Портленд, Орегон

Лео спал как убитый и проснулся до несуразности поздно, со счастливым чувством, что снова лежит в своей постели. В голове солнечно-сонно плыли отрадные мысли, что вот наконец-то мир вспомнил о нем и окликнул по имени. А тут еще эта девушка в «Тойоте»… Словом, когда он наконец вскочил (ого, пятнадцать минут одиннадцатого!), метнулся вниз и обнаружил вначале записку Лолы, а затем и ее отсутствие, мир в голове поплыл снова. Только уже в иную сторону. Да чтоб тебя! Ведь ты всегда спишь чутко, как зяблик! «Вселенная посылает тебе такую Лолу Монтес, а ты что? Даешь ей выскользнуть из своего дома, пока сам дрыхнешь, пуская слюну на подушку? Кретин, болван!»

Он долго и скучно сидел на кухне, не зная, что делать. Сидел уже с час, не меньше. Затем сварил себе кофе и подумал, а не нажраться ли. Или «обсадиться» – вот так, всему назло. Эту мысль он, впрочем, отогнал и стал снова думать о Лоле: зачем она пришла, зачем ушла. И когда к дому подчалил незнакомый автомобиль, Лео оказался застигнут врасплох, не зная, бежать к нему навстречу или, наоборот, прочь. Впрочем, звук шагов на крыльце опасений не внушал, как и стук в дверь.

Это была Дэйзи.

– Ну привет! – грянула она с порога. – Ты мне, объяснишь, что это вообще за хрень?

Назавтра Дэйзи разбудила его ни свет ни заря. Ворвалась в комнату и стала жестко тормошить:

– Вставай давай, едем. Там у вас при дороге закусочная, я видела на въезде. Подпишем с тобой контракт.

Лео не возражал. Тем более попробуй тут не встань. Сестры вообще с детства обращались с ним властно и тактильно. Ну так что ж с того. Все равно не так, как старшие братья. Те могут сунуть тебя башкой под кран, дать коленом под дых или выбросить из окна твою черепашку. А старшие сестры лишь наряжают тебя как пупса и донимают указаниями.

Ехать не стали, так как можно было дойти пешком. Пришли в закусочную со странноватым названием «Обзор» и разместились за пластмассовым, с клеенчатой скатеркой столиком на четверых. «Шоссе… А, так вот что отсюда обзирают», – подумал между делом Лео. А он многие годы над этим размышлял.

Дэйзи дождалась, когда перед ними поставят кофе, после чего перевернула лицом вниз бумажную термосалфетку и делово пододвинула ее к Лео. Достала и положила рядом ручку.

– Так. Пиши, а я буду диктовать.

Лео поглядел на сестру – ты, дескать, серьезно? Дэйзи смотрела с каменным лицом, так что ручку пришлось взять.

– «Я, Лео Крэйн, – начала она, – «не буду пить и курить «траву» начиная с сегодняшнего дня и до скончания века, по крайней мере пока живы мои сестры».

– Дэйзи, да брось ты, – держа ручку над салфеткой, примирительно сказал Лео, но та лишь сердито отмахнулась: не перебивай.

– «Я буду каждый день посещать собрания анонимных алкоголиков и наркоманов…» Написал? «Два раза в неделю я буду встречаться с Элис Уотерс…»

– Это которая повар, что ли?

– Не повар, дурила, а терапевт с дипломом, клинический соцработник и психолог, и вообще хороший человек и умница. Пиши давай. «А еще раз в неделю я буду являться к Лэрри Дэвису, психиатру, за лечебными предписаниями. У моей сестры Дэйзи с ними обоими старая дружба еще по медучилищу, и она будет постоянно контролировать меня и их, не важно насколько это этично или нет, типа того. Я буду каждый день разговаривать как минимум с одной из моих сестер по телефону или скайпу и принимать каждый исходящий от них звонок».

– А если я в туалете или душе?

– «…если я только не в туалете или душе, и в таком случае сразу им перезвоню. В Интернете я могу вести дневник, но не блог. Буду держаться в стороне от всяких конспирологов». Это важно, Лео. Можешь подчеркнуть. Так, и еще: «Я найду себе работу…»

– Но сколько-то недель ты мне на это дашь?

– «…в течение трех недель, может, у того моего классного друга-плотника, который меня полгода назад прогнал».

– Гэбриэл? Да ну, не знаю. Он на меня тогда обозлился.

– Я с ним разговаривала. Он говорит, запросто.

Лео кивнул: ладно.

– Ну а для меня в этом контракте что? – спросил он со вздохом.

– «За это, в свою очередь, мои сестры не станут заставлять меня вернуться в «Дрожащие сосны» или другой какой восстановительный стационар…»

– …или дурку.

– «…или дурку. Хотя само собой, если я опять двинусь умом или не смогу без бухла и наркоты, то моя сестра Дэйзи больше не сможет представлять мои интересы, а без ее защиты и поддержки мне наступят кранты». Потому что Розмари двумя руками за то, чтобы мы отправили тебя в серьезную психиатрическую клининку на востоке страны.

– Погоди. Это тоже, что ли, часть контракта?

– Это можешь не записывать, – разрешила сестра. – Но мои слова, братец, до тебя, надеюсь, дошли? Это последнее тебе послабление.

Слова до Лео действительно дошли. С точки зрения его сестры он, судя по всему, отирался на развилке между эксцентричным бродягой и больным на голову неудачником. Ну а Дэйзи всего лишь стремилась воззвать к нему с дороги, которую для него избрала.

Исходя из этого Лео сразу смекнул, что должен признать хотя бы тот факт, что кое в чем его прежние воззрения были ошибочны – в частности то, что и Мэрилин, и «Новый день», и провидцы конца света всем своим скопом направленно действовали против него из-за его величия. Он понимал, что все это нонсенс, бредятина; скверный генетический код, требующий внимания профильных специалистов.

Но понимал он и то, что существует не подлежащая огласке часть, именуемая «и все-таки». И все-таки вырисовывается, что он был прав во многом; что в самом деле вынашивается жуткий план собрать и коммерциализовать всю существующую в мире информацию, подмяв этот мир под себя; что «Синеко» – воплощение зла и в самом деле находится в сговоре с другими плохими парнями, включая его, Лео, старого дружка Марка Деверо; что не все предприятия и учреждения представляют собой то, за что себя выдают, и это можно сказать о многих.

Лео хотелось, чтобы его сестра видела: он понимает, что ему на пользу освобождение от сполохов ментального проникновения и смычки со всем и вся; от шалой эйфории и бездумной уверенности. Он в самом деле был этому рад и не хотел к тому возврата. Оказывается, незамысловатый старый мир был устроен достаточно многослойно. Возвратить же Лео хотел одно – ту девушку. Но когда представил себе потуги убедить Дэйзи о роли в происходящем Лолы, то понял: кончится тем, что сестра скажет что-нибудь вроде: «Я верю, Лео, что в это веришь ты».

Нет, благополучней не тревожить сестру; не волновать ее больше, чем она и без того уже обоснованно взволнована насчет его вменяемости и способности ориентироваться. Порция у нее на тарелке и без того уже с гору. Как и у всех. Куда ни глянь, всюду прогибаются тарелки. Между тем он был убежден, что Лола – не мираж, что она существует на самом деле. Он помнил, как прикладывал руку к ее груди; как мало места она занимала на водительском сиденье и на матрасе. И как с нее тогда спало одеяло, обнажив подбородок, шею и впадинки ключиц, подъем и опадание груди при дыхании, когда то прорисовываются, то исчезают ребра. Ту ее записку он при себе оставил. Оставил и резинку для волос, забытую Лолой на белой глыбе умывальника. А чтобы не потерять, надел ее на запястье.

Контракт он тоже подписал. Обратный билет Дэйзи забронировала на послепослезавтра. Пока, сказала, поживет здесь и поглядит, осталось ли в Лео то, что она считает основным набором жизненных навыков.

Будила его Дэйзи в семь утра; затем прогулка, легкий завтрак. Для Лео она расписала и прикрепила магнитиками к холодильнику распорядок дня (рядом, на видном месте, пришпиленный контракт): «Прогулка. Завтрак. Лекарства. Собрания/встречи. Поиск работы. Приборка домины (и на что он тебе, такой здоровенный, сдался?). Прогулка. Ужин. Сон».

За братом Дэйзи присматривала плотно и вела себя начальственно. Но самодуркой не была. Лео нравилось, что она здесь, рядом, а ему дозволяется кое в чем ей перечить.

– Вот возьму и не пойду гулять с такими, как у тебя, дурацкими розовыми гирьками. Что я, обязан?

А она ему:

– Ну иди без гирек. А нагрузочкой тебе будет уборка твоего домины. Тоже мне богатенький Ричи.

Остроумно. Хотя на дворец Ричи его дом вовсе не походил. Сестра намекала, что для одного он слишком велик. Но он же не виноват, что успел его купить еще до того, когда этот район стал обжитым и престижным.

Дэйзи свозила его на первый сеанс с Элис Уотерс, оказавшейся абсолютно несволочной соцработницей в синих очках, с легким налетом буддизма. Назавтра она отвезла его и к Лэрри Дэвису – старому хиппану-бородачу, который дотошно, не щадя время ни свое, ни клиента, разъяснил фармакологию и инструкцию по применению медикамента под названием ламотриджин. Лео он дал свои номера телефонов – домашнего и мобильного, предложив воспользоваться ими, если вдруг что пойдет не так.

Отвозить брата на первую встречу с анонимными алкоголиками Дэйзи не пришлось: общество располагалось всего в паре кварталов от дома Лео, в угрюмом строении все еще не облагороженной части района. «Обетования» – гласила яркая надпись на облупленной штукатурке фасада. Возникала ассоциация с каким-нибудь евангельским пристанищем, или же надпись служила барьером от темнокожих или от тех белых, что захаживают в черные бары. Знакомясь с отпечатанной на ксероксе повесткой встречи, Лео уяснил, что «Обетования» являются противоположностью бару – а именно, клубом трезвости – и общие пристрастия и сетования, сводящие меж собою людей, обсуждаются здесь донельзя непринужденно. Это были не ухоженные «Дрожащие сосны». В полуподвальном помещении теснились складные облезлые столы из ДСП, на которых из вазончиков торчали пакетики кофе с молоком. Публика здесь тусовалась самая разношерстная из той, какая только встречается в Портленде.

После первого собрания Лео за стаканчиком жидковатого кофе присел с Леном – седовласым электриком, вызвавшимся быть его опекуном. Лен сказал, что от Лео на милю чувствуется напряженность, а надо, наоборот, «душу выпустить, а Бога впустить». Редкостно банальный совет. От белого шума и то больше толку. Надо, пожалуй, завести другого опекуна. Вот бы как-то исхитриться и вызволить из «Сосен» Джеймса. Лен сказал, что на собраниях надо пробовать делиться какими-то своими мыслями – если не на собрании, то хотя бы после, наедине с кем-нибудь; высказать, через что ты сейчас проходишь.

– Нужно полагаться на то, что в зале для тебя есть что-то новое, – сказал Лен, вытягивая из пачки сигарету. – Что-то, способное обернуться тебе на пользу. Что ты вроде как не первый, кто через эту хренотень проходит.

Лео пытался взять это на заметку. Но как бы цветисто и чудно ни звучали здешние истории, сколь реальным ни выглядело страдание, вся непруха этих людей глубоко отличалось от его. Говорят, на медицинском языке эта форма неприятия звучит как «терминальная уникальность». Сама эта фраза подразумевала какую-то двойственность. Непреложным было одно: некая глобальная сеть подослала к нему ту красивую девушку, чтобы втянуть его в контрзаговор мирового масштаба. И та девушка попросила Лео выдать компромат на его старого друга, а когда он отказал, то в ту же ночь ушла и растворилась, разбив ему сердце. Попробуй-ка высказать на собрании такое.

Он думал, это пойдет на пользу – все эти встречи, посиделки, попытки совместной молитвы. Распорядки, завтраки из сухофруктов, ламотриджин. Но боже, как бы он хотел, чтобы к нему вернулась она. То, как она на него действовала своим присутствием; как, глядя настойчиво молящим взглядом, напрямик задавала вопросы и без утайки на них отвечала; как легконого всходила по лестнице.

Ему следует о ней забыть: обо всех ее диких заявлениях насчет потаенного мира; ее плохо прикрытую наготу, беззащитную просьбу о помощи. Да, именно: ему следует о ней забыть. Обо всех ее диких заявлениях насчет потаенного мира; ее плохо прикрытую наготу, беззащитную просьбу о помощи.

Сестринский распорядок Лео нравился. Сочно-лиственная диета, отбой в одиннадцатом часу, подъем в семь – действительно здоровый образ жизни. Да и утренние прогулки, что и говорить, тоже вещь полезная. Задает мозгу ориентир на день. Или это все от ламотриджина. Наутро после отъезда Дэйзи Лео набрал своего друга Луиса (тот, у которого жена госзащитник) и спросил, не хотел бы он прогуляться по лесу.

Луис заехал за Лео в своем пошарпанном маздовском пикапе; рядом на сиденье лежала его старая спаниелиха Кола. Лео втиснулся рядом (бурая, припахивающая псиной собаченция даже не пошевелилась), и все их трио отправилось в Форест-парк – сразу за рекой, если ехать по изгибу моста Фремонт.

– Слушай, сделай одолжение, – сказал другу Лео, когда они выбирались из пикапа, – оставь мобильник здесь?

У обочины возле начала прогулочной дорожки стояло всего несколько машин.

– Опять одержимость в духе Джина Хэкмена? – усмехнулся Луис.

– Ну а ты как думал.

Луис был репортером лучшего еженедельника Портленда, освещал события городского масштаба. Перед Лео стояла задача: сочетая осмотрительность с настойчивостью, выпытать отношение Луиса (как-никак человек взвешенный, вменяемый и достаточно информированный) к вероятности существования тайного киберзаговора и противостоящей ему подпольной сети.

Луис спустил с поводка собаку, и та, мгновенно скинув с плеч лет пять, ринулась в зеленый подлесок возле тропы. Они вдвоем тронулись следом по дорожке. Пока Лео излагал суть, Луис шагал, держа руки в карманах и глядя впереди себя. Темп ходьбы задавал он, и Лео, поспешая, говорил с придыханием. Временами Луис вставлял вопросы. Кола, казалось, успевала курсировать везде – домашний пес, попавший в свою стихию.

Километра через полтора Луис произнес:

– Я-то думал, ты решил, что все это бред сивой кобылы.

Лео остановился на повороте, где дорожка давала особенно красивый обзор отдаленного промышленного района. Далеко внизу тянулся плотно застроенный берег реки Уилламетт – далеко настолько, что казался картинкой из страноведческой книги: яркие вагончики, разноцветные цистерны, заводские корпуса с трубами, назначение которых – угрюмое служение угольной отрасли – скрадывалось расстоянием, а вид в целом смягчался фениморкуперовскими елями на склонах и ближнем плане.

– Кое-что в самом деле звучит бредово, – сказал на слова друга Лео. – Но ведь кое-что и нет.

– Удобная позиция.

– Эх, Луис. Ты б знал, какая она на самом деле неудобная.

Луис, неторопливо оглядев вид, снова повернулся к другу:

– Что ж, насчет «Синеко» я в принципе могу навести справки, в свете того что ты сейчас порассказал. Я знаю одного парня, который связан с журналистскими расследованиями.

– Эй! – неожиданно раздался голос выше по склону. – Это ты собаку потерял?

Луис порывисто обернулся. Метрах в десяти там стоял какой-то тип и, пригнувшись, держал руку на загривке Луисовой собаки.

– Почему это потерял? Я вот он, здесь.

Он свистнул Колу, и та метнулась было к нему, но тип ее удержал, схватив и поддернув за загривок вверх. От боли и удивления Кола визгливо тявкула.

– У нее ошейника нет, – спокойным голосом заметил тип. – Может, бродячая?

Луис сделал шаг по склону вверх, на что тип прижал Колу к земле. Луис замер, выставив руку с поводком и ошейником.

– Эй, ну-ка полегче.

– А я что, – подмигнул тип, – я ничего. У этих собак нынче микрочипы есть. Ну-ка. – Из своего не по сезону плотного пальто он выудил что-то вроде «ноуда» и приставил на манер сканера к напряженно дрожащим лопаткам собаки.

– Ага, точно. Ты, значит, Луис Хэнсон? Живешь на Двадцать пятой Северо-восточной улице? У тебя жена и две маленькие дочки, ходят в подготовишку «Подсолнух» на Киллингс-Уорт?

Луис молчал. Молчал и Лео. Собаку тип по-прежнему не отпускал.

Наконец Луис медленно выговорил:

– Да, это я.

Тип выпустил Колу, и та стрелой метнулась к хозяину, который сразу же нацепил на нее ошейник и быстрым шагом двинулся вниз по склону. Лео словно прирос к месту, неотрывно глядя на типа с «ноудом».

Слышно было, как снизу не совсем своим голосом нервно позвал Луис: «Идем!»

Тип на склоне знающе кивнул, якобы отпуская:

– Ты давай тоже топай, Крэйн. И не мути людям голову.

Весь обратный путь Луис ехал с посеревшим лицом; руки на руле заметно подрагивали. Кола влажно лизнула Лео в ухо. Вылезая возле дома из «Мазды», Лео сказал Луису:

– О моих словах забудь, понятно?

– Именно так я и сделаю, – избегая смотреть на друга, произнес Луис. А когда все же посмотрел, то добавил: – Ты ж меня понимаешь, Лео? У меня дочки.

– Конечно.

После этого Лео стал более осторожным. Вел он себя в точности как человек, начисто лишенный любопытства. Просто прогулка. Завтрак. Лекарства. Собрания/встречи. Поиск работы. Приборка домины. Прогулка. Ужин. Сон. Соглядатаи, казалось, маячили решительно везде. Или же это были обычные, случайно попавшие под луч внимания люди? Чьи-то папаши, идущие с работы домой; парни по дороге из спортзала; вполне себе законный электрик-кабельщик в вишневом жилете, что-то мастерящий через перекресток от дома Лео?

Таким же мог быть и тот из них, что стоял за спиной у Лео в магазинной очереди, с булкой хлеба и пакетом молока. Но почему он тогда в людном супермаркете не прошел на экспресс-кассу, где очереди нет – кассиршей, что ли, залюбовался? Нет, тут что-то не так. И Лео, пробив на кассе чек, нарочито громко чертыхнулся: «Вот черт! Забыл. Погодите-ка, сейчас вернусь». В знак подтверждения своего намерения тяжелый пакет с продуктами он оставил на кассе, а сам, прихватив еще один, пустой, припустил к проходу между полками. Здесь же он, пригнувшись, мелькнул в отдел овощей. Некстати поскользнувшись на раздавленной виноградине, Лео чуть не навернулся, отчего напиханные в пакет двадцать лимонов, разом потеряв вес, едва не рассыпались. Выправившись, через завешанный пластиковыми полосами проем он нырнул в складское помещение магазина. За рабочей суетой никто из персонала внимания на него не обратил. Выход Лео разыскал около разгрузочной платформы. Теперь, если тот покупатель хлеба с молоком за ним и шпионил, то наверняка потерял след. И Лео направился в местную библиотеку, где в укромной кабинке был компьютер общего пользования. Там Лео час провел в онлайне.

В тот вечер Лео выжал один за другим все двадцать лимонов и вымочил в их соку листы разносортной бумаги. Процедура была не нова: нечто подобное он когда-то проделывал в «Новом дне». Там он давал детям, взяв кисточки, рисовать лимонным соком на большом рулоне белой оберточной бумаги. Когда лимонный сок полностью высох, изрисованный рулон Лео снова свернул, вынес на игровую площадку и расстелил в ярком солнечном углу. В считаные минуты солнечный свет проявил на длинном свитке все, что душе угодно: индюшек-петушков, сердечки, угловатых динозавриков и корявые словеса с ошибками в полрулона шириной. Дети пришли в такой восторг, что площадку сотряс неуемный вой.

Здесь процесс был более деликатным. Но через несколько часов экспериментирования с сортами бумаги, длиной смачивания и временем высыхания желаемого результата Лео добился. Затем пришлось поразмыслить, как отрегулировать силу оттиска на электрической печатной машинке, которую Лео однажды купил на блошином рынке. Для этого он надлежащим образом подогнал головку. Затем одну из своих «лимонных» бумажек, засунутых меж двумя белыми листами, он зарядил в машинный валик и принялся печатать письмо Лоле Монтес.