Глава 18
Туман клубился, менял форму, то становился почти непроглядным, то давал надежду на то, что скоро рассеется. А потом подул ветер и унес туман, обнажив новую реальность.
Смотровая площадка башни была достаточно велика, чтобы устроить на ней королевский прием. А вокруг башни расстилался океан — серый, почти такого же цвета, как нависшее над ним небо. Как и во время прошлого визита Арона в мир Многоликого, в небе не было даже намека на солнце.
Смотровую башню окружал высокий парапет, украшенный каменными скульптурами чудных крылатых зверей, которых Арон никогда прежде не видел. Размером с годовалого медведя, крылатые, на голове — загнутый вперед хохолок, морды вытянутые, почти волчьи. Одна из разновидностей химер?
— Прелестные создания, не правда ли? — раздалось за спиной.
Говорившим оказался мужчина лет сорока, черноволосый, с типичными для септа тонкими чертами лица.
Септы редко служили Многоликому, блюдя завет предков следовать Солнцу. Впрочем, и среди них рождались люди, которым оказывалось тесно в рамках древних догм.
Септ подошел к ближайшей из скульптур и погладил по голове. Скульптура встряхнулась — камень крошевом осыпался с ее перьев — повернулась к человеку, одарив долгим грустным взглядом, потопталась на месте, разминаясь, и кувыркнулась с парапета вниз, одновременно расправляя крылья. Сперва полет ее казался неустойчив, но вскоре химера поймала воздушные потоки и полетела прочь, лениво взмахивая крыльями.
— Рарги, — пояснил септ, кивая на химер. — Полезны, послушны, умны. Отличные охранники.
— Что-то мне подсказывает, — сказал Арон, глядя вслед существу, — будто ваши рарги нечто большее, чем просто охранники.
— Безусловно, — септ задумчиво постучал костяшками пальцев по другой каменной химере, но та не ожила. — Безусловно. Мы все нечто большее. И я, и рарги, и вы, господин Тонгил. Вопрос в том, насколько большее. У вас никогда не возникало сомнений?
— Сомнений в чем?
Септ сделал неопределенный жест рукой.
— В сути вещей и людей. То ли они, чем кажутся.
— Если у меня возникали сомнения, я их разрешал, — Арон смотрел на септа, ожидая продолжения.
— Правильный подход. Вот и у Владыки возникли некоторые сомнения. Вы ведь не откажетесь разрешить их?
— Что за сомнения?
— Прошу, — септ сделал приглашающий жест, и каменный пол площадки расступился, открывая широкую винтовую лестницу, освещенную бледным огнем масляных ламп. — Тут потребуется личное участие.
Арон посмотрел в ожидающий его полумрак. Опасность, до того ощущавшаяся на одном уровне, надвинулась рывком. В чем-то это походило на то, что северянин испытывал перед появлением Черного Шамана, только сейчас пути к спасению он не видел.
— Испытание? — уточнил, без особой, впрочем, надобности.
— Да.
Септ шагнул в проем первым. После короткого, едва ли заметного со стороны, колебания, Арон последовал за ним. И чем глубже они спускались, тем сильнее росла уверенность: если испытание он провалит, то потеряет больше, чем жизнь.
Дело было не в предупреждении жрецов Серой Госпожи о том, что проигравшие становились частью монстро-образного храма.
Дело было в чем-то ином.
Ступени закончились. Септ первым шагнул на каменный пол того, что сперва показалось узкой площадкой, но едва Арон последовал его примеру как воздух вокруг пошел волнами и все изменилось.
Они стояли посреди малого императорского зала для аудиенций. Вернее, посреди того, что выглядело в точности как императорский зал. Единственной лишней деталью была уходившая в потолок лестница.
Стоило Арону подумать об этом, как лестница осыпалась каменной пылью, а пыль моментально впиталась в пол. Теперь копия зала была идеальна, никаких лишних деталей.
— Когда наступает переломное время, Владыка выбирает того, кто не даст миру смертных скатиться в хаос, — сказал септ, и голос его, отражаясь от стен, прозвучал гулко и холодно. — Выбор был сделан и подтвержден, но вы, господин Тонгил, все… усложнили. Теперь вам придется развеять сомнения Владыки.
— Каким образом?
— Вам нужно выйти отсюда, — септ улыбнулся. — Выйти живым. Удачи.
Сказанное жрецом Многоликого последнее слово еще звучало, а тело его уже начало осыпаться черным песком. Будто не человек, а конструкт, оживленный магией. Пара секунд, и песок впитался в мраморный пол — так же, как каменная крошка лестницы до него.
— Позер, — прокомментировал за спиной Арона голос, показавшийся одновременно и знакомым, и незнакомым. — Каким при жизни был, таким и остался.
Арон развернулся, заранее понимая: то, что он сейчас увидит, ему не понравится. Очень не понравится.
За его спиной, вальяжно развалившись на императорском троне, сидел… он сам. Он — Арон Тонгил, а не он — Тибор Цинт.
Однажды Арон уже видел себя со стороны — когда попал в царство Многоликого, и бог явился ему, приняв облик Тонгила-прежнего. Но сейчас — уверенность в этом была абсолютной, хотя северянин не взялся бы сказать, что ее породило — сейчас перед ним был не Многоликий.
— Вижу, признал, — сказал двойник. — Как же я мечтал об этой встрече — посмотреть в глаза вору, укравшему мою жизнь.
Вот, значит, каким было обещанное Арону испытание. Встреча с настоящим хозяином тела, которое он занял. С самым сильным и самым проклинаемым Темным магом империи.
За месяцы, проведенные Ароном в новом мире, бывший хозяин тела почти ничем не давал о себе знать. Да, было два странных сна и несколько инстинктивных призывов магии, но северянин списывал это на осколки памяти, оставшиеся от Тонгила-прежнего. Отчего-то казалось — душа того исчезла и не вернется. В самом деле, что еще ему следовало думать? Сам Арон, будь он на месте Прежнего, никогда не позволил бы чужаку распоряжаться собственным телом, не сдался бы без борьбы.
Прежде собственная внешность северянину нравилась, но сейчас он разглядывал Тонгила-прежнего со все возрастающей неприязнью — его-свое бледное лицо, лишенное как загара, так и румянца, его-свои ненормально светлые глаза, промораживающие насквозь, его-свои губы, искривленное в злой усмешке.
— Говоришь, я украл твою жизнь, но каким-то образом ты выжил, — сказал Арон и добавил с искренним сожалением: — Я плохо выполнил доставшуюся мне работу
Ноздри двойника зло раздулись, глаза обесцветились еще больше. Он подобрался, руки вцепились в подлокотники.
— Ты был никто в своем мире, ты явился сюда и за месяц разрушил то, что я строил полжизни. Бездарь!
Арон хмыкнул:
— Надеешься, стану оправдываться? Перед тобой? Если да, то правду говорили — с головой у тебя совсем плохо.
Двойник встал с трона, выпрямился во весь рост. Трон находился на возвышении, так что теперь двойник смотрел на Арона сверху вниз.
— Ничтожество, лишенное стыда, — прошипел он.
Губы Арона растянулись в злую усмешку, зеркальную той, что недавно была на лице двойника.
— Как же получилось, что Великий Маг Тонгил лишился тела? Величия не хватило?
Вопрос был задан с целью разозлить двойника еще больше и ответа не подразумевал, но маг неожиданно успокоился и сел обратно, хотя глаза так и остались почти бесцветными.
— Частично я это понял, — сказал он почти дружелюбно. — Демон, с которым ты договорился, застал меня в самый уязвимый момент: я только что провел серьезный ритуал и еще не успел вернуть все щиты на место. Осталось выяснить, как он сумел полностью подавить мое сознание, когда поместил тебя в мое тело. Теоретически это невозможно.
— Но он сумел.
— Сумел, — эхом отозвался двойник.
Какое-то время они разглядывали друг друга, примеряясь, оценивая.
— Мечтаешь занять трон по-настоящему? — спросил Арон нейтральным тоном, кивая на выбранное двойником место.
— Думал об этом, — тем же тоном ответил двойник.
— Мороки много.
— Согласен.
Вновь молчание. Потом Арон дернул углом рта:
— Меняешь маски? Пытаешь подобрать правильную тактику?
— Как и ты.
— Но ненавидишь меня ты по-настоящему.
— В этом у нас тоже взаимность, — двойник криво усмехнулся.
Арон не ответил. Чувство, которое вызывал у него Тонгил-прежний, нельзя было описать словом «ненависть». Скорее это была сильная неприязнь, помноженная на болезненное недоумение. Как человек, с которым он делил одно детство и одних родителей, оказался… таким?
— Я удивлен, — сказал двойник, — как человек, с которым я делил одно детство и одних родителей, оказался таким… Таким приземленным? Лишенным честолюбия? Если бы не та случайность с некромантом, ты бы прожил свою плебейскую жизнь, не пытаясь ничего изменить.
— Я был счастлив, — сказал Арон негромко. — Зачем что-то менять, когда жизнь чудесна? А вот ты — после смерти родителей был ли ты счастлив хоть когда-нибудь?
— Конечно, — сказал двойник.
Отвечая, маг не запнулся, ничуть не изменилось выражение его лица, но Арон понял — двойник солгал. Северянин не знал, откуда явилось это понимание, но оно было абсолютным. Как Арон всегда знал про самого себя — лгал он или говорил правду — так же он знал про двойника.
— Нет, ты не был.
Двойник не ответил, только сузил глаза…
Инстинкт заставил Арона броситься в сторону, одновременно выхватывая меч, и ударить пустоту. Что-то упругое и гладкое, как тело невидимой змеи, задело ногу. Еще один удар — и это что-то исчезло, издав невнятное проклятие.
Вслушиваться было некогда — маг швырнул в него огненный шар. Шар Арон каким-то чудом отбил мечом, и только запоздало удивился тому, что клинок не расплавился от колдовского огня. За первым шаром последовал второй, и почти одновременно третий — тоже успешно отбитые. А затем маг развел руки в стороны и резко дернул вверх, создавая огненную стену, моментально выросшую в два человеческих роста и двинувшуюся к Арону.
Стена уступала в скорости шарам, давая краткую, на несколько мгновений, передышку. Помимо передышки стена давала и еще кое-что — ощущение лжи. Такое же, как от последнего слова двойника. Такое же, как от огненных шаров.
Ложь…
Магия…
Дар…
Дело было в Даре.
Арон, как и прежде, чувствовал запечатанный резерв магии, полный до краев. Ничего не изменилось. А значит, у двойника был другой источник Силы. Или… этого источника не было вовсе?
Арон вскинул левую руку, раскрывая ладонь, и огненная стена, бывшая уже в шаге от него, сперва замерла, потом заколыхалась, будто решая, в какую сторону падать — и начала съеживаться, пока от нее не остался лишь крохотный огонек, впитавшийся в каменный пол. Оказалось, нужно было просто поверить, что будет именно так — и ложь не-магии распалась.
— Хорошая иллюзия, — сказал северянин, глядя на двойника, который уже спустился с возвышения. И вот они стояли друг напротив друга, вновь разглядывая, оценивая, словно бы ничего не произошло.
— Хорошие иллюзии способны убить, — негромко сказал двойник.
— Но это не магия.
— Мне не нужна магия, чтобы расправиться с тобой.
— Почему тогда медлишь? Все еще мечтаешь услышать от меня извинения? — Арон, не скрываясь, достал один из метательных ножей, взвесил на ладони. Двойник бесстрастно наблюдал за его действиями, и не сделал попытки уклониться, когда лезвие полетело в него — сквозь него — и, недовольно звякнув, ударилось о стену.
— Мне не нужны твои извинения. Мне нужно мое тело, — сказал он холодно.
— Обойдешься, — ответил Арон, одновременно пытаясь вспомнить все, что он когда-либо слышал об избавлении от бестелесных сущностей. Память любезно подсказывала: ни одному из героев легенд еще не доводилось сталкиваться с обозленным призраком темного мага, которого оный герой лишил тела, забрав это самое тело себе.
Обычные призраки либо желали упокоиться с миром, либо сперва отомстить, а упокоиться только после этого важного дела. Как желал мести и упокоения призрак мага, встреченный Ароном в мире, опустошенном бесами. Тонгил-прежний от мести явно бы не отказался, но чтобы убедить его упокоиться добровольно…
А если рассмотреть ситуацию с другой стороны — со стороны бывшего хозяина тела? Магу нужно вернуть то, что принадлежало ему, но вернуть в состоянии живом и желательно целом. При этом необходимо избавиться от нынешнего обитателя тела — от Арона. Вопрос в том — как?
Каменный пол разломился, опрокидывая Арона в бездну… И стал целым вновь, стоило Арону осознать, что это было иллюзией.
Если Многоликий дал возможность Прежнему творить иллюзии, он мог дать такую возможность и Арону…
Трещина появилась на потолке, выросла, пропуская солнечный свет, слепяще яркий, гневный… Легенды говорили: злобные призраки появлялись только ночью, боясь солнца, боясь Солнечного бога.
Тонгил-прежний вскинул руку, закрывая глаза от света, и его тело, только что казавшееся плотным, заколыхалось, словно столб дыма… Но пару мгновений спустя свет исчез, трещина закрылась. Тонгил-прежний тоже прекрасно отличал иллюзию от реальности. Вот душа Темного вернула кажущуюся материальность…
Именно кажущуюся…
— Тебя нет, — сказал Арон, глядя Прежнему в глаза, заставляя себя верить. — Тебя больше нет. Ты умер.
На мгновение прозрачность вернулась. Второе мгновение — и Прежний вновь выглядел как человек.
— Я жив до тех пор, пока живет мое тело, — сказал маг. — А вот ты как раз мертв. Твое настоящее тело, там, в твоем мире, лишенное души, погибло. Ты никто. Ты просто тень, моя тень. Настоящий Арон Тонгил — это я.
Его собственное тело, в его родном мире — мертво… Арон думал об этом порой, но, сказанное вслух, это кольнуло болью. Хотя… Возможно, все правильно? Все так, как и должно быть? В том мире все, кого он любил, умерли, и, отомстив за них, умер и он. А здесь все иначе, и здесь, пока он жив, у него есть шанс исправить не только свою судьбу.
— Что, Великий маг Тонгил, обидно было проиграть собственной тени? — спросил Арон мягко. — Ведь вся империя лежала у твоих ног. Как же могла случиться такая несправедливость?
Казалось, посмотреть с еще большей ненавистью, чем раньше, было невозможно, но Прежний сумел. Потом судорога боли пробежала по его лицу — перед тем, как фигура Прежнего начала терять материальность, превращаясь в белесый туман.
Арон наблюдал, как щупальца тумана подплывают все ближе. Вот одно из них коснулось его руки… Внутренний голос, предупреждающий об опасности, сорвался на вой — но сражаться было не с кем, бежать некуда. Оставалось принять то, что шло, и…
Его было много. Слишком много. Арон не знал, не помнил, испытывал ли когда-нибудь ощущение такой переполненности. Он, как ни старался, не мог вспомнить ничего, кроме своего имени. А еще — твердой убежденности, что должен выдержать — и выиграть.
Выдержать — что?
Выиграть — что?
Или — выиграть у кого?
Его — внутри — было много, а снаружи — мало, и тело — хрупкая оболочка — грозило сломаться от напряжения.
Потом к напряжению добавилась боль. Боль росла. И росла. Когда боль заглушила все остальное, она заговорила с Ароном. Ему нужно было просто выйти за пределы оболочки — и все прекратится. Боль была согласна показать ему путь.
«Нет,» — сказал Арон, не зная, к кому обращается. Отступить значило проиграть. Он не мог проиграть.
«Тогда умрешь,» — сказала боль.
«Зато выиграю,» — возразил Арон, и внутренняя убежденность согласилась с этим. Победа была важнее всего остального. Смерть? Смерть не имела значения, если умереть означало победить. «Умрем вместе,» — сказал он боли.
От этих слов боль уменьшилась. Отступила. Боль не хотела умирать вместе с ним. Но напряжение все росло.
Потом оболочка начала ломаться…
