На следующее утро я просыпаюсь рано и несколько минут складываю на полу в комнате Эстер кусочки пазла. Я делаю успехи, хотя их и немного; удалось собрать только синее небо, и больше ничего. Остальная картинка пока притаилась в куче бумаги на полу. Быстро принимаю душ и переодеваюсь, чтобы идти на работу. Звонит Бен. Он хочет узнать, не объявилась ли Эстер, и я говорю: к сожалению, нет. Ему тоже пока не удалось ничего выяснить.

Перед уходом я беру немного денег из конверта, в который мы с Эстер складываем квартплату. Конверт лежит в кухонном шкафчике. Там осталась одна двадцатидолларовая купюра и еще несколько долларов. Вчера я заказывала сэндвичи в закусочной «Джимми Джонс», а сегодня забираю остатки. Пустой конверт нужно выкинуть. Я нажимаю на педаль мусорного ведра, собираясь выкинуть конверт.

И вижу в мусоре чеки из банкомата. Они лежат на самом верху.

В обычный день они бы не привлекли моего внимания – я не из тех, кто роется в мусоре, – но я вижу банковские реквизиты Эстер и сразу понимаю, что чеки не мои. Это чеки Эстер. Я лезу в ведро, измазав руку кетчупом – чеки лежат рядом с грязной салфеткой. Достаю их. Чека три. Они датированы четвергом, пятницей и субботой. Вторая половина дня. Судя по ним, Эстер три дня подряд снимала со счета по пятьсот долларов наличными. Всего получается полторы тысячи баксов. Кругленькая сумма, что и говорить.

Зачем Эстер понадобились полторы тысячи долларов, да еще снятые в течение трех дней? Сама не знаю почему, но я представляю себе клубничные «Дайкири» на курорте – например, в Пунта-Кана. Похоже, неплохое место, где Джейн Жирар могла бы провести отпуск. Да и для меня тоже, хотя сомневаюсь, что мне удастся когда-нибудь накопить на Доминикану. Пятьсот долларов – лимит, который установлен многими банками для снятия в один день. Правда, мне еще не приходилось столько снимать; у меня на счете и пятисот долларов нет. Все, что я зарабатываю, сразу же переходит к Эстер на оплату квартиры и коммунальных услуг. Остается только немного мелочи на то, чтобы время от времени поужинать не дома да купить пару новых туфель.

Интересно, почему Эстер разгуливает по городу, запихнув в сумочку полторы тысячи долларов? Нет, сейчас я не могу об этом думать. Сейчас у меня в голове другие мысли.

Я уже собираюсь выйти, распахиваю дверь и вдруг вижу напротив квартиры Джона, нашего техника-смотрителя. Джону лет восемьдесят, не меньше. Как всегда, на нем синий рабочий комбинезон, хотя зачем нужен комбинезон, чтобы время от времени сменить лампочку или вывести муравьев?

Рука у него застыла в воздухе – видимо, он как раз собирался постучать. У его ног стоит ящик, в котором масса всевозможных инструментов. Я знаю, как называются одни, а другие мне совершенно неизвестны. Кроме того, он держит новенькую дверную ручку и коробку с врезным замком.

– Что это? – спрашиваю я, глядя на врезной замок, с которого он как раз снимает упаковку. Хотя миссис Бадни я недолюбливаю, к Джону отношусь хорошо. Он похож на моего дедушку, который умер, когда мне было шесть лет. У Джона такая же копна седых волос, такие же очки в проволочной оправе… и вставная челюсть.

– Вы просили поменять замок, – говорит Джон.

– Ничего не просила, – резко отвечаю я, хотя вовсе не хочу его обидеть. Он хороший, и мне не хочется ему грубить.

Джон тут же отвечает:

– Ну, значит, не вы, а ваша соседка просила. – Он обводит левой рукой лицо: – Та, с такими волосами.

Я сразу понимаю, что он имеет в виду. Переливчатые волосы Эстер сразу бросаются в глаза.

В тот день, когда мои родители нагрузили фургон и помогли перевезти мои двадцать девять коробок и меня в городскую квартиру, волосы Эстер их напугали; более того, повергли в ужас. У жителей «одноэтажной Америки» волосы бывают светлые, темные или рыжие, но никогда не сочетание первого, второго и третьего. А у Эстер волосы меняют цвет постепенно: русые – кофейные – рыжеватые – песочные. Мать отвела меня в сторону и зашептала:

– Ты уверена, что тебе это нужно? Еще не поздно передумать! – Она то и дело косилась на Эстер. Я нисколько не сомневалась: да, мне нужно именно это!

Но сейчас я, конечно, думаю о другом. Возможно, тогда мне следовало проявить больше благоразумия и меньше самоуверенности.

Я снова спрашиваю у Джона, точно ли Эстер попросила сменить замки, и он отвечает: да, совершенно точно. Он даже показывает подтверждающий документ, заказ от миссис Бадни поменять замок в триста четвертой квартире. Дата заказа – три дня назад.

Три дня назад Эстер позвонила по телефону миссис Бадни и попросила сменить замок.

«Почему, Эстер, почему?!»

Не даю себе слишком долго думать. Ответ приходит еще до того, как Джон включает шуруповерт и начинает вывинчивать из двери старый замок. Я оказалась плохой соседкой, и Эстер хочет, чтобы я уехала. Она хочет заменить меня Меган – Мег – из Портейдж-Парк или другой девицей, похожей на Мег. Ей нужна новая соседка, которая будет вовремя платить за квартиру, вносить свою долю за коммунальные услуги, которая не забывает выключать за собой свет и не разговаривает во сне.

Перед уходом я беру у Джона второй комплект ключей.

Вот о чем Эстер не подумала! Ловлю такси и еду на Линкольн-сквер, в полицейское управление. Здание из светлого кирпича занимает целый квартал. Оно окружено флагами и полицейскими машинами, белыми «фордами» марки «Краун Виктория» с красными надписями и синими полосами по бортам. Вижу эмблему с надписью: «Служить и защищать».

Не знаю, правильно ли я поступила, что приехала сюда.

Я стою на улице минут десять или даже больше, гадая, идти мне внутрь или нет. Эстер пропала – да, возможно. А возможно, и нет. Мне ведь советовали переждать еще несколько дней. Вдруг она сама вернется домой? Диспетчер службы 311 порекомендовала не надеяться, что стражи порядка бросятся искать ее, независимо от того, напишу я заявление или нет. «Любой может исчезнуть, если возникает такое желание, законом это не запрещено», – вот что она сказала. Ну да, законом не запрещено… Потом она еще намекала, что полиция почти ничего не станет предпринимать, разве что имя Эстер попадет в какую-то базу данных. Но что, если заявление поможет вернуть Эстер домой?

Тогда дело того стоит.

Но что, если Эстер сама не хочет, чтобы я писала заявление? Может, она предпочла бы, чтобы я оставила ее в покое?

И вот я стою у входа в полицейское управление совершенно озадаченная, прислонившись к кирпичной стене и гадая, что делать: заявить о том, что моя соседка пропала, или нет. В конце концов я вхожу. И пишу заявление.

Я отвечаю на вопросы дежурного. Описываю приметы Эстер и рассказываю о деталях ее в кавычках исчезновения. Я перечисляю скудные подробности, но о многом умалчиваю; мне кажется, что Эстер не все хотелось бы предавать гласности. Например, что она ходила к психологу. Достаю мобильник и нахожу фото: мы с Эстер на уличном фестивале середины лета, слушаем живую музыку и едим вареную кукурузу; мы снимались на закате, когда лучи солнца окрашивают весь мир в золотой цвет. Мы попросили снять нас какого-то прохожего, пижона, который, конечно, сразу сделал стойку на Эстер. В зубах у нее был кукурузный початок, подбородок в растаявшем масле – и все же он, как и я, решил, что она красавица. Она в самом деле красавица. От нее трудно отвести взгляд, и дело не только в переливчатых волосах и разных глазах – по-настоящему они разноцветные или нет. Куда больше, чем волосы, глаза и безупречная кожа, всех притягивает ее доброта, то, что рядом с ней сразу чувствуешь себя кем-то особенным, даже если ты совершенно обычное, заурядное существо вроде меня… да, вроде меня.

Я протягиваю снимок дежурному, и даже он долго смотрит и говорит:

– Красивая девушка.

Я киваю: да. Мне кажется, что мы оба краснеем.

Итак, полиция откроет следствие. Со мной свяжутся. Эстер, конечно, будут искать не с таким рвением, как если бы она, например, была четырехлетней малышкой. Если честно, я не знаю, чего ожидала; может быть, надеялась, что передо мной выстроится поисковый отряд в оранжевых жилетах с собаками? Думала, что на поиски разошлют патрульные машины, вертолеты, конных добровольцев, которые будут ездить по улицам Чикаго с лассо в руках и громко звать ее по имени. Ну да, я надеялась на нечто подобное, но ничего не происходит. Дежурный советует расклеить в нашем квартале плакаты, поспрашивать знакомых. Намекает даже на частного детектива. Кроме того, он без улыбки говорит: скорее всего, им придется обыскать нашу квартиру.

Заверяю его, что я уже везде смотрела – Эстер там нет. Он смотрит на меня так, что я сразу вспоминаю свою младшую сестру – как будто он Эйнштейн, а я великан-невежда, – и повторяет: они со мной свяжутся. Хорошо, говорю я и иду на работу, сама не зная, помогла я Эстер или только все испортила.