ПАССАЖИРЫ на Лексингтон-Авеню не знают, что последняя остановка поезда № 6, который курсирует по центру города, – это начало петли, по которой эта линия метро проходит мимо заброшенной станции возле здания городской администрации, закрытого для жителей с 1945 года. Часть помещения остановки отгородили кирпичной стеной от рабочих путей, но питание идет на станцию по тем же линиям, которые питают переключатели и сигнальные фонари, так что свет тут все еще горит. Сейчас здесь в самом разгаре тайное поминание Капитана Америка – на него собрались адепты «темной стороны» Гражданской Войны, которым нельзя было появляться на официальном мероприятии.

После бара Сокол переоделся в свой костюм, долетел до центра и спустился в метро через служебный вход в подвале муниципалитета. В отличие от официальной церемонии почти все скорбящие пришли на тайное собрание в облачении, в котором борются с преступниками, но не надели маски. Никакого бочкового пива, односолодового виски десятилетней выдержки или блюд с кусочками свежих овощей. Пьют то, что принесли сами, а принесли они пиво в упаковках по шесть банок (сейчас те сложены в холодильные ящики) и чипсы, которые передают по кругу и едят прямо из пакета.

Люк Кейдж появился с женой Джессикой и новорожденным малышом. Он собрался было сказать что-то Соколу, но за кирпичной стеной в сторону окраины с визгом проносится поезд, и приходится ждать, пока шум стихнет.

– Сэм, я слышал по телевизору твою речь на похоронах. Очень хорошая речь. Мне и самому хотелось бы сказать пару слов.

– Знаешь, Люк, вышло вообще паршиво. Вы все должны были прийти. Там было хуже, чем здесь. Чувствовалось, что все не так.

– Да везде все не так. Например, что твое имя делает в списке зарегистрированных героев?

– Это цена за то, чтобы иметь право голоса. Иначе остались бы только те, кто на него охотится. А Тони Старк…

– Кстати, странно было… Странно, что Старк сорвался. Учитывая…

Дэнни Рэнд, он же Железный Кулак, решил вставить свои пять копеек.

– Мне его стало почти жаль, но потом я вспомнил, что как раз Старк и отправил меня в концлагерь в Негативной зоне.

– Мне сейчас Тони Старк тоже не очень симпатичен, – заметил Сокол. – И все же Кэпа убил не он.

Люка Кейджа его слова не смягчили. В его голосе слышится больше, чем простое несогласие.

– Тони Старк выставил Стива Роджерса как мишень в тире – когда его конвоировали в зал суда. Не знаю, специально или нет, но выглядело это так, будто после их встречи Кэп совсем пал духом. С чего еще ему принять на себя удар?

Питер Паркер спрыгивает со своего места наверху, на столбе. Сегодня он надел черный костюм Человека-Паука, и у него есть свой взгляд на ситуацию.

– Не согласен. Я пересмотрел запись тысячу раз. Потом очищал изображение и смотрел заново. Кэп замечает точку от лазера на приставе, поворачивается, понимает, с какой стороны снайпер. А потом намеренно толкает пристава в сторону и попадает под пулю. Это был первый выстрел. Толпа обезумела, и тогда раздались следующие выстрелы. С кандалами, которые подавляют силы, Кэп, наверное, еле волочился по лестнице, но до самого конца он оставался героем.

Станция погрузилась в тишину, и собравшиеся даже услышали, как из воздуховодов капает вода. Женщина-Паук нарушила молчание, подняв бутылку мерло.

– Что ж, пора?

Пластиковые стаканчики наполняются до краев и поднимаются в честь погибшего. Облаченная в костюмы публика обращает вопросительные взгляды на Сокола, который точно знает, что сказать.

– За Стива Роджерса. Он был одним из первых и останется навеки лучшим из нас.

Эхо вторит ему и заполняет всю станцию словами «лучшим из нас». Стаканчики опустели, и вдруг затрещал телефон. Сэм Уилсон смотрит на пришедшее сообщение. Люк Кейдж спрашивает, не придется ли Уилсону уходить.

– Именно так, чтоб его.

Сокол натягивает маску и уходит со вторых за день поминок.

СЭМУ Уилсону не хотелось бы попасть в бар на другом конце города в уличной одежде. В таком месте собираются исключительно недружелюбные белые работяги, тянут пиво из бутылок с длинным горлышком и опрокидывают рюмки дешевой ржаной водки. Когда Сокол заходит, бармен как раз куда-то удаляется, крича что-то по сотовому телефону оператору службы 911. В воздухе еще не осела пыль, а некоторые сохраняющие сознание клиенты стонут и ноют. По телевизору повторяют запись похорон.

Баки стоит, опираясь на бильярдный стол, и не отрываясь смотрит на окровавленные перчатки. Сокол пускает шар по тканевой поверхности и попадает им в боковую лунку. Баки поднимает глаза. В них стоят слезы.

– Чтоб тебя, Баки! Когда Фьюри сказал, что ты вляпался в неприятности, я никак не думал, что ты решишь вынести целый бар. Пожалуйста, скажи, что тут была ГИДРА или ты нашел станцию наблюдения группировки ЦЕЛЬ…

– Нет. Просто кучка уродов.

Сокол поднял взгляд на экран телевизора.

– С этого все и началось, – объясняет Баки. – Пришел посмотреть и выпить пива. Хотел увидеть, как хоронят моего лучшего друга. Парня, которому я за год не решился посмотреть в глаза. Теперь его больше нет, и я даже не мог своими глазами посмотреть, как его забрасывают землей. Бармен назвал это «гребаной трагедией». Мужик, который сидел в двух стульях от меня, сказал, что это все не по-настоящему и Кэп жив. Потом громадный болван с флотской татуировкой, который натирал мелом кий, выдал: настоящая трагедия в том, что его хоронят в Арлингтоне – это место для героев, а не предателей. Я ему говорю: «Повтори, что сказал», – а он, как попугай, талдычит эту ерунду с радио: якобы Кэп выступил против воли народа Америки и посрамил честь формы, которую носил. Ну и тут я не выдержал, Сэм.

Сокол ничего не отвечает.

– Да, я знаю, что сделал бы Кэп. Он бы попытался его убедить. Он бы сказал, что, даже если большинство граждан верит чему-то, не обязательно это правда. Сказал бы, что большинство американцев когда-то считали нормальным рабство и не поддерживали право голоса для женщин. И он бы закончил конфликт раньше, чем дошло бы до драки. Но я не Кэп.

Баки осмотрел зал, который только что разгромил.

– Теперь не могу отделаться от мысли, что Стиву было бы за меня стыдно, и понимаю, как мне его не хватает. В худшие дни войны – когда я хотел забыть о кодексе, когда смотрел в бездну, а бездна вглядывалась в меня, – он заменял мне совесть, моральный компас, духовного отца. А теперь у меня ничего нет.

Сокол берет Баки под руку и направляется к двери.

– Баки, давай-ка уведем тебя отсюда. Скоро приедут копы.

Баки кидает на стол купюры. На записи, что в который раз крутят сегодня по телевизору, Тони Старк пытается выдавить из себя хвалебную речь на похоронах. Баки не может оторваться от экрана, а Старк бормочет: «Все должно было быть иначе», – пускает слезу и уходит с трибуны. Сокол тянет за рукав, но Баки не двигается.

– Ты идешь или как?

Человек, который когда-то был младшим товарищем Капитана Америка, признает, что не может воскресить Стива Роджерса. Не может быть героем, чего хотел от него Кэп. Но он знает, что может сделать.

Он может убить Тони Старка.

Человек, который некогда был самым искусным убийцей Советского Союза, позволяет герою в красно-белом костюме вывести его, когда на ночной улице уже раздаются сирены.

– Ну что ж. Пойдем, – говорит Баки.