуть не роняю телефон от ужаса и отвращения. [Ладно-ладно, любопытные вы стервы. Он чуть длиннее и чуть тоньше среднего, а еще слегка отклоняется влево. Всё, счастливы?]

Я честно не знаю, почему парни думают, что кто-то возбудится, увидев фото их члена, которое у них даже не просили. Они когда-нибудь вообще видели пенис? Неужели они смотрят на свои гениталии и думают: «Да, выглядит отлично»? Нет. Уверена.

Кажется, Дэнни заметил ужас и отвращение, охватившие меня, потому что на его лице появляется странное выражение, но, к счастью, они с Аджитой как раз перешли от обсуждения малозаметного успеха помешанной на сексе лучшей подруги к скетчу о серфингистах и акуле, которая боится людей. Так что, надеюсь, они не замечают, как моя кожа приобретает восхитительный оттенок лосося. Несколько секунд пытаюсь восстановить самообладание, но не успеваю я набрать и половину остроумного ответа, Вон снова присылает сообщение: «Твой ход;)».

Сейчас принято писать по три сообщения подряд – и это несказанно меня радует по причине моей чрезвычайно нуждающейся во внимании натуры, но если одно из сообщений – фото члена, наверное, это слишком?

Я слегка опьянела от пива, которое выпила залпом, как жираф [да, не очень удачное сравнение], но этого недостаточно, чтобы пуститься во все тяжкие. Поэтому я пишу: «Спасибо за великолепное шоу. Правда. Тебе стоит брать деньги за вход на подобные мероприятия мирового уровня! Не уверена, что смогу купить себе билет, ведь я простая бедная сиротка, но как твой бизнес-консультант не могу не предложить тебе рискнуть».

Не знаю, почему я ответила ему в стиле Ричарда Брэнсона, но у меня нет привычки раздумывать, откуда берутся мои «шутки», и я уж точно не собираюсь выяснять это сейчас, пока еще не отошла от смущения.

А три миллисекунды спустя: «Ты не пожалеешь…»

Мальчишки-подростки и в самом деле не могут успокоиться, когда дело касается обнаженки.

Я оставляю Вона в подвешенном состоянии на некоторое время, а сама злорадствую и наслаждаюсь мыслью о том, как он сидит на диване рядом со своим отцом – республиканским сенатором, неосмотрительно проверяя телефон по пять раз за минуту и пытаясь скрыть свой кривоватый стояк подушкой из гусиного пуха или чем там еще аристократы пользуются, чтобы не светить своими возбужденными пенисами друг перед другом.

Но когда Аджита и Дэнни вываливаются на улицу, как слегка пьяные оленята, я отправляюсь в свою спальню, сбрасываю одежду, делаю чертову фотографию и отправляю ее, прежде чем успеваю передумать.

[Да, ох и ах. И ты даже удивилась?]