Пустое «Вы» сердечным «Ты»

По дороге в институт я снова взялся изучать письма от Алибабы.

После августа этого года страсти между влюбленными окончательно улеглись. Али Саджади поздравил Каролину с началом учебного года, поинтересовался, какие у нее в этом году студенты, Каролина так же в рамках обычной вежливости ответила, что занимается с ребятами из Афганистана.

После этого было только одно письмо, которое я уже видел, когда просматривал все письма сплошняком за последние полмесяца.

Снова я не заметил ничего подозрительного. Ну если не считать того факта, что после возвращения Али Саджади в Иран эти двое перешли в своем общении с «ты» на «вы».

На часах половина девятого утра. Викин самолет приземлится приблизительно в двенадцать. Вот пусть и объясняет, что она имела в виду, заверяя, что нашла в этой переписке нечто сенсационное для расследования.

Зайдя на кафедру, я обнаружил там только Анну Владимировну, которая, скорчив презрительную гримаску, сообщила, что меня ждут в аудитории триста один. Чем я не угодил Анне Владимировне, было не ясно, но, насколько я успел понять, кукситься и обдавать высоким презрением неблатных – неотъемлемая часть местной фатической коммуникации, сиречь речевого этикета.

Перед Борисом сидел Самандар, опустив свои кошачьи глаза в пол.

Остальные парни дожидались в соседнем классе, Борис вызывал их по одному, при этом обратно он допрошенных не возвращал: для этой задачи был приспособлен утративший бравый вид майор Мачихо, который глянул на меня недобро, но не без легкого налета подобострастия. Кажется, Борис действительно, как и обещал, серьезно вмешался в расстановку сил на нашем иностранном этаже. Интересно, как ему удалось, с учетом того, что с Мачихо они в равных майорских званиях?

– Вот какое интересное дело, – заговорил Борис, как только за Самандаром закрылась дверь. – Афганские студенты утверждают, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое ноября, когда пропала Каролина Сергеевна Иванова, ничего необычного не происходило. Все легли спать ровно после отбоя. Но все это трогательное единение разрушают показания испанских студентов, которые живут в том же корпусе, что и афганские. Они показали, что в ту ночь в комнатах подготовительного факультета допоздна горел свет, были слышны разговоры.

– А дневальные что говорят? – поинтересовался я, потому что тоже с некоторых пор убедился: имея такой прекрасный наблюдательный пункт, как окна жилого корпуса, выходящие непосредственно на дорожку к КПП, хоть кто-то из моих студентов должен был видеть выходящую из здания Каролину. А они якобы не видели и этого.

– Дневальным были Захарулла и Абдулбаки. И тоже ничего не видели и не слышали. Просто идолы, а не дневальные. Но вот что интересно. Один курсант из Ирана утверждает, будто видел, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое ноября, как раз в районе двенадцати часов ночи, кто-то из курсантов вернулся в общежитие, миновав КПП, проще говоря, через забор. К сожалению, кто это был, установить невозможно. Далеко, темно, да и форма у всех курсантов одинаковая.

– Ну вот в этом как раз вряд ли есть что-то по-настоящему странное, – ответил я, чувствуя разочарование. – У курсантов всегда дел за забором чуть больше, чем внутри. Они регулярно шастают. Тут только колючую проволоку вешать, что, впрочем, как-то уже пробовали, но не помогло, только перепортили кучу обмундирования.

– Сразу видно, Саня, что ты человек гражданский, – нахмурился Борис.

В этот момент в дверь просунулась физиономия Мачихо, который даже не скрывал, что подслушивал. Майор незамедлительно вставил слово:

– Так точно, Борис Анатольевич, товарищ подполковник, набрали гражданских пиджаков на сложные группы – и вот результат. А я ведь говорил Каролине Сергеевне. Да и все говорят…

Подполковник? Так Бориса повысили? Ничего себе! Я мысленно отметил для себя поздравить его, как только все закончится. Так вот в чем скрывался секрет необычной покладистости Мачихо. Однако одного превышения в звании было явно недостаточно.

Борис нахмурился еще больше:

– Ксати, о «говорят», товарищ майор. Сегодня с утра в военной прокуратуре только и разговоров, что про вашу кафедру. Я бы на вашем месте, Петр Тарасович, ЖПП к встрече с прокурором подготовил. Я имею в виду Журнал политической подготовки, или как он теперь у вас там называется?

После этих слов, произнесенных Борисом спокойно, но не без скрытого удовольствия, Мачихо как ветром сдуло из коридора, поэтому современное название ЖПП мы так и не узнали. Зато я узнал, какое именно средство воздействия можно применить против надоевшего нам всем майора Мачихо.

– Ну вот теперь давай говорить, – предложил Борис. – Странного в этой ситуации с ночными шатаниями много. Сам подумай, если курсанты послали за забор гонца – за спиртным или еще чем-то увеселительным, как ты предполагаешь, – то ждать его будут, не привлекая к себе лишнего внимания, а вот по возвращении «гонца» начнется движуха. А тут все было с точностью до наоборот. Гонца ждали шумно, аж другие курсанты заметили, а когда он вернулся, все как раз стихло. За чем же он ходил? Не за снотворным же бегал?

– Ты думаешь, что студенты могут быть причастны к исчезновению Каролины?

– А ты так не думал? – вопросом ответил Борис и вытащил из портфеля тетради моих орлов с теми самыми сочинениями про глаголы движения. Борис глянул на меня многозначительно. – Это мне ваш майор Мачихо вместо «здравствуйте» показал. Полюбуйтесь, говорит, что ваш Саша Берсеньев тут преподает.

– Ну ты же понимаешь, Борис… – Я даже смутился. – Это не я им объяснял, через какие Кундузы границу пересекать.

Борис успокаивающе махнул рукой.

– Да брось. Я не об этом. Просто, если ребята знают, как ввозить контрабанду, значит, знают, как и вывозить ее. Отношение к женщине в этих странах известно, а слюни на вашу заведующую курсанты пускали. Об этом все говорят.

Я развел руками. Это звучало настолько же абсурдно, насколько версия про первого афганского космонавта. Каролина в багажнике машины на таджикско-афганской границе… Бред! Но, стоило признаться, когда я увидел сочинения моих студентов, в одном из которых с детской непосредственностью был указан размер взятки за недосмотр машины, я подумал о том же самом, о чем думал сейчас Борис.

– Ведь какой-то товарищ с загорелой внешностью купил старый «Форд», – размышлял Борис. – Поджег его за городской чертой, налил на переднее сиденье говяжьей крови, истыкал ножом сидушку и очки Каролины в машину подкинул, чтобы уж точно нашли. Это ж явно инсценировка убийства. Кто-то это сделал, а главное – с какой-то целью. Почему бы не с целью своровать красивую эффектную женщину, которая будет стоить верблюдов эдак сто.

– Сколько?! – удивился я.

– Ну не знаю, какие там у них цены?

– А Фролов? Он же похож на портрет, и «Форд» у него…

Борис энергично замотал головой, показывая, что веду я не туда.

– Василий Ильич в свое время взял фамилию жены, он урожденный Лифшиц. Так что фенотип у него правильный, а вот продавец его не опознал. Машину их мы, кстати, тоже нашли. Действительно в гаражах была. Удалось не только саму машину отыскать, но даже ее ремонтника вытрезвить, который показал, что «Форд» находится у него с утра шестнадцатого ноября.

– Значит, Фроловы… – начал я, но Борис снова прервал меня.

– Их художествами пусть отдел по экономическим преступлениям занимается. Мне это до лампочки, – с досадой проговорил подполковник. – Столько времени на них потратили, а оказалось, все дело в том, что у них туча махинаций по грантам. Когда-то Фроловы сотрудничали и с Каролиной, так что их буддизм имел под собой очень материальную основу. А потом один из распилов вскрылся, и Ирина Михайловна вынуждена была уволиться из Института связи, чем незамедлительно воспользовалась Каролина: напрягла все свои связи и возглавила кафедру. А Ирина Михайловна обиделась. Вот и вся история. Тут к версии Виктории претензий нет: Фроловы действительно прощупывали почву для нового сотрудничества в своей переписке. Но это не то, что мы искали.

– Чего ж тогда Фроловы так юлили? – просто уже ради любопытства поинтересовался я.

– Потому что Каролина действительно заезжала к ним – у них и отпечатки имеются, и чашка, из которой она пила, со следами ее помады. Но сами они не знали, что оказались последними людьми, видевшими Каролину живой. Вот и открещивались. Думали, что мы пропавшие гранты ищем.

Борис достал блокнот, давая понять, что о профессорской семье говорить больше нечего, и указал на дверь.

– Здесь у вас есть экземпляры поинтересней. Помнишь парня, который вышел последним?

Конечно, я помнил, это был Самандар: самый скромный из всех моих ребят, которого я про себя прозвал оксюмороном из-за сочетания несочетаемого: «застенчивый афганец».

– Так вот… – Борис начал читать из блокнота. – Когда этому Самандару было тринадцать лет, его родители поехали на свадьбу в соседний город, а он остался дома с младшими сестрами. В этот день на дом и напали бандиты с целью ограбления, а этот тринадцатилетний пацан полчаса один оборонял дом, постреливая из разных окон, разным оружием, чтобы создать видимость наличия в доме нескольких мужчин. Потом, конечно, соседи подоспели, отбили. Но двое из нападавших уйти уже не смогли. Как думаешь, кто их подстрелил? Всего же нападавших, по оценкам полиции, было пятеро, и все вооружены. Нормально? Вот что мне думать, когда у тебя такие курсанты?

Я молчал. Вопрос о том, какие у меня курсанты, волновал меня с самого первого дня работы. Впервые в жизни я столкнулся с людьми, настолько отличающимися от меня самого. Мы словно жили в параллельных вселенных, а не в разных государствах.