Глава 30

Суета, которая непременно предваряет каждую поездку, полет на самолете, ночная Москва в окнах отеля – все это вытеснило из головы Кристины разочарования последнего дня. Да, Тимур – непростой человек, но он ценный сотрудник, и пора принимать его таким, какой он есть. Вот только что-то внутри Кристины сопротивлялось тому, чтобы Тимур был просто сотрудником.

Сразу после заселения в гостиницу сотрудники «Кайроса» отправились в клинику к Снегиреву.

Им очень хотелось поговорить с хирургом, который будет оперировать Павла Павловича, но он был занят, и медсестра проводила их в палату, пообещав сообщить, как только доктор освободится.

– Только вас слишком много, – строго сказала она. – Я могу пропустить только двоих.

– Я останусь, – сказал Рыбак. Атмосфера больницы действовала на него гнетуще, но раскисать было никак нельзя, ведь он несет ответственность за Асю с Кристиной.

Обнаружив в коридоре несколько удобных кресел, он сел, прихватив с журнального столика какую-то брошюру. И тут же зазвонил телефон. «Тимур» – увидел Рыбак и нажал на зеленую трубку.

– Приветствую, Иван! Как вы там?

– Нормально, в больнице сейчас. Девчонки с дедом разговаривают, а я сижу в коридоре.

– Это хорошо, что сидишь. У нас тут такие дела произошли.

И Тимур рассказал о неожиданном визите Умута Кылыча.

Осмотрев картины, турецкий гость изъявил желание купить их все. Оптом.

Тимур, разумеется, не возражал. Когда зашел разговор о цене, Тимур решил перестраховаться и попросил пятьсот тысяч долларов. После яростного торга сумма уменьшилась до трехсот тысяч.

– Разумеется, я готов купить картины, которые еще будут написаны, – сказал Умут-бей.

Тут Тимур признался, что художнику завтра удаляют опухоль головного мозга, а потому, будут или нет написаны новые картины, ведает только Господь Бог. То ли Тимур был настолько убедителен, то ли тема онкологии имела для Умут-бея особое значение, но он переменил свое мнение и заплатил первоначально запрошенную Тимуром сумму. Пятьсот тысяч.

– То есть как заплатил? – не поверил Рыбак.

– Очень просто. Деньги уже у нас на расчетном счету.

– Круто!

– Но это еще не все. Слушай дальше.

Время было обеденное, и Тимур предложил гостям перекусить. Ну, это он так сказал. На самом деле, не желая ударить лицом в грязь, Тимур отвез гостей в «Грецию» – один из лучших ресторанов в городе. Владел заведением давний друг «Кайроса» Прохор Тарасов. Поэтому сотрудников фирмы в ресторане знали и всегда угощали самыми вкусными блюдами.

К удивлению Тимура, Умут-бей отпустил своего помощника, а Федор Лебедев самоликвидировался, объявив, что побежит в офис к Руслану, посмотрит, как там у него дела. Таким образом, они с турецким бизнесменом остались вдвоем в уютном кабинете, куда пускали только самых дорогих гостей.

Официант принес вино, закуски и удалился.

Умут-бей с видом знатока рассматривал ресторанное убранство – тяжелые бордовые драпировки на стенах, массивный стол, мягкие кресла на гнутых ножках, имитирующих львиные лапы.

– Почему вы выбрали именно этого художника? – спросил Тимур, наполняя бокал гостя греческим вином.

– Четыре года тому назад я готовился открыть третий отель в Бодруме, и хотел, чтобы он был особенным. Два других отеля оформлены в турецком стиле: османский текстиль, мебель из натурального дерева, перламутровые инкрустации, бронза и бархат. Но потом мне захотелось чего-то особенного. В моих отелях отдыхает много ваших соотечественников, и я подумал, что неплохо было бы добавить к восточному колориту немного колорита российского. Чуть-чуть. Я рассматривал много разных вариантов декора, но остановился на этих картинах. Они самобытные и при этом яркие, теплые и очень позитивные. Способны улучшить даже самое плохое настроение. Если когда-нибудь будете в Бодруме – добро пожаловать, посмотрите и убедитесь.

Умут-бей поднял бокал и сделал небольшой глоток.

– Неплохое вино. Очень даже неплохое. Хотя я предпочитаю наши турецкие вина. Кстати, я догадывался, что картины пишет не Альбина.

– Почему? – заинтересовался Тимур.

– Эти картины только внешне простые. В них очень много жизненной философии, которая требует уединения и сосредоточенности. У Альбины же была совсем другая душевная организация. Она постоянно бродила по московским улицам. Пыталась как-то меня вытащить на прогулку, но я быстро сдался. Похоже, она действительно перенесла какую-то очень сильную травму, но не ту, о которой рассказывал ее муж. Все это было до аварии.

Кстати, ее даже звали не Альбиной. Полина Исаева – вот как ее звали.

– Откуда вы узнали?

– Она сама мне написала. Когда я первый раз встретился с ней и ее мужем, она отказалась отдать одну картину. Сказала, что на ней изображена ее мать. А картина была очень сильная. Она сейчас висит в моем кабинете в стамбульском особняке.

– Но ведь вы сказали, что она не продала вам картину.

– Не продала. Но этой весной я получил посылку. Картина и записка. Всего два слова: «Простите и прощайте». И подпись – Полина Исаева. Я почему-то подумал, что она собралась свести счеты с жизнью, и эта записка – ее прощальное письмо…

– Извини, Тимур, девчонки вышли из палаты, – вынужден был прервать рассказ Молчанова Иван. – Идут на беседу с хирургом. Я схожу с ними, а потом тебе перезвоню, лады?

– Лады, – согласился Тимур.

То ли Асе показалось, то ли это действительно было так, но Снегирев выглядел гораздо лучше, чем в больнице в Старске.

– Спасибо вам, – сказал он. – Спасибо тебе, голубка.

И, не сдержавшись, заплакал.

– Все будет хорошо. – Ася взяла его за руку. – Я точно знаю.

– Это опухоль плачет, не я, – успокоил ее Павел Павлович.

В это время в палату заглянула медсестра и пригласила посетительниц на беседу с лечащим врачом Снегирева.

Хирург Леонид Николаевич Асе очень понравился. Лет сорока, высокий, крепкий, спортивный. Во всем его облике чувствовалась такая сила и уверенность, что в сказанное им верилось безоговорочно.

– Технически операция по удалению опухоли не представляет труда, – сказал он, показывая на снимки, висящие на подсвеченной панели. – Опухоль абсолютно доступна. Сложность в том, чтобы не нарушить жизненно важные центры, которые уже затронуты опухолью. От этого зависит качество жизни пациента в послеоперационный период. Мы же хотим, чтобы наш Павел Павлович мог слышать и ходить.

– И рисовать, – добавила Ася.

– И рисовать, – согласился Леонид Николаевич. – Чтобы избежать осложнений, операция проводится в условиях нейрофизиологического мониторинга, который в нужный момент дает знать хирургу, когда нужно остановиться.

– А что потом? Облучение? Химиотерапия?

– Мы сегодня взяли у Павла Павловича биопсию. Если анализ подтвердит, что опухоль доброкачественная, то ничего этого не потребуется.

Иван слушал доктора, а в голове его зрела некая мысль. Что-то в рассказе Тимура разбудило его интуицию. Шестое чувство нашептывало Ивану нечто важное, пусть он пока и не мог конкретизировать свои ощущения.

После беседы с врачом девчонки хотели снова пойти к Снегиреву, но медсестра не пустила их. Больному только что сделали укол снотворного, ему нужно отдохнуть перед операцией.