Ни слова о смерти
Ей снилось что-то плотное и теплое, почти невесомое, умеющее нежно прикасаться к щеке едва осязаемым теплом. Она пыталась понять, что это, но мысли разбегались, как дети со двора при первых раскатах грома. Ульяна поморщилась, прогоняя морок, но где-то совсем близко, буквально руку протяни, загрохотало снова. Теперь можно было различить в этом звуке лязганье ручки о жестяной бок ведра, хлюпанье тряпки по грязному полу и явственные чертыхания.
«Суббота», – поняла Уля, разрешая себе еще немного понежиться в доверчивом тепле.
Каждый выходной в этой квартире обязательно начинался с противного шума за дверью. Оксана, с багровым от натуги блестящим лицом, по которому расползались болезненные белые пятна – сердечный привет пары десятков лет жирной пищи и дешевого курева, – выходила в коридор и ставила у стенки большое обшарпанное ведро. Тряпка, некогда представлявшая собой детскую пеленку с унылыми зайчиками, окуналась в воду, барахталась там и опускалась на плохо выметенный пол, чтобы елозить по нему, оставляя после себя мутные разводы и скрипучий песок по углам.
Еще одна очаровательная привычка соседки, делавшая жизнь в коммуналке почти невыносимой. Никому ненужная уборка в никому ненужном коридоре, который казался после этого еще более жалким. Личный способ Оксаны упрекнуть остальных в несостоятельности и лени. Каждое утро субботы. Чем раньше, тем лучше. На фоне нее даже заторможенность Натальи выглядела милым пустячком.
Уля прислушивалась к возне за дверью, ощущая, как лениво перекатываются мысли в тяжелой голове. Было тепло и спокойно – так бывает только в кратчайший миг между сном и явью, когда все страхи ночи тонут в утреннем свете, а день, полный тревог и одиночества, еще не наступил. Если бы Уля могла, она растворилась бы в этом моменте. Стала бы его кратчайшим мигом, долей секунды, бликом тусклого осеннего солнца в оконной раме. Да хоть шлепком мокрой тряпки об пол. Лишь бы только остаться здесь – расслабленной и пустой, бездумной, а от этого всесильной, несуществующей и потому вечной.
Истеричный визг скрипучей пружины в диване, ахнувшей под весом тела, разорвал утренний покой комнаты снайперским выстрелом. Раз! И мир снова закружился в пике, унося Ульяну за собой. Ей понадобилась пара мгновений, чтобы осознать: тахта в ее комнате так не скрипела. Уля испуганно открыла глаза – перед ними опасно закружились чужие стены. Прижимая к груди клетчатый, пахнувший пылью плед, Уля осторожно откатилась к самому краю дивана. Память возвращалась мучительными рывками, принося с собой похмельную тошноту.
«Лукавый Джим», беззащитно пустой в утреннем свете, валялся у ножек отодвинутого стола. Рядом с ним ехидно поблескивали два опрокинутых стакана. Кучка сигаретных бычков покоилась в выжатой дольке лимона. Ворох одежды – сорванной, скомканной вспотевшими ладонями, брошенной на пол, не глядя, не думая, – восстановил картину прошедшей ночи последней деталью пазла. Уля тоскливо застонала, уже понимая, кто мерно дышит за ее спиной.
Рэм спал, отвернувшись к стене. Из-под тонкого пледа выглядывало костлявое плечо, шрам стягивал кожу в грубый рубец, тянулся от него к лопаткам, пересекая спину, и прятался за краем клетчатой ткани. Уля с трудом сдержала желание дотронуться, провести пальцем по дну высохшего устья чужой боли.
Но Рэм, будто почуяв ее взгляд, дернулся и резко перевернулся на спину. Несколько томительных секунд он лежал с закрытыми глазами – теплый, спокойный, почти свой – а после глубоко вздохнул и повернул голову к Уле. Тонкие губы чуть заметно дернулись, но сам он не улыбнулся. Просто смотрел – тревожно, выжидающе. В лучах тусклого солнца его глаза непривычно блестели, наливались янтарной силой, чуть темнея к зрачку.
Уля замерла: по этому лицу – хищному, напряженному – она не могла прочесть ни единой мысли. Рэм снова стал для нее закрытой книгой, к тому же надежно упрятанной в сейф.
– Привет, – проговорил он сипло.
– Привет, – откликнулась Уля, подавляя желание вскочить и убежать к себе.
Рэм окинул ее взглядом и остановился на клетчатом пледе, который она продолжала прижимать к груди.
– У кого хватило ума достать одеяло?
– Точно не у меня. – Глупость разговора скрипела на зубах, как песок под тряпкой Оксаны.
– И не у меня. – Рэм продолжал смотреть куда-то сквозь нее.
По коридору зачастили тяжелые шаги Натальи – так в фильме про динозавров шли по джунглям страшные монстры, а вода дрожала в стакане.
– Пусть это был кто угодно, главное, чтобы не она, – задумчиво протянул Рэм, кивнув в сторону двери.
Уля на секунду представила, как Наталья пробирается в комнату, на цыпочках подходит к дивану, нависает над их голыми телами и осторожно укрывает пледом, чтобы так же неслышно выскользнуть вон. Картина была такой нелепой, что Ульяна откинулась на подушку, сдавленно фыркая. Рэм покосился на нее, вздернув бровь, и наконец рассмеялся.
– Остановимся на том, что это был Ипкинс, – пробурчал он, устраиваясь рядом. – Хотя я так набрался, что мог сходить за пледом в магазин и не вспомнить об этом.
– Или послать Ипкинса. Только он же черепаха, сейчас бы только к двери шел.
– Ты просто не знаешь, каким этот парень может быть быстрым при желании. – Рэм помолчал, продолжая улыбаться, а потом приподнялся на локтях и посмотрел на Улю.
Луч света падал на его щеку, подсвечивая щетину, у нижней губы можно было разглядеть шрам в пару легких стежков. Казалось немыслимым, что пару часов назад эти губы впивались в Улину шею – жарко, зверино, жадно.
– Ты как? Голова не болит?
– Есть такое дело. – Уля постаралась прогнать непрошеные образы. – А у тебя?
Рэм казался совершенно бесстрастным, словно они не лежали сейчас рядом, пряча обнаженные тела под тонким пледом. И это все было не с ними. Или не было вовсе. А если и было, то было. И не о чем вспоминать.
– Слегка. – Он огляделся, отыскал в ногах скомканные джинсы и потянулся к ним. – У меня, кажется, оставалось, сейчас посмотрим…
Уля почувствовала, как начинают пылать щеки. Ситуация становилась совсем уж нелепой. Она разворошила сброшенную одежду, скользнула в найденный свитер, заставила руки не дрожать, пока пальцы застегивали пуговицы на брюках, и встала.
В углу призывно хрустел камешками Ипкинс, пол, достаточно липкий, чтобы сделать все кругом еще более мерзким, холодил голые ступни. И только солнце, светившее в безмятежно голубом небе, продолжало лить в комнату яркие лучи.
Ульяна подошла к окну и оперлась руками на подоконник, смахнув в сторону полупустые пакеты с салатом для черепахи. Голые, а оттого совсем беззащитные стволы деревьев на просвет казались нежно-розовыми и делали воздух еще прозрачнее. Он звенел в своей упоительной осенней чистоте. Уле захотелось выбежать наружу, вдохнуть полной грудью эту терпкость увядания, эту сладкую пустоту. Давно уже она не ощущала себя такой легкой и свободной, как в этот миг, стоя босиком на холодном полу у чужого окна, разбитого на тысячу бликов выглянувшим солнцем.
За ее спиной хрустнула упаковка, потом в стакан полилась вода. Рэм кашлянул, проглатывая таблетку, и снова принялся копаться в разбросанных вещах.
– Солнце, – проговорила Уля, не в силах просто выйти из комнаты, оставив его и дальше делать вид, будто ничего не случилось.
Ладно бы только их тела вчера сплелись в пьяной темноте – на это можно было плюнуть и забыть. Но хриплый голос Рэма еще звучал в Улиных ушах, отдаваясь болью под ребрами. Все, что парень успел выболтать ей заплетающимся языком, теперь плескалось в Уле подобно мутной тяжелой воде стоячего озера.
– Что? – Рэм перестал шелестеть салатом, который скармливал черепахе, и повернулся к Уле.
– Солнце. Светит. Не помню, когда в последний раз оно было таким ярким. Даже летом в дымке постоянно… а тут. – Уля сбилась и облизнула пересохшие губы. – Посмотри сам: воздух совсем прозрачный и деревья эти… Без листвы.
Рэм осторожно положил остатки зелени на камешки, погладил Ипкинса по панцирю и шагнул к окну.
– И правда…. Красиво, – выдохнул он рядом. – Сегодня же суббота, да?
Уля молча кивнула.
– Хочешь, прогуляемся?
– Что? – Это предложение, как и вчерашнее, с выпивкой, было из другой, давно прошедшей жизни, поэтому сбивало с толку. – Ты хочешь что-то мне показать, да?
– И да, и нет. – Рэм тряхнул головой. – Просто давай погуляем. У меня есть одно место… Там здорово, тебе понравится. Только оденься потеплее.
Уля замерла, вглядываясь в мир за окном. Ей определенно хотелось туда, так что она подышала на стекло, стерла запотевшее пятнышко рукавом свитера и решилась.
– Хорошо. Пять минут. Переоденусь и вернусь. Пойдем смотреть твое здоровское место, – сказала она, чувствуя, как начинает суетиться, и злясь на себя за это.
Уже в дверях Рэм поймал ее за локоть. На мгновение Уле показалось, что он хочет обнять ее, она подалась вперед, сама не понимая, что делает, но Рэм то ли не оценил порыва, то ли сделал вид, что ничего не заметил.
– Только у меня условие, хорошо?
Ульяна замерла, надеясь, что горячие пятна на щеках бывают не так уж и видны в солнечном свете.
– Давай сегодня никакой полыни. – Янтарные глаза Рэма смотрели напряженно и строго. – Ни слова об этом всем. Просто погуляем, договорились? – Он еще сильнее сжал пальцами Улин локоть.
– Мы-то договорились, но обычно полынь не спрашивает нашего мнения. – Ульяна попыталась улыбнуться. – Но попробуем. Я не против провести день… Как нормальный человек.
Рэм удовлетворенно кивнул и распахнул дверь.
– Пять минут, ты обещала.
* * *
Куда они едут, Рэм так и не сказал. Спустя два часа и одну пересадку на продуваемой всеми ветрами станции они вышли из душного вагона. Уля тихонько ахнула, оборачиваясь еще одним витком колючего шарфа.
Прямо за платформой начинался лес. Голые деревья тянулись к небу – черные полосы на голубом безмятежном фоне. Воздух пряно пах лесной сыростью, травой и листьями, которые совсем уже истончились, упав к подножью стволов, чтобы весной ими питалась новая жизнь, проснувшаяся после снегов и мороза. Ветер играл в кронах, свистел там, подбрасывая веточки и унося их за собой. Если бы не солнце – то самое, что слепило Улю через окно электрички, – лес казался бы мрачным, пугающим в своем умирании. Но лучи пронзали его, прогоняя призраков ушедшего лета, делая воздух звонким и сочным, как хрустящее зимнее яблоко.
Уля осторожно вдохнула плотный дух близкого леса. С начала своих мытарств она избегала любую природу, отчего-то уверенная, что там полынь возымеет над ней большую власть. Но в воздухе не было мертвенной горечи. Была лишь бодрящая сила. Из года в год этот лес умирал, чтобы по весне восстать из собственного праха. Чем не победа над полынью? И почему бы не вдыхать осень, как вакцину бессмертия, позволяя ей пропитать истерзанное страхами нутро?
Уля зажмурилась. Сделала еще один вдох, чувствуя, как вскипают в горле непрошеные слезы. Рэм опустил ей на плечо руку, словно догадываясь, о чем она думает.
– Хорошо, правда? – шепнул он. – Ну, пойдем. Нас ждут. – Его телефон чуть слышно пиликнул. – Да, Варька уже чай поставила.
И потянул Улю вниз по расшатанной лестнице – никаких турникетов в такой глухомани, конечно, не было.
– Варька? – еле поспевая за ним, переспросила Ульяна. – Мы что, в гости идем? Я думала, просто в лес…
– Будет тебе лес. – Кажется, Рэм улыбался. – Но идем мы к старой знакомой, она тебе понравится.
– Так, стоп. – Уля решительно высвободила руку и встала. – Сначала объясни толком, где мы. И зачем.
– Вот черт, а! – И сам себя поправил: – Да-да, помню, не чертить.
– Рассказывай. Иначе я поеду домой. – Улыбка мешала быть грозной, но Ульяна пыталась.
– Ладно, прицепилась, как пиявка… – Рэм тоже остановился. – Мы познакомились с Варей, когда я жил в Клину… Ну, я рассказывал вчера. – Он помедлил. – В общем, у нее здесь питомник небольшой. По выходным приглашают волонтеров погулять с собаками. Когда есть возможность, я приезжаю. Вот, тебя привез. Будем гулять. Согласна?
И протянул руку ладонью вверх. Уля громко хлопнула по ней ладошкой.
– Пошли. Собаки сами себя не выгуляют.
Тропинка, чуть заметная среди подгнившей листвы, долго петляла между деревьями, пока лес вдруг не расступился, оголяя широкую поляну, похожую скорее на проплешину. На другом ее конце примостился небольшой домик, старый, но ухоженный. Это было видно издалека. И то, как аккуратно утоптаны к нему дорожки, и стены, выкрашенные в насыщенный голубой, и ладное крылечко с широкими ступенями, на которых так приятно, наверное, сидеть летним вечером. Сбоку от дома тянулась сетчатая ограда, за ней виднелся ряд приземистых будок.
– Там вольеры. – Рэм махнул рукой. – У Варьки обычно не больше десяти-пятнадцати собак.
– Им ищут хозяев?
– Ну да, сайт, группы в соцсетях. Пойдем. – И зашагал по хлюпающей тропинке к дому. – Волонтеры уже разбежались выгуливать, видишь, нет никого. А мы пока чаю попьем. Замерзла?
Уля помотала головой. Ей было тепло и спокойно – почти так же, как утром, когда она балансировала на грани сознания. Только теперь все происходило на самом деле. Солнце, бьющее в глаза, запах осеннего леса, которым просто невозможно было напиться, как свежей водой из родника, а теперь и голубенький домик на краю поляны. Почти не верилось, что это все могло существовать в одном мире с темными коридорами и кукольным лицом Зинаиды.
Горечь страха было поднялась к горлу, но Ульяна прогнала ее, почти не прилагая усилий.
«Ни слова о смерти, – напомнила она себе. – Мы же договорились».
Когда они подошли к крыльцу, за опушкой уже можно было различить счастливый собачий лай, – где-то там бродили волонтеры, даря свою заботу ничейным псам. Уля было направилась в ту сторону, но дверь дома распахнулась и на крыльцо вышла хозяйка.
Она была полноватой русой девушкой с глазами невероятной красоты. Казалось, что весь мир умещается в них, как в двух бездонных озерах, наполненных серо-зеленой водой. Уля тут же потупилась: меньше всего ей хотелось бы сейчас разглядеть полынь в подруге Рэма. Потому она пропустила момент, когда Варя всплеснула руками, подскочила к парню и крепко обняла его, восторженно воркуя:
– Боже мой, Ромка, ну разве можно так пропадать? Сколько тебя не было? Месяц? Ужас какой! – Она чуть отстранилась, внимательно посмотрела на Рэма и снова прижала его к себе. – Уставший, что кошмар. Совсем себя не бережешь, паршивец. – И звонко засмеялась.
– Ну все, ну… – Рэм силился казаться недовольным, но Уля разглядела, как по его щекам разливается румянец. – Приехал же. И смотри, кого привез. – Он наконец выбрался из объятий. – Это Ульяна. Вот, решил приобщить к твоему собачьему делу.
Варя шутливо стукнула его в плечо кулачком и повернулась к Уле.
– Очень хорошо, что вы приехали. Меня Варя зовут. – Ее радушный тон не изменился, но в глазах читалась настороженность. – Проходите в дом. Там чайник горячий.
Комната, в которую они вошли через небольшой предбанник, оказалась такой же уютной, как весь дом снаружи. Развешанные по стенам фотографии, заваленный подушками старенький диван, рядом – низкий столик, милые безделушки на полках. Уля представляла себе собачий приют совсем иначе.
– Здесь мы с Сойкой живем, – словно почуяв ее сомнения, сказала Варя. – В этой комнате и следующей. И кухня еще. А остальное уже помещения приюта. Там и кабинет Сойкин, и места для работников. Нас тут немного, но все равно.
– Где Сойка-то? – спросил Рэм. Он успел уже завалиться на диван и расслабленно вытянуть ноги.
– Базиль опять забор повалил, она разбирается. – Варя горестно вздохнула и пояснила для Ули: – Один из псов вырос в теленка, никто его, конечно, не берет. Вот он и сходит с ума от скуки.
– А Сойка это… – осторожно спросила Ульяна.
– Моя подруга. – Варя улыбнулась, на щеках заиграли славные ямочки. – Так вы чай будете?
– Будем, – уверенно ответил Рэм. – И что-нибудь пожевать, мы не завтракали.
Варя довольно кивнула и поспешила в кухню, кутаясь в просторный вязаный кардиган. Когда они остались вдвоем, Уля присела на краешек дивана и перевела дух.
– Ну что? Не очень страшно? – насмешливо спросил Рэм, кривя губы.
– Даже не начинай, Ромочка, – мстительно процедила Ульяна. – Я уже и не помню, когда последний раз знакомилась с людьми… Сам понимаешь. А тут твоя подруга, ну вдруг я… увижу…
– Так. – Рэм мигом подобрался. – Мы же договорились. К тому же ты теперь умеешь этим управлять, вот и тренируйся. В конечном счете месяц уже начался…
Варины шаги заставили его замолчать. Он снова откинулся на диван, подложив под голову сцепленные руки.
– Какие вообще новости?
– Ох, Ром, ну какие тут новости? Денег, как обычно, не хватает. Бабушка вроде бы еще сама ходит, но на улицу боится. Сойка палец отбила две недели назад, весь черный, а в больницу не хочет… – Варя замолчала. – И когда я стала такой скучной?
– Не скучной, а взрослой. – Рэм погрозил ей пальцем. – Бабка твоя еще всех переживет, ты мне уж поверь. Сойка сама знает, как ей лучше, она же врач…
– Ветеринарный.
– А я говорю: врач, и получше всяких, мне ли не знать. – Он ухмыльнулся. – И денег я привез. Все? Беды решены?
– Ром, мы ничего у тебя не возьмем. Сколько можно? – Варя закусила губу, в бездонных глазах опасно поблескивало.
– Сколько нужно, столько и можно. – Он дернул плечом. – Все, закрыли тему. Мы с Сойкой разберемся, а твое дело, женщина, подать мне вот тот пирожок. – Он ткнул пальцем в румяный бок пушистой булочки. – Сама пекла?
– Оболтус. – Варя улыбнулась. – Конечно, сама, с утра почувствовала, что ты приедешь.
Ульяна слушала их, не веря собственным ушам. Она успела увидеть Рэма совершенно разным. Он был испуганным и бравирующим, злым, хищным, пьяным, плачущим у ее ног, голым, спящим, избитым. Любым, но только не таким, как здесь, – частью незнакомой Уле истории, где для него занято место то ли старшего брата, то ли младшего, но успевшего вырасти раньше других.
Пока Рэм вгрызался зубами в сладкое тесто, Ульяна не могла отвести от него глаз. Куда делся забитый уличный пес? Кто этот добродушный сытый парень, умеющий так свободно, так открыто улыбаться в ответ на ласковые прикосновения теплой руки?
«Вот ты какой, Ромка, – подумала Уля. – Вот каким ты мог быть, но стал Рэмом».
Еще один счет, выставленный полыни, который никогда не будет оплачен.
– Эй! – Оказалось, что Варя все это время что-то говорила ей. – Будешь булочку?
– Да, спасибо, – чуть слышно пробормотала Уля, пряча взгляд от проницательных серых озер.
Пирожок оказался очень вкусным. Только теперь Ульяна вспомнила, что почти сутки ничего толком не ела. А сладкое тесто – пушистое, тающее на языке, с кисловатой яблочной прослойкой – было просто упоительным.
– Возьми еще, ты такая худая, с ума сойти. – Голос Вари оставался холодным.
– Ну, вы сидите. – Рэм поднялся с дивана, облизывая сладкие пальцы. – А я пойду Сойку поищу, что-то она долго.
Когда за ним, скрипнув, закрылась дверь, а с улицы пахнуло свежим лесным ветром, в комнате воцарилась напряженная тишина. Варя крутила в руках пустую чашку, Уля сжимала в кулаке еще один пирожок.
– Ты, наверное, думаешь, что это за клуша такая, да? – глухо спросила Варя. – Он тебе про нас ничего не рассказывал?
Ульяна не знала, что ответить. В голосе Вари слышалась откровенная злоба – неожиданная, совершенно не сочетающаяся с ее мягким, уютным обликом.
– Нет, не рассказывал.
– Ну, разумеется. Так вот, Ульяна. – Варя повернулась к ней всем телом. – Мы – его семья, единственная, которая у Ромы есть. И я не позволю тебе делать ему больно, он и так слишком много пережил, ты меня понимаешь? – Озера ее глаз опасно потемнели, Уля тут же перевела взгляд на веселенькую обивку дивана. – Нет, смотри на меня! – Варя хлопнула ладонью по колену. – Я знаю, как ты с ним поступила в прошлый раз. Он никогда не говорил о тебе толком, ничего, даже имени, но разве нужны слова? И так все ясно. Когда ты ушла, он почти умер, слышишь? Мы его еле выходили, как пса, попавшего под грузовик. И если ты еще раз… исчезнешь, я сама тебя разыщу, поняла меня?
Уля тяжело сглотнула и осторожно положила пирожок на край тарелки. От тихого злого голоса Вари пробирала дрожь. В нем не читалась угроза, он весь был угрозой – бешеной материнской заботой, способной остановить на скаку любую лошадь и выдрать волосы любой обидчице. Только Ульяна не могла быть той самой, чуть не убившей Рэма своим уходом. Никак не могла. Поэтому решительно посмотрела на Варю. Ей показалось, что она нырнула в ледяное озеро, даже сердце пропустило удар.
– Варя, послушай, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Мы с Рэмом – соседи, познакомились меньше недели назад.
И сама удивилась этим словам. Сколько невыносимого успело вместиться в эту неделю! И как только они еще ходят, говорят, едят пирожки, объясняются с заботливыми подругами? Человеческий мозг – самый лучший обманщик, он умеет делать вид, будто ничего страшного не случилось, стоит только перелистнуть страницу дня.
– Как неделю? – чуть слышно проговорила Варя.
– Вот так. Он переехал в коммуналку, где я живу. Мы познакомились. Сходили выпить кофе. А сегодня он предложил мне поехать сюда.
По сути, Уля не врала, просто между походом в кафе и предложением погулять в лесу пряталась целая жизнь. Бесконечная, жуткая, лишающая рассудка жизнь.
– И я не знаю, за кого ты меня приняла, но это не я. Честно. Спроси Рэма, когда он вернется.
– О боже… – Варя спрятала лицо в ладонях, на правой руке блеснуло серебряное кольцо. – Если Рэм узнает, что я на тебя так накинулась… Он меня убьет. Или обидится насмерть. Лучше пусть убьет.
– Мы ему ничего не скажем. – Уля дотронулась до мягкого Вариного плеча. – Все хорошо, здорово, что у Рэма есть кто-то, кто так волнуется за него… Правда, это очень здорово.
– Как тут не волноваться, он постоянно куда-то пропадает, по месяцам не звонит… а от той девушки, за которую я тебя приняла… – она виновато улыбнулась, – Ромка еле отошел. Ничего толком не рассказывал, но мы знали, что у него кто-то есть, а потом он не приезжал месяца три и вернулся, как с войны… и больше о девушках даже не заикался. Я подумала, что ты… Ох, даже не знаю, почему я так подумала.
Уля подхватила со стола пирожок и впилась в него зубами. Сидеть здесь, рядом с такой домашней, такой уютной Варей казалось настоящим подарком судьбы, выигранной передышкой. Еще одной маленькой победой. Приветом из прошлых спокойных лет, где не было ни слова о смерти. И никакой полыни.
– А как вы познакомились с Рэмом?
Варя в этот момент подливала чай из пузатого заварника. Рука дернулась, и янтарная жидкость пролилась на блюдце.
– Наши бабушки живут в одном дворе. – Она промокнула пролитое салфеткой.
– Значит, вы с детства дружите?
– Не совсем. Он переехал в старших классах, ну ты знаешь, наверное. Там неспокойно было… в Клину. Рома меня спас от большой беды. Теперь мы как семья. – Варя говорила скомканно и уклончиво, не поднимая глаз от стола.
Ульяна хотела спросить еще что-то, но за дверью раздались лай и шаги.
– А вот и ребята! – Варя бросила пачку салфеток, которую вертела в руках, и поднялась на ноги. – Сейчас познакомлю тебя с Сойкой.
В предбаннике зашумели, распахнулась дверь. Первым в комнату, раскидывая по сторонам мокрые листья и капли воды, вбежал огромный пес с длинными висячими ушами и шерстью цвета топленого молока. Он взвыл от восторга и бросился к Уле, уселся рядом и тут же поставил передние лапы ей на плечи.
– А вот и Базиль собственной персоной, – делано заворчала Варя. – Уходи прочь, чудовище! Давай, давай! – Она замахала перед носом пса салфеткой. – Твое место во дворе, иди-иди!
Пес покосился на хозяйку, нахмурил кустистые брови, становясь совсем уж похожим на заросшего мхом лесовичка, и оглушительно чихнул. Ульяна робко потянулась к нему ладонью. Пес бешено завилял хвостом и боднул руку широким лбом.
– Хороший мальчик, – прошептала Уля, зарываясь пальцами в шерсть. – Какой хороший мальчик…
Она так увлеклась собакой, что не заметила, как в комнату вошел Рэм, а за ним – высокая темненькая девушка с короткой, но очень подходящей ее мальчишеской фигуре стрижкой.
– Ну-ка, бегемот, пошли во двор! – сказала она, подхватывая пса на ошейник. – Значит, вот ты какая – Ульяна, привет! – Это девушка бросила через плечо, волоча за собой упиравшегося Базиля.
– Это Сойка, как ты уже поняла. – Рэм подержал дверь, пока собака не оказалась снаружи, и аккуратно ее захлопнул. – Мне б еще чайку…
– Нет уж, дорогой мой. – Варя прищурила глаза, по озерной глади прошла легкая рябь. – Сейчас мы будем обедать, до вечера я вас домой не отпущу, а может, и до утра, понял?
И, не слушая возражений, решительно пошла в сторону кухни.
– Кажется, мы в заложниках, – протянул Рэм, рухнув на диван. – Ты как?
Уля на секунду замерла, прислушиваясь к себе.
– Ты знаешь, на удивление хорошо.
– Вот и здорово. – Он дернулся, словно хотел придвинуться поближе, но все-таки остался на месте. – Тебе не помешает передышка.
Во дворе что-то крикнула Сойка, собаки ответили оглушительным лаем, Рэм вздохнул и поднялся на ноги.
– Пойду помогать, а ты отдыхай.
В его глазах, при солнечном свете мерцавших янтарем, читалась неуместная сейчас тревога. Казалось, он постоянно хочет сказать что-то еще, но не дает себе волю. Ульяна вопросительно посмотрела на него снизу вверх, тихонько погружаясь в мягкий плен подушек.
– Иди, со мной все в порядке. Я пока не хочу на улицу, только согрелась.
Рэм кивнул, но не шелохнулся.
– Что? – Уля сонно улыбнулась, ее совсем разморило в тепле.
Рэм наклонился и осторожно прикоснулся губами к Улиной щеке. От него пахло осенью, табаком и чем-то сладким, похожим на исходящее паром горячее вино. Один бесконечный миг он стоял так, неудобно склонившись и царапая ее кожу щетиной. Неловкий, испуганный, давно забывший, как это – быть рядом с кем-то без пьяного морока, осознанно принимая решение этого «быть».
– Спасибо тебе… За вчера, – хрипло проговорил он. – И за сегодня тоже.
Ульяна не успела ответить, чувствуя лишь, как сердце замерло и подпрыгнуло в груди, а Рэм уже шагнул к двери и вышел наружу.
Из кухни доносились упоительные запахи жареного мяса, комната тонула в уютной тишине дома, где все идет своим чередом. Уля откинулась на подушки и закрыла глаза. Где бы сейчас ни цвела полынь, как бы стремительно ни начинался месяц игры, какие бы тайны ни прятались в настороженных глазах Рэма, все это ушло далеко-далеко. За границы дня без полыни и смерти.
А если представить, что этот день бесконечен, то можно было просто тонуть в мягкой обивке подушек, храня на щеке колкий поцелуй сухих губ. Для счастья, нежданного, а оттого всеобъемлющего, больше ничего нужно и не было.
