Потребовалось семь разновидностей жуков, трое цирюльников и двенадцать часов их упорного труда, чтобы спасти жизнь Софии. А еще помощь самого раскормленного охранника в этой части замка, чтобы выдернуть наконечник стрелы, застрявший в лопатке Поверженной Королевы. Дубовое древко треснуло раньше, чем поддалась сталь или кость, и мускулистому добровольцу пришлось выкручивать наконечник клещами, поскольку ни один из лекарей не сумел его расшатать. Этот кусок стали вместе с другими реликвиями позднее поместят в монумент, воздвигнутый в память о бесчисленных жертвах Софии; пятеро арбалетчиков, которых она сокрушила своим молотом в Высшем Доме Цепи, прежде чем совсем ослабела от ран, стали последними мучениками революции.

По крайней мере, так всем рассказывали. Но Борис подозревал, что настоящие стрелы уже попали на черный рынок как бесценные реликвии для истинных коллекционеров или как мощные компоненты для снадобий ведьмаков и алхимиков. Все остальное, чего она касалась, — или то, что касалось ее, — вероятно, тоже давно пропало, как полагал Борис, даже при всех своих связях не получивший разрешения посетить королевскую резиденцию в замке Диадемы, где София оставила свои вещи, уходя на роковое первое заседание нового совета.

Но да, он знал, куда подевался молот, — им решили воспользоваться на время публичной казни, когда с обеих бывших королев живьем сдерут кожу.

— Свежевать с помощью молота? — переспросила София у Бориса и у троих тяжеловооруженных охранников, что всегда сопровождали его при посещении камеры, в которой она лежала, прикованная длинной цепью к койке. — Довольно оригинально и жестоко. Подходящая метафора для вашей черезжопной революции.

— О нет, идея заключалась в том, чтобы раздробить вам ступни кувалдой сестры Портолес, но вас прикуют стоя, так что вы будете вынуждены на них опираться, и тогда уже начнется сдирание шкуры, — пояснил Борис, откинувшись на спинку принесенного с собой стула. — Для свежевания используют бесценный меч Индсорит, чтобы разрезать вас обеих на части вашим же собственным оружием.

— Утонченно, — сказала София, не поднимая глаз от верескового корня, из которого она вырезала трубку.

Деревяшку она зажала в тиски, укрепленные на раме кровати, так что та тряслась от каждого движения. Колени Софии были усыпаны всевозможными инструментами и стружкой. Она слегка удивилась, когда тюремщики исполнили ее последнюю просьбу, притом что требовались острые предметы, но Борис лишь ухмыльнулся, передавая ей набор для резьбы, — словно революция все еще опасалась ее. Охранники непрерывно наблюдали за Софией, а инструменты подбирали с особой тщательностью, и для того, чтобы как следует пырнуть одного из этих мерзавцев, пришлось бы приложить намного больше усилий, чем он заслуживал. Учитывая то, как старательно обустраивали последние часы жизни Холодного Кобальта, никто, вероятно, не возражал бы, если бы она покончила с собой, тем самым лишь подтвердив свою трусость.

— Когда доделаю ее, сможешь принести морскую смесь? Некоторые рекомендуют для раскурки просто крепкий тубак или красный верджин, но я всегда предпочитала кусок пирога и глоток рома… Или это такая разновидность пытки — разрешить мне вырезать трубку, но отказать в тубаке?

— Сомневаюсь, что вы успеете доделать, — сказал Борис. — У корня вереска очень крепкая древесина. И раз уж у вас хватает сил с ним работать, значит вы уже готовы ответить за свои преступления.

— Ох…

У Софии задрожали руки, и она отложила рашпиль. Да, это все объясняет.

— Не отвлекайтесь на меня, — продолжал Борис, засунув очередной кусок жареного цыпленка в покрытый язвами рот. Как обычно, он съел больше половины маленькой птицы, оставив ей на тарелке жирные кости. — Я всего лишь глаза наших вождей, а не мозги и не рот — то, что я считаю вас достаточно крепкой для сдирания кожи, еще не означает, что совет со мной согласится. Возможно, они захотят, чтобы вы им станцевали, перед тем как взойдете на эшафот.

— Такие крошечные мозги — и такой длинный язык. — Несмотря на туман в голове, слова слетели с ее губ так же легко, как стружка из-под резца.

— Если бы вы хоть раз попробовали мой язык, то испытывали бы ко мне больше уважения. — Борис слизнул кусочек пупырчатой кожицы с пальцев и повернулся к охранникам, столпившимся в камере. Узилище было таким тесным и сырым, что София невольно задумалась, не из этого ли подземелья она недавно освободила Индсорит. — Знаете, эта старуха в лагере кобальтовых зазывала меня в бордель. Теперь понимаете, кто она такая? От мыслей о крови, пожарах и демонах Изначальной Тьмы становится похотливой, как коза по весне.

Охранники были слишком дисциплинированны, чтобы поддержать чепуху, что нес коротышка, но их, похоже, удивило и смутило такое обращение с узницей, еще совсем недавно являвшейся символом сопротивления. София подняла голову и оценивающе посмотрела на Бориса. Длина цепи не позволит дотянуться до него, но если швырнуть напильник, то при определенном везении можно выбить глаз.

— Да, я такая старая задница — хотела, чтобы ты слегка расслабился, прежде чем отправишься в рискованное путешествие, — сказала она, решив подождать с радикальными действиями до того момента, когда у нее захотят отобрать инструменты. — Стоит ли удивляться, что ты так не любишь меня, Еретик. Что бы я ни делала, все причиняет тебе боль.

— Я же просил не называть меня так, — напомнил он, проглотив кусок куриной ножки.

— Правильно, я совсем забыла, что только твоя подружка, боевая монахиня, имела право называть тебя ласковым именем.

Услышав ее ответ, драный хорек положил кость обратно на тарелку и собрался уходить.

— Всегда рад вас видеть, ваше величество, — с издевкой поклонился Борис и смахнул куриные кости с тарелки на ее заскорузлую постель. — Наслаждайся ужином, и посмотрим, что у тебя будет на завтрак — может быть, перебитые пятки?

— Я вся как на иголках, — ответила она, и это была чистая правда: не считая кое-как зашитых болезненных и зудящих отверстий в груди и в спине, в бедре и в предплечье, все остальное тело почти непрерывно покалывало.

— Да, чуть было не забыл… — сказал он, когда охранник, оставшийся снаружи, отпер решетчатую дверь камеры. — Индсорит умоляла передать тебе весточку.

— Мм?

София попыталась сохранить непроницаемое лицо, но рука, протянувшаяся к тому, что осталось от еды, дрожала сильнее обычного. В первое посещение Бориса она сдуру спросила, что случилось с Индсорит и с Мордолизом, но, когда стало ясно, что он хочет лишь покуражиться над ней, София решила больше не доставлять засранцу такого удовольствия.

— Да, и это было что-то очень важное, так что, если в следующий раз будешь поприветливей с единственным другом, я, может, и вспомню, что она просила сказать.

Он шагнул в коридор, послал ей воздушный поцелуй и ушел.

Вот поэтому и не стоит помогать незнакомцам. София сгрызла все кусочки мяса и костного мозга с объедков, рассыпанных по ее грязной простыне, пытаясь вспомнить, как долго здесь находится. Пытаясь вспомнить, с чего она вообще решила, что Борису можно доверять, и почему осталась в Диадеме помочь с наведением порядка, вместо того чтобы сбежать вместе с Индсорит, как только откроются ворота замка. Пытаясь вспомнить, как зовут эту глупую дочку Канг Хо, генерала Вертится Что-То На Языке, которая все никак не появляется с Кобальтовым отрядом, чтобы освободить Диадему. Пытаясь вспомнить сотни других вещей, а потом бросив это занятие и сосредоточившись на том, чтобы собрать все крошки плоти с хрупких костей. Надо поддерживать силы, пока враги не придут, чтобы расправиться с ней. Она не в состоянии им помешать, но, возможно, успеет вырезать прекрасную вересковую трубку. И демоны ее подери, если в свой последний миг она не будет дымить драной кукурузиной.