44. Тяжелое лето
Большую часть апреля и мая 1915 года Николай провел вне Царского Села, и страдающая от одиночества Александра все чаще обращалась к Распутину за утешением. По ее письмам супругу того времени заметно, насколько усилилось его влияние за короткое время. Александра постоянно беспокоилась о Николае. Она считала, что молитвы Распутина уберегут его от беды. Когда 17 апреля Николай уехал в Ставку без подаренной ему Распутиным иконы святого Иоанна Воина, Александра на следующий же день послала ему эту икону. Распутин дарил царской чете иконы и другие талисманы. Александра просила его постоянно молиться за императора в его странствиях. В том месяце Николай побывал на отвоеванных территориях близ Львова и Перемышля, но просил, чтобы Александра никому об этом не говорила. Но императрица не сдержалась. Она обо всем рассказала Вырубовой, чтобы та попросила Распутина благословить поездку императора «особыми молитвами». И такое случалось не раз. В ноябре 1915 года Николай отправился в очередную тайную поездку, и снова Александра пренебрегла его просьбами и рассказала обо всем Распутину, чтобы он «мог охранять тебя повсюду». Николая это не злило – напротив, он лично отправил телеграмму Распутину с благодарностью за молитвы и благословения.
Распутин давал императрице не только благословение и духовную защиту. Он высказывал свое мнение о разумности подобных поездок. Когда Вырубова рассказала ему о поездке царя в Львов и Перемышль, он ответил, что ему это не нравится – царь поехал слишком рано, лучше было бы дождаться конца войны. Распутин оказался прав. Буквально через несколько дней после поездки императора эти территории были вновь отвоеваны врагом, а русские армии понесли тяжелые потери. После этого триумфальная поездка Николая выглядела довольно странно. Распутину не нравилось и то, что царь ездил вместе с великим князем Николаем Николаевичем, и своего мнения он не скрывал. Распутину и Александре Николаша никогда не нравился. Они считали, что он слишком уж стремится к власти. Будучи главнокомандующим, он явно узурпирует власть царя1. Человек, который свел Распутина с царской четой, теперь оказался их главным врагом2. 7 июля Александра напоминала Николаю, что император – он, а не Николаша, поэтому он может действовать так, как считает нужным. Главное – Николай должен слушать только ее и «нашего друга». Он не обязан сообщать Николаше о своих перемещениях на фронте. Александра писала, что в Ставке Николаша окружен немецкими шпионами. Она была уверена, что эти шпионы передают информацию немцам, и те готовы разбомбить автомобиль императора со своих «аэропланов». На следующий день она просила Николая вернуться из Ставки во дворец, чтобы не попасть под вредное влияние великого князя: «Помни, что наш Друг просил тебя не оставаться там слишком долго. Он знает и видит Н. насквозь, а также твое слишком доброе и мягкое сердце»3.
В начале июня императрица часто писала Николаю в Ставку, давая ему множество советов. Она говорила, что министры «должны научиться дрожать перед тобой. Помнишь, m-r Ph. [месье Филипп] и Гр. говорили то же самое. Ты должен просто приказать, чтобы то или иное было выполнено, не спрашивая, исполнимо это или нет. […]Ты знаешь, как даровит наш народ… Двинь их на работу, и они все смогут сделать, – только не проси, а приказывай, будь энергичен, на благо твоей родины». Александра продолжала:
«Поэтому наш Друг боится твоего пребывания в Ставке, так как там тебе навязывают свои объяснения, и ты невольно уступаешь, хотя бы твое собственное чувство подсказывало тебе правду, для них неприемлемую. Помни, что ты долго царствовал и имеешь гораздо больше опыта, чем они. На Н. лежит только забота об армии и победе – ты же несешь внутреннюю ответственность и за будущее, и если он наделает ошибок, тебе придется все исправлять (после войны он будет никто). Нет, слушайся нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои. Бог недаром его нам послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова – они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы!»
Это письмо связано с конкретным событием. К весне 1915 года Россия потеряла 3 800 000 человек убитыми, ранеными и взятыми в плен. Николай собирался объявить призыв второго разряда – людей в возрасте от двадцати одного до сорока трех лет. Такого не делалось даже во времена вторжения Наполеона в 1812 году, что говорило о крайней серьезности положения. Кроме того, столь массовый призыв лишил бы рабочей силы поля и заводы4. Вечером 27 июня Александра встретилась с Распутиным у Вырубовой. Они проговорили полтора часа. Вернувшись в Александровский дворец, императрица тут же написала Николаю: Распутин считает, что спасение России в том, чтобы не объявлять новый призыв. Распутин также считал, что недостаток боеприпасов можно преодолеть, приказав российским заводам увеличить их выпуск и прекратив обсуждение этой проблемы с министрами. Распутин подарил Александре новый талисман для Николая: «Посылаю тебе его палку (рыба, держащая птицу), которую ему прислали с Нов. Афона, чтобы передать тебе. Он употреблял ее, а теперь посылает тебе как благословение, – если можешь, то употребляй ее иногда; мне так приятно, что она будет в твоем купе рядом с палкой, которой касался m-r Philip». Александра советует Николаю обращаться к Распутину каждый раз, когда он не будет знать, что делать: «Если у тебя есть какие-нибудь вопросы для нашего Друга, напиши мне немедленно. Осыпаю тебя нежными поцелуями. Навсегда твоя старая женушка».
Более всего Распутина и Александру в том месяце беспокоили задуманные Николаем министерские перестановки. Чувствуя растущее недовольство народа военными неудачами и слыша критические голоса в Ставке под руководством Николаши, Николай отправил в отставку нескольких наиболее реакционных министров. Тем самым он надеялся обеспечить себе общественную поддержку. В июне своих постов лишились министр внутренних дел Николай Маклаков (его сменил князь Николай Щербатов), военный министр Владимир Сухомлинов (его место занял генерал Алексей Поливанов), обер-прокурором Синода вместо Владимира Саблера стал Александр Самарин, а на посту министра юстиции Ивана Щегловитова сменил Александр Хвостов. Распутин опасался, что новые министры отнесутся к нему с меньшим почтением. Узнав известия, он лишился сна на пять ночей. 28 июня Распутин собирался выехать из Петрограда в Сибирь. Александра написала Николаю, что ее беспокоит враждебность новых министров по отношению к Распутину. Она писала: «Наш Друг […] с нетерпением ожидает узнать правду об этом», а далее передавала советы от Распутина:
«Он просит тебе передать, чтобы ты обращал меньше внимания на слова окружающих тебя, не поддавался бы их влиянию, а руководствовался бы собственным инстинктом. Будь более уверенным в себе и не слушайся других, и не уступай тем, которые знают меньше твоего. […] Он очень жалеет, что ты не поговорил с ним обо всем, что ты думаешь, о чем совещался с министрами и какие намерен произвести перемены. Он так горячо молится за тебя и за Россию, и может больше помочь, если ты с ним будешь говорить открыто».
Это удивительное письмо: Распутин дает советы царю, чтобы тот не обращал внимания на министров и верил только собственному инстинкту, инстинкту, который находился под полным влиянием Распутина. То есть царю следовало действовать таким образом, какой Распутин и Александра полагали наилучшим.
Первый шаг был сделан 18 июня: Маклаков отправился в отставку, а его место занял князь Щербатов. Очень важно время этой перестановки – всего через несколько недель после того, как Джунковский начал фальшивую кампанию против Распутина после событий в «Яре». Возможно, Джунковский нашел в Щербатове союзника, поскольку Маклаков относился к Распутину довольно доброжелательно. Джунковский мог рассказать новому министру о своем плане, и тот вполне мог согласиться с его продолжением5. Перестановки в министерствах серьезно обеспокоили Александру и Распутина, и более всего им не понравилось назначение Александра Самарина, человека, тесно связанного с Эллой и Софией Тютчевой. Александра писала Николаю: «Теперь московская клика опутает нас, как паутиной. Враги нашего друга – наши враги». Она сообщала мужу, что, узнав об этом решении, Распутин пришел в ярость и находился в «полном отчаянии». Она тоже была «несчастна» и писала, что ей понятно, почему Распутин выступал против отъезда царя в Ставку: если бы он остался с ней, она помогла бы ему принять правильное решение, но люди из Ставки опасаются ее влияния, поэтому и удерживают царя там. Александра советовала Николаю поговорить с Самариным «энергично: […] скажи строго, твердым и решительным голосом, что ты запрещаешь всякие интриги или сплетни против нашего друга, иначе ты его не будешь держать. Преданный слуга не смеет идти против человека, которого его государь уважает и ценит». Императрица предостерегала Николая: «На России не будет благословения, если ее государь позволит подвергать преследованиям Божьего человека».
От отчаяния Александра заболела. Решение Николая вызвало у нее сердечную боль. Она страшно скучала по мужу и желала бы, чтобы он чаще обращался к ней за советами. Она писала, что без него и Распутина единственным спасением для нее является икона, подаренная несколько лет назад «нашим первым Другом» (месье Филиппом), и колокольчик, который звенит при приближении врагов. Бог хотел, чтобы она стала поддержкой для своего супруга, в этом Александра была уверена, поскольку об этом же говорили и Филипп, и Распутин. Нужно слушать слова Распутина: «Думай больше о Григ., мой дорогой, перед каждым трудным решением проси его ходатайствовать за тебя перед Богом, чтобы Он тебя наставил на правый путь. […] Помнишь, в книге «Les amis de Dieu» сказано, что та страна, государь которой направляется Божьим человеком, не может погибнуть. О, отдай себя больше под его руководство!»6
Распутин советовал не смещать Саблера, пока не появится подходящий кандидат (тот, который не будет противником Распутина). Но Николай поступил по-своему. Он хорошо знал и уважал Самарина. Царь был уверен, что Самарин поможет положить конец проблемам Церкви. Самарин был сыном известного славянофила, получил прекрасное образование, пользовался уважением, и репутация его была безукоризненной. Он был коренным москвичом, в городе его любили, и все знали, что он настроен против Распутина7.
Самарин приехал в Ставку, чтобы обсудить назначение. 3 июля он сообщил императору, что совесть не позволяет ему принять назначение, пока «вблизи Вас, вблизи Вашего семейства находится человек недостойный»8. Император спросил, считает ли Самарин его самого и Александру истинно православными. На это Самарин отвечал, что не сомневается в истинной вере царственной четы, но добавил: «Государь, это человек хитрый, несомненно, он при вас является не таким, каким знает его вся Россия». По словам Самарина, на глазах Николая выступили слезы. Николай сказал Самарину, что Распутина можно будет удалить из Петрограда, на что тот ответил, что если император действительно хочет это сделать, то придется предпринять решительные меры, чтобы убедить всех в окончательном прекращении пагубного вмешательства Распутина в дела Церкви. Царь немного помолчал, а затем сказал Самарину, что все решено и он хочет, чтобы Самарин принял пост обер-прокурора. Самарин решил, что царь принял его условие, и согласился. Вскоре выяснилось, что он ошибался.
В Ставке распространились слухи о близком конце Распутина. Все были в восторге. Когда Николаша услышал об этом от протопресвитера Шавельского, он буквально подпрыгнул и стал целовать свои иконы. «Хочется перекувырнуться от радости!» – со смехом воскликнул он. Самарин посетил Николашу в его вагоне. «Сегодня вы самый счастливый человек в России! Вы спасли царя. Вы спасли Россию!» – сказал ему Николаша и продолжал:
«Вы знаете, это человек действительно удивительный. Я сам находился под его влиянием, я изучил все его учение и мог бы в Синоде разъяснить это хлыстовство. Особенно сильна в этом моя belle soeur (т. е. Милица Николаевна). Она может очень скоро познакомить вас с этим учением. Но я раскусил, что это за человек, и от него отвернулся. Тогда он мне стал угрожать, что поссорит меня с государем. И действительно поссорил так, что мы одно время не виделись. Нет, вы действительно самый счастливый человек в России»9.
Отец Владимир Востоков, который был законоучителем детей Самарина, писал графу Сергею Шереметьеву, считавшемуся главным оплотом русского консерватизма, о том, что в результате этой перемены «в церковной жизни начнут рассеиваться те сумерки, в которых развратного хлыста почитают “святым старцем” с чуть ли неограниченным влиянием на церковные дела»10. Отец Александр Васильев тоже выражал надежду на то, что церковь теперь окажется под управлением «человека с чистою независимою душой».
Распутину ничего не оставалось, как смириться с назначением Самарина. Как вспоминала дочь Самарина, он пытался встретиться с новым обер-прокурором в Петрограде в конце июля. Распутин вместе со своим старым союзником, епископом Тобольска Варнавой, приехал в гостиницу «Европа», где остановился Самарин. Из уважения к Варнаве Самарин согласился их принять. Он вышел поприветствовать епископа, но, заметив за его спиной Распутина, остановился и убрал руку, сказав: «А вас я не знаю и вам руки не подам»11. Правда это или нет, но подобный рассказ очень точно передает истинное отношение Самарина к Распутину.
Назначение Самарина было ясной и бесспорной победой врагов Распутина. Тем не менее миф о всемогуществе Распутина уже настолько укрепился, что любые перестановки на высшем уровне приписывали ему – даже самые необъяснимые. 21 июля начальник охранки Тобольской губернии сообщал Джунковскому, что Распутин несколькими днями ранее похвалялся, что Самарин был выбран только благодаря его, Распутина, влиянию12. Конечно, подобные истории были чрезвычайно далеки от истины.
Распутин прибыл в Покровское 4 июля. Его сопровождали агенты охранки Даниил Терехов и Петр Свистунов. Через три дня к Распутину приехали гости. Агенты докладывали, что Распутин пил, плясал под фонограф и рассказывал о том, как спас триста русских баптистов, отказавшихся идти в армию, за что рассчитывает получить от каждого из них по пять тысяч рублей. Он также похвалялся тем, что убедил императора отказаться от призыва второго разряда до конца лета, чтобы крестьяне успели собрать урожай. В последний день июня к Распутину приехали епископ Варнава и отец Мартемьян, настоятель монастыря. В подарок они привезли две бочки вина13.
Терехов и Свистунов были не столько полицейскими, сколько телохранителями Распутина – после покушения Гусевой ему необходима была защита. Хотя они отправляли донесения о времяпрепровождении Распутина, но собирать информацию о нем не пытались. Джунковского подобное положение дел не устраивало. Он не сумел избавиться от Распутина после событий в «Яре», но сдаваться не собирался. 14 июля начальник петроградской охранки, действуя по поручению Джунковского, направил начальнику тобольских жандармов, полковнику Владимиру Добродееву, приказ об установлению тайной слежки за Распутиным. Все донесения следовало пересылать непосредственно ему для передачи Джунковскому. Добродеев передал приказ своему подчиненному, ротмистру Калмыкову из Тюмени. Он сообщил, что желает знать, с кем Распутин встречается и какие отношения связывают его с этими людьми. Добродеев добавил, что особо его интересует то, «что он проповедует, и говорит ли что-нибудь против войны в Европе». Калмыков, в свою очередь, приказал исправнику Алексею Прелину отправиться в Покровское и приступить к сбору информации14. Джунковский был твердо намерен, несмотря ни на что, найти компромат на Распутина.
В июле Распутина посетил еврейский торговец Вольф Бергер. Когда об этом сообщили Добродееву, он приказал Калмыкову выяснить личность этого человека и цель его приезда. «Каков точный характер отношений “старца” Распутина с этим жидом?» – спрашивал он. На расследование ушло время, но Калмыков проследил Бергера до Минска. Он написал местным властям, нет ли какой-то информации о Бергере, которая могла бы бросить тень на Распутина. Но из Минска ответили, что Бергер – истинный патриот и политически лояльный гражданин15. В июле у Распутина были и другие гости, в том числе жена Григория Патушинского из Ялуторовска. Полиция считала, что она пыталась установить связь с Распутиным, чтобы он помог ее мужу продвинуться по службе. Агенты видели Распутина с Патушинской в обществе некоей Елизаветы Соловьевой, тридцатилетней супругой чиновника Синода. Они вместе прогуливались по деревне, пили вино и слушали музыку на фонографе. При отъезде Патушинская «чувственно» целовала Распутина в губы, щеки и даже в нос и руки. В другой раз агенты сообщали о том, что Распутин посетил жену пономаря Ермолаева и пробыл у нее около получаса для «интимной встречи»16.
Впрочем, вся эта информация не была достаточно компрометирующей. Было решено усилить слежку и установить круглосуточное наблюдение. Прелин предложил нанять тридцатисемилетнюю Татьяну Сергееву. Четыре года назад она уже помогала полиции следить за Распутиным и все еще жила в Покровском и работала в лавке. Она согласилась помочь полиции за скромное вознаграждение. Прелин считал, что она идеально подходит для этой работы. Он отметил, что Распутин и его жена перестали регистрировать своих гостей, как этого требовал закон, заявив: «К нам не приезжают всякие бродяги». Сергеевой было удобно следить за Распутиными и наблюдать за тем, что происходит в их доме. План Прелина одобрили, и с 1 августа Сергеева приступила к работе.
Примерно в то же время Добродеев навестил Джунковского в столице. В письме к Калмыкову Добродеев писал, что Джунковский требует усилить слежку за Распутиным и записывать все упоминания об императоре и царской семье. Джунковский надеялся, что удастся найти какую-то компрометирующую информацию, которую можно будет использовать не только для того, чтобы держать Распутина подальше от столицы, но и выслать его еще дальше на восток Сибири17. Сибирская полиция отнеслась к заданию серьезно и использовала для сбора информации все возможные способы. Так, в конце июля Прелин познакомился с некоей Параскевой Кряжевой, которая заявила, что на пароходе слышала, как Распутин говорил другому пассажиру (по-видимому, крестьянину), что для того, чтобы остановить войну, ему достаточно сказать пару слов императору. Прелину было приказано разыскать эту Кряжеву и записать ее показания. Полиция обнаружила ее в Томске. На допросе она повторила услышанное и сообщила, что все это произошло во время поездки из Тюмени в Тобольск на пароходе «Комета» 23 или 24 июля. Впрочем, ничего более добавить она не могла. Калмыков этим не удовлетворился. Он отправил письмо в Томск с требованием допросить Кряжеву еще раз. К письму он приложил список вопросов: 1. Когда именно Распутин это говорил? 2. Где на пароходе происходил разговор? 3. При каких обстоятельствах? 4. Что именно сказал Распутин? 5. Кто еще это слышал? 6. Кому еще Кряжева об этом рассказывала? 7. Может ли она назвать человека, которому Распутин это говорил? Вопросы Кряжевой задали, но она ответила, что уже сообщила полиции все, что знала, и не может более ничего добавить. На этом дело и закончилось, хотя полиция не сдавалась и продолжала следствие до октября.
В августе полиция начала расследовать сходное дело. На сей раз в нем участвовал крестьянин из Покровского Василий Распопов. Он якобы слышал, как в прошлом месяце Распутин на пароходе «публично и бесстыдно заявлял, что ему хорошо известно, что война плохо для нас кончится». Как только эти слова дошли до полицейских, началось новое расследование. Но и оно закончилось ничем. Выяснилось, что Распопов в действительности ничего не слышал и просто пересказал сплетню18. После нескольких месяцев активной работы полиции так и не удалось ничего накопать на Распутина.
У Распутина же были собственные, чисто личные проблемы. В конце июня он получил телеграмму о том, что его сына Дмитрия призывают в армию. Распутин был в ужасе. «Я сказал в сердце, – писал он Александре, – неужели я Авраам, реки прошли, один сын и кормилец, надеюсь, пущай он владычествует при мне, как при древних царях». Распутин искренне переживал, и не только за себя и свою семью. Еще в начале июня он выступил против призыва второго разряда, считая это губительным для внутреннего мира в России. Александра просила Николая сделать что-нибудь для мальчика, но тот отказал, и Дмитрия призвали в армию19. 9 августа Распутин и Дмитрий в сопровождении Терехова и Свистунова выехали из Покровского на лошадях в Тюмень, а оттуда – поездом в столицу. В Петроград они приехали в последний день месяца. Вечером они у Вырубовой встретились с Николаем и Александрой20.
Распутин надеялся, что сына все же не заберут. Он отвел Дмитрия к врачу, чтобы тот объявил его негодным к службе. Но, как он узнал в следующем месяце, его сын оказался абсолютно здоровым21. В августе Дмитрия призвали в 7-й взвод 35-го пехотного запасного батальона. Родители сходили с ума от беспокойства. Прасковья боялась, что больше никогда не увидит сына. Александра писала Николаю: «Наш Друг в отчаянии, что его сына призывают, – это его единственный сын, который в отсутствие отца ведет все хозяйство»22. В конце концов определенные силы были приведены в действие, и Дмитрий не попал на фронт. В октябре он был приписан к санитарному поезду в Царском Селе – к величайшему облегчению родителей23.
Но на этом все не закончилось. Летом 1915 года в прессе началась новая, беспрецедентная кампания против Распутина. Никогда прежде о нем не писали так много, а обвинения не были столь бесцеремонными.
Все началось в июне. «Сибирская торговая газета» написала, что в молодости Распутин был конокрадом. Такое обвинение впервые было выдвинуто публично. Разъяренный Распутин отправил в редакцию письмо, которое и было опубликовано 11 августа под заголовком «Гнев старца»: «Тюмень, редактору Крылову. Немедленно докажи, где, когда, у кого я воровал лошадей, как напечатано в твоей газете; ты очень осведомлен; жду ответа три дня; если не ответишь, я знаю, кому жаловаться и с кем говорить. Распутин»24. В то же время Распутин написал об этой статье товарищу губернатора Тобольска. В письме он требовал либо предъявить ему обвинения, либо наказать Крылова «по всей строгости». Если это не будет сделано, то Распутин грозил «жаловаться наверх»25. Ни Крылов, ни вице-губернатор не восприняли угрозы Распутина всерьез, а он своих угроз не исполнил.
Эта статья стала началом серьезной кампании против Распутина. Через пять дней, в середине августа, «Биржевые ведомости» опубликовали две большие статьи о якобы достоверном и тщательном расследовании жизни Распутина. Первая статья некоего Лукиана начиналась с заявления о том, что цензоры не позволили ему рассказать всю историю Распутина из-за «порнографии» – журналисту якобы запретили писать о его женщинах, его гареме и сексуальных похождениях. Лукиан обрушивался на правительство за попытки запретить писать что-либо о Распутине, «совершенно частной персоне, не занимающей никакого официального поста. […] И поскольку прессе было сказано, намеками ли или по телефону, не упоминать Распутина, пресса понимает, что игнорирование этого приказа чревато рядом суровых репрессивных мер». Но, как писал Лукиан, пресса готова пойти на риск и высказаться, поскольку хранят молчание те, кто должен был сделать это в первую очередь – Щегловитов, Маклаков или Саблер. А делают они это из низкопоклонства или из желания отвлечь внимание общества своими нападками на евреев и других нехристиан26.
Хотя статья Лукиана была довольно раздраженной, в сравнении со следующей ее можно назвать весьма сдержанной. В статье под названием «Житие старца Распутина» некий Вениамин Борисов (скорее всего, под этим псевдонимом скрывался враг Распутина, Давидсон27) писал, что вся семья Распутиных – это «преступники», что отца Распутина постоянно избивали «за воровство и озорство», в молодости Распутина и самого частенько поколачивали за пьянство и воровство. Борисов утверждал, что в возрасте двадцати лет Распутин изнасиловал семидесятилетнюю вдову Леконидушку, а также нескольких девочек-подростков. Покинув дом и начав посещать монастыри, Распутин сохранил свои дикие наклонности и изнасиловал нескольких монахинь и послушниц. Когда Распутин посещал женские монастыри, матушки-настоятельницы, зная, чего от них ожидают, предоставляли ему отдельную келью и присылали самых красивых монахинь для «душеспасительных бесед». Распутин якобы организовывал хлыстовские оргии, на которых отцы занимались сексом с дочерьми, а матери – с сыновьями. Борисов утверждал, что в тобольских архивах сохранились документы о конокрадстве и лжесвидетельстве Распутина28.
Статью Борисова тут же перепечатали другие газеты, в том числе «Саратовский вестник», «Сибирская торговая газета» и «Ермак»29. Ряд статей под названием «Гришка Распутин» в течение четырех дней печатала газета «Петроградский листок». Аналогичные статьи появились и в «Вечернем времени»30. В «Ермаке» утверждалось, что «этот темный человек» является сообщником «германской партии», и его задача – убедить руководство страны в необходимости заключения мира с Германией. Распутина впервые обвинили в том, что он предатель и иностранный шпион. В следующем году все стали считать это абсолютной истиной, и это обвинение сыграло главную роль в заговоре с целью его убийства. Газета «Вечернее время» назвала Распутина немецким шпионом и потребовала его ареста. Прочитав статью, великий князь Андрей Владимирович 17 августа записал в дневнике:
«Где тут правда, конечно, сказать трудно. Но все это создает благоприятную почву для всяких нападок […] Это крайне опасно. Он может принять такие размеры, учесть которые теперь трудно. Но что опасность не за горами, то это вполне ясно.
Но кто же станет писать опровержения? Единственный способ теперь – это обелить себя решительным действием, покончить с Распутиным, виновен ли он или нет. Все равно, что он делал и кто он такой. Важно лишь одно, что благодаря ему есть лицо, которое подвержено публичным нападкам весьма гадкого свойства, и этого вполне уже достаточно, чтобы быть осторожным и не возбуждать народного негодования, когда и без того в стране не все очень благополучно»31.
Валентина Чеботарева была в ужасе от этой кампании. В дневнике она записала: «Все это так ужасно и печально»32. Александр Спиридович, начальник дворцовой охранной агентуры, согласен с этим мнением, хотя и частично. Статью в «Вечернем времени» он назвал «полной и злонамеренной клеветой», а статьи Борисова в «Биржевых ведомостях» – «совершенно достойной биографией». Стоит отметить, указывал Спиридович, что две газеты имеют совершенно разную ориентацию: «Ведомости» выпускает еврей Михаил Гаккебуш-Горелов, а «Вечернее время» – русский националист Борис Суворин, который вместе с Александром Гучковым распустил и опубликовал слух о том, что Распутин – германский шпион. На Распутина набросились сторонники самых разных политических убеждений. Николай, Александра и Распутин винили во всем нового министра внутренних дел Щербатова, считая, что он слишком уж мягок с прессой33.
Раздраженный Распутин слал телеграммы влиятельным друзьям, требуя предпринять меры к прекращению кампании34. Он писал Вырубовой, чтобы та попросила Воейкова запретить «Биржевым ведомостям» печатать эту «грязь, они сеют раздор»35. 15 сентября он писал ей: «Сделали по всей земле праздник, а сатана газету и посеял страх, добро у него не пропадет»36. Официально в защиту Распутина выступил лишь губернатор Тобольска Андрей Станкевич. Он написал в редакцию, что в статьях Борисова содержится множество ошибок, что ни он, ни его вице-губернатор никогда не устраивали приемов для Распутина, что он никогда не получал жалоб на Распутина от его односельчан из Покровского37. Но этот одинокий голос не был услышан.
В кампанию включился давний враг Распутина, отец Востоков. Он обрушился на него, выступая перед паломниками в Коломне 29 августа. Он призвал всех, кто верит в Бога и любит Родину, подписать его петицию о немедленном аресте Распутина, виновного в «соблазнении русского народа и литье воды на мельницу международной революции, угрожающей России». Собравшимся Востоков заявил, что в военное время, когда мир и спокойствие страны важнее, чем когда бы то ни было, циничное влияние Распутина вреднее действий сотни самых отъявленных агитаторов за революцию. Безнаказанность этого преступника – «тяжкий грех перед Богом, способный лишить нашу страну Божьей милости и благодати». Более впечатляющей гиперболы было трудно придумать. Петицию подписали пятьсот человек. Документ был отправлен министру внутренних дел Щербатову. Распутин серьезно отнесся к словам Востокова. Он направил жалобу в министерство и потребовал расследования в отношении Востокова за клевету. Но министр предпочел пойти другим путем и оставил обе просьбы без внимания38. В конце концов с «этим ужасным Востоковым» разобралась Александра. С помощью митрополита Московского Макария она добилась высылки его из Коломны в более отдаленный приход Московской губернии39.
