Воробьи на проводах
– Ну-ка, бери, кто тебя еще накормит? – Варя решительно переложила на Улину тарелку пухлую котлету с божественной корочкой. – Вот ее точно надо съесть… и салат. Тут две ложки осталось, давай, а?
– О нет, я правда больше не могу… – Уля сдавленно охнула, откидываясь на спинку дивана.
Они сидели за столом, ни на секунду не переставая жевать, подкладывать добавки и облизывать пальцы от наслаждения. Стряпня – простая, домашняя, наполненная любовью и заботой – таяла во рту. И как только Ульяне казалось, что больше ни кусочка не поместится в ее раздувшийся живот, Варя приносила из кухни новую тарелку с пирожками и политой маслом, светящейся изнутри вареной картошкой, или целую кастрюльку горячих котлет, пахнувших так вкусно, что Уля стонала, но тянулась за добавкой.
Когда Варя положила Рэму оставшуюся горку салата, тот решительно поднялся на ноги.
– Ой, нет, старушка, я все. Выключай свой синдром бабушки, ты нас накормила, перекормила, выкормила… Хочешь, можно и на убой. – Он покосился на сидевшую с краю Сойку. – Покурим?
Та молча кивнула в сторону Вари, продолжая елозить вилкой по недоеденному кусочку, – Уле показалось, что Сойка так ничего и не съела, только пила томатный сок из высокого бокала да поглядывала на всех, рассеянно улыбаясь шуткам.
– Совсем она тебя захомутала, а я говорил: хорошее дело браком не назовут. – И вышел за дверь, закуривая на ходу.
Уля притихла, поглядывая на раскрасневшуюся от готовки Варю. Та почувствовала взгляд и улыбнулась.
– Ромка тебе не говорил, что ли? – Она подняла правую руку и потрясла ею в воздухе. Кольцо сверкнуло на солнце, которое щедро лилось из окон. – Неофициально, конечно, сама понимаешь, но все-таки.
– Ой, – смущенно проговорила Уля. За годы побега от жизни она успела отвыкнуть от пар вообще и таких в частности. – Это здорово! Я вас поздравляю! – нашлась она наконец.
Сойка хмыкнула, отодвигая от себя нетронутую тарелку.
– Ромка – дитя леса, все пускает на самотек, даже не познакомил нас как следует. – И подняла на Улю почти прозрачные, светло-голубые глаза, отличавшиеся от Вариных, как воды горной речки от спокойной глади лесного озера. – Значит, вы соседи, да?
– Представляешь, я подумала, что Уля… та девушка, – громким шепотом сказала Варя и встала, чтобы собрать тарелки.
– Да перестань, привел бы он ее, как же. – Сойка презрительно хмыкнула, помогая соорудить башню из грязной посуды. – Ну и как он живет, наш чудо-мальчик?
Уля принялась было сметать все недоеденные кусочки в одну кучку, но замерла от этого вопроса. Что ответить им, волнующимся за Рэма? Что сам он успел рассказать о своей жизни, такой неуместной в этих стенах? И что теперь говорить Ульяне? Какую ложь топить в лужице правды, лишь бы она прозвучала правдоподобнее?
– Ну, мы живем в неплохой коммуналке, в общем-то. Дешево, но чистенько. Кроме нас – еще две женщины, одна с ребенком. Постоянно что-то моет, – проговорила Уля, старательно улыбаясь.
– Звучит хорошо. – Сойка подхватила башенку тарелок и направилась к кухне, напоследок успев бросить на Улю напряженный взгляд. – А кроме житья в общей коммуналке чем вы занимаетесь?
Валя за стеной уже включила воду и загремела посудой. Разговор она точно не слышала. Уля аккуратно поставила на стол еще одну кружку и выпрямилась.
– Я работаю в страховой фирме. – Это был первый раз за дни после встречи с Гусом, когда Уля вспомнила об офисе. – А Рэм… Лучше тебе спросить у него самого. Мы знакомы неделю, я не люблю выпытывать, а он не слишком разговорчивый.
Сойка смотрела на нее испытующе, будто пронизывая холодной водой.
– Не слишком близки, значит, ну ладно. – Она пожала острыми плечами под мешковатой толстовкой и скрылась за дверью кухни.
Уля судорожно выдохнула. В Сойке не было ни грамма той очаровательной мягкости, которая щедро лилась от каждого жеста Вари. Она вся была мерзлый поток, стремительный и цепкий. И в чем-то подозревала Улю. В чем-то нехорошем, опасном, даже постыдном. Это было видно по презрительно поджатым губам и по взгляду – так не смотрят на новую знакомую, которую привел в гости старый друг. Не будь на худом пальце Сойки кольца, Уля посчитала бы, что та ревнует.
Входная дверь, скрипнув, открылась, впуская в комнату свежий запах леса и горьковатый – сигаретного дыма. Рэм скользнул в комнату и широко улыбнулся.
– Ну что, Варька заставила тебя все доесть? Она может… – Но, увидев выражение ее лица, замолчал. – Что? – спросил он, подходя ближе. – Полынь?
Уля помотала головой.
– Нет, все в порядке… Когда мы поедем домой? – Ей вдруг стало неуютно в комнате, которая еще четверть часа назад казалась самым лучшим местом на земле.
– А ты хочешь домой? – Рэм прикусил нижнюю губу. – Ну и кто из них, – он кивнул в сторону кухни, откуда раздавался шум воды, – успел тебя обидеть?
– Нет, ну что ты… Они хорошие… Просто что мы тут делаем? Что я тут делаю?
– Я думал, тебе здесь понравилось… – Теперь Рэм выглядел по-настоящему расстроенным.
– Да, но… они твои друзья. А я даже не знаю, что отвечать на их вопросы.
– Забей, а? – Он раздраженно пнул столик, и тот рассерженно скрипнул. – Ты не обязана ничего говорить, я просто привез тебя… и все. Хотел, чтобы ты отдохнула. – Он поморщился. – Идиотизм какой-то. Я поговорю с ними. Это же Варя, да? Она вечно лезет, куда ее не просят.
– Нет, подожди. – Уля вцепилась в его локоть. – Они просто волнуются, ты же ничего не рассказываешь о себе… Конечно, им хочется меня расспросить.
– А что я могу им рассказать? Про Гуса? Про полынь? – не оборачиваясь, глухо проговорил Рэм. – Нам и правда лучше уехать… Глупая была идея.
Услышав его, из кухни, вытирая ладони о полосатое полотенчико, выскочила Варя.
– Ром, у нас там кран течет, как проклятый. Ты же знаешь, Сойка умеет все, кроме сантехники. Подтянешь?
– Вообще-то, мы уже поедем, наверное… – Рэм отвел взгляд, не желая видеть, как расстроенно вытянется Варино лицо после этих слов.
– А почему так быстро? Я думала, вы ночевать останетесь.
– Нет, мне завтра на работу, а Ульяне вечером надо еще делами заняться, да?
Уля осторожно кивнула.
– Почту разобрать, – не особо понимая, что это значит, пискнула она.
– Ну хоть давайте я чаю поставлю, выпьете и пойдете… Пожалуйста, Ром. – Варя сделала маленький шажочек вперед и, словно ребенок, жалобно потянула Рэма за рукав.
Тот вздохнул, покосился на Улю и сдался.
– Хорошо, ставь чайник, а я пока кран посмотрю.
Они вышли из комнаты – Рэм впереди, а Варя следом, продолжая держаться за него, как младшая сестренка за брата, вернувшегося из армии совсем взрослым, почти незнакомым, но точно родным.
Уля потопталась на середине комнаты, не зная, куда себя деть, а потом выскользнула на улицу.
Горячие щеки приятно защекотал прохладный ветерок. Солнце клонилось к закату, продолжая светить безудержно чистым светом, будто понимая, что еще одного шанса может и не случиться. Уля застыла на крыльце, до рези в глазах всматриваясь в разлитое кругом сияние.
Мысли истончились, тревоги ушли далеко-далеко, сердце стучало мерно и ровно в такт свободному дыханию. Лес тянулся к Уле голыми ветками, где-то в отдалении лаяли собаки, с которыми она так и не успела познакомиться, переговаривались люди, пахло костром и сигаретами. А Ульяна стояла на первой ступеньке, запоминая этот миг, пряча его подальше, чтобы все, что еще случится с ней дальше, не пробралось туда, не испачкало памяти о солнце, горьком запахе листвы и леса.
– Тебе здесь нравится? – Голос Сойки заставил Улю вздрогнуть. – У нас. Тебе нравится?
– Да, конечно… Здесь спокойно и уютно.
– Это все Варя, до нее тут был обычный питомник – грязные собаки, уставшие мы, редкие волонтеры, которые сбегали раньше, чем я закрывала вольеры. Но с Варей… – Она достала из кармана сигарету, подержала в пальцах и убрала обратно. – Тут стало по-настоящему хорошо. Она руководит всеми этими группками в Сети, записывает нас на ярмарки и благотворительные фестивали, для каждого пса у нее найдется время и тепло, понимаешь?
Уля вцепилась в деревянную балку, старательно делая вид, что Сойку она не боится.
– Так вот… Рома для нее – не еще один уличный пес, как ты могла бы подумать. Если бы не он… Ее бы здесь не было, и со мной бы не было, и вообще бы не было. Я обязана ему, потому и лезу в ваши дела. Когда он пропадает, Варя сходит с ума, она даже молится… Хотя не верующая совсем. Лишь бы он вернулся. Злой, побитый, но живой. – Сойка подошла вплотную, теперь Ульяна чувствовала ее дыхание на своей коже. – Она винит себя, что Ромка вляпался в какую-то беду и столько лет не может выбраться.
– Почему? – прошептала Ульяна, чувствуя, как страх сжимает горло.
– Тебе виднее. – Сойка навалилась на нее, прижимая к балке, и одной рукой вцепилась в запястье – рукав сбился, оголяя травяную вязь на коже. – Я знаю, что у Ромы точно такая же татуировка. А еще знаю, что в самом начале ее не было. Так что скажи мне, Ульяна, чем живет наш чудо-мальчик?
Уля дернулась, но Сойка была куда сильнее.
– Что это у вас? Секта? Или, я не знаю, банда, группировка, клан? Говори!
– Отпусти меня, – только и сумела выдавить Ульяна. – Я не знаю, я ничего не знаю. Отпусти.
– Наколка. Как у Ромы. Откуда она у тебя?
– Да это типовая, у половины Москвы набито что-то похожее. – Уле почти не пришлось играть, добавляя в голос слезы. – Мне больно, отпусти!
Сойка на секунду замерла, ее крепкое, жилистое тело больно придавливало Ульяну, мешая вдохнуть.
– Я тебе не верю, – процедила она, расслабляя хватку, и зашла в дом.
* * *
Чай они пили в тишине. Варя пробовала что-то говорить, но ее слова вязли, и она растерянно улыбалась, замолкала, жалобно посматривая на остальных. Сойка сидела на самом углу, нервно постукивая ложкой по краю блюдца, и не сводила тяжелого взгляда с Ули, которая к угощению не прикоснулась вовсе. Даже будь она голодной, ком встал бы в горле от этой тишины и злых глаз напротив.
Один Рэм с удовольствием жевал еще теплые пирожки, что-то набирая в телефоне. Когда он наконец поднялся из-за стола, Уля с облегчением вздохнула и поспешила на улицу. Варя выскользнула вслед за ней, пока Рэм прощался на пороге с Сойкой и прибежавшим Базилем, который оставался таким же всклокоченным и счастливым, как все уличные псы, сумевшие обрести дом.
– Я очень рада, что ты приехала, – горячо заговорила Варя, беря Улю за руку. – Только ты грустная, тебя, наверное, Сойка чем-то обидела, да? Не бери в голову, пожалуйста, она сложно сходится с людьми… – И, не слушая жалкого бормотания в ответ, повернулась к Рэму. – Обещай, что в следующий раз снова возьмешь ее к нам. Обещаешь?
Тот кивнул, обнимая подругу за плечи. Уля заметила, как глубоко он напоследок вдыхает в себя запах дома и живой теплой женщины, только что отошедшей от плиты. Варя вздрогнула, шепча что-то несвязное, еще крепче его обхватила, но Рэм уже отстранился и зашагал по тропинке.
– До свидания, – проговорила Уля, не зная, что еще сказать. – Спасибо за обед… – Но Варя ее не слушала, продолжая неотрывно смотреть вслед удалявшейся фигуре.
Ульяна догнала Рэма только у перелеска. Он молча шел вперед, низко опустив голову.
– Если тебе так хорошо здесь, то почему ты уезжаешь? Они ведь тоже в тебе нуждаются.
Рэм дернул плечом, но все-таки ответил.
– А сама как думаешь? Жить здесь, с ними… когда я такой?
– Они бы приняли тебя любым.
– Я знаю… Но обречь их на себя не могу.
Быстро темнело. Лес больше не казался прозрачным и звенящим, он наполнился тенями – те прятались между стволами, подглядывали за идущими, норовя броситься им под ноги корнем или веткой. Уля осторожно ступала по хлюпающей листве, пытаясь найти слова, чтобы разорвать напряженное молчание. Наконец она решилась.
– Послушай. – Рэм сбавил шаг, но не обернулся. – Сойка знает про татуировку.
– Да, я как-то задрал рукав, пока сток прочищал… и она увидела. А что?
– Мою она тоже заметила, – виновато проговорила Уля. – Видимо, когда я пса гладила… Прости.
Рэм помолчал, откидывая с дороги поваленную корягу.
– И что ты ей сказала?
– Что это совпадение. Что мы ни в какой секте не состоим. Что пол-Москвы ходят с такими веточками… Она не поверила.
– Ну еще бы.
– Рано или поздно тебе придется рассказать им хоть что-нибудь. Или перестать сюда ездить. – Уля чувствовала, что ее несет, но не могла остановиться. – Варя так к тебе привязана, она очень волнуется… а ты только хуже делаешь своими внезапными приездами… и отъездами.
Рэм остановился. Под его ногами мягкий ковер опавшего леса сменялся каменистой дорожкой к станции. Он замер на самой границе, чуть покачиваясь на пятках. Ветер трепал его волосы, взлохмаченные Вариной рукой. Уле захотелось пригладить их ладонью, прижаться к Рэму, ощутить тепло. Встряхнуть его, вновь погружавшегося в пучину полынных тревог. Но то, что так легко и бездумно происходит ночью, почти всегда оказывается невозможным в лучах солнца. Даже закатного, уходящего за мрачный осенний горизонт.
Потому Уля осталась стоять, обхватив рукой холодный ствол ближайшего дерева. Где-то вдалеке раздался протяжный гудок электрички. Рэм встряхнул головой и пошел по тропинке к станции.
Они успели купить билеты, вскочив в пыхтящий вагон за секунду до отправления. Тьма за окнами, мутными и запотевшими, сгущалась, точно не было никакого солнца и воздуха, терпкого на вкус. Уля устало вытянула ноги и прислонилась плечом к тонкой стене. Рэм сел напротив, сумрачно уставившись в пол. Говорить не хотелось, да и не о чем было. Попытка бегства от полынной реальности с треском провалилась. А невозможность сказать правду, помноженная на долгую ложь, оказалась такой же удушающей, как травяная горечь чужой смерти.
Уля почти задремала, убаюканная теплом и мерным покачиванием, когда раздался приглушенный голос Рэма:
– А ты сама как справляешься с этим? Что говоришь родным? Друзьям?
– Знаешь… – Ульяна тяжело сглотнула, прогоняя мигом накрывшую ее дурноту. – У меня просто не осталось никого, кто мог бы задать вопросы. Я… не общаюсь с матерью, отца у меня никогда не было. Так что… в каком-то смысле мне повезло.
– А друзья? Не поверю, что ты всегда жила одна в квартире с сумасшедшими бабками.
– Нет, конечно, до… всего этого… рядом со мной была куча народа. Но сам знаешь, как бывает. Страх, что полынь придет ко мне через них. – Уля стиснула кулаки и медленно их разжала, на ладони отпечатались следы ногтей. – С этим сложно оставаться душой компании.
– И что? Ты просто ушла? И никто тебя не искал? – Рэм хмыкнул. – Так не бывает. Обычный мир так просто не отпустит из своего распорядка молодую девчонку. Тебя должны были вернуть домой с полицией.
– Тебя же не вернули, – буркнула Уля. Разговор нравился ей все меньше. – А я была старше, чем ты, когда все началось.
Рэм хотел сказать что-то еще, но Ульяна натянула на лоб капюшон и отвернулась. Прошлым вечером она была готова ему все рассказать. О солнечном утре последнего нормального дня ее жизни, о красной сандальке, упавшей на асфальт, и о полыни, что на мгновение опередила грузовик. Даже о Никитке. Каким забавным он был, смешным и добрым. Как любил сидеть рядом, привалившись к ней боком, как сопел, как пихался локтем. Как приносил сок и печенье, когда она болела. И как медленно стекленели его удивленные глаза, направленные в то яркое июльское небо.
Но Рэм не спросил. Он сам тонул в океане горечи и крови. Он сам не знал, как выбраться на сушу и есть ли этот берег вообще. Уля просто не решилась вывалить на него тяжесть своих воспоминаний. Может быть, когда-нибудь потом, в следующий раз.
Но шумный вагон, который плелся сквозь сгущающиеся сумерки, не был тем самым шансом раскрыть душу. Яркий свет ламп обесценивал все, что звучало здесь, делая любую истину базарной болтовней. Рэм и сам это понял, потому умолк, провожая глазами станции, которые медленно отсчитывали их путь домой.
Двери вагона разъехались, и внутрь ввалилась женщина с большой сумкой. Она зашуршала пакетами, щелкнула кнопкой маленького приборчика, и ее голос разнесся между сиденьями.
– Предлагаю вашему вниманию товары для дома, – заученно пробубнила она. – Универсальная овощерезка – помощница любой хозяйки…
Уля скривилась: дорожные продавцы вызывали у нее неконтролируемое раздражение. Их наигранное воодушевление, неподъемные баулы, громкие голоса и навязчивые выкрики – все это мешало забыться сном – единственным способом пережить долгую дорогу после работы. Но Рэм встрепенулся.
– Что, хочешь овощерезку приобрести? – насмешливо спросила Уля.
– Да, Варя просила купить ей такую насадку на кран… – И вдруг осекся, замер, понимая, как несуразно выглядят его попытки быть семьянином. – Послушай, я сам не хотел, чтобы она ко мне привязалась. Так вышло. Это… как болезнь, что ли. После пережитого стресса. Даже название какое-то есть.
Рэм выглядел смущенным и потерянным, казалось, он сам не понимает, почему оправдывается, но остановиться уже не мог.
– Она сказала, что чем-то обязана тебе. Что ты ее спас, – тихо подсказала Уля.
– Можно и так сказать. – Он поморщился. – Помнишь, я рассказывал, что жил в Клину? Там была мутная компания, ничего хорошего. Варя жила в соседнем подъезде. Вот к ней и пристали. Короче, я вступился, когда ее пытались изнасиловать.
Уля шумно выдохнула, чтобы сдержать болезненный стон. Милую, нежную Варю, полную истинной женской силы, никак не выходило представить в грязной подворотне. Тем более в руках каких-то отморозков. Даже мысли об этом навязчиво отдавали полынью – горько и мерзко.
– Собственно, тогда я на деньги и попал. – Рэм скривил губы в жесткой усмешке. – Со всеми вытекающими… а Варя до сих пор думает, что это ее вина.
По проходу уже начала свое грузное движение продавщица. Рэм махнул рукой, подзывая ее к себе. Пока он рылся в коробке с насадками, выбирая нужную, Уля неотрывно смотрела на него, все думая, как столько боли вмещается в одно худое измученное тело. Она сама, пережившая куда меньше, с трудом держалась на ногах, готовая рухнуть под гнетом вины и памяти. А этот парнишка не только умел говорить о прошлом, но и жить с ним, как с данностью.
Ульяна не отвела взгляда, когда Рэм расплатился, спрятал пакетик в карман и наконец-то на нее посмотрел.
– Что? – спросил он. – Слишком много исповедей для такого недолгого знакомства? Прости. С похмелья меня несет не меньше, чем с бухла. Больше не буду. – И, помолчав, продолжил: – Просто мне хочется, чтобы ты поняла: в жизни вообще много всякого говна – ни вычерпать его, ни пройти, не испачкавшись. Но это не значит, что ты обязана торчать в грязных клоповниках и оплакивать прошлую жизнь, пока не помрешь.
– Я просто боялась их смертей, поэтому и сбежала, – чуть слышно выдохнула Уля, едва шевеля онемевшими губами.
– Знаю. Но сейчас ты научилась этим управлять. – Рэм улыбнулся. – Ведь правда, научилась. У тебя есть еще целый месяц на жизнь, успей сделать хоть что-нибудь толковое.
Вагон дернулся и остановился. Пора было выходить, но Уля не чувствовала ног. Сказанное больно ударило ее, пригвоздило к истертому сиденью стыдом и болезненным пониманием – Рэм прав. И в том, что последние годы она тонула в пустых сожалениях, и в том, что времени осталось всего ничего. Месяц. Один-единственный месяц. Пока не закончится игра. Только богу известно, что будет после. Если бог, конечно, имеет здесь хоть какую-то власть.
– Пойдем. – Рэм склонился над Улей, протягивая ладонь. – Вечно ты так… слишком много думаешь, сидя на месте. А иногда нужно просто идти дальше. Особенно если твой поезд остановился на конечной.
Город встретил их промозглым ветром, начал накрапывать привычный меленький дождь. Уля запнулась, спрыгивая с лестницы, Рэм подхватил ее и положил на плечо тяжелую руку. Так они и пошли. Молчаливые, нахохлившиеся, словно два воробья на проводах. Рассеянный желтый свет фонарей вытягивал их тени, сливая силуэты в один – многорукий, похожий на чудище из детской сказки, – и он скользил впереди, чуть обгоняя идущих.
В первый раз Уле не хотелось, чтобы дорога от станции к дому заканчивалась. Этот долгий странный день ставил точку на всей ее прошлой жизни, давая отсчет лунному месяцу игры. И отчего-то Ульяна знала: Рэм не пойдет с ней дальше. Он останется по эту сторону. Мрачно курить, согревая ободранные пальцы, ежиться, втягивать голову в плечи и кривить губы горькой усмешкой.
И пока они шли по двору к подъезду, и пока поднимались по лестнице, звенели ключом в замке и проходили в пустой сонный коридор, она все ждала, что сейчас Рэм исчезнет, растворится в тишине, будто его и не было.
Они замерли в паре шагов друг от друга, не зная, как разойтись, что сказать, но и не в силах вымолчать рвущееся наружу. Рэм мял в пальцах сигарету, не решаясь закурить, и смотрел в сторону, где слабый свет молодой луны пробивался через открытую дверь кухни. Наконец он поднял на Улю глаза. В сумрачном свете они налились плотной, осязаемой тьмой. Горькой, как полынь, как невысказанное прощание.
– Ну. До встречи, да?
– Да, Ром… – Слова царапали горло. – До встречи.
Выговорить что-то еще было невозможно. Уля зажмурилась, лишь бы не видеть, как Рэм сейчас развернется, сделает два шага к своей двери и захлопнет ее. А завтра его, конечно, здесь не окажется. И все обернется сном, полынным туманом из-за стены.
Послышался шорох, потом шаги. Уля судорожно глотнула воздух – вместо привычной пыли коридора в нос ударила дымная горечь и запах живого горячего тела. Не открывая глаз, Уля подалась вперед, но Рэм нашел ее первым. Его жадные сухие губы, еще вчера так яростно, до синяков впивавшиеся в Улину шею, стали вдруг робкими. Словно Рэм и не знал, как это – целовать кого-то, задыхаясь от щемящей нежности, а не от голода и страха оказаться одному.
Уля провела ладонью по его колючей щеке, позволяя миру терять свои очертания, уходить плавной дугой, забирать с собой все лишние мысли. Тьма сгустилась вокруг – в ней утонули и замызганный коридор, и дверь, которая больно впилась Уле в спину. Остались лишь горячее дыхание и губы Рэма – нежные, упоительно горькие – это сама полынь целовала ее сейчас, притягивая к себе и сводя с ума.
Когда зазвонил телефон, Уля почти уже поверила, что глупые предчувствия ее обманули. Она все никак не могла оторваться на один-единственный миг, чтобы отпереть дверь, ввалиться в комнату, расстегивая на ходу ставшую тесной куртку, чтобы наконец перестать балансировать на грани сознания и шагнуть туда, в сладостную тьму, крепко прижимаясь губами к Рэму.
Но телефон звонил. В самом деле звонил. Надрывно, мерзко, увеличивая громкость каждой новой трели. Рэм отшатнулся. В темноте блеснули его расширенные зрачки. Он медленно засунул руку в карман, достал телефон и, не взглянув на экран, поднес его к уху.
Из динамика не раздалось ни звука – только тишина, нарушенная было звонком, снова обволокла их. Уля с трудом перевела дух. В сумраке коридора разглядеть выражение лица Рэма не получалось, но она отчетливо услышала, как прервалось его тяжелое дыхание.
Каким-то новым, не умевшим ошибаться чутьем Ульяна поняла, что звонит кто-то чужой, кто-то смертельно опасный. Может быть, не сам Гус, но соизмеримый ему. Тот, кто наблюдал за ними все это время.
Между лопатками заструился холодный пот. Пульс оглушающе бился в ушах. Мерзкая дурнота, отступившая было, поднималась к горлу. Рэм продолжал стоять, прижимая к уху немой телефон. Через силу, будто рассекая плотную воду, Уля потянулась к нему ладонью.
– Рэм… – Сиплый шепот неожиданно громко разнесся по коридору.
Парень вздрогнул всем телом, приходя в себя. Он медленно опустил руку, в которой сжимал трубку. Теперь Уля видела, каким мертвецки бледным стало его лицо. Рэм тяжело сглотнул, засунул телефон в карман и попятился, словно боясь поворачиваться спиной.
– Рома, – повторила Уля, не чувствуя, как слезы начинают течь по щекам. – Рома, пожалуйста…
– Мне нужно идти… – Чужой скрипучий голос заставил ее сдавленно вскрикнуть от ужаса.
Звякнули ключи. Рэм проскользнул в приоткрывшуюся дверь. Воцарилась тишина.
Уля всхлипнула, прижав к лицу сжатые ладони, и медленно сползла по стене. Из кухонного окна на пол лился холодный свет молодой луны.
