Южный Орегон

Когда Марк проснулся (если это можно так назвать), то понял, что умер и летит к небесам. Звуков не было, а было эдакое приятное чувство омовения. А это что, вон там? Облака? В самом деле? Значит, все-таки облака?

Хотя нет, не умер. А летел он на самолете – мелком, двухмоторном. Лео Крэйн здесь тоже был. И та девица из вип-зала Хитроу – Лола, Лейла или как там ее. Время отматывалось назад. Его взяли из «Найка»… хотя нет, его там поджидали. Затем погоня и спасение одним и тем же транспортным средством. Скейт-парк, мойка, таблетка.

Голова ощущалась мешком с крабами. Примерно так же, как когда он утром очнулся в сумраке коридора того китчевого отеля. На втором пилотском кресле сидел тот бессменный шофер, угостивший его пилюлей, от которой сорвало крышу. А пилот походил на толстого Джорджа Клуни индейского розлива.

Небольшой салон был залит солнцем. Марк вскользь встретился взглядом с Лео, который ему кивнул и неброско выставил большие пальцы. Для чего – чтобы его ободрить? Или из-за того, что девица, якобы любующаяся облачками за окном, к Лео так и льнет – пусть и не в открытую, но явно с перспективой? Марк лицом прильнул к прохладе оконного пластика. Далеко внизу по прерывистому мельканию тени, скользящей по мутно-зеленым холмам пустынной местности, угадывались очертания их самолета. Марк закрыл глаза.

Самолет снизил высоту настолько резко, что губа Марка неприятно ерзнула по оргстеклу. Затем с такой же внезапностью самолет круто взмыл вверх, после чего выровнялся и снова начал снижение, от которого на борту возникла секундная невесомость (Марк ощутил, как золотой портсигар в кармане вельветового пиджака взмывает пушинкой). Самолет заложил крутой вираж, и внизу взгляду открылся гористый гребень в зеленой бахроме поросли. Вираж завершился, но спуск продолжился; самолет стремительно снижался к серо-зеленому гребню. Марк сел прямо и глянул туда, где пока еще находилось ветровое стекло – пока, потому как ощущение было такое, что они летят прямиком в гору. И тут впереди открылась грунтовая взлетка – длинная, прямая, глинисто-красная нить среди зеленого кустарника, на которую, сдавая высоту по наклонной, быстро снижался самолет. Шасси при касании дважды скакнуло – тук, тук, но затем сцепилось с полосой плотно. Хвост при посадке слегка занесло, но он быстро стабилизировался. Натужно взревели моторы, отчего самолет замедлил бег и наконец остановился, кажется, под каким-то покрытием. Свет стал каким-то рябым, словно мелко посеченным (это вообще где, внутри или снаружи?). Пилот заглушил моторы.

Лишь выбравшись из глубины салона, Марк сообразил: сверху раскинулась прикрепленная к деревьям маскировочная сеть, растянувшись над взлеткой пятнистым пологом. Что-то вроде пальмового навеса над громадным пляжным баром.

Пилот (все называли его Кротким Максом) куда-то отлучился и обратно вернулся, ведя в поводу… лошадку. Да-да: прядающего ушами гнедого пони с кожаной уздечкой и переметной сумой. «Ой, какой симпатяга», – умильно подумал Марк, думая его сфоткать. Обхлопал карманы: бумажник, портсигар, темные очки – всё на месте. А вот «нодика» нет.

– Лео, а Лео, – позвал Марк. – Мой «ноуд», случайно, не у того парня?

– Твой аппарат? У него.

– Можно его заполучить обратно?

– Сомневаюсь, – сказал Лео. – Да ты глянь. Нашего прибытия ждал целый пони. Ты разве не рад, что ты приехал?

С закрепленной в хвостовом отделе палеты Трип начал выгружать компьютеры, перенося их в переметную суму пони. Довольно пестрая смесь лэптопов: совсем новые тоненькие планшетки карамельного цвета, но в основном бэушные «макбуки» и устарелые черные писишки, некоторые с наклейками.

Марк только что вынул из портсигара сигарету и собирался прикурить, как к ним всем обратился Трип:

– Ребята, выслушайте меня. Сейчас мы пойдем пешком – тут недалеко и в основном вниз, так что не очень затруднительно. Захотите остановиться или замедлиться – дайте мне знать. Ок?

С этими словами он повернулся и пошагал, ведя в поводу пони.

Шли друг за другом, в молчании. Повжикивали о траву штанины, мягко тукали по тропе копыта пони; время от времени, фыркая крыльями, всполошенно срывались с кустов пичуги. Дорога все время шла по гребню, с переменным входом и выходом под сень деревьев. В небесной выси лениво чертила круг хищная птица. Через какое-то время до слуха донесся взлет их самолета – вон он, серебристо посверкивая, взмыл грациозной дугой и истаял до размеров блесткой точки в зените. Минут через двадцать пересекли широкую болотистую лощину и углубились в лес. Поросль становилась все гуще, а тропа сделалась прерывистой. Время от времени она исчезала совсем, и чтобы поспеть за Трипом, приходилось раздвигать руками кусты и ветки. Дважды пони брел в обход палых стволов, в то время как люди перебирались поверху. Улучив минуту, когда Трип находился в отдалении, Марк спросил у Лейлы:

– Когда вы мне скажете, кого я должен повстречать?

– Не «кого повстречать», а «с кем встретиться», – встрял Лео.

– Да ну тебя, – сердито отмахнулся Марк.

– Я не знаю, – ответила Лейла.

– Ты что, серьезно? – изумился Марк.

– Серьезно, – кивнула Лейла. – Но должно быть, это кто-то важный.

Ой ли? А не обернется ли так, что в конце концов придется поступиться кое-чем из своих органов? Да нет, Лео на такое не пойдет. Не из таких он сволочей. Кстати, сага Марка о бездомном мудреце Сесиле на самом деле брала начало из дружбы Лео с одним полубездомным, наполовину двинутым ветераном Вьетнама, торговавшим книжками в Кембридже. Как-то зимой, когда в Новой Англии стояли лютые холода, Лео с неделю пускал его ночевать к себе на диван.

Они спустились на выжженный пятачок леса, где сквозь почернелые древесные останки уже пробивались юные ростки хвойной зелени, окруженные благодатной средой папоротников с яркими вкраплениями полевых цветов. Складки гор таили в себе прохладу; воздух в этих местах, казалось, переливался глицериновыми струйками. Мхи и лишайники усеивали своим бархатом шишковатые каменные выступы и непрочные концы мертвых сучьев.

Марка переполняла хмельная беспечность. Ему нравилось, что с каждым шагом он все больше отдаляется от той своей дерьмовой пародии на жизнь, оставленной теперь где-то далеко внизу. Может, они сейчас поднимались по лестнице в небо, или в Шангри-Ла, или куда-то, где позабудутся все его просчеты в том, как устроена жизнь; где ждет спасение от ловушки, куда его завело собственное тщеславие и жадность.

Головная боль более-менее рассосалась. Воздух был упоителен. Правда, обозначился вопрос с обувью. При переходе мелкого ручья Марк одной туфлей черпнул воды, и теперь эта туфля на каждом шагу противно чавкала. Обувь была из элитной английской кожи, с крупными пряжками – явно не для ходьбы по лесным массивам.

Они ступили в подобие узкой горной долины и двинулись через рощу секвой. Между секвойями цвели рододендроны – кривенькие, тощие, но с восхитительными сиреневыми соцветиями, льнущими к бокам своих мощных покровителей. Неравнодушный к природе Марк был просто сражен всей этой красотищей.

Трип объявил привал и предложил своим спутникам воды из фляги – настоящей, кругло-металлической. Где-то рядом, невидимый взору, спешил по камням крупный ручей (это было слышно сквозь зелень).

– Нам еще долго? – на всякий случай спросил Марк у Трипа. Ведь цель могла отстоять на мили, часы, дни.

– Да тут через речушку и вверх по тому бережку, – указал на деревья Трип.

Вблизи, посредине и вдали виднелись все те же деревья и изгибы рельефа. Сколько их еще впереди – десять, пятьдесят?

– А что там?

– Ферма, – ответил Трип.

К речке приблизились, перейдя не один крутой укос. Пони шел медленно, осмотрительно притормаживая у резких поворотов.

«Так это, наверное, не речушка, а целая река», – подумал Марк, зная, как вольно на Восточном побережье трактуется понятие «речка». Она и в самом деле оказалась быстрой и полноводной, вея холодком, как открытая морозилка. Пони к переходу речки вброд отнесся осторожно; Трип сказал, что животному перед переправой нужно отдохнуть и напиться, так что всем несколько минут нужно подождать.

Марк слегка прошелся вдоль течения. Облюбовав себе плоский камень, пиджак он повесил на ветку дерева и, присев, расстегнул свои дурацкие туфли, которым, по всей видимости, пришел конец. Ступни горели, как буритос, и Марк окунул их в воду, такую ледяную, что мир мгновенно пришел в четкий фокус: деревья на берегах, ветки на деревьях, хвоинки на ветвях. Отчего-то вспомнилась фраза, которую отец любил произносить после работы: «У меня собаки лают». Объявив это, ноги он водружал на журнальный столик и наливал себе пальца на три-четыре во все наличные емкости.

До сих пор было так и не понятно, какую такую работу он имел в виду: иногда «после работы» приходилось на второй час дня, когда по телику шли «Супердрузья». Подошла Лола, она же Лейла. Ее весь этот переход, судя по виду, совсем не утомил. Встав на два шатких камешка возле воды, она опустилась на корточки и зачерпнула пригоршню воды.

– Так как правильно, Лола или Лейла? – спросил Марк, закуривая последнюю в портсигаре сигарету.

– Для тебя можно Лейла, – плеснув себе в лицо воды, ответила она.

– Вы, ребята, готовы сказать, чего вы от меня хотите?

– Точно не знаю. Мне кажется, это как-то связано с твоими исключительными возможностями, связанными с близостью к Строу.

– А откуда у вас уверенность, что я на все это соглашусь?

– Лео сказал, у тебя доброе сердце.

Реку они перешли и взобрались на кромку того берега. Далеко внизу виднелось нечто напоминающее тускло-зеленое озеро. Это нечто оказалось невысоким и до странности однообразным лесом, идущим по всей окружности кольцевидного ската.

– Что это? – спросил Лео.

– Кальдера, – ответил Трип, вызвав у Лео взгляд такой непонимающий, что Марку стало легче от того, что невеждой себя чувствует не он один.

– Углубление, вызванное вулканической активностью, – пояснил Трип.

– Кратер, что ли? – переспросил Лео.

– Геология – немного другое, – сказал Трип. – Но в целом да.

Пони он повел по широким ступеням, прорубленным в пологом каменистом скате, вниз по узкой тропе, идущей между… деревьями? Растениями? Но какими? Росли они аккуратными рядами, будто кукуруза, и, как у кукурузы, стебли их были прочны, волокнисты и столбчаты. Только эти растения были выше любой кукурузы и гибки, как бамбук. Марк поглядел наверх. В семи метрах над ним в зеленой арке этих растений была проделана тропа, как бы просека в джунглях. Листья растений напоминали пальмовые, только шли от середины темно-зеленых стеблей и были острей и уже, с глубокими ажурными вырезами. Марк всегда был конечным потребителем и никогда в жизни не хаживал вблизи ферм по выращиванию конопли. Если только это была она. Впрочем, по одним лишь обложкам альбомов регги сложно судить, марихуана это или нет. Хотя что еще можно выращивать на целых гектарах местности, удаленной от всякой цивилизации?

С окончанием просеки взгляду открылся дол. В сотне метров впереди, под сенью трех деревьев, виднелся обшитый брусом сельский дом с беленым покосившимся сараем по соседству.

На подходе к дому послышалось, как хлопнула на пружинах сетчатая дверь, и на широкое крыльцо вышла какая-то женщина.

– Малыш, ты вернулся! – воскликнула она.

В голосе слышались неподдельная любовь и облегчение. Женщина даже улюлюкнула, и ее голос звонко разнесся на всю долину.

Лео сидел на кухне лачуги рядом с женщиной, что так обрадовалась появлению Трипа. Представилась она Констанцией Ноззикинс. Лео помогал ей тем, что лущил горох. Лачуга восхищала его своей натуральностью, тем, что она рублена от руки. В ней была кухня, подобие гостиной, спальня и гостевая на чердаке.

Набрав из ведра с водой картошин, Констанция почистила их и стала нарезать. Нож был острый.

– Что это за растения? – поинтересовался Лео, занятый лущением у окна. – Их там что, полный кратер?

– Это кальдера, а не кратер, – поправила его Констанция. – А так ты прав, они занимают всю площадь: четыреста шестьдесят акров. Наш последний урожай. – Звонко гремя кастрюлями и сковородками на деревянной перемычке, она выискала нужную. – Один из наших лучших участков. Тут, видимо, и высота сказывается, и почвенный кремнезем. Ну и отдаленность, само собой. Ни у кого такого урожая нет, как у нас, – объявила она с гордостью.

«Урожая чего?», – хотел спросить Лео, но она перебила:

– Сколько там у тебя?

Имелся в виду горох. Лео накренил чашку, чтобы показать.

– Нужно еще столько же, – указала Констанция. – Нас нынче шестеро.

Лео, спорый на руку и в азарте от соревнования с самим собой, ухватил из мешка очередную пригоршню стручков.

Солнце уже снижалось к дальней закраине кольцевой стены, и через западные оконца кухни струился предвечерний свет. Вечер медленно подступал, подкрадываясь по широкому массиву загадочных растений.

Констанция перешла к грибам. «Тук-тук-тук» – дробно стучало по доске острие ножа, насекая грибы на мелкие аккуратные кусочки.

– Это что, «травка»? – спросил Лео.

Марихуанных плантаций он вблизи не видел ни разу (обложки регги-альбомов не в счет).

Констанция прервала свое занятие.

– Лео, посмотри на меня, – требовательно сказала она, оборачиваясь. Он посмотрел непринужденно и открыто.

Прошло несколько секунд. На лице Констанции различалось беспокойство.

– Что, гороха не хватает? – спросил Лео.

– Давай-ка выйдем на минутку в гостиную, – вместо ответа сказала она.

Через распашные невысокие створки они прошли в гостиную, где за деревянным столом сидели Лейла, Марк, Трип и еще один гость, представившийся Романом Шэйдсом (Лейла сказала, что знакома с ним по Дублину). Было понятно, что Марк здесь в одиночку, а те втроем против него.

– Да поймите же вы, – внушал Марк, – помочь я вам помогу. Но с этой вашей чудаковатой проверкой связываться не желаю.

– Роман, – с ходу вклинилась женщина. – Я-то считала, нам здесь предстоит только одна проверка?

– Верно, – повернулся к ней Роман Шэйдс.

– Что верно? Как быть с этим парнем? – Констанция секунду помолчала. – Ведь я думала, он наш. А затем пригляделась и вижу, что вроде как нет. Настоящее его имя, по-моему, Лео Крэйн.

Лео это бесцеремонное выяснение его личности, стоящей здесь же, показалось несколько невежливым.

– Монтес, – резко, прямиком обратилась Констанция к Лейле, – ты ручаешься за обоих этих ребят?

– Я ручаюсь за Лео. А он ручается за Марка.

– Я вот тоже насчет него раздумывал, – сказал Трип. – По манифесту отбора он значился как «типичный», но по пути сюда вроде как перековался. Возможно, Портленд его поменял.

Тут к Лео обратился Роман:

– Ты не дневниковец?

– А что определяет, он я или нет? – спросил Лео.

– Видимо, проверка зрения, – с сарказмом сказал Марк. В своих разбухших погибших башмаках он смотрелся поверженным мушкетером.

– Нет, так не пойдет: посторонние в доме, – вмешалась Констанция, обращаясь исключительно к своему бойфренду и Роману Шэйдсу. – Надо их обоих протестировать.

В руке она по-прежнему держала нож; в воздухе попахивало опасностью.

– Да пожалуйста, проверяйте, – бодро сказал Лео, усаживаясь за стол. – Я уж столько тестов проходил, что вошел во вкус. Валяйте.

Констанция водрузила на стол видавший виды компьютер, что-то там понабирала, понастраивала и поставила перед Лео. На экране был массив из каких-то цифр и символов, нечто среднее между арабскими письменами и масонской тайнописью.

– Погоди. Пока не смотри, – строго сказала Констанция.

Да бог ты мой. Какое, однако, спокойствие. Все это ощущение необычности – как летним вечером в детстве, когда они с сестрами на еще теплом плитняке у бассейна играли в настольные игры. Лейла сидела рядом. Лео тайком на нее посмотрел. Она ему улыбчиво кивнула. Наверное, вот почему ему так спокойно. Он тоже ей улыбнулся.

– Так. Всё, теперь смотри, – сказала Констанция.

Лео посмотрел. В глазах слегка плыло, примерно как когда смотришь на двухслойную стереооткрытку.

– А читать-то как?

– Как хочешь. Просто вбирай в себя.

– Да уж вобрал. Это, что ли, и есть фишка?

– Вопросы задавать нельзя, – осекла Констанция.

– Ты даже не должен этого хотеть, – добавил Роман.

Чего накинулись-то. Лео поглядел на Лейлу. Она ему снова кивнула.

– Ты смотришь или нет? – резко спросила Констанция.

– Ну да. Уже и посмотрел.

– Почему тогда нет номера?

– А я здесь при чем? – хмыкнул Лео.

– Можешь по-другому? Угол смени, что ли.

Лео вгляделся снова, на этот раз пытливей, и тут различил за экраном еще один – другой набор символов, или тот же, но в другом порядке. В мозг, свиваясь и разветвляясь, хлынул поток взаимосвязей – как дыра правды, только на этот раз берущая начало где-то внутри. Он слегка качнулся вперед. Что это, припадок? Тогда почему нет неприятных ощущений? По всем отзывам припадки ассоциируются с чем-то негативным. При этом ощущалось залипание времени, памятное по лихорадочным ночным ужасам, когда он в детстве валялся с высокой температурой. Ребенком Лео был болезненным, школу пропускал порой неделями; неделями, когда в большущем таунхаусе были только он и мама. Она размешивала пузырьки в имбирном ситро, клала прохладную ладонь на его пылающий лоб, и вместе они смотрели телевикторины. Не так уж плохо. Только вот ночами, с температурой под сорок, слух у него обострялся настолько, что становилось слышно, как своим темным знанием вибрируют шкафы. Что-то подобное ощущалось и при проверке зрения, только знание вливалось хорошими новостями, во всяком случае не устрашающими. От столешницы ощутимо веяло добротной столешностью. Свет и чудесность вливались в окна. Лица на телах пестрели цветовыми пятнами – светозарные, открытые.

– Лео?

Он поплыл на голос и вынырнул на поверхность.

– И во-от ты-ы сноо-ва… здесь! – гикнул через стол Марк.

Лео рассмеялся этой школярской шутке.

– Здесь я, здесь. – Он в самом деле возвратился. – Вот это реально пинок бодрости! – констатировал он.

Хотя теперь ощущалось, что в том бодряке было что-то и от удара басами по печени, или сдувающего с ног порыва ветра, или спуска на велике с горного склона. Что-то шалое, от чего перехватывает дыхание.

– Тебе нравится твой номер? – спросила Лейла.

– Мне да.

Это был телефонный номер дома на Риверсайд-драйв. Огнем особняк выжгло изнутри. Впоследствии внутри все отстроили, фасад отделали материалами подешевле. В доме, где вырос Лео, теперь располагался кождиспансер, а в двух верхних этажах какая-то эзотерическая церковь. Лео в тех стенах ни разу не был.

– А почему у него цифр всего семь? – спросила Лейла у Романа.

– Видимо, у него ввод с восемью нулями, – не сразу ответил тот. – Налицо и тридцать пятое число Фибоначчи.

– И число Маркова, – заметил Трип. – Такой индекс я вижу впервые. Море белого пространства.

– Наверное, Лео очень… гибкая личность, – произнесла Констанция.

«Да, я такой», – подумал Лео.

«Лео, язви тебя», – желчно думал Марк. Вот тебе и друг. Так вот взять, сесть и пройти эту их проверку. Он что, не слышал их слова о том, что после этого возврата нет? Глаза-то одни, их беречь надо. Хотя надо признать, что и он, Марк, не ахти какой страж собственного храма. Лео, не исключено, для девахи старается. Он этим и в колледже занимался – западал с излишним пылом. Девочки под своими общажными дверями находили дешевенькие подарки, цветки-стишки. Так, видно, до сих пор и не усвоил, что избранницы тоже должны проявлять взаимность. Ну уж теперь-то, когда Лео прошел проверку зрения, та дама-экстремистка возьмет его в оборот по полной. Обстоятельство тревожное.

– Теперь ты, Деверо, – потребовала Констанция, со значением отодвигая ерзнувший стул.

Марк остался сидеть и даже, наоборот, откинулся на спинку.

– А что, если я этого не сделаю? – нагловато спросил он. – Вот именно теперь, когда я здесь, в этом вашем высокогорном кратерном домике, видимом только со спутника. Как вы, интересно, устраните эту… э-э… помеху, которую я собой являю?

«Шаг Восьмой: заставь их высказать то, что у них на уме».

После общей паузы Трип, похоже, счел, что ответить на этот вопрос надлежит ему.

– Если бы это произошло – то есть если б ты пригрозил нас выдать или у нас не было уверенности, что ты этого не сделаешь, – мы бы обеспечили тебе недостоверность.

– То есть как это, обеспечили недостоверность? – не понял Марк.

– Тебе были бы введены определенные компоненты, такие, что никто б не поверил ни единому твоему слову, – сказал Трип. – Растительного происхождения. Вполне себе безобидные. С целью самоограничения.

Марк прикидывал. То, как Трип вдумчиво на него смотрел, как употреблял безличные глаголы («тебе были бы введены»), заставляло задуматься: как реагировать на слова этого человека с его растительными компонентами? Приемов противодействия всего два: удар головой и бегство. И куда же бежать – в чащу тех чудо-растений? Так ведь скоро ночь на дворе. Представь себе: крутой склон, за которым поросшие сосняком горы. Вывихнутая лодыжка, вой волчьих стай.

– Просто скажите, чего вы от меня хотите; каких действий. Проверка мне не нужна.

– Ишь ты какой, – беспощадно сказала Констанция. В такт ей качнул головой и Роман.

– Да почему, Марк? – беспомощно спросил Лео. – Пройди, да и дело с концом.

– Потому что я не хочу быть вами, – теряя самообладание, повысил голос Марк. Он имел в виду не только Лео. Он подразумевал их всех и использовал руки, чтобы охватить весь стол. – Не в обиду будь сказано. Пожалуйста, живите своим миром, нет вопросов. А я хочу быть собой. Просто собой.

– Какое же ты дерьмо, – стегнула голосом Констанция. – Думаешь только о своих деньгах, своем комфорте, привилегиях.

– Те деньги я зарабатывал трудом, – заметил Марк.

– Ой-й, умоляю. Зарабатывал он. Не работа это, а профанация. Ты хоть когда-нибудь по-настоящему трудился?

Ничего себе. А гриль-бар? Или Гарвард, где он ежедневно сталкивался с гнусным фактом, что у него никогда не будет и половины тех денег, предвкушением которых жило и щеголяло большинство его сокурсников. Вкалывал он как бобик и на стройплощадке, по́том своим доказывая, что деньги на учебу в колледже можно заработать без спонсорства зажиточных родителей. А однажды, когда финансовый ручеек иссяк, он и вовсе был вынужден взять академ и устроиться на полную ставку. Ведь было же? Пока его дружки на каникулах кутили по Европам, он пресмыкался администратором в конторе хиропрактика. Кто бывал вынужден по выходным, по первому звонку, открывать офис и проверять, чтобы медные висюльки на входе звенели исправно, а запас байхового чая с карамельками не иссякал? Понятное дело, он, Марк.

Хотя, возможно, и без должного усердия. Иначе как объяснить пятнадцать лет трудов во имя мечты, с сознанием того, что где-то там, в своей глубине, ты сообразительней большинства этих умников, и настанет день и шанс, когда этот факт ты сможешь использовать с выгодой для себя? Как насчет работы, направленной на само то, чтобы удержать все это вместе? На то, чтобы маме от этого жилось по возможности лучше? На то, чтобы гнуть свою линию? Кроме того, никто не отменял и солнечного зайчика удачи, который промелькивает во всем – в пропущенном автобусе, заблудшем сперматозоиде, просвистевшем рядом метеорите.

– Если под «работой» ты подразумеваешь ту свою книгу – самодовольную чушь о том, что всякий может быть эффективней, богаче и самодостаточней, – так никого из думающих ты ею не проведешь.

Это тоже жалило.

– Ну, начать с того, писал ее на самом деле не я, а специально подряженные люди. Вот следующая, с анализом некоторых насущных тем, будет действительно моя. Точнее не следующая, а через одну. Следующую можно опустить. А вот которая за ней… Я думаю назвать ее «Завтра попробуйте снова».

Название он произнес с гордостью.

– В этом-то у тебя и проблема. Почему не назвать ее «Завтра попробуйте снова, и на этот раз хорошо»?

Черт. Ну прямо-таки мелкая, но меткая ракетка по штабу дивизиона. Ведь эта бестия права. «Завтра попробуйте снова» – просто отписка под видом наставления.

И при этом что теперь? Да, именно – как быть сейчас, сию минуту?

– Ты в самом деле, Марк, считаешь это настолько невероятным? – спросил Роман. – Что люди могут объединяться и мыслить на одной волне, стремиться к общей цели? Что мы наконец нашли путь к общему благу, вместо того чтобы в одиночку, каждый сам по себе, что-то угрызать и тащить к себе в норку? Или ты вообще не ходил в начальную школу? Не ездил в общественном транспорте и даже не стоял в очередях в киношку?

Почему. Все это было. Просто дело в том, что в общественном транспорте он надеялся больше не ездить никогда.

– Стремиться к благу – отчего бы нет. Но я не могу быть уверен, что вы знаете, как оно выглядит, это самое благо. К тому же вы все, готов поспорить, наверняка поднажились на системе, которой, по вашим словам, противодействуете. По вам четко видно, что вы народ высокопоставленный. И вы в самом деле хотите порушить всю эту глобальную систему перераспределения? Рухнуть в самый низ и там, на дне, в поте лица отстраивать новый мир? Копать минерал, нужный для каких-нибудь там мобильников? Назовем его, скажем, мобильникум.

– К верхушке я не принадлежу, – возразила Констанция. – Я здесь, в глубине и гуще.

Марк пропустил это мимо ушей.

– Вы говорите, как уподобиться тягловой силе, работать как заведенные, все на отведенных для них местах. Знаете, кто так рассуждал, насчет тягловой силы? Красные кхмеры, вот кто. Или там Сталин, Мао, а за ними совсем уж охреневшие африканские диктаторы. Иди Амин, Бука Сука Димка, или тот, который всех пережил, – Мугабе, кажется.

– В этой сфере нам тебя не переговорить, – уступила Констанция. – «На отсутствие в вашей жизни перемен влияет то, что собой представляют ваши начальники. Вы окружены, блокированы их влиянием. А ваши внутренние индивидуальность и совершенство не интересуют никого. Они их остерегаются».

Хм. Оказывается, Констанция Ноззикинс видела по крайней мере один из его наиболее популярных вебинаров.

– Вот вы хотите вымостить путь к более совершенному миру, оптимальному распределению, – продолжил рассуждать Марк. – А вы учли, что эти самые распределители-дистрибьюторы и становятся в итоге главными сволочами, сетевыми гнидами? Вы задаете импульс, заставляете рыть, карабкаться, но по итогам кому-то достается непременно больше, чем другим?

– Ты сам сейчас назвал себя гнидой, так получается?

– Нет. Я как раз тот, кто роет. А вот вы, ребята, может статься, находитесь на пути к сволочизму.

Марк повернулся к Лейле:

– А ты ее проходила, эту самую проверку зрения?

Лейла кивнула.

– Как раз после нашего знакомства в Хитроу, Марк. Я новичок, как и ты. Так что ныряй смело: водичка теплая.

Боязно. Водичка, может, и теплая, а все равно в дрожь бросает.

Хотя Лейла, надо признать, не из тех, кому можно вешать лапшу и уж тем более помыкать. Он это понял еще тогда, когда они в аэропорту играли в карты. А окончательно убедился сегодня, когда они с Лео умыкнули его из «Найка», со всем дальнейшим перелетом и переходом через лес. Как же они ее во все это втянули?

– Как они тебя в это втянули? – спросил он.

Лейла скользнула взглядом по Роману Шэйдсу, который чуть заметно кивнул.

– Они обещали мне помочь, если я к ним примкну. И помогли.

– Чем?

– Ваши люди взялись дубасить мою семью. Завели липовое дело на отца, довели его до инфаркта…

– Мои люди? – возмутился Марк. – Послушай, если ты имеешь в виду Строу, «Синеко», «ноуд», всякое такое… Я знаю, что они копают данные, и это мне очень не нравится. Но до инфаркта мы никого не доводим. Во всяком случае, я.

– Вот-вот. Ты прав, Деверо, – уколола Констанция. – Копание данных. Скоро они возьмут и сдадут твой адресок бульварной прессе. За энную сумму.

Марк молчал.

– «Информационное страхование» – не об этом ли тебе, часом, распинался Строу? – с подростковым задором наседала Констанция.

Именно этим эвфемизмом, помнится, чаще всего именовалась деятельность, протекающая на борту «Синеморья-2». И пожалуй, можно согласиться: «информационное страхование» – термин далеко не исчерпывающий.

– Так вот замысел у них, Деверо, совсем не в том, – припечатала Констанция.

– Вот как? А в чем же, Ноззикинс? – тоже сфамильничал в ответ Марк.

– Они рассчитывают подмять под себя всякую мысль, язык, культуру и социальный уклад за счет контроля средств, которыми люди между собой общаются. Сначала они думают приучить нас к мысли о вверении их системам всей информации, имеющей отношение к нашей жизни…

– На это никто не пойдет, – перебил Марк. – Свои секреты люди оберегают как зеницу ока. Если же кто и рискнет, то это в конечном счете их проблема. Пусть потом сами расплачиваются.

Констанция иронично хмыкнула.

– В самом деле? А как насчет «Синелайфа», которым можно активировать видеофиксацию на синелинзы? Человеческая жизнь таким образом станет как на ладони. И кое-кто уже заявляет о бета-тестировании этого продукта.

«Приложение к «Скринплэю»; да, Марк об этом знал. Его семинар в «Найке», по большому счету, представлял собой кросс-промоушн этого гаджета.

– Ну а когда она у них появится эта самая записная книжица на всех, вот тогда мы всем миром и запляшем. Они смогут проделывать любые каверзы, любого масштаба. Может, это будет схема традиционной пирамиды, где один цент с каждого в мире доллара отщипывается им. Или же они прикинутся новой Северной Кореей и Украиной с их киберворьем, руша все и предлагая нам за деньги наш же главный пароль, о наличии которого у себя мы не подозревали, но который, оказывается, нужен позарез, чтобы восстановить свой банковский счет, свидетельство о рождении, право собственности на дом или свою генетику. Чем бы это ни было, оно будет на платной основе и в равной пропорции для всех, от мыши до слона. Или же они пойдут по пути нашего истекания кровью досуха. Мир станет каучуковой плантацией, которой будут вольготно распоряжаться боссы Комитета со своих бронированных мегаяхт и частных континентов.

Это описание и вправду вторило задушевным беседам Строу и Поупа за коньячными бокалами, в обитых заклепками клубных креслах. Как бы сейчас прерваться, улучить минутный отдых? Между тем Констанция продолжала:

– Но планируют они скорей всего даже не это. Скажем так: вначале это, а затем уже их настоящий план, итоговое решение – целевой, направленный геноцид. Мне думается, главари Комитета – самая верхушка – все как один апологеты Скрижалей Джорджии. Лет десять им понадобится на то, чтобы собрать в достатке биологический и генетический материал, после чего они озадачат свои суперкомпьютеры программой выбрать и обозначить, какие пять процентов населения планеты оставить в живых, чтобы они заново отстраивали мир по их новому проекту, который, кстати, носит название «Улучшенное Человечество». Придумал его один из их писак. Вот и ты должен будешь этим заниматься.

Нет, надо отсюда выйти.

– У кого-нибудь есть «травка»? – спросил Марк во всеуслышание. Никто за столом не отозвался. Он спросил снова настойчивей:

– Трава, соломка, дурь, ломовичок? Трип, неужто даже ты из кальяна не вдыхал? Не поверю! Ну, где прячешь?

Трип посмотрел долгим тягучим взором, после чего произнес:

– Терракотовая ваза на крыльце, слева от двери. В ней пакет на молнии.

– Спасибо, – кивнул Марк, вставая из-за стола с непринужденностью, скрывающей, как ему казалось, обиду и нетерпение. Не хотелось выглядеть испуганным, усталым, мятущимся неудачником, изнемогающим к тому же по лечению.

На крыльце он действительно обнаружил пакет травы, причем больше, чем ожидал – не жухлый двухграммовый пакетик, а прямо-таки мешок размером и весом с мертвого голубя. А это что, рядом? Жестянка с табаком. Банзай! Свернув и запалив косяк, Марк расслабленно откинулся. Уже стемнело. Смутно проглядывало темное кольцо кратера, а в небе цвета индиго купалась розоватая луна. Дол дышал влажноватой теплотой, мешающейся с травяным дымком.

Спустя минуту хлопнула сетчатая дверь, и на крыльцо вышел Лео. Марк с его приближением обернулся и радушно протянул закадычному другу самокрутку, как моряк на вахте. Лео легким взмахом отказался.

– А, ты ж на излечении, – вспомнил Марк. – Хотя проверку зрения, от которой мозги навыворот, ты себе тем не менее позволяешь.

– Нет, Марк, он не такой.

– А какой? – прозвучало чуть ли не просительно.

– Как бы тебе сказать… Вот, допустим, ты просыпаешься и вдруг чувствуешь, что знаешь, как тебе быть, что делать. И нет в тебе растерянности, и не боишься, что тебя вычислят, и у тебя нет секретов, а все прегрешения ты простил, точно так же, как простили твои.

– Вон ты о чем, – печально усмехнулся Марк. – Прямо-таки мифический наркотик.

Марку помнились те времена. Когда у него была та последняя, утраченная любовь, какое-то время в колледже; а еще времена более ранние, в легком лазоревом детстве. Только легком ли? Со сбежавшим, сгинувшим отцом. Хотя со всяким бывает. Была защищенность дома, была мама, монополька. Может, отсюда и все эти наркотики. Из стремления снова, хотя бы мысленно, вернуться в ту заповедную пору.

– В самом деле? – недоверчиво переспросил Марк, щурясь поверх своего косяка. – Они отсканируют мне сетчатку, чтобы по ней можно было меня засечь?

– Это не сканер. Ты просто смотришь на экран, – как мог пытался объяснить Лео. – Больше напоминает пинбол, где шарик слетает вниз наобум мимо всех тех шпеньков, с одной или другой стороны. Вот и это наподобие. По тому, как твои глаза курсируют по полю, составляется индивидуальная идентификация, и тебе присваивается номер. Проверка ничего у тебя не отнимает, не делает никакого соскоба, даже умозрительного.

– Как в пинболе, говоришь?

– Да, только не в пример масштабней. А вместо тех шпеньков глаза отскакивают от идей. Я, в сущности, толком и не знаю, как устроен пинбол. А экран смотрит на тебя.

– Как это экран может смотреть?

– Понимаешь, не знаю. Но этот смотрит, – заверил Лео. – Может, в этом и состоит Второе Пришествие.

– Как-как?

– А почему бы и вправду нет? В онлайне. Думаю, вряд ли они станут засылать сюда еще одного парня в сланцах.

– Кто такие «они», Лео? – осведомился Марк. – А «сланцы» – это сандалии?

– Ну да, сандалии. А «они», это типа они. Наши судьи. Ты же сам научил меня думать о них как о судьях – забыл, что ли?

Ах да. Марк смутно припомнил. Те месяцы после смерти родителей Лео, когда тот болтался неприкаянный. Сестры его были взрослее и как-то все вынесли, а вот он – не ребенок, но еще и не мужчина – безвыходно томился. И тогда Марк отвез его в Мэн, подальше от глаз, сестер и того упыря-душеприказчика. А пока ехали, они как-то спонтанно выстроили целую космогонию, в которой якобы имеют место быть некие ангелоподобные бесплотные создания, взирающие сверху на бедную землю. Создания те не всемогущи и даже не всеведущи, а просто намного старше нас бренных, и имеют в вышнем и здешнем мире некоторый блат. Они и есть наши судьи. А мы выбираем их себе сообразно ситуации и таким образом лавируем сквозь свои житейские лазейки. Такая вот щадящая космология.

– Ну а ты, – спросил Лео, – всех своих судей под зад ногой?

– Как понять?

– Я о твоей книге. Которая изнанкой наружу.

Здесь имело смысл хотя бы отчасти реабилитироваться.

– Лео, извини. Образ того игрушечного наследника в книге снят не с тебя. Ведь твоя семья производит игры, а не игрушки?

Лео скривил лицо – дескать, да ладно тебе. Марк осекся.

– Мне стыдно. Нет, правда. Прости меня.

– Да брось ты. Я уже поостыл, – сказал Лео, и, судя по всему, так оно и было. – Смущает меня лишь то, что ведь ты вначале действительно писал что-то толковое, а затем отдал все на откуп и продался каким-то гнусным прощелыгам. И книга получилась абсолютным дерьмом. Сколько хоть тебе за нее дали?

– Сколько б ни дали, все равно мало, – махнул рукой Марк.

– А достаточно вообще бывает?

Напускное благочестие Лео раздражало.

– Почему бы и нет. У всего есть своя цена, – рассудил Марк. – И у тебя в том числе, друг мой. Правда, твоя слегка искажена попечительским фондом.

Он думал, это ужалит: к теме попечительства у Лео всегда была обостренная чувствительность. Но сейчас он лишь пожал плечами, а затем вдохнул в себя, казалось, всю окружающую ночь, так что раздулась грудь.

– Не знаю, Марк, не знаю, – сказал он на выдохе. – Если б я написал что-нибудь такое же дельное, как ты в своем мелком сочинении, то не представляю, как бы я позволил кому-то превратить это в такое дерьмо, как позволил ты.

– Гм. Спасибо за вклад, – сказал Марк с внутренним прищуром. Хотя знал, что Лео прав. Докурив, косяк он аккуратно загасил в мелкой пепельнице рядом с терракотовой вазой. – Только полегче с этой своей революционностью, ладно? Больно уж ты богатенький, чтобы разыгрывать из себя Че Гевару.

– Че вообще был паренек из буржуазной среды.

– Не забывай, Лео: ты вырос в особняке. А не успел с неделю побыть трезвым, как уже спутался с этим Объединенным Фронтом Чего-то Там. Водишься с отъявленными анархистами и думаешь при этом, что знаешь, о чем поют в неволе птицы.

– С чего ты взял, что мы анархисты?

Вот так. Теперь уже и «мы». Марк спесиво фыркнул.

– Я нынче хотя бы понял, на какой стороне здесь птица, а на какой клетка, – сказал Лео, сходя с крыльца. – И постараюсь не перепутать.

– Ты куда? – окликнул его Марк.

– К амбару. Хочу взглянуть, как там пони.

Буквально через полминуты сетка хлопнула снова, и на крыльцо вышла Констанция, наверняка опять звенеть монистом.

– Хор-рошая у вас «травка», – сказал Марк, чтобы как-то этому помешать.

«Травка» действительно была замечательная – чистая, быстродействующая, прямо как в кино у курильщиков. Марк предложил сделать самокрутку и Констанции, но она отмахнулась с откровенной неприязнью.

«Ладно, нам больше достанется».

– Это все с тех растений?

– В основном нет. Они дают новофилум. Но пыльца – ты не обращал внимания, на листьях есть такая зеленая бахромка? – очевидно, имеет свойства каннабиноида. Это свойство пригождается в тех редких случаях, когда наши фермы обнаруживают полицейские кордоны. Они думают, мы просто растим коноплю с ботаническим подходом. Уничтожают ее и сжигают, не догадываясь, что это на самом деле.

– И что же это?

– Люди вроде тебя, наверное, назвали бы эти растения компьютерами.

– Как понять: люди вроде меня?

– Незрячие. Без проверки зрения.

– Во как. А вы? Вы их как называете?

– Тоже никак особо не называем. Растения и растения. Они живут в параллельном мире, рядом с нами. Но с ними можно контактировать.

Марк ничего не понял. Это как – растительные компьютеры? Компьютерные растения?

– Вот смотри, – видя его растерянность, стала объяснять Констанция. – Мы, люди, когда-то спустились с деревьев, создали язык, научились его фиксировать письменно, а потом и кодировать электронно, единичками и ноликами на крохотных устройствах.

– Это типа об истории с каменного века по семидесятые – так, что ли?

– В каком-то смысле. Ну и вот. У нас здесь нечто совершенно другое. Оказывается, среди нас, людей, всю дорогу уже существовал другой, первородный язык. Может статься, мы владели им лучше, когда еще жили на деревьях. Он везде – в воздухе, почве, воде. Его у нас не отнять. Он всюду, везде вокруг нас. Другие для записи все еще используют платы и схемы, жесткие диски. Называют это «облаком», и что? Зачем? Это их облако тяжкое, металлическое, надсадно жужжит.

– Хм. Но если эта ваша штука настолько прогрессивней, чем у них, к чему вам занимать оборонительную позицию? Взяли бы и смели вашими растениями тех недоумков.

– Марк. Нужны годы, чтобы досконально понять, что делать с этим знанием. Оно так ново. Проверка зрения и та до сих пор для нас загадка. А эти лэптопы, что мы конструируем, выполняют лишь самые начаточные функции. Когда же в игру вступил этот ублюдок Поуп, Комитет навалился на нас всем своим весом. Возможно, они даже изыскали способ подделывать проверку. Так в райский сад попали червивые яблоки, и в цепи нашей разведки и безопасности стали случаться пробои – хуже того, они происходят все чаще. Так что времени у нас немного. Можно сказать, его нет вовсе. Синие птицы из «Блюберда» кружат над нами стаями, мчатся по следу. Отслеживают, выклевывают по одному. С каждым днем опасность нарастает. Если же они нас схватят, то завладеют всем – нашей наукой о растениях, о мозге. Все классифицируют, превратят в деньги. Корпоративный захват, конфискация, трофеи войны с террором. Война, она же все спишет.

Марк оглядел густую синь ночи.

– Наверно, не очень-то правильно рассказывать такое непроверенным? А впрочем, вы ж в любой момент можете сделать меня недостоверным. Или скормить тем вашим растениям.

– Рассказываю я тебе потому, что ты к нам присоединишься, – сказала Констанция как о чем-то решенном и, доверительно подавшись, спросила: – Ведь это так? Ты же для этого сюда явился? Чтоб надраться и как в омут головой – мол, нате, чтоб вас всех!

Марк, прищурясь, томно затянулся косячком.

– А вот Лео мне сказал, что у меня больше не будет секретов. Как быть с этим? Я так не хочу.

– Понятно. Лео – парень со странностями. У него вон и число какое низкое. Как будто он уже и без того один из нас. А насчет секретов я с ним не согласна. У меня самой их знаешь сколько? В том числе и такие, какими бы я делиться не хотела. А сегодняшний его выплеск, он скорее отражение органики всей этой ситуации.

Марк качнул головой, намекая, что недопонял.

– Он влюблен в ту красавицу, – сказала Констанция, как будто это нуждалось в разъяснении. – Я понимаю, Марк: нелегко это, смыкаться с другими. Да и я на тебя нынче наехала, заставила упираться. Мне, между прочим, нравится, что ты скептик. Я тоже такая была. И есть. Нам нужны такие, как ты. А насчет своего драгоценного «я» не переживай. Оно останется при тебе, в целости-сохранности. Да еще и расширит твой диапазон. Проверка знаешь чем полезна? От нее самоуверенные начинают задумываться, а лежебоки шевелиться; циники становятся милосердней, а пофигистам мир перестает быть до лампочки. У человека открываются глаза; до него доходит, что ему надо делать в этой жизни. И высвечивается число. Мы узнаём, кто ты такой и что ты с нами. И не будем просить тебя о том, чего б нам от тебя хотелось, если тому есть противопоказания: вдруг ты струхнешь и вильнешь в сторону. Все же люди.

– А если число окажется плохим? Покажет, что я червивое яблоко?

– Я не думаю, Марк, что ты такой. А ты?

Нет, конечно. Хотя не мешает взглянуть.

Снова комната. Большой деревянный стол.

– Какое при этом будет ощущение? – спросил Марк у Романа Шэйдса.

– Большинство дневниковцев сообщают о насыщенном, приятном мгновении. Сразу после проверки обычно наблюдается всплеск коммуникабельности. Но пик проходит – в смысле, как у всех ярких ощущений. Главное то, что остается после.

Яркие ощущения и их последующий сход – это было Марку знакомо.

– С ощущениями я справлюсь. Главное, чтобы я потом не стал оболваненным джихадистом вашего хваленого проекта.

– Обещаю, что этого не произойдет, – заверила Констанция, чем-то напомнив Марку маму двадцатилетней давности, когда он был еще мальчишкой.

Марк посмотрел на экран. Ощутил, что делает глубокий вдох… и вот уже все завершилось.

Он снова сидел за столом. Постойте-постойте, что значит снова? Уау! Это все равно что смена ночи и дня, с единственным свидетельством (все сидят на тех же местах), что ощущение длилось не дольше секунды. Как придурковатая шалость школьных перемен, когда твой товарищ учащенно дышит, а ты затем пережимаешь ему дых, и он ненадолго лишается чувств (в школе они называли это «засыпанием»). Марк устроил себе экспресс-проверку: он сейчас сидит в сетевой бригаде хакеров и шпионов; по-прежнему хочет накатить и принять душ; по-прежнему осуждает административно-командные методы управления. Отлично, никаких подковерных шпилек.

Констанция зачла ему его число. Хотя могла этого и не делать: в уме он фактически его предугадывал. Внутри складывались комбинации из трех-четырех цифр, давая образы-сполохи, сращивающие эти компоненты воедино. Свое число он мог без запинки произнести в прямой и обратной последовательности; знал его не хуже собственного имени.

– А можно чего-нибудь выпить? – спросил Марк.

Трип налил ему из баночки домашнего виски.

– И что, это всё? – спросил Марк у Констанции и Романа. – Я теперь с вами?

– Со всеми вытекающими правами и обязанностями, – кивнул Роман.

– И благо, и бремя, – сказала Констанция.

На язык напрашивалось: «Ну а теперь я должен выбрать себе какую-нибудь дурацкую кликуху». Слово «дурацкую» он, впрочем, отставил, так как с неожиданной ясностью понял, как хочет зваться. «Диксон Тикондерога», ни больше ни меньше.

Роман принялся разъяснять Марку, чего именно от него хотел бы «Дневник». От проверки зрения внутри в самом деле что-то сместилось, но пока неясно, что именно и сколько может продлиться этот эффект. Когда годами изучаешь в своем организме реакции на наркотики, это отслеживается уже по привычке. Самоощущение было отчетливым, с эдакой искоркой, как под воздействием стимулятора. Но не было той фальшивой неуязвимости и наплевательства, как от кокса. Зрение и слух были четки и ясны, без железистого призвука амфетаминов. Физически это можно было сравнить с доступом к какому-нибудь новому, разделенному с кем-то каналу. Рука словно окунается в быстрый холодный ручей.

От него хотели, чтобы он внес патоген; стал разносчиком заболевания.

– Компьютерный вирус, что ли? – спросил Марк скептически. – Вы думаете, его будет достаточно? У этих ребят, наверное, есть хороший антивирусный софт.

– Представь себе, нет, – ответил Роман. – У них там замкнутая система. Всего шесть серверов, шесть точек входа. Две под землей, две орбитальных и одна на прибрежной платформе в Южно-Китайском море. Мастер-драйвер расположен на «Синеморье», яхте Строу. Там ты и ввинтишься.

«А ну постойте».

– Вы имеете в виду «Синеморье»? – переспросил Марк. – Семидесятиметрового итальянца с пятью палубами, парусами из углеволокна, ботсадом и анатомическим музеем?

Констанция с Романом кивнули. Очевидно, в ежемесячнике «Суперяхты» они прочли одну и ту же статью.

– Ваш агент считает, что там и находится мастер-драйвер?

Констанция с Романом кивнули снова.

– А цифровой патоген, который я должен буду туда внести, не будет ли иметь на себе какую-нибудь технологию «Дневника», по которой, неровен час, можно будет провести обратный инжиниринг?

– Ты говоришь что-то не то, Марк, – возразила Констанция. – Наш агент – проверенный человек. Она одна из близких советников Строу, прошла проверку зрения. И из-за работы на нас находится, между прочим, в реальной опасности.

«Она?»

– Ну да, вам действительно нужен я, – с легкой усмешкой сказал Марк, пододвигая к себе баночку с виски и прикладываясь к ней. – Только вот что я вам скажу. Никаких женщин рядом со Строу нет. Так, несколько секретарш, стюардесс, да еще каталка тележек с сэндвичами по залу администрации. О женщинах он обычно отзывается как о «вероломных шлюхах». А потому впечатление складывается такое, что вас куда-то не туда отсылает то самое «червивое яблоко».

– Нет, – твердо сказала Констанция, но взгляд ее при этом дрогнул. – У Строу на яхте есть нечто, что он считает очень ценным. Поэтому с «Синеморья» мы фактически не спускаем глаз. Сейчас яхта находится в Северном море. И вот туда тебе и надо будет направиться.

– Ценного на «Синеморье» у Строу разве что коллекция эротических скульптур, – сказал Марк. – Ну а пока вы фактически не сводили глаз с «Синеморья», кто-нибудь хотя бы вполглаза смотрел на «Синеморье-2»?

Констанция с Романом склонились на десять градусов вперед.

– Если вам нужен этот шаг, то я помогу его вам сделать, – сказал Марк. – Но делать шаг в ловушку – такой помощи вы от меня не дождетесь.

Первой спустя несколько секунд опомнилась Констанция:

– Что такое «Синеморье-2»?

– Танкер водоизмещением семьсот тысяч тонн? «Звезда Смерти» в открытом море? Плавучая клетка для компьютера под названием «Зверь», с клеммами к подводным инфокабелям, через которые все на свете данные пожирают и сглатывают киты, эякулируя затем твердотельными атомными драйверами в глубинные океанские ущелины? Мне кажется, это и есть тот самый компьютер, который, по вашим словам, планирует наше уничтожение. И вы о нем что, все это время ничегошеньки не знали?

Ответа на это не нашлось ни у Романа, ни у Констанции.

– Так что этот ваш патоген я пронесу на «Синеморье-2». Надеюсь только, что у «Дневника» есть свои субмарины. Ведь нам для безопасности надо будет позаботиться и об их вспомогательных драйверах. Для китов нужна китобойная флотилия. Трип, у вас есть субмарины?

– Найдется несколько. Только их придется переделать в наступательные.

– Вот и переделайте. И людей на них посадите. А ту вашу агентшу надо будет прозондировать. Она кормит вас дезой, и вполне возможно, снабжает Комитет списком целей. Отсюда и утечки. О «Синеморье» забудьте. Всё внимание на «Синеморье-2». Мне туда надо будет возвратиться. Именно там я этот ваш патоген и вживлю, – сказал Марк. – Название у него какое-то глупое.

– Ничего не глупое, – вступилась Лейла, с самого возвращения Марка хранившая молчание. – Его так назвала моя сестра. Она же его для нас и изготовила. «Продиджиум-2: это личное». – Лейла показала Марку «ноуд», его собственный. – Вирус заряжен в твою трубку. Достаточно просто поднести ее к тому компьютеру. На это может потребоваться ловкость рук, Марк, – как раз то, чего тебе не занимать. А где у нас Лео? – спохватилась она.

– К амбару направился, – сказал Марк.

Лейла с некоторой поспешностью извинилась и вышла.

– Тут вот какое дело, – сказал Марк троим оставшимся. – В Портленде я здорово лоханулся. С мероприятием для «Найка». Возможно, я и без того ходил по тонкому льду, во всяком случае с Поупом. Мы с ним не ладим.

– Да, мы это знаем, – кивнул Трип. – Его ребята липли к тебе, как вонь к дерьму. Всю прошлую ночь по стрип-клубам, а затем на показе нижнего белья в Колумбии.

Показ нижнего белья в Колумбии? Вот это лажа так лажа. Б-р-р. Хорошо хоть Лейла не слышит.

– И они все еще на хвосте, – сказал Трип.

– То есть как?

– В «Радио Кэбе» мы вместо вас выставили двойников. И они все еще под слежкой, по крайней мере двое. Птицы из «Блюберда» секут за твоим отелем и домом Лео. Лолу они так и не раскусили, так что ее двойник от них улизнул. Но было и еще кое-что, весьма странное. За ними тоже кто-то шел.

– Ну да. Ты? – уточнил Марк.

– Нет. Кто-то помимо меня, – ответил Трип. – Потому под мостом и пришлось перекрашиваться.

– Наверное, тот почтальон, – высказал догадку Роман.

– Какой еще почтальон? – удивился Марк.

– Под эгидой почтовой службы США, говорят, значится какое-то неподкупное правительственное агентство, – сказал Роман.

– Тоже мне зубная фея, – фыркнула Констанция.

– Констанция у нас завзятый скептик, – улыбнулся Роман.

– Можно подумать, с нами раньше такого не происходило, – сказала она. – Где-нибудь рядом всплывает якобы непорочное агентство или спецслужба и посылает сигнал, что они тоже охотятся за Комитетом и что у нас общее дело. Просят нас якобы о помощи. А у самих все шито белыми нитками. Поуп, стоит ему взяться, ставит крест на любом агентстве. Все лучшее отходит Комитету, а остаются лишь бланки с печатями и пришибленные чинуши. То же самое и с тем неподкупным почтальоном – если еще не перекупили, то перекупят. Вот увидите.

– С этим ладно, – махнул рукой Марк, снова привлекая внимание к себе. – Перед Сноу я, возможно, подпортил себе репутацию. А то, что возле отеля дежурят его люди, может означать, что Поуп хочет помешать мне вернуться к Строу и обратно на «Синеморье-2».

За столом воцарилось молчание.

– Сейчас твой двойник отсиживается в отеле, – сказала Констанция. – Бухает напропалую, как это бы делал ты. А пока птицы из «Блюберд» считают того парня за тебя, мы можем свободно тебя перемещать.

«Бухает, как это бы делал ты» – пожалуй, все-таки лишнее.

– Понятно. Хотя без указки Поупа проникнуть обратно на борт будет не так-то просто. У них там все схвачено.

– Подумай о способе, Диксон, – призвала Констанция.

Марк подумал.

– У вас тут, ребята, есть выделенка? – спросил он.

Лео стоял в амбаре, припав головой к гнедой шее лошадки. Глаза его были прикрыты, на лице блаженная улыбка.

– Лео, ты в порядке? – спросила Лейла осторожно.

Он приоткрыл веки, глянул на нее.

– Ты чувствуешь запах этого пони?

Обоняние позволяло Лейле улавливать этот запах еще тогда, когда пони едва появился на взлетке. Запах в самом деле приятный, или, может, это пони был такой.

– Это ладно. Но ты не забыл, что у тебя период излечения? Как это скажется на твоей трезвости? Или вменяемости, или как оно там называется?

– Ты думаешь, это недопустимо?

– Что: нюханье пони?

– Да нет. Проверка зрения.

– С этим, я уверена, как раз все в порядке. А если в данный момент ты чувствуешь легкую экзальтацию, то ничего страшного. Через час-другой это пройдет.

– А нам это нисколько не мешает, – близко глядя лошадке в округлые глаза, умиленно сказал Лео. – Правда же, братик мой меньший?

Вид такого его беспечного блаженства, упоенности свиданием с пони, вызывал у Лейлы досадливость. Казалось бы, за что? Но чувство было сильным настолько, что Лейле хотелось облечь его в слова.

– Хотя это не самая главная особенность.

– Не главная часть чего?

– Чарующая заинтересованность, возвышенность чувств и даже связность – не самая важная особенность «Дневника». А в конечном счете и жизни. Есть работа, Лео. Которую нужно делать.

Его внимание было у нее в руках. Он перестал трепать пони шею; взгляд посерьезнел.

– Чувства, которые ты сейчас упомянула, для меня тоже крайне важны.

– Я знаю, – с задумчивой грустью сказала она. – И тоже, бывает, отпускаю бразды и ускользаю русалкой в тот омут. Но работа, которая довлеет, вынуждает нас брать самих себя на привязь. И ты должен по крайней мере пытаться держать связь со старым и не всегда добрым миром, в котором ты живешь. – В голову отчего-то пришли стихи: «Остается нам только пытаться».

– А я знаю, как там дальше, – оживился Лео: – «Остальное не наша забота».

(Ого! Он знает такое?)

– Знать-то, может, и знаешь, но доходит ли до тебя смысл? Если все идет не так, как хотелось бы, сочтешь ли ты себя за неудачника?

– О чем мы рассуждаем, Лейла?

Как он обезоруживает. Она-то думала устроить ему выволочку, а он поднырнул что твой мастер айкидо и придвинулся еще ближе. Чувствовалось, как от него припахивает солью.

– То письмо, которое ты мне написал…

– А, ты о нем. Если я звучал как съехавший с катушек, то извини. Может, надо было лучше застрелиться.

Сожалением от него, однако, не пахло.

– Нет, Лео. Ни с каких катушек ты не съезжал. – Они снова стояли близко, и между ними светлячками пропархивали заряженные частицы. – А вот та твоя система «типи-вигвам» с изъяном. Ты гений или неудачник? Что, если ни то ни другое? Может, ты находишься где-то между, с чертами и того и другого? Ведь это куда более вероятно.

Сумасшедшины в нем больше не было. Стоит и смотрит ясноглазо, как сокол. Или раптор.

– Я это знаю. Знаю, как я должен себя чувствовать. Быть в ладу с самим собой или изменять то, что меня не устраивает. Но вот уже полжизни за спиной, а я все такой же. В основном неудачник. Был бы гением, так отчего ж тогда не ухватился за свою гениальную часть? Глядишь, улучшил бы средний показатель.

– Ну, это ты так подаешь, – сказала Лейла. – Между тем чувства – это тебе не лианы в джунглях. За них не ухватишься, не раскачаешься. Их можно пережить, испытать… что еще? – Лейле вспомнился ее лупильщик тарелок, одна из подруг по колледжу, дядя по материнской линии (все, кстати, с дурными привычками); как они всегда оказывались в эпицентрах штормов и смерчей, которые легко можно было обойти стороной. – Проблема напрямую зависит от того, с какого угла ты к ней подступаешься.

– Как ты это подаешь, – сказал Лео.

– Ишь как ты меня подловил. Идиотски, конечно, выразилась.

– На идиотизм по уровню не тянет, – успокоил Лео. – Лейла, скажи начистоту: тебе-то что до этих моих привычек? Разве тебе не все равно?

Все ли ей равно? А если это любовь или какая-то прелюдия к ней? Не стрела амура, а эдакий ленточный червь или другой какой паразит в тирольской шляпке и с чемоданчиком, как в книжках Ричарда Скэрри, пришедший нежданно-негаданно поселиться у ее груди. Внутри себя Лейла всегда страдала, как ей казалось, от дефицита романтических позывов – состояний, традиционно приписываемых женщинам. Даже к самым любимым людям она, помнится, никогда не испытывала влюбленности. Ощущение скорее напоминало плавное восхождение по крутому склону.

– Представь себе, нет, – сказала она. – Потому что в том своем письме ты был прав. Между нами должно неизбежно что-то произойти. И оно происходит сейчас, разве нет?

Он кивнул. Тряхнул головой и пони, отчего-то неистово затрепетав черными ноздрями.

– Только учти, я не просто какое-то ощущение, – сказала она. – Я хожу во времени туда и назад. И если нам что-то суждено, я хочу знать, что ты надежен. Ты надежен?

Он смотрел куда-то мимо, на небо в открытой двери. Она выждала разумный промежуток времени, затем даже еще один и после этого окликнула:

– Лео?

– А? Я думаю.

– Зачем так долго думать для ответа на этот вопрос? – спросила она.

– Я бы хотел когда-нибудь жить с тобой в Риме и купать нашего ребенка в железной ванне. А вообще не обязательно железной – можно любой. С вами я бы старался изо всех сил – не зря же говорят, что Бог любит троицу. Я бы не лгал, не прятался. Был бы с тобой неразлучно, кормил с ложечки, трахал до одури и переживал, все ли в порядке. С тобой я бы пошел через любую палящую пустыню, уличный затор, в любую беду и радость, которую мы способны разделить.

Слова его взносили, как вихрь, кружа голову, ставя на самый край высоченного утеса.

«В Риме? Наш ребенок?»

Зачем, к чему так торопить события? Ведь она и без того уже готова в него влюбиться. Но это, оказывается, был еще не конец. Лео продолжил:

– Хотя все это лишь обещания и фантазерство, а потому я не думаю, что они произведут на тебя какое-то значимое впечатление. А насчет «надежен»…

Лео дирижерским жестом всплеснул руками и сделал у виска росчерк.

– Это что означает? – скопировала его жест Лейла, опустошенная и обескураженная таким вот зигзагом, в сущности перечеркивающим все им сказанное.

– Это означает, что свой ум я воспринимаю как некоего джокера, дикую карту. Не хочу присягать на надежность, а затем всю свою жизнь подстраиваться, чтобы этому соответствовать.

Лейла призадумалась. «Ум как дикая карта? Вообще внушает беспокойство».

– А вот мне кажется, что тебе именно так и надо поступать.

– Это как?

– Проживать жизнь, стараясь соответствовать идеалам. А до остального нам и дела нет.

Было видно, как он это усваивает.

– Ну а если два или более идеала, которым ты пытаешься соответствовать, вступят меж собой в конфликт, что тогда? – спросил он. – Вот скажем, ты подходишь к какой-нибудь двери, в которую надо попасть, а два твоих идеала – надежность и авантюрность – начинают меж собой бодаться, кто из них первый. «Только, – трубят в один голос, – через мой труп»; а в дверь все равно войти надо. Как тогда быть?

За этими гамлетовскими метаниями Лейла его и оставила. Пускай мается наедине с пони, пока страх выходит. Почему просто не определиться: туда или сюда? Ребенок в римской ванне или нет? Любить такого вот мужчину, терзаемого двадцатью решениями на дню, тяжкий труд. По безмолвной долине она возвращалась в дом. С иссиня-темного, в крапинах ночных облаков неба пристально смотрела луна. А дальняя кайма кратера создавала впечатление, будто ты в чаще.

Внутри за компьютером тесно сидели Марк, Констанция и Роман. Компьютер, похоже, не из тех, что конструировался здесь из потрошеных лэптопов с растительным вложением новофилума. Этот выглядел как бэушная писишка с «башней» и большим монитором. И то и другое обернуто фольгой. «Ноуд» Марка пристегнут к башне коротким юэсби-шнуром. Сзади из устройства выходил кабель калибром с садовый шланг и, стелясь по полу, входил в ствол ружья, которое держал Трип. Сам он сейчас пристраивался на деревянном стуле у окна. Вот он поставил перед собой еще один, перевернутый, и, используя его как треногу для наводки, уставил ствол из окна в небо.

Теперь было видно, что это не ружье, а что-то вроде телескопа. Из дула торчала миниатюрная параболическая антенна из керамики. Констанция, повернувшись к Лейле, приставила палец к губам: тс-с! Лейла чутко замерла на месте.

– Ждем окна, – сказал, не оглядываясь, Трип. Ствол своего телескопа он навел куда-то на дальний горизонт. – Так. Защищенный доступ через три секунды. Две. Одна. Есть!

Было видно, как он сосредоточенно удерживает невидимую цель.

– Давай, – скомандовала Констанция.

Марк нажал на своем «ноуде» кнопку. Послышался булькающий звонок вызова.

– Да? – сухо, с сипотцой донеслось с компьютера.

– Джеймс, – заговорил в свою трубку Марк. – Это я.

– Марк, ты? Но на экране этого не значится. Почему ты звонишь в шифрованном режиме? Паркер говорит, это только для экстренных случаев.

– Я знаю, Джеймс. Потому и звоню в таком режиме, чтобы сейчас не общаться с Паркером. Я боялся, что он перехватит звонок. Мне кажется, он на меня зол.

– О-о. Еще как зол, Марк. Мы все здесь расстроены. Я слышал о твоем выступлении перед «Найком». А ведь я так много для тебя сделал, Марк.

– Знаю, Джеймс, знаю. И та осечка с «Найком», кстати, была именно осадком от разговора с Паркером. Тем не менее мне стыдно. Мне очень стыдно, и я искренне каюсь.

Строу молчал.

– Однако суть в том, Джеймс… Я не уверен, что Паркер нас понимает. Не уверен, что он способен постичь и оценить… природу и глубину связи между нами. Знаешь, быть может, даже я временами совершал движения, чтобы от нее уклониться. Потому что я боялся… да, у меня вызывало боязнь принятие близости, которую ты мне предлагал.

– Близости? – переспросил Строу. В трубке хрустко шуршала статика.

Марк закрыл глаза и продолжал:

– Наши с тобой умы, Джеймс. То, как они стали близки. Если б я снова мог с тобой поговорить… О работе, которую ты от меня хотел.

– Так ты на нее соглашаешься?

– Ну а как же, Джеймс. Однозначно и безусловно да. Но свое согласие я хотел выразить тебе лично, с глазу на глаз. Быть может, у бассейна. Извини, в прошлый раз у меня было что-то вроде морской болезни. Я хочу, чтобы ты показал мне все подробнее. Теперь я хочу учиться от тебя. Хочу, чтобы ты наставил меня.

– Так это ж чудесная новость, Марк. Я надеялся, что твои слова будут именно в таком ключе.

– Когда я могу к тебе вернуться, Джеймс? Давай не откладывая, в оперативном порядке? Где ты сейчас? Я тут все еще торчу в Портленде.

Марку удавалось звучать пылко.

– Нильс! – приглушенно, над трубкой крикнул Строу на том конце. – Нильс! – В ответ что-то едва слышное. – Где мы? – Снова неразборчивый ответ от Нильса. – А у нас тут, Марк, дела идут блестяще, – похвалился Строу. – Заканчиваем отладку кабельной сети через Тихий океан. – В трубке усиление статики. – В целом мы тут недалеко. – Строу снова отвлекся, о чем-то перемолвившись с Нильсом.

Сидящий у окна Трип покрутил у себя над головой указательным пальцем: сворачивайтесь! Он все еще умело удерживал цель на мушке.

– Ты сумеешь завтра к вечеру выбраться к побережью? Не заплутаешь, как на показе мод? – компьютер задребезжал старческим смехом. – Вот наше местоположение. – Строу надиктовал координаты джи-пи-эс. – Ну что, тебя ждать?

Марк быстро глянул на Констанцию, она на Романа, а тот после секундного раздумья кивнул.

– Разумеется, Джеймс, – сказал Марк. – Только вот какой нюанс. Мы могли бы пока не посвящать в это мистера Поупа? А то он со своими орлами больно крут. Я, конечно же, понимаю, для чего нам нужны такие, как он, но он на меня что-то очень уж ополчился. И я, кстати, даже не уверен, что вы и он хотите от Новой Александрии одного и того же. В общем, нам не мешало бы поговорить до того, как пойдет дальнейшее развитие. Пообщаться наедине.

– Хорошо, Марк, так и сделаем. Я вышлю за тобой «Зодиак». Что приготовить завтра к ужину? Как насчет спагетти с моллюсками и дынных шариков с ледяным рислингом? Я распоряжусь.

– Звучит отменно, Джеймс. Значит, до завтра. – И Марк ушел со связи.

Трип у окна опустил телескоп-ружье.

– Ох не нравится мне все это, – цыкнув, вздохнул он. – Продолжительность сеанса минута пятьдесят секунд. Для защищенной линии непозволительно долго.

– Ничего, оно того стоило, – сказал Роман. – Меньше чем через сутки Марк будет на борту.

По Трипу было видно, что это его все равно не успокаивает.

– Будем надеяться, Комитет не засечет двух минут аномальной интерференции спутников над юго-западным Орегоном, – сказал он.

Лейла посмотрела на Марка.

– Ты в порядке? – спросила она. – Хорошо ты Строу обработал. Я даже слегка воодушевилась.

– Зря я, что ли, под Оскара Уайльда косил в Гарварде, – сказал с подмигом Марк.

В синем сумраке чердачного закутка чернели в горшках папоротники, и бегонии взбегали по стенам навстречу призрачному лунному свету. Марк беззвучно, с приотвисшей челюстью спал на гибриде шезлонга и раскладушки. Ноги в носках торчали чуть врозь, как балясинки корабельного штурвала.

Лео с Лейлой расстелили выданные спальники на полу, быстро и тихо, как солдаты.

– Спокойной ночи, Лео, – сказала Лейла и отвернулась.

Разобиделась, наверное, за то, что не окликнул, когда она уходила из амбара.

– Спокойной ночи, Лейла, – сказал он.

Усталость отчего-то не брала, и сон не шел. Как эти двое могут вот так запросто дрыхнуть? День-то какой значимый. Надо будет обязательно отразить в дневнике. В попытке заснуть Лео замедлил дыхание, стал считать листики бегонии, лоснящиеся под скудным ночным светом. Что за, черт возьми, спальник ему выдали? Размер под пятиклашку. Даже вон аппликации с какой-то мультяшной героинькой. В мешок Лео влезал лишь на три четверти, а четверть торчала наружу – бабочка, прерванная между фазой куколки и имаго. Лейла же спала в нормальном взрослом мешке зеленого цвета. Только спала ли? Видя ее плечи в каком-то полуметре от своей груди, Лео ощущал в себе заряд, полный дрожащей неги. Может, и она испытывает нечто подобное? Тогда до сна ли тут? Она морская раковина, а он море.

– Лейла, – шепнул он ей сзади в приоткрытую шею. Оказывается, шею ее покрывал пушок. Плечо, кажется, чуть шевельнулось. И приостановилось дыхание. Объятый млеющей, унизительно-жалобной страстью, Лео обостренно чувствовал себя и все вокруг. Хотя Лейла не отзывалась. Кажется, и вправду спит. Где-то снаружи время от времени поцвиркивал один и тот же кузнечик (гляди-ка, тоже не до сна). Окликать Лейлу вторично Лео не стал. Зачем будить, если спит. Так и лежал, высунувшись из спальника будто недоочищенный банан.

Сон его все-таки сморил. В сновидении они с Лейлой пытались вдвоем заменить лампочку, влезая по обе стороны одной стремянки. И чем выше взбирались, тем ближе приникали друг к другу. Между тем свет становился все тусклее, и наконец, чтобы не упасть, они оказались вынуждены друг друга обнять. Инструменты, однако, мешали. В какой-то момент на Лейле из одежды остался лишь пояс с кусачками. А затем она исчезла и Лео остался наверху совсем один, на ступеньке такой шаткой, что можно загреметь в любой момент. Вскоре этот момент наступил, и Лео, дрыгнувшись, проснулся. Спальник сполз в ноги, сбившись колтуном. Сквозь подстилку и шершавый ковер ребра чувствовали выступы половиц. Холодно-то как.

– Лейла, – прошептал Лео. – А Лейла?

– Нгх, – сонно выдохнула она горлом.

– Лейл, мы можем поменяться мешками?

В ответ тишина.

– Лейла, – опять прошептал Лео, – ты спишь?

Она села в мешке отрывисто, как зомби.

– А? Ну да.

Лейла лунатически, как в замедленном кино, выскользнула из своего спальника, овеяв теплом (талия, бедра, ноги – всё при ней; сплошное загляденье). Но не успел Лео и слова сказать, как она уже безмятежно спала в мешке, что поменьше. И встречных флюидов от нее не ощущалось. А его так притягивало к ней; он был море, а она луна. Вспомнился учитель физики в старших классах: он говорил, что луна все время падает и не может упасть, в этом и состоит понятие орбиты.

От попытки уйти обратно в сон отвлек крохотный оранжевый огонек, приплясывающий внизу за оконным стеклом. Оказывается, на крыльце о чем-то приглушенно совещались Констанция, Трип и Роман. Тлеющая точка света исходила от сигареты Трипа. Голоса звучали неразборчиво, но их темп и прерывистость выдавали, что разговор идет напряженный. Оставалось надеяться, что у них все под контролем. На завтрак Констанция обещала ячменные лепешки.

Лео снова заснул, но сны на этот раз были бессвязны и донельзя абстрактны. Сюжет с лестницей, увы, не возобновлялся, а была всякая осаждающая путаница.

– Всем подъем!

Лейла резко села. Спальник был почему-то чужой. Ах да.

Снизу, из гостиной, темноту вспорол луч фонаря. В ладоши громко, как загонщик на охоте, хлопал Трип.

– Эй, дневниковцы! – крикнул он. – Нас рассекретили. Срочно покидаем ферму. Я сейчас в теплицу, буду через восемь минут. – Он двинулся, но не больше чем на шаг. – Отставить. Констанция, собери вещмешки, посмотри, чтобы здесь все было чисто. Роман, седлай Малька, готовь сумы. Вы, там, наверху, Виски, Танго и Фокстрот, хватайте свое барахло и вниз наружу. Отставить. Один из вас мне понадобится. Диксон, умеешь обращаться с огнеметом?

Марк полусидел на своем шезлонге-раскладушке, сонно натягивая погибшие башмаки.

– Не пробовал, – сиплым спросонья голосом сказал он. – Но ничто человеческое мне не чуждо.

Лейла проворно спустилась вниз, Лео за ней.

– Констанция, а мне чем заняться? – выразила она готовность.

– Вы с Лео стойте здесь. Ждите моих указаний.

Из шифоньера Констанция стала выгружать всевозможные ранцы и рюкзаки, каждый из них открывая и проверяя.

В углу без дела стояли только Лео с Лейлой.

– Кстати, насчет нашего с тобой рандеву в амбаре, – промолвил Лео.

Как: сейчас, в эту минуту?

– Я правда, в самом деле хочу жить с тобой в Риме. Очень, – сказал он. – Только не знаю, чего нам ждать между «здесь» и «там», «сейчас» и «потом». Сил мне, по ощущениям, хватает почти на все. Только я уже и раньше так считал.

– А ты не можешь на минуту взять и остепениться? – спросила она. – А то у тебя одну минуту полная уверенность, а затем «или еще можно поступить вот так». – Лео кивнул, соглашаясь, отчего занозил ее еще больше. – Тогда откуда у тебя, Лео, может быть насчет нас уверенность, тем более на перспективу?

– Из-за наших номеров, – ответил он.

– В смысле?

С каким-то радостным испугом он посмотрел на нее и сказал:

– Я твой квадратный корень, Лейла.

В воздухе словно тенькнула тетива или нить, державшая дверцу силка. В уме выскочил его номер, цифры в котором, искрясь, сочетались и множились. Да, действительно: помноженный на себя, его номер давал ее. Внутри словно вставлялся и поворачивался ключ, открывая заветную дверцу. Никаких тебе проверок или теневых правительств – просто любовь. Расширение души, движение наружу. Ее история проносилась внутри его.

– Вещмешки, дневниковцы, – скомандовала Констанция. – Грузимся, и к амбару. Ходу, блин, ходу! Чтоб через двадцать минут мы уже были за гребнем!

Лео нагнулся за мешками, но Лейла стояла как оглушенная.

– Лола! – с сердитым окриком Констанция помахала у нее перед лицом. – Заснула, что ли?

– Лео сказал, что он мой квадратный корень.

Констанция попеременно воззрилась вначале на Лейлу, затем на Лео. То же самое, обернувшись, сделал Роман. Оба покачали головами.

– Вот это да-а, – протянула Констанция.

Лео был не прочь, чтобы Трип поручил огнемет ему, но тот выбрал для этого Марка. Ну и ладно. Зато он остался с Лейлой. О, с каким желанием к ней он пробудился! Ее лицо было еще размягченным от сна.

Оба они ухватили по три рюкзака – тяжелых, плотно набитых – и вышли с ними под нарождающийся рассвет. Горизонт на востоке был уже персикового цвета, хотя сверху небо все еще нависало темно-лазоревым шатром. «Новый день – это вам не «Новый день», – сложился в голове у Лео каламбур.

Он оглянулся. Над лесом из новофилума дыбился густой плюмаж дыма, пыльной серой тучей на небесном фоне. До слуха доносились какие-то хлопки и набирающее силу потрескивание – как, видимо, и полагается сжигаемой из огнемета теплице.

– Как ты думаешь, а кто из нас кто по этой его классификации? – спросил Лео на пути по широкому долу.

– В смысле, кто кто? – переспросила Лейла.

– Ну как же. Трип сказал: «Виски, Танго, Фокстрот». Ты, например, точно Танго. А я, по-твоему, кто? Фокстрот, наверное?

Лейла кивком допустила, что возможно, он и в самом деле Фокстрот.

– Кстати, как быть с моим кодовым именем? – спросила она. – Ты думаешь, мне по-прежнему держаться за Лолу Монтес? Я ведь его сама не выбирала.

– Держись-держись. Оно тебе идет.

– А ты себе имя выбрал?

– Не знаю. Может, Пэйс Бэкенфорт? – Лео приятно было видеть, что хохма понята. – Нет. Лучше уж я буду как всегда: Лео Крэйн.

– И шаги, я смотрю, ты тоже делаешь, – сказала она.

В самом деле? Она разглядела, что он простил себе отсутствие гениальности? Что он готов встать в полный рост и толкнуться от мира, перестав быть беглецом, вечно извиняющимся за свои проступки? Что он хочет ребенка и задачу по плечу, чтобы грести по жизни, не щадя себя? Что все это благодаря ей, повернувшей тот заветный ключ? Изо всех времен и мест она, как и он, жила в этом, и они сошлись друг с другом. Что это – удача или нечто более грандиозное? Не важно. Что бы это ни было, оно годится.

– А тебе ничего такого не снилось? – спросил Лео.

Тот сон о ней был таким живым и ярким, что не исключено, ей тоже приснилось что-нибудь о нем. Оказалось, что в мире бытуют скрытые первородные языки и растительные компьютеры. Может, в таком мире можно сообща видеть и сны со своим квадратным корнем?

Лейла с лукавинкой прищурилась. Красавица. И так близка.

– А что. Снилось, да еще как. Будто б папа у меня рассекает на своей больничной койке по яблоневому саду. А потом смотрю – рассекаю уже я, а вместо койки у меня лодка, и мама бросает мне крольчат с самого верха моста Золотые Ворота.

Надо же, не о нем. Уму непостижимо.

Их нагнал Марк, запыхавшийся, весь в поту. Запах такой, будто скурил косячину размером с рощу.

– Вы знаете, куда мы? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответил Лео. Впереди было видно, как у открытой двери амбара надевает на Малька сбрую Роман. Оказывается, с ним в амбаре был еще кто-то. Но кто? Трип с Констанцией следовали сзади. Все вроде в сборе.

– Минуточку, ребята.

Лео быстрым шагом подошел к амбару, украдкой туда заглянул и вернулся.

– Кто этот второй? – спросила Лейла.

– Не знаю. Мужик какой-то. Может, на нем отсюда поедем? Там еще хреновина.

– Какая еще хреновина? – с некоторой опаской спросил Марк.

– Да такая. Ну ты знаешь. Жучок.

– «Фольксваген Жук», что ли?

– Ну да.

Сзади подошла Констанция, толкая тележку, груженную лэптопами.

– Констанция, куда мы идем? – спросила Лейла.

– Маршруты разные. Марк сейчас к побережью, на скорости. Мы все в Энтерпрайз, на Седьмое ранчо.

– Вон там что, мой шофер? – указал Марк.

Констанция кивнула.

Человек тем временем вышел из амбара. Лео искоса на него прищурился.

– Он один из нас? – осведомился Лео.

– Может статься, – ответила Констанция. – Но он также агент правительства и не проходил проверки.

– Невесело, – покачала головой Лейла.

Констанция кивком выразила солидарность.

– Однако в данный момент он нам нужен. Он подтверждает то, что сказал нам Диксон: наш «крот» в «Синеко» водит нас за нос. Но у него в конторе Поупа есть свои кадры. Двойные агенты.

– Если вдуматься, то уже тройные, – рассудил Лео.

– У него на той яхте кое-кто есть. Из тех, Диксон, кто тебе понадобится, когда ты окажешься там.

– То есть мне что, лететь с этой горищи одному, с непроверенным агентом правительства? – изумился Марк. – Я-то думал, ребята, у вас хоть правила имеются.

Лейла решительно направилась к амбару. Что за гость пожаловал? Внутри скудный желтоватый свет сеялся только с потолочного фонаря. Секунду-другую глаза привыкали к полумраку. Картина была в целом мирная: Роман навешивал на пони переметные сумы, а вновь прибывший что-то проверял под капотом машины – лупоглазого рыжеватого «жучка»-«Фольксвагена» из семидесятых. Стоило человеку обернуться, как Лейла сразу же его узнала. Это был Нед – тот самый, что изначально свел ее с «Ding-Dong.com». Там, в Мандалае, он смотрелся одутловатым, большеголовым увальнем (один одеколон чего стоил, которым он набрызгался для встречи). Сейчас же Нед выглядел похорошевшим – постройнел, даже вон подбородок с ямочкой прорезался.

Сзади вошли остальные. Марк и Лео встали по бокам как подручные.

– Лола Монтес, – представила Лейлу Констанция. – А это инспектор Нед Суэйн. Из службы почтовой инспекции США.

– Я его знаю, этого Суэйна, – перебила Лейла. – Он мне однажды уже солгал.

– Ты с этим парнем знакома? – выступил вперед Лео.

– Извини, Лейла, – развел руками Нед Суэйн.

– Я Лола, – сдержанно поправила она.

– Суэйн представляет, можно сказать, последнюю некоррумпированную спецслужбу в США, – сказала Констанция. – Это он сообщил, что нам необходимо эвакуироваться.

– Эти ребята что, стерегут почтовые ящики? – усмехнулся Марк.

– Нет, то почтовая служба, – поправил Нед. – А я работаю на почтовую инспекцию. – Он захлопнул крышку капота. – Старейшая разведслужба Америки, между прочим. Появилась еще до республики. Первоначально ведомство Бена Франклина.

– Суэйн пытается на нас выйти уже давно, – сказала Констанция. – А привела его сюда ты, Лола. По этой причине мы это место и покидаем. Хотя оно было мне домом на протяжении пяти лет.

Лейла пожала плечами: кто ж знал. Извините.

– Номинально он возглавлял группу Комитета, нацеленную на нашу поимку, но получается, именно он пытался помешать тому, чтобы мы оказались найдены.

Нед с гордостью кивнул.

– Я также был вынужден в самом деле вас найти и идти по следу, но задействуя исключительно наши, почтовые ресурсы, – сказал он, обращаясь к Лейле. – Ловчили как могли. Ты, например, была у нас под колпаком в Хитроу, но потом мы тебя потеряли; снова подхватили в Лос-Анджелесе и пасли до Портленда. Плохих парней я от вас отвел на той бензоколонке, а затем на мосту сам вас потерял.

– Тогда как ты нашел нас здесь? – задал вопрос Лео.

– Вчера вечером, в девять тринадцать, мы засекли аномальную интерференцию от спутников. Делянщики марихуаны на такое не способны.

– А как так получилось, что ты очутился здесь с такой быстротой? На «жуке», что ли, примчался? – спросил Марк, указывая на «Фольксваген».

– Полчаса назад он высадился на парашюте с беспилотника, – ответила за Неда Констанция. – Он прибыл нас предупредить. И пришел один.

– Это точно, – кивнул Нед. – В вашей воле было сделать меня пищей для растений.

– Устройте ему проверку зрения, – потребовала Лейла.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал Нед.

– Все в порядке, Лола, – успокоила Констанция. – Налицо смягчающие обстоятельства. На этот раз ради общей цели пункт насчет проверки мы с Романом отменили.

– Смотрите, как бы эта отмена не обернулась против вас, – сказал Марк.

Втроем они по-прежнему стояли единым фронтом – Виски, Танго, Фокстрот.

– Послушайте, – обратился Нед. – И вы и я хотим спасти Америку от лап алчных богачей, верно? В этом наша общая цель.

– Лично я за Америку не из этих соображений, – сказала Лейла.

– Ну спасем, дальше что? – спросил Лео. – Сможем ли мы вообще после этого называть эту страну Америкой?

Этот вопрос, видимо, сбил Суэйна с панталыку.

– Давай пообсуждаем это в другой обстановке, Крэйн. Сейчас времени в обрез. Почтовая инспекция – не единственная структура, способная выслеживать людей. Замедлить их мне удалось, но если здесь я, то, значит, где-то недалеко и «блюберды». У нас в распоряжении от силы час.

– Что, нагрянут твои друзья черные вертолеты? – усмехнулась Лейла.

– Во-первых, они мне не друзья, а во-вторых, не вертолеты. Истребители «Кестрел» – слыхали про такие? Нагрянут – и не услышите.

– Он прав, – забеспокоилась Констанция. – Надо выдвигаться. Сию же минуту.

Она взялась перегружать лэптопы из тележки в сумы пони. Расторопность на грани суетливости.

Тут в амбар ввалился Трип – весь в копоти, глаза на перемазанном лице вылуплены белыми луковками с кровавыми прожилками. Уголок толстого ватного пальто на нем все еще тлел. Тяжко ухнув, Трип сел на корточки, но не удержался и шлепнулся на зад.

К нему подбежала Констанция:

– Ты в порядке?

Она помогла ему подняться и стала хлопотливо сбивать огонек на кромке пальто.

– Уф-ф. Одурел. А так ничего.

– Ты все уничтожил?

– Не дождетесь. – Трип с шалой улыбкой поднял букет кустиков новофилума, обернутый сырой тряпкой. – Последние культурные растения у меня. Сберег.

Это дымное вторжение внесло в амбар атмосферу спешки и сумятицы. Лео стал помогать грузить лэптопы. Марк двинулся к пучеглазому «жуку».

Не пошевелилась только Лейла. Ей нужно было еще несколько секунд. Она думала о семье, что стоит за ее спиной, о ребенке, который, может, когда-нибудь станет зреть внутри нее. Лучший ли это способ помощи им всем?

И как гадательный шар в юморине, ответ вскоре пришел: «Все знаки указывают на это». А затем она слышала, как Констанция тихо сказала Трипу: «Малыш. По-моему, Тикондерога только что оговорился. Сказал «вы», а не «мы». Надо бы его проверить».

Марк придирчиво осматривал «Фольксваген», на котором ему предстояло спускаться по лесистому склону, а затем еще одолевать четыреста километров до орегонского побережья. Сиденья напоминали собой пластиковые стульчики. Пол из голимого металла, даже без ковриков. Скошенное лобовое стекло треснуто.

– Ты хочешь сказать, эта хреновина нас в самом деле отсюда вывезет? – спросил он Неда.

– Я мог бы предложить парашют, но он, знаешь ли, не летает вверх, – ответил тот. – Да ты не переживай. По тем координатам я тебя доставлю. Это же не обычная, как ты сказал, хреновина. В этой поставлен четырехцилиндровый движок с воздушным охлаждением, объемом один и шесть. А может, калибром еще и покрупней – два и шесть, два и семь. Плюс подвеска задрана на шесть дюймов. Тормоза мощнее.

Марку это не говорило ровным счетом ничего. Его вообще раздражало, когда изъясняются на таком техническом жаргоне (ты же тоже мужик, должен знать). Лично он не знал, ни как такие штуки устроены, ни как действуют. Одно понятно: это не «Гольфстрим V». Тут Марк с огорчением осознал, что если все покатится по такой вот плоскости, его дни полетов на частных самолетах сочтены. Может, проверка зрения и расширяет политический кругозор, но в плане благосостояния… А ведь он любил красивую жизнь; любил, пожалуй, всегда. Атрибуты достатка, которых в известном смысле мало не бывает. Взять хотя бы шестиконфорочную плиту из Франции. Холодильник для вина.

Как раз когда он усаживался, к машине размашистым шагом подошел Трип – перемазанный копотью, красноглазый как чертяка. Подошел и быстрым движением схватил Марка сзади ручищей за шею.

– Э! Что за хохма! – завозился Марк, тщетно сопротивляясь, в то время как Трип приложил ему другую свою лапищу к груди и близко пододвинул лицо. Мелькнула мысль его боднуть, но тут Марк ощутил: рука на сердце лежит мягко, без угрозы и опасности. Даже наоборот, имел место какой-то душевный подъем, несмотря на всю неуютность пристального взгляда в упор и нависшего тела. В таком положении они пробыли долго – кажется, несколько вязких текучих секунд, после чего Трип ослабил хватку.

– Не, он в порядке, – повернулся он к Констанции. – Жаднинка малость поигрывает, а так молодцом.

– Я рад, что мы наконец разобрались, – обиженно сказал Марк, устраиваясь на сиденье. На том конце амбара Роман откатил дверь. Нед Суэйн сел на водительское сиденье и завел мотор (по звуку и вправду гораздо мощнее, чем должен быть у эдакой шушлайки). Марку Нед протянул кожаный шлем с очками, и такой же натянул на себя, сделавшись похожим на летчика-аса времен Первой мировой. В таком антураже Марк не мог не обернуться к Лео с Лейлой. Лео сейчас помогал ей надевать тяжелый на вид рюкзак. Марк разудало свистнул, и они оба к нему обернулись. Лейла, даром что отягощенная своей ношей, энергично выставила большие пальцы рук.

– Береги себя, Марк, – сказала она.

– Боги в помощь, – напутствовал Лео Крэйн.

Назад: Портленд, Орегон

Дальше: 45°40′04.4"N/123°56′27.9"W