Глава 33

Напряжение, сдавливавшее грудь Корелла, отпустило. Боль сменилась приятной расслабленностью, как это бывает после длительного забега. Он почувствовал непреодолимое желание высказаться. Вдруг поднялось все, начиная с самого детства. Благодаря Оскару Фарли был дан выход импульсу, который сдерживался слишком долго. В полицейском участке Корелл привык к тому, что ему затыкают рот. Теперь же он чувствовал то же, что и когда-то в детстве, – что его история зажила собственной жизнью. Она будто отлилась в форму, предназначенную для нее с самого начала. Обросла деталями – приукрашенными, но ни в коей мере не лживыми, – которые вливались в нее сами собой.

Корелл умолчал о разговоре с Краузе. В то же время другие события, до того казавшиеся ему незначительными, заняли каждое свое место. Он будто увидел свою жизнь с новой, неожиданной стороны. Или сам вдруг перевоплотился в лучшего человека.

При этом в глубине души Леонард понимал, что все это не более чем иллюзия. То, что происходило, было обыкновенным допросом, с той только разницей, что вел его сотрудник спецслужб. Доброжелательность в отношении допрашиваемого – вот что в первую очередь рекомендуется в таких случаях. Только так и можно разговорить человека. Поэтому не стоило обольщаться насчет заботливости Фарли. Тем не менее Корелл увлекся. Он отвлекался на выводы теоретического характера, отчасти позаимствованные у Краузе и Ганди, цитировал сочинения Тьюринга. И здесь, вероятно, перегнул палку. Во всяком случае, живое, доброжелательное лицо Оскара Фарли вдруг словно окаменело.

Машины, воспринимающие не различимую для человеческого уха музыку.

При этих словах Оскар вздрогнул. Они насторожили его. Фарли вспомнил, что говорил ему Пиппард. Эмоции – плохой советчик в работе следователя, какие бы чувства ни внушал ему этот молодой полицейский. Безусловно, он был одаренным рассказчиком, но Фарли невольно вспомнился его отец, Джеймс Корелл, – блистательный лицедей, в чьих фантастических историях не было ни грамма правды.

Так стоило ли верить его сыну? Оскар старался смотреть на вещи непредвзято и мысленно выдвигал аргументы в пользу Корелла. Возможно, Пиппард преувеличивал осведомленность Корелла, и тот не знал самого главного. Фарли даже думать отказывался о том, что полицейский передал кому-нибудь эту информацию, – он просто не представлял себе, как такое могло произойти.

Дорогой костюм, так смутивший Пиппарда, а теперь безнадежно испачканный, был подарком тети Вики. А россказням Мюлланда о брутальном славянине Фарли не поверил с самого начала. Он не сомневался, что история Корелла правдива, по крайней мере в общих чертах. Тем не менее… что-то здесь не состыковывалось, и это чувство крепло в Оскаре с каждой минутой. Внезапно его осенило – письмо! Как мог он забыть о нем? Письмо, вот что в первую очередь насторожило Пиппарда.

– Пиппард говорил мне о каком-то письме…

– Да… Письмо было.

– Что это было за письмо?

– Оно здесь, – Корелл показал на внутренний карман.

– Но в Уилмслоу вы говорили, что передали нам все?

– Неужели вы до сих пор не поняли, с каким идиотом имеете дело? Я должен был отдать его вам, и мне не следовало сюда приезжать. Тем более встречаться с Пиппардом.

– Тем не менее вы сделали это.

– С самого начала этой истории я делал не то, что нужно.

– Потому что чувствовали, что не знаете чего-то очень важного?

– Не только поэтому. Здесь дело во мне, точнее, в моем прошлом… Глупые детские мечты. Я хотел…

– Могу я взглянуть на письмо?

Полицейский протянул Фарли смятый листок.

Руки Оскара задрожали – в этом письме могло быть что угодно. К примеру, то, что не кто иной, как Оскар Фарли, уволил Алана Тьюринга из Управления государственной связи. В конце концов, Алан мог выдать доверенные ему государственные тайны, что сыграло бы на руку Юлиусу Пиппарду. Но по мере чтения беспокойство Оскара стихало. Возможно, Пиппард отнесся бы к этому письму иначе. Было неосторожностью со стороны Алана упоминать о провале секретного задания, пусть даже в столь туманных выражениях. Но в целом документ показался ему достаточно безобидным.

Чего следовало бы стыдиться в сложившейся ситуации, так это поведения агента Мюлланда, нагнавшего на всех столько страху… Именно так. Мюлланд должен быть уволен из управления. Не исключено, что сам Фарли последует за ним, и тем не менее…

Оскар устало оглядел комнату. На подоконнике стояли пивные бутылки. На полу, среди разбросанной одежды, – дорожная сумка. На ночном столике он увидел пару бокалов и записную книжку, которой тыкал ему в лицо Мюлланд.

– Что скажете? – послышался голос Корелла.

– О письме? Мне жаль, что все так обернулось. С Тьюрингом мы обошлись нечестно.

– Он был большим мыслителем.

– Вне всякого сомнения.

Фарли взял записную книжку. Краем глаза он заметил, как оживился Корелл, будто услышал что-то приятное.

– Что сделало его таким?

– Каким? – не понял Фарли.

– Большим мыслителем.

– Ну… он…

В этот момент Оскар увидел в блокноте имя, которое слышал от Мюлланда. Фредрик Краузе.

– С вашей стороны было неосмотрительно хранить это письмо при себе.

– Вы сообщите моему начальству?

– Нет.

В следующий момент Фарли опомнился. Все-таки так нельзя. Он не должен потакать собственным слабостям. Тем более после того, как увидел в блокноте фамилию Краузе.

С этим Краузе что-то было не так. Он появился перед зданием суда в Уилмслоу и тут же исчез. Уж не он ли?.. Нет, нет; Фарли отогнал эту мысль прочь. Но Фредрик Краузе не давал ему покоя. Оскар помнил его лицо в тусклом свете лампочки. Потом – как на лужайке перед бараком Краузе и Тьюринг обсуждали моду на мужские носки и бритвенные приборы. Оба смеялись и производили впечатление близких друзей.

Вскоре после этого в Блетчли прислали свинцовые болванки…