Глава 33
Полине Исаевой очень нравилось покупать вещи для будущего сына. Нет, она не сметала с полок все подряд, хотя средств хватало – ее муж, Павел, был собственником небольшой, но довольно успешной фирмы, разрабатывающей проекты систем электроснабжения и наружного освещения.
Узнав, что скоро станет отцом, Павел предложил Полине переехать в деревню, где он вырос, где жила его мать и где, по его мнению, малышу будет намного лучше, чем в пыльном и шумном городе.
Не все доводы мужа нашли отзыв в душе Полины. Она считала, что ребенок с малолетства должен привыкать к той среде, в которой будет жить всю свою сознательную жизнь. К тому же до женской консультации, где Полина в положенные сроки стала на учет, добираться было непросто. Но самой главной причиной, которую она предпочитала держать при себе, была свекровь, Надежда Михайловна, с которой у Полины не сложилось доверительных отношений. И вообще никаких не сложилось. Как почти любая мать, Надежда Михайловна считала, что девушка без высшего образования не может быть подходящей парой ее сыну, блестяще закончившему университет.
Однако деревенский дом, стоявший посреди фруктового сада и утопавший в цветах, Полине пришелся по душе. Было лето, слабый ветерок раскачивал качели, наверное, еще для Пашки повешенные на старой, наполовину засохшей яблоне. Радовали глаз разбросанные по двору островки цинний всех цветов радуги. Во времена Полининого детства эти цветы называли майорами. Маленькая Полина любила мастерить из них куколок: цветок – бальное платье, бутон – головка. Тогда они еще не знали, кто родится – мальчик или девочка. А вдруг девочка? Будет кататься на качелях и рвать цветы, вызывая недовольство бабушки. Впрочем, нет. Все бабушки обожают внуков и с гордостью рассказывают об их шалостях соседкам. К тому же отец Павла, ныне покойный, будто предвидя ситуацию, разделил дом на две части, устроив для каждой отдельный вход и даже отдельную калитку. Так что жить со свекровью предстояло формально под одной крышей, но, к счастью, вроде как в разных домах. А еще переезд в деревню позволял Полине уйти с поднадоевшей работы в централизованной бухгалтерии, где она выполняла обязанности кассира. И когда транспортный вопрос был решен путем покупки симпатяги «Дэу Матиса», а в доме сделан косметический ремонт, семья Исаевых переехала в деревню Пятихатки.
Поначалу Полина все силы бросила на обустройство гнезда. Почти каждый день ездила в город в поисках каких-то особых штор, вазочек, подушечек. А потом полюбила гулять по детским магазинам. В какой-то момент Полина поняла, что эти прогулки стали одной из главных составляющих ее жизни. Тогда она уже знала, что родится мальчик. Темыч. Так они с Пашей решили назвать будущего сынишку – Артемом, Темычем. Полина заходила в детский магазин, с благоговейным трепетом перебирала милые вещички, и в какой-то момент, словно толчок откуда-то, из середины едва начавшего округляться живота говорил – вот оно, подойдет. Она брала понравившуюся одежку и всю дорогу домой мысленно обсуждала ее с еще не родившимся сынишкой. Иногда ничего подходящего не находилось, но это было не страшно. Главное, Полина чувствовала – сама атмосфера магазина делает их с Темычем ближе. Хотя куда уже ближе, ведь они, как в песне, скованы одной цепью. Дома она стирала покупки специальным детским порошком – только руками, никакой машинной стирки, сушила, тщательно отглаживала и в специально для такого случая купленных пакетах складывала в новенький комод.
– И к чему это? – возмущалась свекровь Надежда Михайловна. – Заранее покупать вещи для новорожденного – плохая примета. А вдруг с ребеночком что случится?
– Что с ним может случиться? – каждый раз отвечала Полина. – Мы живем в экологически чистом доме, с Пашей кучу анализов сдали, сами здоровы, и ребеночку не в кого родиться больным.
Но подобно капле, точащей камень, разговоры эти не могли не влиять на уверенность Полины в благополучном исходе беременности. Нет-нет, да и вспорхнет в мыслях черное: «А вдруг?» Посоветоваться бы с кем-нибудь. Да не с кем.
Мама Полины жила в Иркутске – уехала туда с новым мужем, и грузить ее своими проблемами не хотелось. Да и не обсудишь такие вещи по телефону. А как по-другому? Бросить Пашку и лететь к матери? Оно, конечно, здорово было бы повидаться. Но как оставить мужа под одной крышей с «пятой колонной» – так Полина про себя звала свекровь. Дом хоть и был разделен на две части с отдельными входами, но что значит отдельный вход для любящего материнского сердца? Для нее разделяющая их с сыном стена была пустой формальностью. Ей нравилось приходить к сыну рано утром, на зорьке. Принести купленного у соседки козьего молочка и, пока сын с женой досыпают, сварганить блинчиков. Мягких, ажурных – из магазинного молока хоть в лепешку разбейся такие никогда не получатся. Или затеять в выходные генеральную уборку в саду. Подумаешь, у молодежи свои планы были! Успеется! А вот мама не вечная. Сегодня есть – а завтра того… Кто им, птенчикам, не приспособленным к этой жизни, поможет?
Полина поначалу старалась изо всех сил понравиться свекрови, а потом поняла, что эффект от ее усилий прямо противоположен ожидаемому, и пустила все на самотек, лишь изредка позволяя себе фразы типа: «Зря вы, Надежда Михайловна, я бы сама…»
– Она у тебя чокнулась на почве беременности. Все мозги ушли в пузо!
Слова предназначались Павлу, и Полина услышала их совершенно случайно. Можно было, конечно, возмутиться, но в тот раз она была отчасти согласна с Надеждой Михайловной. Действительно, зачем, скажите на милость, ей понадобилось покупать Темке лыжи? Ладно, ползунки и комбинезончики. Но лыжи? Причем не короткие и широкие, с округлыми концами, а настоящие лыжи для довольно-таки взрослого ребенка. Но эти мысли появились гораздо позже. А тогда, в магазине… Увидев лыжи, Полина вдруг поняла, что во что бы то ни стало должна их купить. Как будто вся ее дальнейшая жизнь зависит от того, приобретет она эти лыжи или нет. Замечательные лыжи, удачная комбинация дерева и пластика. Специальные насечки от нежелательных откатов. Не лыжи – мечта! И главное – Темке очень понравились. Полина почувствовала, как он радостно зашевелил ручками. Ни на миг не сомневаясь, она пошла к кассе.
И только на подъезде к дому уверенность в правильности покупки стала ослабевать, уступая место неловкости от того, что придется объяснять причины, побудившие ее совершить столь странный поступок. Нет, не перед Павлом отчитываться. Он любую ее покупку одобрит, ни секунды не сомневаясь. А вот Надежда Михайловна… Мелькнула даже мысль не показывать ненужную «обновку» свекрови. Оставить до лучших времен в машине. Наверное, изменение гормонального фона при беременности действительно что-то делает с мозгами будущих матерей.
– А мне нравятся лыжи, – сказал Павел вечером, когда материнское бдительно око отправилось вместе с хозяйкой на свою половину. – Мы в универе на зимние каникулы гоняли на Кавказ. Вот веселые были времена. Обязательно сына отвезем. Да? Лыжи лет на пять? Вот пять исполнится – и махнем. Теберда, Домбай, Эльбрус… Эх! Какая ты у меня все-таки молодец!
И столько счастья было в его глазах, что Полина успокоилась. Сверлившее мозг чувство неловкости исчезло. Теберда, Домбай, Эльбрус… Слова звучали как обещание счастья, свободы, белого снега, синего неба и слепящего солнца. А еще любви – открытой, во весь голос, а не шепотом, чтобы, не дай бог, не услышали за стеной.
После лыж Полина уже ничего для Темыча не покупала. Да и живот вырос настолько, что за рулем было тесно. Полина и без руля чувствовала себя перезревшим фруктом, грозившим вот-вот лопнуть и выдать на свет выпестованную косточку.
Теперь она почти все время находилась в обществе Надежды Михайловны. Даже к врачу ездила с ней – в город добирались с Пашей, а обратно на такси. Когда до родов осталось совсем ничего, она собрала необходимые вещи. Долго выбирала, что взять Темычу.
– А помнишь, у Любочки внучка родилась почти пятикилограммовая? – спросила Надежда Михайловна.
– И что? – Полина положила в сумку пакетик с чепчиком – самым простым беленьким, бязевым с девчачьими рюшами, и еще один – байковый, с хохочущими мишками и медвежьими же ушками на макушке.
– Так мала оказалась вся заранее купленная одежка! – радостно сообщила свекровь. – Пришлось надевать, что добрые люди дали.
Полина собралась возразить, и тут тело пронзила нестерпимая боль. Она дико вскрикнула, согнувшись пополам и обхватив руками живот. Нет, конечно же, Полина ходила на курсы подготовки к родам и была готова к боли. Но не к такой.
– Что с тобой, детка?
Боль немного отступила, и за эту «детку» Полина простила Надежде Михайловне блины спозаранку и некстати устроенные «субботники» в саду. Хотела сказать что-то в ответ, но тут очередной, более сильный приступ скрутил ее. По ногам потекло что-то горячее. Полина попятилась к стенке и медленно сползла на пол.
– Я… я, кажется, рожаю… Воды отошли…
Все было неправильно. Она рассчитывала при первом намеке на схватки вызвать такси и отправиться в роддом. Но, похоже, времени у них с Темычем было не так уж много.
– Да что же это! Сейчас! – Надежда Михайловна ураганом прошлась по комнате.
Через пять минут, показавшихся Полине пятью веками, в дверях появился Коля, сын той самой соседки, у которой свекровь покупала молоко. А еще через пять Надежда Михайловна с Колей вывели с трудом передвигающую ноги Полину к калитке, за которой их дожидался верный «Матис».
Полулежа на заднем сиденье, Полина кусала губы, пытаясь удержать крик.
– Дыши, детка, дыши, – увещевала Надежда Михайловна. – Немного осталось.
Да какое там немного! Полина дышала, как могла. Но когда очередной приступ боли настигал ее, сил на дыхание не оставалось. От понимания, что Темычу еще хуже, чем ей, боль, казалось, во сто крат усиливалась.
Когда «Матис» долетел до роддома, у Полины уже не оставалось сил выйти из машины. Надежда Михайловна с Колей буквально выволокли ее и помогли лечь на каталку.
Она, наверное, на какое-то время потеряла сознание от боли, а когда очнулась, врач, совсем еще молодой мужчина, медленно водил по ее животу датчиком УЗИ.
– Что с моим сыном, доктор? – закричала она. Голос прозвучал как выстрел сквозь пуховую подушку.
– Резкое урежение сердцебиения. Будем оперировать.
– Как это оперировать? Кесарево? Но почему? Я же должна с мужем рожать. Сейчас Паша приедет…
Тут очередной приступ боли заставил ее содрогнуться. Крик прорезал тишину коридора. Полина уже ничего не слышала, лишь чувствовала прикосновения чьих-то рук, неясные голоса. Кто-то сказал: угрожающий разрыв матки. Зачем угрожающий? Кому угрожающий? Темычу? Те-е-е-мы-ыч!
В руку впилась игла. Тело растворилось, распалось на молекулы и полетело в темноту, наполненную такими же молекулами чьих-то растворенных тел. Они перемешивались, проникали друг в друга. Вспомнилось из школьной программы смешное слово диффузия. Ди-фу-фу-фузия. Полина попыталась засмеяться, но в этот же момент страшно перепугалась: если она смешалась с чужими телами, как ей удастся вернуться? Неужели она так и останется навсегда этой быстро несущейся в темноте массой?
А потом раздался голос. Женский, незнакомый, решительный.
– Полина! – требовательно звал он. – Полина! Исаева!
Частички Полины понеслись на этот зов, отталкиваясь от частичек чужих и притягиваясь друг к другу, выстраиваясь в определенный природой порядок.
Сквозь туман на Полину смотрели чьи-то внимательные глаза.
– Как самочувствие? – спросили они.
Глаза не говорят, это сон…
– Попробуй сжать мою руку, – потребовали глаза.
Туман немного рассеялся, и теперь Полина увидела голубую шапочку и маску, скрывавшую нижнюю часть лица. Медсестра. Захотелось что-то сказать, но не вышло. В горло словно мешок песка высыпали.
Полина шевельнула пальцами.
– Хорошо, – похвалила ее медсестра. – Сейчас я выну трубку, и ты должна будешь дышать сама. Готова?
Полина попыталась кивнуть, но не смогла и закрыла глаза.
Что-то звякнуло, щелкнуло. Мешок в горле сдулся, оставив ощущение жжения, словно при ангине.
– Мой сын… – прошептала Полина. – Где он?
– Он в детском отделении. С ним все в порядке. Ваши муж и мама его уже видели. Отдохнете немного, и вам его принесут.
Что-то странное было в интонации медсестры, и слова, вместо того чтобы успокоить Полину, разбудили в ней тревожные подозрения.
– Я не устала, принесите мне ребенка, – заявила она, стараясь по возможности избавиться от неприятной дрожи в голосе.
– Я сейчас позову врача, – и медсестра растаяла, словно и не было ее.
Врач все не шел, и вскоре усталость или медикаменты, а скорее и то, и другое погрузили Полину в подобие сна. С одной стороны, она вроде как спала, но с другой – понимала все, что происходит. Видела, как медсестра меняет флаконы на стойке капельницы, как она же с надсадным шипением: «Фух-фух!» накачивает воздух в манжету тонометра, как другая медсестра, наколов ей палец иголкой, берет кровь на анализ. Как потом все-таки пришел врач, снова померил ей давление и что-то скомандовал кому-то, находившемуся вне поля зрения Полины. Потом медсестра привесила к стойке капельницы пакет, напоминающий медузу, наполненную тягучим красным вином. Типа каберне или кагора. Полина никогда не любила такие вина. Щупальце медузы воткнулось в Полинину руку, вино потекло по трубочке, смешалось с кровью, вызывая чувство сонного опьянения.
Потом снова взяли кровь на анализ, и снова пришел доктор, и повисла на стойке очередная винная медуза. А потом вдруг в окно заглянуло солнце, и Полина понял, что настал новый день. Дверь открылась, и вошел все тот же доктор, с посеревшим от усталости лицом. В руках – свернутые в трубку бумаги. Поздоровался, подвинул к кровати стул, сел. Все молча. «Господи, пусть лучше я умру, чем Темыч!» – взмолилась Полина.
– Доктор, что с моим сыном?
– Разве вам не сказали? Он в полном порядке. Вот, смотрите – рост 52 сантиметра, вес 3 килограмма 200 грамм, по шкале Апгара – 4/6. Маловато, конечно, но, если учитывать обстоятельства родов… Впрочем, это было вчера. Сейчас, уверен, он на твердую десятку. Ваши родные разговаривали с детским врачом. Если хотите, он и к вам зайдет.
– Хочу, – твердо сказала Полина. Ей вдруг сделалось обидно, что Паша со свекровью уже видели Темыча, разговаривали с его врачом, а она лежит здесь. Бревно бревном! Мать называется… От обиды из глаз хлынули слезы, едкие и горячие.
– Ну что вы, не нужно плакать! Не забывайте – вы теперь кормящая мама. Все эмоции нужно убрать до лучших времен. Иначе молоко будет невкусным. Вы же этого не хотите?
Полина на удочку участия не поймалась.
– Но если с ним все хорошо, почему мне его не несут?
– С вами не все хорошо, Полина. Как только вы придете в себя, мы переведем вас в палату и сразу же принесем сыночка.
– А когда вы меня переведете?
– Скоро. – Вроде бы это «скоро» прозвучало уверенно, но Полина ему не поверила.
– А что со мной, доктор?
– Понимаете, роды были очень тяжелыми. Сильное кровотечение.
– Но ведь у меня все анализы были отличными.
– К сожалению, такие вещи пока не диагностируются заранее…
Доктор встал, поставил стул на место и вышел из палаты. А Полина лежала и смотрела в потолок. Белый-пребелый. Ни слез, ни горьких мыслей в голове не было. Одно лишь желание – поскорее увидеть Темыча.
На следующее утро ее перевели в палату. Там уже обитала одна роженица, женщина лет сорока, с бледным, но счастливым лицом, назвавшаяся Катей.
– Первый? – спросила она.
– Да, – кивнула Полина.
– А у меня четвертый, – она кивнула на металлическую тележку с пластиковой колыбелькой рядом со своей кроватью, где лежал туго спеленутый сверток. – Все пацаны.
– И у меня мальчик, – поделилась Полина. – Только я его еще не видела.
– Увидишь, – махнула рукой Катя. – Еще надоест.
Как же может надоесть, подумала Полина. Разве может надоесть собственная кровиночка?
А потом дверь открылась, и молоденькая медсестричка вкатила такую же, как у Кати, тележку.
– А вот и наш Максимка, – радостно возвестила она. – Максим Исаев, прямо как Штирлиц!
«Мы что, однофамилицы с Катей?» – подумала Полина. Но медсестра подвезла тележку к ее кровати. Беленький, словно ангелочек, мальчик. Соломенные бровки домиком, зажмуренные глазки, носик-кнопка.
– Давайте, мамочка, ложитесь на бочок, а все остальное я сама сделаю. Вы у нас пока слабенькая…
– Подождите! Тут какая-то ошибка! Моего сына зовут Артем! Артем Исаев!
– Артем? – В поисках поддержки медсестра озабоченно посмотрела на бирку из оранжевой клеенки, прикрепленную к ручке тележки. – Подождите, ваша фамилия – Исаева?
Полина утвердительно кивнула.
– Ну вот, видите, написано: Исаева Полина Андреевна. Вес три двести – это же ваш вес? И рост ваш, пятьдесят четыре сантиметра. Ваш же? Ваш это ребеночек, точно. Это ваши родные меня запутали. Сказали – Максим. Вчера еще приходили. Да. А я еще бабушке рассказала. Она очень любит кино про Штирлица! Вот она обрадовалась! Типа, реинкарнация, говорит. Может, я что-то напутала? Извините, пожалуйста! Так будете кормить, мамочка? Давайте, давайте!
Медсестра оказалась такой шумной и многословной, а история про бабушку – убедительной, что Полина сдалась. Приложила к груди чужого ребенка и с недоумением смотрела, как он жадно обхватил сосок маленькими губками и сосредоточенно зачмокал.
– Мама не знала, что мы хотим назвать сына Артемом, вот и сказала – Максим, – объяснил случившееся Павел. – Но мы назовем, как ты захочешь.
Через неделю они вернулись в Пятихатки. Ребенка несла Надежда Михайловна: Полина, еще не до конца отошедшая от операции, с трудом передвигала ноги.
Вечером Полина позвонила матери, поздравила со званием бабушки.
– Что-то не так, Полюшка? – спросила мама.
– Да нет, нормально, – поспешила успокоить ее Полина. А потом не выдержала и, оглянувшись, не слышит ли кто, быстро зашептала: – Вот только почему-то я не ощущаю к нему ничего. Не люблю совсем. Вроде бы как должна любить, а нет. Он мне как чужой. Знаешь, мне кажется, его перепутали. Там была женщина, Катя. У нее тоже мальчик, такого же возраста. Я его не видела, только слышала. Но будто чувствую – это мой Темыч.
Сказала и пожалела. Мать в далеком Иркутске разволновалась.
– Доченька, это все пройдет. У тебя просто послеродовая депрессия. Такое бывает. И это только считается, что материнская любовь возникает мгновенно, стоит лишь увидеть ребенка. Подожди немного – она придет. И накроет. Да так, что не продохнешь.
Мальчика все-таки записали Артемом. Но Темычем Полина его не называла. Не могла. Она вообще никак его не называла – он был для нее просто ребенком. Чужим ребенком, занимавшим все ее время. Ее, Полины, уже не существовало. Остался робот, механически выполняющий заложенную в него программу: покормить, поменять памперс, укачать, постирать, повесить сушить, погладить, убрать, покормить, поменять памперс и так без конца.
Мама звонила часто – почти каждый день. Поначалу Полина радовалась этим звонкам, но постепенно они стали ее раздражать. Нет, мама не пыталась, подобно Надежде Михайловне, учить Полину правильно ухаживать за ребенком. Но она каждый раз обещала, что скоро все наладится. И именно из-за того, что это «скоро» никак не наступало, Полина с каждым звонком чувствовала, как ком раздражения внутри ее разрастается отвратительной раковой опухолью.
– Полечка, это у тебя послеродовая депрессия. Я читала, что до двадцати пять процентов женщин в той или иной мере страдают от нее. Потерпи, родная. Постарайся находить время для сна, отдыха.
Легко сказать – постарайся. А если этот ребенок постоянно претендует на ее внимание?! Если стоит только заснуть, как он начинает кричать, и, если через две минуты его не успокоить, прибегает встревоженная Надежда Михайловна. Бегает вокруг, квохчет, дает порой совершенно противоречивые советы, обижается, хватается за сердце, пускает слезу. И приходится успокаивать не только ребенка, но и свекровь. С виноватым видом бормотать какие-то оправдания, извиняться. Как будто она виновата, что стены такие тонкие и что всеобъемлющее чувство материнской любви все никак не накроет ее, а значит, и мать она никудышная.
А чувство это, похоже, ошиблось адресом и накрыло Павла. Возвращаясь с работы, муж, едва успев помыть руки, бросался к ребенку. Целовал, тетешкался с ним, смеялся, носил на руках, рассказывая новости дня. Он научился ловко, одной рукой, менять подгузник. Разве что грудью не кормил, а так – образцовая мамочка. Не то что Полина. А как он смотрел на Артема! Какой бесконечной нежностью и любовью светился его взгляд! На Полину он уже давно так не смотрел. Их любовь словно сложили и убрали на самую верхнюю полку шкафа – до лучших времен. Осталась только свадебная фотография на тумбочке возле кровати, как горькое напоминание о скоротечности счастья, да и жизни в целом. Нет, умереть Полине не хотелось. Но и жить в принципе тоже было незачем.
– Может, тебе к психологу обратиться? К специалисту? – спросила мать во время очередного контрольного звонка.
– Господи, мама, о чем ты? У нас же не Иркутск! Какие психологи в Пятихатках!
Но не выдержала, поделилась с Павлом. И пожалела, услышав обрывок его разговора с матерью:
– Да она просто ледащая у тебя. Выдумала отговорку. Раньше женщины серпом перерезали пуповину и шли дальше пшеницу жать. Стирали в проруби! Воду таскали из колодца! А сейчас придумали: депрессия. Все это от лени, от безделья. Все эти машинки-автоматы, памперсы-хренамперсы. У нас ничего этого не было и ерундой всякой никто не страдал. И что прикажешь? В психушку ее отправить?
Тут проснулся Артем, и свекровь бросилась к нему с причитаниями.
Но, видно, чувство недосказанности распирало ее, поэтому на следующий день, когда Павел был на работе, Надежда Михайловна заявилась на половину сына, якобы поинтересоваться, не нужно ли чего в магазине. Полина вежливо сказала, что особо ничего не нужно, а за мелочью разной она сама сходит, когда пойдет гулять с Артемом – в коляске удобнее покупки везти.
Но вежливостью Надежду Михайловну взять было непросто.
– Ты, Полина, не выдумывай себе ничего. Понятно, что тяжело с маленьким ребенком, но, если считаешь, что больная, отправим тебя в больничку. Там из тебя сделают «овощ». Думаешь, я не вижу, как ты мучаешь Пашу и Тему? Да и я извелась вся! Без таблетки не усну. Прекращай уже, а?
Я и так «овощ», хотелось крикнуть вслед свекрови Полине. Безвольная, переваренная картофелина. Ни на что не годная. Но вместо крика она заплакала. Горько и безутешно.
Теперь Полина плакала часто – по делу и без. Слезы капали в еду во время готовки, на пеленки при глажке, на грудь, когда она кормила ребенка. Слезы смешивались с молоком, и малыш ел их. Ел Полину. Она сильно похудела, хотя старалась следить за питанием, чтобы не пропало молоко. Одежда болталась на ней, как на вешалке. Давно не стриженные волосы закалывала на скорую руку в неопрятный узел и даже не пыталась скрыть покрасневшие, опухшие от слез глаза, бледное лицо – ей было наплевать на свой внешний вид. Она была полностью безразлична к жизни, и жизнь платила ей той же монетой.
Тем временем мать всеми силами старалась ей помочь.
– Если ты подозреваешь, что Артем – не твой ребенок, – позвонила она с очередной идеей, – сделай генетическую экспертизу. Я узнавала. Можно вызвать специалиста на дом, он приедет и возьмет материал для анализа. Результаты пришлют по почте. С доплатой за выезд получается двадцать тысяч рублей. Я готова тебе эти деньги прислать.
– У меня есть. – У Полины не тронутыми оставались «декретные» и выплата за ребенка. Продукты в основном покупал Павел, а на мелочи в местном магазинчике Полина тоже брала у него – терминалов для оплаты картой там не было.
На этот раз Полина не стала делиться идей с Павлом и после бессонной ночи, ненавидя себя за то, что делает, но понимая, что будет еще больше ненавидеть себя, если не сделает, набрала номер медицинской лаборатории.
Когда у калитки притормозил белый автомобиль с логотипом известной клиники на дверце, Полина вдруг поняла, что совершила ошибку. Если она хотела сохранить свои действия в тайне, нужно было самой поехать в лабораторию. Ведь можно же вызвать такси с детским автокреслом. Как она объяснит Павлу, а в особенности Надежде Михайловне, приезд в дом медработника? Наверняка свекровь уже в курсе и с минуты на минуту примчится.
«Сделайте все поскорее», – мысленно молила она медсестру, худенькую невысокую женщину предпенсионного возраста. Но та, похоже, никуда не торопилась. Медленно расстелила на столе стерильную салфетку, достала какие-то колбочки, палочки.
«Сейчас еще чаю попросит», – дрожа от нетерпения, подумала Полина.
Но чай не понадобился. Медсестра попросила Полину открыть рот и привычным жестом повозила по внутренней стороне щеки ватной палочкой. Очередь была за ребенком. Полина думала, что для детей предусмотрен какой-то другой способ. Например, отрезать прядь волос или состричь ногти. Но не тут-то было. Вооружившись очередной палочкой, медсестра подошла к кроватке, где крепко спал Артем, и вопросительно посмотрела на Полину. Обреченно вздохнув, девушка взяла ребенка на руки.
Резкое пробуждение Артему не понравилось, и он завопил что было мочи. Сейчас точно свекровь прибежит, испугалась Полина. Она схватила Артема, уговаривая его помолчать, но тот вопил все громче и громче. Полине казалось, что медсестра смотрит на нее с укоризной. Мол, что за мать, которая не умеет успокоить своего сына?
– Сейчас, сейчас! – Одной рукой прижимая к себе ребенка, Полина протянула медсестре приготовленную банковскую карту. – Вот, возьмите.
– Вы хотите заплатить картой? – удивилась та. – Но в таком случае нужно было предупредить заранее. Я бы взяла с собой терминал.
– Я говорила! – стараясь перекричать ребенка, возмутилась Полина. Впрочем, сама она не была в этом уверена.
– Извините! Мне ничего не сообщили. Может, у вас все-таки найдутся наличные?
– Двадцать тысяч! – вскричала Полина.
Высыпав на стол содержимое кошелька, она пересчитала имеющуюся наличность. Три тысячи. По-прежнему прижимая к себе ребенка, понеслась в спальню и принялась рыться в карманах зимней одежды. Пусто. Выдвинула ящик прикроватной тумбочки. Памятная олимпийская сторублевая купюра «Сочи 2014», две сторублевки «Крым» и «Севастополь 2015». Мало! Со злостью закрыла ящик, и свадебная фотография – два счастливых идиота, не подозревающих, что ждет их впереди, шмякнулась на пол. Хорошо хоть стекло осталось цело. Решив, что наведет порядок позже, Полина под несмолкающие вопли ребенка кинулась обратно в комнату.
– Послушайте, – начала было медсестра, но Полина оборвала ее:
– Сейчас! – И на руках с вопящим Артемом прошла на половину свекрови.
– Полина? – изумилась та. Визиты невестки в ее часть дома можно было пересчитать по пальцам. – Что-то случилось?
– Мне срочно нужны деньги! Семнадцать тысяч. Я знаю, что у вас есть.
Отчаяние заставило Полину блефовать, но блеф удался.
– Я не знаю… – засомневалась Надежда Михайловна. – Сейчас посмотрю… Вроде должны быть…
Маленькая удача заставила Полину выдохнуть с облегчением, и, как показали дальнейшие события, совершенно напрасно.
– Павел хоть в курсе? – прокричала свекровь, стараясь переорать внука.
Полина замешкалась.
– Дай сюда! – Надежда Михайловна вырвала у нее ребенка, от чего он зашелся еще более громким криком. – Не можешь с дитем справиться! Измучила ты нас всех! Ни сна, ни отдыха. Я вон всю пенсию на таблетки от нервов потратила, – она кивнула на довольно увесистый пакет, примостившийся на столе.
Попыток поиска денег она уже не предпринимала.
– Придется позвонить Павлу, чтобы он бросил работу и срочно привез деньги, – в ультимативном тоне заявила Полина.
Ей было стыдно выступать в роли попрошайки, стыдно разговаривать с матерью Павла в таком тоне – никогда за время совместной жизни со свекровью она не опускалась до крика, хотя порой ой как хотелось, но иного выхода не было.
– А еще лучше, мы с Артемом сейчас сами поедем к нему на работу. – Полина попыталась вырвать вопящего младенца из рук Надежды Михайловны.
– Ладно, черт с тобой. – Свекровь поковырялась одной рукой в недрах древнего секретера и выудила оттуда четыре пятитысячные бумажки. – С возвратом.
– Конечно. – Схватив купюры, Полина помчалась домой. Вслед ей несся неумолкающий крик Артема.
Медсестра рада была поскорее покинуть этот шумный дом. Наскоро нарисовав квитанцию, она пообещала прислать ответ почтой и стремительным шагом, так не вязавшимся с медлительностью, сопровождающей ее появление в доме Исаевых, направилась к двери. Шума мотора отъезжающего автомобиля Полина не услышала. Рев Артема начисто забил все звуки окружающего мира.
Пользуясь минутной передышкой, Полина прошла в спальню, подняла свадебную фотографию, стерла полой кофты пыль. Какое же красивое у нее было платье! Из белейшего шелка, нежного, как сама любовь. Платье осталось, лежит где-то на антресоли. А сама любовь, похоже, разошлась по швам. Можно, конечно, подлатать, но шрамы останутся. Навсегда.
Ребенок за стенкой затих. Слышны были только причитания свекрови. Отдых закончился. Пора к станку. Что у нас по программе? Глажка, смена памперса…
– Полина, – прокурорским голосом сказала Надежда Михайловна, когда она переступила порог ее «половины». – Я тут подумала… Может, тебе действительно нужно какие-нибудь лекарства принимать? Я вот только начала… – тут она кивком указала на пакет, – и уже чувствую себя совершенно другим человеком. Хочешь, я тебя завтра запишу?
«К психиатру? – вертелось на языке у Полины. – “Овоща” в доме не хватает?»
– Я как-нибудь сама, – сквозь зубы проговорила Полина, забрала ребенка и пошла к себе.
Позвонила мужу, предупредила, что вечером нужно отдать свекрови деньги. Тот (вот же добрая душа!) даже не спросил, зачем Полине понадобилась такая сумма. Ребенок, накричавшись, заснул, даже не поев, а Полина, пользуясь моментом, скользнула в спальню. Легла на кровать, взгляд снова упал на свадебную фотографию. Вспомнились слова Надежды Михайловны о том, что Полина измучила ее своей неспособностью справиться с ребенком. Свекровь Полине жалко не было: уговорила сыночка жить у нее под бочком, вот пусть и пожинает плоды своих усилий. А вот Пашку… Пашку было жалко. На работе кутерьма, да еще и дома филиал психбольницы. Все-таки нужно попробовать пить какие-нибудь лекарства. Мысль о таблетках угнездилась в мозгу и горела раздражающе красным фонарем, требуя срочно что-то предпринять. А что?
И тут словно кто изнутри пнул Полину. Не осторожно, как пинался Темыч, а серьезно, со злостью. Надо у свекрови взять таблеток. Зачем ей полный пакет? «Так там же не только успокоительные», – возразила самой себе Полина. Свекровь в аптеку редко выбирается, вот и набирает всего подряд – нужного и не очень. От простуды, от запора, от поноса, от пониженного и повышенного давления, от насморка, витамины разные. «Тем более, – заявил злобный тип внутри ее. – Она и не заметит, что таблеток не хватает. А заметит, подумает, что в аптеке обдурили. Ругаться не поедет – далеко».
Красный фонарь в голове у Полины раскалился, поджаривая мозги. «Я всего несколько таблеток возьму. А потом съезжу с ребенком. Попрошу Пашку поставить в «Матис» автолюльку и съезжу. Скажу, что в поликлинику. Или еще куда-нибудь…» Полину охватила жажда деятельности. Как все-таки странно устроен человек. Вот уже, кажется, жизнь кончилась. Силы остались лишь на то, чтобы выбросить белый флаг. Но стоит забрезжить призрачному свету в конце тоннеля, и мозг начинает лихорадочно искать пути для превращения этого света из призрачного во вполне реальный. Наверное, это такая разновидность инстинкта самосохранения.
Схватив спящего ребенка, Полина бросилась на половину свекрови. Пакет со спасительными таблетками по-прежнему стоял на столе. Девушка сама себе напоминала лисицу из басни, только не совсем понятно, из какой: то ли окучивающую ворону, то ли ругающую виноград. Наверное, все-таки первую – ту, что с сыром.
Полина бормотала какие-то нелепые извинения, воскуривала фимиам сидящей обиженным изваянием свекрови, и вскоре та обмякла, расслабилась, подобрела лицом.
– Да ладно, Полинка, какие обиды! Я тебя даже в чем-то понимаю…
Тут Артем зашевелился, прислушался к себе, понял, что ужасно голоден, и оповестил об этом родных громким криком.
– Кушать хочет, – пояснила Полина.
– Давай, давай, корми, – поддержала ее свекровь.
Полина удобно устроилась в кресле, и, как будто только что сообразила, попросила:
– Вас не затруднит принести чистый памперс. По-моему, Артемка мокрый.
– Конечно, конечно. – Свекровь хлебом не корми, дай предлог сбегать на сынову половину. Полина была уверена, что Надежда Михайловна не преминет поискать следы семнадцати тысяч. А значит, пара минут в запасе у нее есть.
– Не подведи, – шепнула она Артему. Ведь вздумай он поднять крик, свекровь прекратит играть в детектива и примчит на всех парах успокаивать кровиночку.
Ребенок как будто понял. Кряхтел, краснел, размахивал кулачками, но криком не заходился.
Чтобы не терять зря времени, Полина высыпала содержимое пакета на стол. Так и есть – большинство лекарств куплены, что называется, про запас. Иначе зачем свекрови три абсолютно одинаковые упаковки таблеток от давления, десять упаковок активированного угля, три большие пачки с пакетиками растворимых порошков от простуды, три упаковки противовирусных таблеток, пачка с корневищами валерианы и в такой же коробочке трава пустырника, успокоительный чай… Может, она это имела в виду? Когда говорила, будто всю пенсию на таблетки потратила. Но вряд ли травы сильно дорого стоят. А вот и что-то новенькое! «Мидарамин». Наверное, это оно и есть. Полина заглянула в коробку. Два блистера по десять таблеток в каждом. Быстро вытащила один, сунула в карман. Прислушалась: не возвращается ли Надежда Михайловна, закрыла коробку, бросила ее в пакет, а потом смела туда же остальные лекарства. Убедилась, что не оставила следов преступления, и, взяв ребенка, снова села в кресло.
– Кушай.
Он сосал с жадностью, а она смотрела на этого маленького человечка и, казалось, впервые испытывала что-то похожее… Нет, не на любовь. Нежность, что ли. Наверное, так проявляется эффект плацебо. Таблетки, даже находясь в кармане, творили с ней чудеса.
Покормив Артема, Полина с помощью Надежды Михайловны поменяла ему памперс. Она бы и сама прекрасно справилась, а неуклюжая помощь свекрови обычно раздражала ее, но не в этот раз. Ожидание скорого выздоровления сделало Полину покладистой и терпеливой.
«Сегодня же попрошу Пашу купить автолюльку и до конца недели обязательно съезжу в аптеку», – пообещала себе Полина.
Придя домой, она первым же делом рассмотрела свою добычу. Маленькие голубенькие таблеточки, каждая в отдельном гнездышке. Крошечные яички синей птицы, птицы счастья. Какая-то мысль тревожно маячила на задворках сознания. Что-то связанное с «Мидарамином». Но Полина не желала анализировать собственные сомнения. Главное сейчас – спастись из болота, в котором она оказалась. Вытянуть себя, вернуть на дорогу, с которой судьба безжалостно ее столкнула. Тогда всем сразу станет легче – и Паше, и Надежде Михайловне, и малышу, и даже маме в Иркутске.
На всякий случай Полина сразу приняла две таблетки – ударную дозу. Запила водой и принялась за готовку. В последнее время она не особо баловала Павла разносолами, старалась сообразить что-нибудь на скорую руку. А тут словно вдохновение нашло. Разморозила леща и подготовила к запеканию в духовке: посыпала солью и перцем, прованскими травами из пакетика – одной из спонтанных покупок во время своего последнего шопинга в продуктовом супермаркете (как же давно это было!), побрызгала лимонным соком, смазала майонезом. Осталось дождаться приезда Павла и засунуть рыбу в духовку, обложив ее оставшейся от завтрака вареной картошкой. Пока муж будет ставить машину в гараж, мыть руки, любоваться спящим сыном, лещ покроется золотистой корочкой, а запах волшебным джинном выберется из духовки и отправится в путешествие по дому. И кто сказал, что фраза насчет самого прямого пути к сердцу мужчины безнадежно устарела?
Конечно же, все пошло немного не по намеченному плану. Артем проснулся, и Павел пришел к столу с сыном на руках. Попытку уложить его в коляску ребенок тут же пресек мощным ревом.
– Конечно же, кому понравится лежать в коляске, когда мама и папа сидят за столом, – прокомментировал поведение сына Павел, и Полина почувствовала абсолютную солидарность с мужем, хотя раньше могла возмутиться приписыванием ребенку мыслей и чаяний родителей.
Она попыталась успокоить Артема, взяла на руки, положила ладонь на теплую, напряженную от крика спинку. И мальчик вдруг успокоился. Полина даже опешила от такой неожиданности: обычно Артем вот так сразу не замолкал.
Нужно было как можно осторожнее подвести Павла к разговору о покупках.
– Знаешь, давай купим ему стульчик? Я видела в интернет-магазине очень симпатичные. И тогда он будет сидеть с нами за столом. Ну, то есть пока еще лежать, но все видеть. Думаю, ему понравится.
– Согласен.
– И еще автокресло для самых маленьких.
– И кресло.
– Кстати, я в этом магазине кое-что уже заказала. А курьер забыл терминал для карточек. Представляешь? Пришлось бежать к Надежде Михайловне за наличкой. Неудобно получилось. У тебя найдется семнадцать тысяч?
Павел даже не поинтересовался, что она купила.
– Не волнуйся, я отдам деньги. После ужина схожу к маме и отдам.
Ночью, когда сытый и довольный Артем крепко заснул, они, лежа в постели, долго рассматривали в интернет-магазине различные стульчики, скамеечки, автокресла. В какой-то момент Полине показалось, будто ужас последних недель ей приснился. И она все еще беременна, и завтра поедет в город, на прогулку по детским магазинчикам – будет выбирать одежку для Темыча и тихо радоваться жизни. Перед тем как уснуть, она проглотила еще одну волшебную таблеточку.
Ее разбудил звонок будильника в мобильном телефоне Павла. Пять часов? Она попыталась встать и вдруг с ужасом поняла, что забыла, как это делается. Тело превратилось в подобие желе. Полина услышала какой-то звук. Павел? Что-то говорит, но слов не разобрать, какая-то мешанина из звуков. Вспыхнул свет. Что он делает? Сейчас проснется Артем, завопит пожарной сиреной, а она не готова его успокаивать. Проснуться бы… Полина почувствовала руку Павла на своем плече. Он тряс ее, и с каждым толчком она будто срывалась в пропасть с американских горок.
– Полина! – Первое слово, которое она смогла понять. – Полина!
– Что-о-о? – с трудом протянула она. – Что-о-о?
– Проснись ради бога! Что-то с Артемом! Мне кажется, он не дышит…
До колыбельки ребенка было ровно два шага. Вот она – рядом с их кроватью. Но для Полины эти два шага превратились в две вечности, два заброшенных рва, полных скользких змей.
– Артем? – Мальчик лежал на спине. Глаза закрыты, лицо спокойное. Полина схватила маленькую ручку. Теплая, мягкая. – Артемушка, проснись!
– Ну что? – Испуганные глаза Павла были совсем рядом.
– Я не знаю. – Странное оцепенение, охватившее Полину при пробуждении, потихоньку развеивалось.
– Ты кормила его ночью? – Павел уже орал. – Он просыпался ночью?
Полина не ответила, пытаясь вспомнить.
– Я… я не помню.
– Так, я звоню в «Скорую», – решительно сообщил Павел.
Она с мольбой всматривалась в безмятежное лицо ребенка в кроватке. Проснись! Ну проснись же!
Павел что-то говорил по телефону. Полина бессильно опустилась на кровать. Она чувствовала, как проваливается в сон. «Что со мной? Что?» – не давала покоя тревожная мысль. И вдруг ее осенило: таблетки. Мысль оттолкнулась от этого слова, словно прыгун в воду от трамплинной доски, и, кувыркаясь, понеслась вскачь. Таблетки… Волшебные яйца птицы счастья. Это они отправили ее в такой нокаут. «Раз…два…три…» – считает рефери. Сейчас, сейчас она встанет, и все будет хорошо. Четыре… пять… Помедленнее… Но рефери неумолим. Шесть… Семь… В горле пересохло, голова кружится… Восемь… Девять… Воды, пожалуйста. Похоже, она сказала это вслух, потому что через какое-то время губ касается чашка. Она пытается сделать глоток, но вода превратилась в песок. Она застревает во рту. Десять… Она проиграла.
И в этот момент вода выливается на ее лицо, футболку, оживляя мысли. Артем умер. Отравился ее молоком. Таблетки убили его… Таблетки? Нет, это она! Конечно же, она! На курсах материнства все уши об этом прожужжали! Она прекрасно знала, что кормящим матерям не все лекарства можно принимать. Значит, она убийца? Значит, она убийца! Убийца…
Но я же не хотела… Полина нашла в себе силы встать. Не хотела… Что это? Инстинкт самосохранения, который заставил спасать собственный рассудок, невзирая на последствия? И что теперь? Суд? Тюрьма? Я не хотела!
Действуя на автомате, влезла в джинсы, надела растянутый свитер Павла, который в последнее время практически не снимала, стянула волосы резинкой.
Стукнула калитка. Не иначе, как Надежда Михайловна летит на шум. Полина не могла сейчас ее видеть. Она вообще никого не хотела видеть. Вот бы сейчас умереть. Исчезнуть, раствориться в предрассветных сумерках. Но ни умереть, ни раствориться не дадут. Свекровь мигом припомнит разговоры о депрессии и обещание отправить невестку с поехавшей крышей в психушку. И не факт, что Павел будет против.
Хотя почему нельзя раствориться? Решение пришло мгновенно. Некогда было взвешивать все «за» и «против», отмерять семь раз, перед тем как отрезать. Полина скользнула в кухню, разминувшись со свекровью, и, когда та прошла в комнату, тихо выскользнула из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Истошный вопль Надежды Михайловны резанул по нервам. Бежать, бежать отсюда, бежать…
Никем не остановленная, Полина пронеслась по просыпающимся Пятихаткам, выбежала на трассу. У нее не было ни денег, ни документов, ни планов. Навстречу с воем пролетела «Скорая», свернула в деревню, и Полина понеслась еще быстрее.
Вскоре от быстрого бега сильно закололо в боку. А еще ныла переполненная молоком грудь. Полина остановилась на обочине, согнулась, пытаясь восстановить дыхание.
– Куда бежим, спортсменка? – Рядом остановилась светлая легковушка – ни цвет, ни марку разобрать она не смогла, и водитель, потянувшись через сидящую рядом девушку, опустил стекло и вопросительно смотрел на Полину.
– В Москву, – сказала она с вызовом.
– Ну в Москву – не в Москву, а до поворота на Каретниково подвезу. Только если анекдоты знаешь. Знаешь?
Полина подтвердила, что анекдоты она знает.
– Так, ты давай назад, – скомандовал водитель попутчице. Та начала вяло сопротивляться, но тем не менее из машины вылезла. Она была явно навеселе и из-за боевой раскраски, глубокого декольте и короткой юбки Полина решила, что девушка является представительницей древнейшей профессии.
– Садись, – водитель приглашающе похлопал по сиденью. – Только если не будешь рассказывать анекдоты, высажу. Тут вот некоторые тоже обещали веселую поездочку, а сами храпят без задних ног!
Девушка недовольно фыркнула, но спорить не стала. Полина нерешительно скользнула на переднее сиденье, постаралась как можно аккуратнее закрыть дверь и пристегнула ремень безопасности. Сидеть было не очень удобно – в ногах лежала довольно объемная сумка, наверное, принадлежащая девушке. Или водителю. Похоже, он решил, что Полина с его пассажиркой – коллеги по цеху. Конечно, раньше, в прошлой жизни, Полина ни за что не воспользовалась бы подобным приглашением. Но, с одной стороны, страх гнал ее как можно дальше от места преступления, с другой, присутствие девушки несколько успокаивало. Не будет же любитель анекдотов вытворять что-то выходящее за рамки приличий в присутствии свидетельницы. И тут она его недооценила. Они миновали развязку Ивановского шоссе. Полина старательно вспоминала все, над чем смеялась со школьными подругами, но даже ей анекдоты казались какими-то затертыми, «бородатыми» и абсолютно не смешными.
– Да что за «баян»? – прокомментировал водитель последний анекдот. – Я над таким в роддоме смеялся.
Последние слова мужчины расстроили Полину.
– А вы там работаете? – уточнила она.
– Издеваешься? Родился я там. Родил-ся! Понимаешь? Мама, уа-уа, молочко… – И, словно желая прокомментировать свои слова, он положил руку на Полинину грудь и крепко сжал. Застоявшееся молоко устремилось наружу, намочив свитер.
– Твою мать! – завопил водитель, испуганно уставившись на мокрые пальцы. – Это еще что за хрень?
В следующий миг Полина вздрогнула от отчаянного визга шин. На фоне ослепительного света она увидела несущуюся навстречу легковушку и полные ужаса глаза водителя. Затем удар и глухой звон. Ремень безопасности впился в грудь, выдавливая из нее остатки молока.
Ветровое стекло, словно в фильме-катастрофе, пошло многочисленными трещинами, затем прогнулось и рухнуло на нее. Машина перевернулась, потом еще раз, и еще… А потом наступила тишина, нарушаемая лишь звуком падающих капель. Кап, кап, кап… Полина поняла, что висит вниз головой. То ли от удара, то ли от сильного запаха бензина страшно кружилась голова. Звон не прекращался. Гулкий и вибрирующий. Будто она находилась не в перевернутом автомобиле, а в огромном колоколе, который звонил, не переставая.
А потом Полина увидела свет. Он приближался, становился ярче. Наверное, это тот самый свет в конце тоннеля, подумала она, закрывая глаза. Но свет пробивался сквозь веки, словно они стали бумажными. А потом разом стало темно.
– Эта, похоже, жива, – услышала она мужской голос. – Осторожно. Тут сумка ее, возьми.
Кто-то потянул ее за плечи, отчего все тело взорвалось оглушительной болью.
«Оставьте меня», – попыталась сказать она, но губы не слушались.
– Он выскочил из-за поворота, я не успел, – бормотал кто-то рядом. – Не успел. Выскочил из-за поворота…
Где-то вдалеке взвыла сирена. Кто-то бежал, кричал. Огней становилось все больше и больше. Они превратились в какой-то дьявольский хоровод.
Она увидела совсем близко лицо мужчины.
– Успокойтесь, все будет хорошо, – сказал он.
Потом она почувствовала, что движется по длинному, едва освещенному коридору.
– Гемоторакс, – говорил кто-то за ее спиной, – разрыв диафрагмы…
Она снова провалилась в темноту и вынырнула из нее в залитой светом комнате. Она лежала на чем-то страшно холодном, одна женщина прилаживала к ее руке манжету тонометра, а другая ножницами разрезала ее свитер.
– Альбина! – сказал кто-то у нее за спиной. – Мы не нашли в вашей сумке телефон. С кем из ваших родственников можно связаться? Кому позвонить?
Она поняла, что этот человек обращается к ней. Но почему Альбина? И о какой сумке идет речь? Хотела спросить, но не смогла.
Потолок и стены заскользили, она оказалась в другой комнате. Здесь остро пахло какими-то лекарствами, и было еще холоднее. Она почувствовала, как все тело сотрясает крупная дрожь.
– Все в порядке. – Она увидела сестру в голубой форме и в маске, скрывавшей все лицо. – Все в порядке, Альбина. Через несколько секунд вы уснете. Считайте до десяти.
В руку вонзилась игла.
– Один… два…три…че… – И мир растворился.
