Часть 2. Патриотическая
Глава 7. «Россия — родина слонов»
Давным-давно ходил анекдот, как в разных странах выпускали книги о слонах. Французы напечатали книжку «Секс у слонов», немцы — многотомное издание с научным аппаратом «Все о слонах», а русские — «Россия — родина слонов». И хотя сегодня слегка остыл пыл, с которым доказывается, что все на свете, от закона сохранения массы до радио, открыли или изобрели русские, но сама мысль о том, что Россия во всем лучше всех, продолжает победно шествовать по страницам газет и журналов и по экранам компьютеров. Казалось бы, это естественно — всем своя родина кажется лучше всех. Но есть разница — любить свою страну больше других или же считать, что она лучше всех.
Историк Петр Пекарский в своей книге «Наука и литература в России при Петре Великом» писал:
«Бывши в Лейдене, Петр не преминул посетить другую медицинскую знаменитость того времени — доктора Бэргавена (Boerhaven) и осматривал также анатомический театр. Сохранилось известие, что там царь долго оставался перед трупом, у которого мускулы были раскрыты для насыщения их терпентином. Петр, заметив при том отвращение в некоторых из своих русских спутников, заставлял их разрывать мускулы трупа зубами».
Зачем Петр Алексеевич так поступил? По той же причине, по которой он заставил бояр в России изучать анатомию и по которой он создал Кунсткамеру и учредил множество школ, приглашал европейских ученых в Россию. Его буквально сжигало желание любыми способами сделать так, чтобы Россия догнала Европу. «Наш народ, яко дети, неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают», — говорил он. И вот уже был построен Петербург, в России появились свои ученые, художники, инженеры, но мысль о том, что Россия отстает от Европы, не давала покоя многим. В России сохранялось крепостное право, тогда как в западных странах крестьяне уже давно были свободны, в России плохо развивалась промышленность, а российский государственный строй безнадежно устарел. Крах, который Россия потерпела в середине XIX века в Крымской войне, показал, что она неспособна противостоять развитым, индустриальным державам. Это было понятно многим — и революционерам, жаждавшим свергнуть царскую власть, и либералам, пытавшимся постепенно проводить реформы и модернизировать устаревший государственный аппарат и экономику, и даже самим царям — независимо от того, признавались они в этом публично или нет. Не случайно Николай I сказал: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутимое и очевидное. — Однако тут же продолжил: — Но прикасаться к оному теперь — было бы злом, конечно, еще более гибельным».
Параллельно с этими вполне понятными и резонными взглядами формируются и другие, суть которых можно выразить просто: «Россия лучше всех». Граф Бенкендорф, глава III отделения и шеф жандармов при Николае I, сформулировал это так: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».
Чем же так удивительно, великолепно и поразительно существование России с точки зрения Александра Христофоровича Бенкендорфа? Тем, что здесь не происходит революций, нет гильотины и все, за исключением небольшой кучки отщепенцев, начитавшихся западных книжонок, полны уважения к принципам «православия, самодержавия, народности». Европу середины XIX века сотрясали восстания и революции, а в России царила тишина. В 1835 году, через четыре года после подавления Польского восстания, Николай I приехал в Варшаву и жестко заявил встречавшей его делегации, что он не верит в их приветствия.
«Среди всех смут, волнующих Европу, и среди всех учений, потрясающих общественное здание, Россия одна остается могущественною и неприкосновенною. Поверьте мне, господа, принадлежать России и пользоваться ее покровительством есть истинное счастье. Если вы будете хорошо вести себя, если вы будете выполнять все свои обязанности, то моя отеческая попечительность распространится на всех вас и, несмотря на все происшедшее, мое правительство будет всегда заботиться о вашем благосостоянии. Помните хорошенько, что я вам сказал».
Примерно в то же время, когда Николай бросал свои слова в лицо людям, чью страну он растоптал, другие люди в России тоже размышляли о том, что наша страна не похожа на другие, и в этом ее преимущество.
Для славянофилов настоящая Россия существовала до того, как Петр исказил, переломил путь ее развития и придал российской жизни не характерные для нее формы. Иван Киреевский, один из вождей славянофилов, в своей статье «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России» писал:
«Христианство пришло на Запад через учение римской Церкви; в России оно основано на светильниках Церкви православной. Богословие на Западе имеет характер рассудочной отвлеченности — в православии оно сохранило внутреннюю цельность духа; там раздвоение сил разума — здесь стремление к их живой совокупности; там схоластические и юридические университеты — в древней России молитвенные монастыри, сосредоточившие в себе высшее знание; там рассудочное и школьное изучение высших истин — здесь стремление к их живому и цельному познаванию; там государственность происходит от насилий завоевания — здесь из естественного развития народного быта; там враждебная разграниченность сословий — в древней России их единодушная совокупность; там искусственная связь рыцарских замков — здесь согласие всей земли; там собственность как основание гражданских отношений — здесь собственность как выражение отношений личных; там право как справедливость внешняя — здесь внутренняя; там революция — здесь естественное возрастание быта; там щеголеватость роскоши и искусственность жизни — здесь простота; там внутренняя тревожность духа при рассудочной уверенности в своем нравственном совершенстве — у русского глубокая тишина и спокойствие внутреннего самосознания при постоянной недоверчивости к себе и при неограниченной требовательности нравственного усовершенствования; одним словом, там — разделение духа, в России — стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего».
Короче говоря, Запад живет разумом, рассудком, а Россия — душой и чувством, и понятно, какой из этих вариантов представлялся Киреевскому более правильным. Вот в чем заключается преимущество России перед Западом — здесь не было университетов и рыцарских замков, не было собственности как основы гражданских отношений, не было четкой «внешней» системы права, не было революций.
Славянофилов часто упрекали в том, что их взгляды как-то очень сильно напоминали взгляды Бенкендорфа и других находившихся у власти. Те обижались и возражали, что они хотят отмены крепостного права и им совсем не нравится власть в том виде, в котором она существовала в эпоху Николая I.
Были и другие деятели, которых совсем уж трудно назвать единомышленниками власти, но в вопросе об «особом пути России» их позиции неожиданным образом сближаются. Среди российских революционеров середины XIX века довольно быстро распространялись социалистические взгляды. Но что такое социализм? Общество без частной собственности, в котором люди трудятся совместно, живут все вместе в больших, светлых домах, а управляют ими люди, вызывающие всеобщее уважение. Вспомним четвертый сон Веры Павловны из романа «Что делать?». Именно такой рай на земле там описан.
«Здание, громадное, громадное здание, каких теперь лишь по нескольку в самых больших столицах, — или нет, теперь ни одного такого! Оно стоит среди нив и лугов, садов и рощ. Нивы — это наши хлеба, только не такие, как у нас, а густые, густые, изобильные, изобильные. Неужели это пшеница? Кто ж видел такие колосья? Кто ж видел такие зерна? Только в оранжерее можно бы теперь вырастить такие колосья с такими зернами. Поля — это наши поля, но такие цветы теперь только в цветниках у нас. Сады, лимонные и апельсинные деревья, персики и абрикосы, — как же они растут на открытом воздухе? О, да это колонны вокруг них, это они открыты на лето; да, это оранжереи, раскрывающиеся на лето. Рощи — это наши рощи: дуб и липа, клен и вяз, — да, рощи те же, как теперь; за ними очень заботливый уход, нет в них ни одного больного дерева, но рощи те же, — только они и остались те же, как теперь. Но это здание, — что ж это, какой оно архитектуры? Теперь нет такой… Это лишь оболочка здания, это его наружные стены; а там, внутри, уж настоящий дом, громаднейший дом: он покрыт этим чугунно-хрустальным зданием, как футляром; оно образует вокруг него широкие галереи по всем этажам. Какая легкая архитектура этого внутреннего дома… а окна огромные, широкие, во всю вышину этажей!.. Но какие это полы и потолки? Из чего эти двери и рамы окон? Что это такое? Серебро? Платина? Да и мебель почти вся такая же, — мебель из дерева тут лишь каприз, она только для разнообразия, но из чего ж вся остальная мебель, потолки и полы?.. Эта металлическая мебель легче нашей ореховой. Но что ж это за металл? Ах, знаю теперь, Саша показывал мне такую дощечку, она была легка как стекло… да, Саша говорил, что, рано или поздно, алюминий заменит собой дерево, может быть, и камень. Но как же все это богато! Везде алюминий и алюминий, и все промежутки окон одеты, огромными зеркалами. И какие ковры на полу!.. И повсюду южные деревья и цветы; весь дом — громадный зимний сад».
Эта утопия Чернышевского, столько лет вызывавшая то ярость, то истерический хохот школьников, должна была реализоваться в России — недаром автор подчеркивает: это наши нивы, это наши рощи. Но здесь скоро все будет не так, как теперь, все будет богато, роскошно, светло — огромные окна, зеркала, современно — все из алюминия (вот ужас), и живут там прекрасные, свободные, в основном молодые люди, стариков мало, потому что «здесь очень поздно становятся ими. Здесь здоровая и спокойная жизнь, она сохраняет свежесть».
Этот прекрасный дворец, населенный радостными людьми, Чернышевский придумал не сам. Он прочитал о нем в сочинениях французского философа Шарля Фурье. Называется такой дворец, в котором должна была поселиться целая коммуна, — фаланстер. И это Фурье придумал, что фаланстер будет жильем для примерно четырехсот семей, и даже подсчитал, что людей, значит, там будет примерно 1600-1800, это соответствовало его представлению о различных характерах и темпераментах, которые все должны были быть представлены в коммуне-фаланге. И окружен фаланстер будет цветами и фруктовыми садами, и будут там огромные окна и теплые комнаты. Но вот только Фурье, как житель страны с уже достаточно развитой промышленностью, предполагал, что объединяться в фаланги и строить фаланстеры будут в основном рабочие — те, кому во Франции в XIX веке жилось тяжелее всех. Философ даже дал объявление в газете, что будет каждый день в определенный час сидеть дома и ждать, чтобы к нему пришел какой-нибудь богатый человек и дал денег на устройство фаланстера. Впрочем, когда Чернышевский, сидя в Петропавловской крепости, писал свой роман, на Западе идеи Фурье уже объявили утопическими. Там появились другие социалисты, которые собирались строить социализм, не призывая богачей, а в результате революции. Маркс и Энгельс уже написали свой «Манифест коммунистической партии» и бросили лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Пролетарии. Рабочие.
А в России Чернышевский и другие революционеры его времени не хотели и не могли подхватывать этот лозунг. По очень простой причине — рабочего класса-то в России в середине XIX века почти не было. Кого призывать? Других угнетенных — крестьян. А почему они должны послушать революционеров? Как раз потому, о чем писали совсем не революционно настроенные славянофилы, — потому что в России «нет собственности как основы гражданских отношений». Таким образом то, что было признаками отсталости — неразвитость промышленности, слабые представления о собственности, преимущественно аграрное население, — вдруг превращается в огромную удачу. Чего хотят социалисты? Уничтожить частную собственность. А в России у большинства населения частной собственности и так нет. Если отнять у помещиков землю и передать ее крестьянам, то они, конечно же, не захотят превращать ее в частную собственность, будут обрабатывать ее общинно, соборно, совместно. Чем не социализм? Свергнуть царя и помещиков — и социализм на дворе. Не то что на этом вроде бы развитом, богатом промышленном Западе. Там же есть богатая буржуазия, частная собственность, и революционерам придется бороться с ней. А в России, оказывается, бóльшая часть населения, которая и слова-то «социализм» никогда не слышала, — на самом деле в глубине души социалисты.
Получается, что в России XIX века и власть, и бóльшая часть образованного общества понимали, что Россия отстает от Запада, но упорно, пусть и по разным причинам, считали это отставание преимуществом. Вот ведь как всех уязвил Петр Алексеевич со своими разгрызанием мускулов и стрижкой бород. Он так усиленно и энергично вбивал в русскую культуру представление о том, что Россия — отсталая, глупая, темная, что ему очень многие поверили, но только поменяли плюс на минус. Так часто бывает: когда человеку долго говорят, что он глупый, или хулиган, или ленивый, он в конце концов начинает соглашаться. А потом даже начинает гордиться — да, я глупый, и поэтому я лучше вас, мудрецов, да, я хулиган, у меня душа воли просит, да, я ленивый, просто я не гонюсь за наживой.
Вот и жители России стали находить разные приятные и утешительные объяснения российской отсталости — зато революций нет, зато все в Бога верят, зато у нас душа русская, зато мы быстрее всех перейдем к социализму.
И сегодня находят, и делают это намного агрессивнее не только чем социалисты и славянофилы, но даже, пожалуй, и чем граф Бенкендорф.
* * *
Владимир Мединский в своей книге «Мифы о России» назвал одну главу «Как нас спаивали и спаивают». Оказывается, пьянство российское совсем не такое страшное, как все думают. Вина-то мы пьем намного меньше, чем во Франции и других странах. И разнообразные напитки на спирту придумали задолго до Дмитрия Ивановича Менделеева, так что нечего нам гордиться изобретением водки. Господин Мединский известен своим не слишком добросовестным отношением к источникам. А уж если надо доказать, что в России никогда не пьянствовали, то тут можно пойти на что угодно.
«Скворцов, Соловьев и Ключевский, Татищев и Костомаров, посвятив жизни вятичей и кривичей целые тома, не углядели в ней ни лубочной радости, ни бытовой легкости. Тяжелый труд, суровый климат, дань князьям и частые усобицы».
Кроме того,
«…император Константин Багрянородный в своем сочинении „О народах“, писанном в середине Х века, рисует картину жизни современного ему русского князя.
Читая этот рассказ, легко понять, какими товарами грузила Русь свои торговые караваны лодок, сплавлявшихся летом к Царьграду: это была дань натурой, собранная князем и его дружиной во время зимнего объезда, произведения лесных промыслов: меха, мед, воск. Описывается и что покупали князья у Византии: золото, украшения, драгоценные камни, оружие, ткани. Но нет ни малейшего упоминания о ввозе на Русь вина или любых веселящих напитков. И вообще нет в хозяйственных документах Руси никаких упоминаний о производстве или потреблении спиртных напитков. Жизнь труженика и воина мало совместима с дружескими посиделками и обильными возлияниями».
Ключевский, например, в своем курсе лекций пишет:
«На княжий пир по случаю освящения церкви в Василеве в 996 г. званы были вместе с боярами и посадниками и „старейшины по всем градом“. Точно так же по распоряжению Владимира на его воскресные пиры в Киеве положено было приходить боярам, гриди, сотским, десятским и всем нарочитым мужам».
И сладкие заморские вина на Руси всегда любили. Вот что пишет тот же Ключевский: «Торговля была преимущественно меновая: этим можно объяснить сравнительно малое количество византийской монеты, находимой в старинных русских кладах и курганах. Меха, мед, воск и челядь Русь меняла на паволоки (шелковые ткани), золото, вина, овощи».
Костомаров сообщает, что древние славяне «…умели строить себе деревянные жилища, укреплять их деревянными стенами, рвами и земляными насыпями, делать ладьи и рыболовные снасти, возделывать землю, водить домашних животных, прясть, ткать, шить, приготовлять кушанья и напитки — пиво, мед, брагу», а князь Владимир,
«…сохраняя племенную славянскую веселость… примирял ее с требованиями христианского благочестия. Он любил пиры и празднества, но пировал не с одними своими боярами, а хотел делиться своими утехами со всем народом — и со старыми и малыми; он отправлял пиршества преимущественно в большие церковные праздники или по случаю освящения церквей (что в то время было памятным событием). Он созывал народ отовсюду, кормил, поил всех пришедших, раздавал неимущим потребное и, даже заботясь о тех, которые почему-нибудь сами не в состоянии были явиться на княжий двор, приказывал развозить по городу пищу и питье».
Что касается «жизни труженика и воина», то здесь Владимир Мединский совсем оскандалился. Очевидно, Некрасов, написав про русского мужика, что «он до смерти работает, до полусмерти пьет», был уже слишком пропитан дурными западными идеями и воспроизводил позорящие Россию мифы. Но взглянем на все того же Владимира Святого, равноапостольного, так прославившегося, в частности, своими пирами — во всех былинах, когда бы ни приехал к нему Илья Муромец или другой богатырь, князь пирует. И воспроизводит он таким образом знаменитую и многократно подтвержденную источниками традицию, восходящую к его скандинавским, варяжским предкам. Любой викингский вождь просто обязан пировать и приглашать на пир своих дружинников. Иначе они не будут ему служить. Сам Владимир, впрочем, не считал эту свою склонность к пирам чем-то чуждым Руси. Вспомним летописный рассказ, как князь выбирал веру для своей страны, и узнав, что мусульманам запрещено пить вино, произнес знаменитые слова: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти». Не любил бы Святой Владимир выпивать — быть бы сегодня Владимиру Мединскому мусульманином.
Согласно Мединскому, спаивать «нас» начали в XX веке. Похоронили горбачевскую антиалкогольную кампанию, которая, оказывается, могла помочь в борьбе с пьянством. А мы-то думали, что она только очереди в магазинах создала и способствовала распространению токсикомании. Потом стали рекламировать пиво — потому что это прекрасно сочеталось с развитием рынка. Но свободный рынок — это еще не главное зло. Главное, что «они» пытаются нам подсунуть, — это либеральные мысли о правах человека. Связать права человека с пьянством легче легкого.
«Одна из классических „дубинок“ для России — у нас, оказывается, плохо с „правами человека“. Мы не толерантные. Мы агрессивные. Мы не уважаем прав другого. Мы…
Впрочем, главное уже понятно, для нашей темы важно — мы готовы ограничивать право человека уничтожить самого себя. В том числе путем запойного пьянства. А это нехорошо. Если свободная и автономная личность желает пьянствовать, то кто смеет этой личности мешать? Если человек хочет покупать спиртное в любое время суток, орать и размахивать руками, кто смеет ограничивать эти священные права?
К сожалению, я не шучу. На Западе действуют целые „конопляные мафии“. Там очень сильно движение за легализацию наркотиков, за отмену ограничений на продажу спиртного, за любые вообще ограничения, мешающие людям в любой момент доставать, использовать, пить, курить, глотать, колоть все что угодно. Кое-какие результаты уже есть — многие ограничения отменены, можно радоваться».
Вот, оказывается, что такое «права человека», поставленные Владимиром Мединским в кавычки как нечто непривычное и странное. Это не свобода совести, слова, собраний, союзов, равенство всех перед законом, нет. Это право на пьянство. И это жуткое право навязывают нам «они». На Западе, безусловно, есть наркомафия. Как, впрочем, и по всему миру. И есть движение за легализацию легких наркотиков. При этом одновременно разрабатывается множество методик по борьбе с наркоманией. Что касается продажи спиртного, то в Англии, где еще не так давно в пабах по воскресеньям вообще не продавали спиртное, сегодня его прекращают наливать в одиннадцать вечера. В Америке еще существуют «сухие» округа в самых разных штатах, где вообще не продают алкоголь, а мысль о том, чтобы продать алкоголь молодому человеку моложе 21 года, приводит добропорядочных граждан в ужас. Но нам «они» хотят навязать именно такие права человека.
Оказывается, все дело опять в «них», а не в традиции пития, не в безысходности жизни и отсутствии работы, которые так часто подталкивают к пьянству, не в наследственном алкоголизме.
* * *
Очень интересная статья Ильи Бараникаса появилась в «Московском комсомольце» в 2013 году. Интересная настолько, что имеет смысл пройтись по всему ее тексту.
«В американском штате Оклахома — стихийное бедствие. Путин предложил американцам помощь. Помощь Америке? Это же не Гватемала, не Бангладеш! Но российское МЧС по оснащению и эффективности превосходит американское ведомство FEMA. В США об этом говорят специалисты».
Что это за специалисты? Где они об этом говорят? Как конкретно измерялись оснащение и особенно эффективность российской и американской служб? Об этом автор почему-то умалчивает. Как и о том, какое стихийное бедствие в штате Оклахома и принял ли штат предложенную ему помощь. Да какая разница? Ясно, что у них там все время какие-то бедствия.
«Россия не самая богатая страна, и в плане научно-технического прогресса мы больше не впереди планеты всей. Но американцы и европейцы летают на МКС на российских космических кораблях. У США в Арктике один действующий ледокол, у России — шесть атомных и 35 дизель-электрических. Или если взять высокоскоростные поезда: в США они ходят по одному маршруту, в России — по трем».
У береговой охраны США есть два ледокола — Polar Star и Healy, плюс еще неработающий Polar Sea, который потихоньку разбирают на запчасти для Polar Star. Кроме того, есть еще Aiviq, ледокол-платформа, используемый для добычи нефти, и небольшой ледокол Nathaniel B. Palmer для научных исследований. Это действительно намного меньше, чем у российского флота, о чем американские моряки любят напоминать Конгрессу, но все-таки не один ледокол. Автор, впрочем, оговорился, что у США один ледокол «в Арктике». А вот что пишут американцы на сайте WhiteFleet.net, который исследует связь между вопросами обороны и международной политикой:
«Стоит напомнить, что у России и Соединенных Штатов очень сильно различаются требования [к полярному флоту]. Единственной значительной арктической территорией в Соединенных Штатах является Аляска, в то время как практически вся северная граница России проходит по арктической территории, и море там покрыто льдом. Поэтому для российской экономики необходимо множество ледоколов, Америка же не нуждается в большом количестве кораблей. По-настоящему значительные американские экономические интересы в полярной зоне связаны только с залежами углеводородов неподалеку от Аляски, притом что многие скважины были закрыты по распоряжению администрации Обамы. Если Трамп отменит этот запрет и позволит расширить бурение в Арктике, то, конечно же, потребности береговой охраны возрастут. Однако нефтяные компании в основном предпочитают использовать собственные ледоколы, и поэтому ледоколы береговой охраны будут использоваться только в том случае, если произойдет разлив нефти или иная катастрофа. Таким образом, небольшое количество ледоколов у береговой охраны не является существенным фактором. А это значит, что Америка может защищать свои интересы в Арктике с помощью флота, во много раз меньшего, чем российский».
Достаточно, впрочем, посмотреть на карту, чтобы понять, почему России нужно намного больше ледоколов, чем США.
«То, что у нас есть, надо беречь и приумножать. А то ведь у американцев тоже когда-то было десятка полтора ледоколов, а остался один. И на „шаттлах“ 30 лет летали, а потом их не стало. И для экстренных служб тоже нет денег: во всех уголках США собирают частные пожертвования на „скорую помощь“ и пожарную охрану. Во многих населенных пунктах эти службы укомплектованы исключительно неоплачиваемыми добровольцами (слава богу, что хоть обученными)».
В этом абзаце соединены вместе несколько разных сюжетов, один лучше другого. «На «шаттлах» 30 лет летали, а потом их не стало». Воображение читателя должно сразу нарисовать печальную картину, так, увы, хорошо знакомую жителям многих российских военных городков, — заброшенные базы, ржавеющая техника. Запуски «шаттлов» формально завершились 31 августа 2011 года. Перед этим программа подвергалась критике за слишком большие расходы, а не за несоответствие требованиям безопасности. Ее организаторам постоянно напоминали о страшной катастрофе «Челленджера», произошедшей в 1986 году, и о катастрофе «Колумбии» в 2003-м. Теперь различные функции «шаттлов» выполняют другие летательные аппараты. Военные задачи передали Боингу X-37, грузы на МКС доставляет разработанный Илоном Маском, но действующий под контролем НАСА, SpaceX Dragon и Cygnus. Не говоря о том, что НАСА сейчас сосредоточилась в основном на создании корабля «Орион», который должен будет доставить астронавтов на Марс. К тому же подобные рассуждения о «шаттлах» в стране, где аварии, связанные с ракетами-носителями «Протон-М», произошли семь раз за пять лет (с 2010 по 2015 годы), звучат странно.
Но автор-то хочет показать, что космическая программа США просто разваливается, — не случайно следующая фраза звучит так: «И для экстренных служб тоже нет денег». С экстренными службами, похоже, в Америке просто беда — приходится собирать на них пожертвования. Посмотрим, например, на нью-йоркских пожарных, прославившихся своей помощью после теракта 11 сентября. В Пожарной службе Нью-Йорка (FDNY) служат чуть больше 11 тысяч пожарных и около четырех с половиной тысяч медиков и санитаров — ведь в Америке пожарные занимаются далеко не только тушением пожаров, но и оказанием первой помощи во многих экстренных ситуациях.
Ясно, что FDNY — огромная разветвленная служба, на которую идут гигантские денежные суммы. Но это же Нью-Йорк — а вот в глубинке даже пожертвования приходится собирать. Вполне может быть. Не сомневаюсь. У американцев очень развита волонтерская деятельность и благотворительность. Но еще можно обратиться в правительство за грантами, которые — именно для развития пожарных служб — предоставляют 26 федеральных грантовых агентств, ежегодно выдающих около 100 миллиардов долларов грантов.
Так что возможностей у добровольцев («слава богу, хоть обученных» — как восклицает автор статьи, намекая на то, что учат-то их еле-еле) очень много.
В России, как мы знаем, основной удар в борьбе с пожарами — во всяком случае лесными — тоже принимают на себя добровольцы. Добровольцы, для которых почти никто не собирает денег и которым мало кто помогает. Вот история Солбона Санжиева, начальника штаба добровольческого корпуса Байкала, человека, который уже несколько лет самоотверженно пытается бороться с пожарами в Бурятии:
«Волонтеры в понимании местных жителей тоже „странненькие“. Солбон показывает два квадрата между высохшими каналами мелиорации — один прошлым летом тушили волонтеры, и на живой земле пробивается трава, по бокам растет лесок. На второй квадрат рук уже не хватило, земля на нем черная, провалившаяся, из нее торчат обуглившиеся стволы. „Мы работаем, но видим, что не успеваем, — рассказывает Солбон. — А тут как раз местные подъезжают на велосипедах, спрашивают, чего это мы тут. Мужики, говорим, давайте мы вам сейчас лопаты дадим, помогайте. Неее, говорят, ты нам за это заплатишь, что ли?“ Местные не верят, что добровольцы тушат чужую землю бесплатно, и уж точно не хотят работать без денег сами.
„Кого мы только не пытались привлекать, — говорит Солбон. — Партии, общественные организации, местных жителей. Тут казачество есть, знаете? Они вроде с нами начали работать, но почти сразу бросили. Один мне говорит — жена не пускает, запрещает! Представляете, жена запрещает, это казаку-то? Шолохов бы узнал — матерился бы, наверное!“».
Автор статьи Настя Лотарева, рассказав о том, как мечутся волонтеры, пытающиеся бороться с пожарами, делает печальный вывод:
«Никаких пожарных в России давно нет. Есть сложная и запутанная система взаимоотношений ведомств, ответственных за пожаротушение. Их много: РАЛХ (Республиканское агентство лесного хозяйства), МЧС, чрезвычайные отделы в районах, авиалесоохрана. Нельзя просто взять и потушить пожар — сначала нужно понять, на чьей земле горит, местной или федеральной. Еще есть земли Министерства обороны и РЖД, земли других крупных ведомств — например, часть земель на территории Кабанского района принадлежит ФАНО, Федеральному агентству научных организаций. Согласование может занимать не часы, а дни и даже месяцы. Ежегодно в тушение пожаров бросают миллионы, а в масштабах страны — сотни миллионов рублей. В 2016 году на тушение пожаров только в Сибири потратили полтора миллиарда, хотя бюджет предполагал только 212 миллионов. Схем освоения средств множество, они появляются быстрее, чем общественные организации успевают подавать жалобы в надзорные органы».
Но это, конечно, все равно намного лучше, чем «слава богу, хоть обученные» американские пожарные.
Пока что Илья Бараникас вел речь только о материальных преимуществах России над жалкой Америкой. Но это же не главное. Главное, как нам уже давно объяснили, это наша духовность. Вот тут мы кому угодно фору дадим.
«Говоря о достоинствах России, речь, конечно, можно вести не только о материальном. На перекрестке двух главных улиц небольшого города в Нью-Джерси мне часто приходится видеть убеленных сединами ветеранов войн, которые ходят между машинами, предлагая водителям купить у них красные бумажные гвоздички или маленькие американские флажки. Многие покупают, благо цена — доллар. Собранные деньги идут в фонд местного отделения Федерации ветеранов войн. В России ветераны не торгуют георгиевскими ленточками — ими не торгует никто, это считается чуть ли не кощунством. И ничем другим — ни флажками, ни гвоздичками — ветераны тоже не торгуют, это считается ниже их достоинства».
И снова перед нашими глазами знакомая картинка. Кто ходит у нас между машинами, стоящими на светофоре? Ободранные мальчишки, почему-то прогуливающие школу, странные женщины, молодые люди, торгующие непонятно чем. Наверное, и эти «убеленные сединами ветераны» в Америке так же вынуждены зарабатывать себе на жизнь. Не то что наши, которые никогда до такого не унизятся.
Интересно, что по этому поводу думают блокадница Римма Макаровна Устинова и ее муж Николай Петрович, которые, как пишет «Российская газета», «уже седьмой год добиваются, чтобы квартиру, полученную к 65-летию Победы во исполнение приказа президента, сделали пригодной для проживания».
Но это ладно, у них просто вентиляцию забыли поставить, и приходится готовить на открытом огне — в Петербурге! Круглый год! А есть ведь и такие ветераны, которым вообще негде жить. Вот в Приморье в декабре 2016 года 53 ветерана все еще стояли в очереди на квартиру (а сколько им лет?).
Что касается чувства собственного достоинства, любопытно, что ощутили ветераны Кемеровской области, когда в 2016 году им на День Победы подарили по бутылке водки и банке сгущенки? А жительница Екатеринбурга, «ветеран труда и труженица тыла», которой к 9 мая в 2017 году вручили мешок с просроченным майонезом? Возможно, она обрадовалась, что ее не поздравляли в помещении похоронного бюро, как сделали в 2015 году в том же Екатеринбурге? Но, безусловно, георгиевскими ленточками российские ветераны не торгуют — еще бы, ленточки ведь перед праздником выдают бесплатно. А вот американские ветераны, которые продают флажки в Нью-Джерси, скорее всего, делают это для какого-то очередного благотворительного проекта, и не считают это ниже своего достоинства. И потому особенно смешно — нет, на самом деле грустно — звучит следующий абзац этой примечательной статьи:
«Правильно ли это? Спорный вопрос. С одной стороны, „будьте проще, и к вам потянутся люди“. С другой — люди в России и так тянутся к ветеранам куда больше, чем в Америке. Там отношение к ним более чем спокойное, прагматичное: для ветеранов есть военные пенсии, специальная сеть государственных медицинских учреждений, льготы в плане получения социального жилья и т. п. Но „спасибо деду за Победу“ там не скажут. Разве что официоз, и то только два раза в году: Memorial Day (последний понедельник мая) посвящен памяти павших в войнах солдат, Veterans’ Day (11 ноября) — день, когда чтят ныне здравствующих ветеранов».
Автор, правда, тут же спохватывается:
«В России тоже бы неплохо иметь специальные клиники для ветеранов. И субсидированное жилье в государственных домах им бы не повредило — всем ветеранам всех наших войн, а не только Великой Отечественной. Но с материальной помощью ветеранам у нас туго — она случается лишь местами и временами, по следам визитов высшего начальства или репортажа федерального телеканала».
И чем же мы отличаемся от американцев, которые, если верить автору, только дважды в год вспоминают о своих ветеранах? Ну, конечно, если не духовностью, так душевностью:
«Зато мы умеем поддерживать ветеранов морально, и не только в День Победы. Придут, скажем, к одинокому ветерану соседи, поговорят, спросят, чем помочь, посочувствуют насчет болячек. Смотришь, старику немного полегчало. В Америке, да и в Европе, общение соседей — редкий феномен.
Живет себе маньяк в Огайо с тремя похищенными девушками, а люди в соседних домах — почти стенка в стенку — знать не знают и знать не хотят, что там у соседа происходит. Считается некорректным лезть в чужую жизнь».
Наверное, многие из нас видели в американских фильмах, как соседки подносят переехавшим на новое место рядом с их домом людям пирог, испеченный специально для того, чтобы их поприветствовать. Соседи в США обычно прекрасно знают друг друга и общаются. Может быть, маньяка в Огайо и не обнаружили сразу, но вот только в США, как и во многих других западных странах человек почти всегда может рассчитывать на помощь — со стороны полицейского, со стороны социальных служб, благотворительных организаций, да что там — просто людей на улице.
В штате Иллинойс на озере Мичиган есть военно-морская база, где обучают курсантов — будущих моряков. В третий четверг ноября вся Америка отмечает «семейный» праздник — День Благодарения. Все собираются с родными, едят индейку и наслаждаются общением. Курсанты военно-морской базы часто не могут в этот день поехать домой, на другой конец страны. Одни из бедных семей, другие не хотят брать увольнительную на «длинные выходные», собираясь потом присоединить эти дни к Рождеству. И что же? Сидеть одним в казармах, когда вся страна ест индейку? Чтобы этого не произошло, была разработана программа Adopt a Sailor («Усынови моряка»). Все желающие могут приехать на базу и пригласить к себе в гости любое количество курсантов. Однажды я наблюдала, как это происходит. Выстроилась огромная очередь — чтобы получить возможность пригласить к себе в гости совершенно незнакомых юношей и девушек, люди стояли в очереди минут сорок-пятьдесят. Некоторые приглашали троих, четверых. Один человек с гордостью рассказывал, что участвует в этой программе восемнадцать лет. И вообще, к нему приезжают на День благодарения сорок родственников, приходится мебель из дома выносить, чтобы все поместились, — так что еще четыре человека погоды не сделают…
Автор статьи между тем уже перескочил на другую тему.
«Впрочем, некорректным считается в Америке многое из сферы простого здравого смысла. Например, полиция разыскивает убийцу или грабителя. По радио передают: „Полиция ищет мужчину 35-40 лет, рост примерно 5 футов 8 дюймов, одет в куртку синего цвета и голубые джинсы“. Минуточку, а какова раса этого индивидуума? Раса — табу. Хотя для розыска преступника важнее знать его расовую принадлежность, чем все остальное, вместе взятое».
Тоже очень интересное рассуждение. Оно бьет все по тому же страху перед «другими», «чужими», «мигрантами». Если в советское время на любые разговоры о том, что в Америке не так все плохо, был ответ: «Зато у них негров линчуют», то теперь, как видно, все повернулось на 180 градусов. Теперь нам намекают, что негров, то бишь афроамериканцев, покрывают. Как и мексиканцев и тому подобных «понаехавших». Потому что «раса — табу». На самом деле не раса — табу, а расизм. Поэтому в газетах предпочитают не указывать цвет кожи совершившего преступление, чтобы лишний раз не разжигать страсти, если только речь не идет, например, о преступлениях на почве расовой ненависти. А когда полиция ищет человека и обращается за помощью к общественности, то дает его подробный портрет, включая и цвет кожи.
Илья Баранкис возвращается к разговорам о российской душевности и духовности:
«Что важнее: „лучше помогите материально“ или „доброе слово и кошке приятно“? В идеале должно бы быть и то и другое. Но в реальном мире получается или-или. Американцы славятся материальной помощью нуждающимся — они самые активные в мире благотворительные жертвователи. Мы же этому только учимся, зато утешить друга, у которого горе, умеем лучше любых американцев или французов».
Понятно, что лучше подарить ветерану бутылку водки и произнести при этом добрые слова, чем обеспечить ветеранам достойную жизнь в нормальной собственной квартире. «Денег нет, но вы держитесь», — как сказал один небезызвестный персонаж. Автор меж тем продолжает рассуждать. Там, где духовность, там ведь и скрепы, традиция, старая добрая жизнь, общинность и соборность.
«Вообще мы по жизни намного меньшие индивидуалисты. То ли это у нас от дореволюционной крестьянской общины, то ли от послереволюционной всеобщей бедности, когда держались друг за друга, чтобы выжить. Сегодня наш менталитет сдвигается на Запад, вместе с ростом материального благосостояния растет индивидуализм. Жаль. Материальное — дело наживное. 150-200 лет назад Швеция была нищей крестьянской страной, народ валом валил оттуда за океан, а сегодня шведское общество богаче и справедливее американского. А вот нравственные ценности подобны аромату из парфюмерного флакона — растраченное не восстанавливается. Была на Западе семья, основанная на любви мужчины и женщины и воспитании рожденных в любви детей, а теперь этой семьи, считай, уже нет: люди десятилетиями сожительствуют без брака и без детей, каждый второй брак распадается, браком стали считать сожительство однополых особей. В России к этому относятся еще (в основном) традиционно — и слава богу. Давайте это беречь: от гомосексуальных браков не будет движения назад, к нормальной семье, — можно лишь двигаться „вперед“, к регистрации в загсе отношений человека с козой. А что? Кто-нибудь непременно будет доказывать, что такую пару тоже нельзя дискриминировать».
Как элегантно «журналист» перескочил с помощи ветеранам на гей-браки. Сначала оказалось, что «шведское общество богаче и справедливее американского», ведь, с его точки зрения, менее справедливого общества, чем американское, наверное, вообще не найти — ни в России, ни в Северной Корее, нигде. Но Швеция — это же «шведская семья», разврат, распущенность. И дальше начинается просто мерзость. От гомосексуальных браков можно двигаться только к регистрации отношений человека с козой. Так и слышишь казарменный гогот читающих эту «замечательную» остроту. Вообще-то дети, живущие в гомосексуальных семьях, не женятся на козах. И совсем не обязательно женятся на людях своего пола. Гомосексуальность, как и гетеросексуальность, не воспитывается, как бы наши СМИ ни пытались нам доказать обратное. Иначе, как уже давно резонно было замечено, каким образом появляются гомосексуалы, выросшие в «обычных» семьях? Ах да, их просто развратили. А те, кто вступают в гей-брак, даже, с точки зрения автора, звания человека не заслуживают, они просто «однополые особи», — прекрасное проявление душевности и заботливости.
«Семейные отношения — величайшая ценность, которую нам надо сохранить для потомков. На Западе взрослые дети общаются с родителями минимально, живут от них чаще всего далеко и „не заморачиваются“ уходом за стариками. Чуть-чуть изменил эту тенденцию экономический кризис, который заставил многих молодых „от безысходности“ жить под одной крышей с родителями. Практически отсутствуют в развитых странах Запада (а в России еще сохранились) „расширенные семьи“ — это не обязательно совместное проживание, но регулярное общение с бабушками и дедушками, с семьями братьев-сестер и прочими родственниками. В Америке, если вы видите дедушек-бабушек, гуляющих с внуками, то это русские, корейцы, японцы и прочий Восток».
В Америке взрослые дети действительно не живут с родителями. Считается, что жизнь отдельно способствует развитию самостоятельности. Теперь так считают и многие в нашей стране. А еще у нас есть тысячи и тысячи молодых пар, которые хотели бы жить самостоятельно, но не могут, потому что квартиры нет, и они вынуждены жить с родителями. Это, впрочем, лучше, чем совместная жизнь в крошечных квартирках разведенных пар, не способных получить новую жилплощадь.
С другой стороны, раздельная жизнь совершенно не противоречит возможности общаться со старшим поколением. Вот Билл Гейтс, типичный представитель материалистического мира «наживы». Он, правда, создал огромный благотворительный фонд, куда вложил большую часть своего состояния, и помогает нуждающимся по всему миру. Не утешает их. Помогает. Учит людей в Африке, как получать чистую воду, дает микрокредиты (на них жители Азии могут купить козу, которая потом будет кормить всю семью), поддерживает женщин в их борьбе за права, борется с малярией и неграмотностью. Фонд этот он создал вместе со своей женой, он так и называется — Фонд Билла и Мелинды Гейтс. А отец Билла Гейтса, Уильям Гейтс-старший, когда-то помог сыну и невестке создать их фонд, постоянно участвует в его работе и в их жизни. Вряд ли они живут вместе.
«Сегодня в России начали всерьез думать о нуждах детей. Воссоздают „дома пионеров“, детские лагеря, спортивные школы… Меня это радует: хочется, чтобы детские учреждения были такими же общедоступными, как в СССР. Что-то похожее местами встречается на Западе, но этого бойскаутского хозяйства мало, делается оно задешево, а продается задорого — общедоступным его точно никак не назовешь».
Бойскаутов на Западе очень много, бойскаутские программы доступны практически всем и работают там в основном волонтеры. В Великобритании существует как минимум шестнадцать разных скаутских организаций для мальчиков и девочек. Самая большая из них — Scout Association — объединяет 452 тысячи молодых людей от шести до 25 лет, с которыми работают 122 тысячи волонтеров. Организация подчеркивает, что она открыта для всех. Теперь она называется не «бойскаутской», а скаутской — сюда принимают мальчиков и девочек, гетеросексуалов, геев и лесбиянок. Это, кстати, не противоречит тому, что скаутское движение изначально возникло как религиозное. В последние годы неоднократно заявлялось, что в организации могут состоять дети и подростки любого вероисповедания. Но даже это вызвало критику — а что делать с атеистами? Теперь подчеркивается, что скаутом может стать и атеист. Члены организаций платят нечто вроде членских взносов — но при этом постоянно проводятся сборы пожертвований, специально для того, чтобы семьи платили меньше. У скаутской организации есть своя недвижимость, которую она сдает, а деньги направляет все тем же местным благотворительным организациям.
«Когда во главу угла ставятся деньги, они быстро подчиняют себе всех и вся. Наиболее наглядно наблюдать это можно в Америке, где социальная защита по сравнению с Европой минимальна, а коммерциализация образования и медицины (и всего прочего) максимальна. В России еще остались «пережитки» другого общества, в котором многие вещи были признаны социально необходимыми и поэтому существовали в качестве „планово-убыточных“ за счет госбюджета — культура, образование, здравоохранение, сфера отдыха и лечения… Нам надо сохранить то, что уцелело: это уникальное достояние народа, которого нет в других странах. Пусть наши пенсионеры получают через собес дешевые путевки в санатории и дома отдыха — на Западе такое явление неведомо. Пусть по-прежнему приходят врачи на дом — в Западной Европе и Америке этого нет, а в России — пусть будет. Пусть продолжают работать репертуарные театры, которых практически нет на Западе.
А главное — нам надо поддерживать марку российского образования. Недостаточно того, что российские ученые, инженеры и программисты пользуются спросом в разных странах. Надо, чтобы вчерашние выпускники средних школ знали, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Родиной очень хочется гордиться. Хорошо, что пока есть чем».
Почему отсутствие репертуарных театров — это признак коммерциализации, надо спросить у автора. Театры на Западе существуют разные, и ходит в них очень много народу. Врачи на дом не приходят, зато в больничную палату и даже в реанимацию пускают родных и близких, и никто даже представить себе не может, что ребенок, как это, увы, очень часто происходит у нас, может лежать в реанимации без родителей, и даже умереть в одиночестве, потому что по каким-то высшим соображениям санитарии и гигиены маму к нему не пустили.
Журналистка Вера Шенгелия много пишет о Свято-Софийском детском доме для детей с тяжелыми множественными нарушениями развития. О том, с каким трудом создавался этот «Домик», где живут 22 ребенка, вырванных из бессердечной системы детских домов. В детские дома они попали, потому что от них отказались родители, которые не хотели воспитывать инвалидов. А не хотели они, потому что их сразу же в роддоме начали уговаривать отказаться и «родить другого». И потому, что в нашей стране над инвалидами смеются. И родители здоровых детей могут потребовать, чтобы ребенка-инвалида, например, не пустили на аттракционы, и могут не позволить ему играть в песочнице вместе со всеми. И жизнь с ребенком-инвалидом — это существование в постоянном ужасе из-за мыслей о том, что же с ним будет после смерти родителей. И в государственном детском доме, где до восьми лет жил мальчик Гор со страшным диагнозом spina bifida (расщепление позвоночника), он был обречен на жуткое, мучительное существование.
«У Гора абсолютно сохранный интеллект — при этом жил он в группе, где кроме него разговаривали еще двое детей. И невероятная харизма — он живой, яркий, теплый, за секунду запоминает всех по именам, ему все интересно. При этом бытовых, обычных жизненных знаний у Гора не было совсем. Лизнул мороженое: „Ты что, меня угробить хочешь, оно же ледяное!“ Увидел фонари вечером: „Они не рухнут?“ Увидел газ у меня дома на кухне: „Вези меня обратно в Домик, я думал, ты нормальная, а ты костры жжешь!“».
На собранные благотворительными организациями деньги Гора отвезли в Лондон и прооперировали, сильно облегчив его состояние. Одна из самых поразительных вещей, которые сопровождавшая Гора Вера Шенгелия увидела в лондонской больнице, как раз была связана с пребыванием в реанимации. С самого начала все делается для того, чтобы ребенок как можно меньше боялся.
«Операцию делали в субботу рано утром. Мы уже успели познакомиться со всей командой врачей — хирургом, анестезиологом, старшими медсестрами. В субботу утром я принесла ребенка в больницу. До этого мы приходили сюда на репетицию: на куклах и плюшевой панде, символе детского отделения Portland Hospital, игровой терапевт показала Гору, как все будет происходить: как в руку поставят катетер, как приклеят его специальным пластырем, как введут анестезию. Кроме того, нам показали реанимацию и палату, в которой Гору придется лежать после операции. Все это делают для того, чтобы ребенок, и без того напуганный предстоящим, оказался в хотя бы отчасти знакомой обстановке. Чтобы он был готов к медицинским манипуляциям, не боялся вида медицинского оборудования. Как объяснил нам там же, в больнице, детский психолог, такая предварительная работа помогает снизить уровень тревоги, а дети чувствуют себя гораздо более защищенными, когда знают, что именно будет с ними происходить».
Лиза Браун, старшая сестра реанимационного отделения больницы, где лежал Гор, объяснила Вере:
«Мы всегда рады родителям и близким ребенка в реанимации. Конечно, из соображений безопасности мы ограничиваем число посетителей. Я имею в виду, что мы просим родителей и близких навещать ребенка по очереди. Просто на тот случай, если ребенку внезапно станет плохо, а у его постели будет очень много людей, и мы не сможем быстро воспользоваться оборудованием. Но это, конечно, не причина никого не пускать. Когда к нам попадает очень тяжелый ребенок, мы обычно просим родителей дать нам 10-15 минут, чтобы стабилизировать его состояние. В это время родители могут подождать в специальной комнате. Но главным правилом во всех реанимациях, где я работала, всегда было как можно быстрее дать ребенку воссоединиться с родителями или близкими. Потому что родители в такие моменты, становятся частью нашей команды. От них зависит не меньше, чем от нас. Когда ребенок стабилизировался, но все еще очень слаб, именно родители придадут ему уверенности, именно они, а не мы, будут держать его за руку. Именно они знают своего ребенка лучше всех на свете и уж точно — лучше нас. Мы делаем все возможное, но ни один врач, ни одна самая внимательная сестра не может заменить ребенку родителей».
А вот в городе Железнодорожном произошла жуткая история — о ней написано на православном портале Милосердие.ру: «В Центральной городской больнице Железнодорожного в Подмосковье скончался от рака мозга девятилетний мальчик Никита. Его мама, Марина Десницкая, так и не смогла добиться от руководства медучреждения права на свидание с сыном. Врачи сказали, что она занесет в отделение вирусный менингит. Страдания, которые пришлось перенести матери, и смерть маленького мальчика в полном одиночестве никак не повлияли на позицию администрации больницы. Врачи остались непреклонны: не положено!» И эта история не уникальна.
Что касается пенсионеров, то действительно, на Западе они почти никогда не получают путевок через «собес». Разве что самые бедные. Большинство пенсионеров ездят отдыхать за свои деньги. На их пенсии можно жить, развлекаться и путешествовать по миру.
С фразой о том, что родиной хочется гордиться, трудно не согласиться. Хочется. И есть чем — культурой, историей, хорошими людьми. Вот только врать не надо. Россия — не родина слонов.
