33. Война и торжество
Пока Алексей поправлялся в Спале, газета «Русское слово» сообщала, что Распутину являются странные, мистические сны, которые сильно интересуют влиятельные столичные круги. Однажды ему приснилась величавая женщина, символ России, «над головой которой носился пылающий меч. Женщина схватила меч и мирно вложила его в ножны». Пошли разговоры о том, что Распутин вскоре покинет Сибирь и «опять выступит на сцену»1.
Сон (скорее всего, плод воображения неуемного петербургского репортера) отражал напряженность, возникшую на Балканах и угрожавшую втягиванием России в войну. Весной 1912 года Болгария, Сербия, Греция и Черногория заключили союз при поддержке России. В договоре имелся секретный пункт, в соответствии с которым страны-участницы соглашались совместно выступить против Турции, если возникнут угрозы существующему положению дел в регионе. После восстания против турок в Албании, после чего в стране начались кровавые репрессии, Черногория 8 октября 1912 года (по новому стилю) объявила войну Оттоманской империи. Через несколько дней к войне с Турцией присоединились остальные страны-участницы. Так началась Первая балканская война, которая продлилась до мая 1913 года. Балканские союзники вытеснили турецкую армию с полуострова, и к началу ноября казалось, что победа над турками уже одержана.
Россию захлестнул воинственный угар. На улицы выходили целые толпы, требующие войны в защиту братских славянских народов против нечестивых турок. Звучали призывы вернуть христианский крест на Айя-Софию в Константинополе. Другие требовали защитить интересы России на Балканах от Германии и Австрии. И громче всех звучали призывы председателя Думы Михаила Родзянко.
Распутин же мечтал о мире. Той осенью он громче всех выступал против военной истерии. Репортеру «Петербургской газеты» 26 октября 1913 года он заявил следующее:
«Что нам показали наши “братушки”, о которых писатели так кричали, коих защищали, значит… Мы увидели дела братушек и теперь поняли… Все… Да… А что касаемо разных там союзов, – то ведь союзы хороши, пока войны нет, а коль она разгорелась бы, где бы они были? Еще неведомо…
Ведь вот, родной, ты-то, к примеру сказать, пойми! Была война там, на Балканах этих. Ну и стали тут писатели в газетах, значит, кричать: быть войне, быть войне! И нам, значит, воевать надо… И призывали к войне и разжигали огонь… А вот я спросил бы их, спросил бы писателей: “Господа! Ну, для чего вы это делаете? Ну, нешто это хорошо? Надо укрощать страсти, будь то раздор какой, аль целая война, а не разжигать злобу и вражду”»2.
Той же газете в декабре, когда его спросили, следует ли России вступать в войну, он ответил так: «Господи, сохрани и помилуй нас от этого. Дай Боже, чтобы Русь избежала этой напасти. Всякая война, даже удачная, гибельна для дела любви и мира, для благодати Божией. Дай Бог, чтобы Россия, да и все прочие государства сумели обойти войну. На этот предмет должны направиться думы наши»2. В январе 1913 года Распутин сказал репортеру газеты «Дым Отечества» следующее:
«Готовятся к войне христиане, проповедуют ее, мучаются сами и всех мучают. Нехорошее дело – война, а христиане вместо покорности прямо к ней идут. Положим, ее не будет; у нас, по крайней мере. Нельзя. Но вообще воевать не стоит, лишать жизни друг друга и отнимать блага жизни, нарушать завет Христа и преждевременно убивать собственную душу. Ну, что мне, если я тебя разобью, покорю; ведь я должен после этого стеречь тебя и бояться, а ты все равно будешь против меня. Это если от меча. Христовой же любовью я тебя всегда возьму и ничего не боюсь. Пусть забирают друг друга немцы, турки – это их несчастье и ослепление. Они ничего не найдут и только себя скорее прикончат. А мы любовно и тихо, смотря в самого себя, опять выше всех станем»4.
Даже за границей Распутин получил известность как человек, удерживавший Россию от войны. Газета Frankfurter Zeitung в статье «Россия и Балканы» (1 марта 1913 года по новому стилю) приводила слова «старца, который все еще общается с влиятельными людьми», о том, что «болгары отплатили за любовь русских неблагодарностью и ненавистью – и теперь мы должны думать о себе, а не беспокоиться о делах недостойных»5. В мае 1914 года газета Vossische Zeitung опубликовала интервью с Сергеем Витте (вскоре это интервью было перепечатано в российской прессе), в котором тот заявлял, что Распутин спас Россию от войны во время Балканского кризиса своими решительными словами в ключевой момент. «Весь мир хулит Распутина, – говорит в одном из интервью Витте, – а знаете ли вы, что Распутин в 12 году спас нас от войны?»6 «Одесские новости» заявили то же самое в июле: только благодаря Распутину России удалось избежать войны с Австрией из-за Балкан7.
Вот как об этом пишет Вырубова: «Это было в 1912 году, когда великий князь Николай Николаевич и его супруга старались склонить государя принять участие в Балканской войне. Распутин чуть ли не на коленях перед государем умолял его этого не делать, говоря, что враги России только и ждут того, чтобы Россия ввязалась в эту войну, и что Россию постигнет неминуемое несчастье»8.
То, что Распутин удержал Россию от вступления в войну на Балканах, стало частью мифа о нем. Хотя не вызывает сомнений то, что Распутин выступал против войны, и все знали об этом, мы не можем с уверенностью утверждать, что его голос стал решающим в этом вопросе9. Кроме него, против войны выступали и другие, более влиятельные фигуры. Министр иностранных дел Сергей Сазонов, которого никак нельзя винить в развязывании войны, был категорическим противником участия в местном, балканском конфликте. Он считал, что ни Россия, ни Австрия не должны втягиваться в эту войну. Более того, в начале 1911 года Николай сказал послу в Болгарии, чтобы тот помнил: Россия не будет готова к войне еще пять-шесть лет. Вторая балканская война была кровавой и короткой: Болгария потерпела поражение и в августе запросила мира. «Первый раунд выигран, – с восторгом восклицал премьер-министр Сербии. – Теперь мы должны готовиться ко второму, против Австрии». Николая же терзали мрачные предчувствия. Он писал матери: «Не существует такого понятия, как европейское единство, – великие державы попросту не доверяют друг другу»10.
Распутин вернулся в столицу в январе 1913 года. 31 января Николай записал в дневнике: «В 4 часа приняли доброго Григория, кот. остался у нас час с 1/4»11. Это была их первая встреча с июня 1912 года, который они провели в Крыму. Двор готовился к празднованию 300-летия Дома Романовых. Празднования начались утром 6 марта с торжественного салюта из пушек Петропавловской крепости. В то же утро Николай возглавил процессию, которая прошла от Зимнего дворца до Казанского собора на Невском проспекте, где в полдень состоялась служба. Собор был забит придворными, иностранными дипломатами и видными чиновниками. Присутствовал и Родзянко. Настроение у него было неважное – членам Думы отвели места на самых задних рядах12.
Но более всего его раздражал вид Распутина в дорогих шелках, блестящих сапогах-бутылках и с большим золотым наперсным крестом. Он стоял прямо перед членами Думы. В мемуарах Родзянко писал, что вступил в конфликт с Распутиным, потребовал от него ответа, как он посмел быть здесь, на что Распутин вытащил из кармана приглашение и ответил, что его пригласили люди, занимающие более высокое положение, чем председатель Думы. Распутин вел себя нахально, не проявлял никакого уважения к Родзянко и даже пытался его загипнотизировать, но Родзянко не испугался и не поддался чарам Распутина. Он приказал ему немедленно покинуть собор, что он и сделал. Шедший за ним Родзянко видел, как Распутин накинул на плечи дорогую соболиную шубу, сел в ожидавший его автомобиль и уехал13.
Это один из наиболее часто упоминаемых эпизодов из биографии Распутина, но очень трудно оценить, было ли это в действительности, и если было, то так ли все происходило, как описывает в мемуарах Родзянко. Родзянко доложил об этом генерал-майору Владимиру Джунковскому, товарищу министра внутренних дел, 8 марта, через два дня после произошедшего. Интересно, что либо Джунковский, либо кто-то из его подчиненных толстым синим карандашом написал на документе Родзянко: «Неправда»14. С определенностью можно сказать только одно: в воспоминаниях Родзянко решил показать себя единственным человеком, способным справиться с Распутиным, – действовать решительно, твердо, по-хозяйски. Если бы Николай последовал его примеру, карьере Распутина при дворе пришел бы конец, и монархия была бы спасена15. Но вряд ли это было возможно при столь слабом монархе, как Николай.
Возможно, Распутину и пришлось уйти из Казанского собора (хотя, скорее всего, нет), но он не собирался молчать о своих чувствах в связи с трехсотлетием. Газета «Дым Отечества» опубликовала интервью с Распутиным, в котором говорил о празднестве и о семье Романовых. Он осуждал тех, кто считал торжества поводом для беспорядков и даже убийства, что доказало бы нестабильность монархии. Распутин говорил, что празднества показывают, как народ любит своего царя и юного наследника. «Он красивый и мудрый, а, главное, у него сильный характер». Болезнь Алексея Распутин назвал «Божьим испытанием и испытанием для народа», но потом добавил, что болезнь эта почти полностью исчезла. Распутин сказал репортеру, что в Алексее «вся наша надежда»16.
Во время празднеств Муня Головина вместе с Распутиным, Николаем и Алексеем побывала в маленьком домике Петра Великого в Летнем саду. Царь и царевич пришли помолиться перед иконой в скромной спальне царя, превращенной в часовню. Когда они преклонили колени и склонили головы в молитве, Распутин шепнул Муне: «Бедный мальчик, что тебе уготовила жизнь!»
Муня спросила: «Григорий Ефимович, неужели будет революция?»
«Почему ты спрашиваешь? Откуда мне знать? – сердито огрызнулся Распутин, глядя на нее с подозрением. – Я лишь малый сей… Если бы я мог это остановить»17. История довольно трогательная, хотя звучит этот рассказ так же фальшиво, как и рассказ Родзянко.
Полиция постоянно следила за Распутиным. Всем агентам, занимавшимся слежкой, выдали такое описание:
«Описание “Русского”
Около 35–40 лет, росту выше среднего, среднего телосложения, тип – русский, волосы: длинные, светло-русые, окладистая борода рыжевато-русого оттенка, средние усы с рыжиной, худое лицо, глаза – впалые; одет в бобровую шапку, как носят священники, пальто – черное с коричневой отделкой, бархатным верхом и бобровым воротником, русские сапоги, высокие, с коричневыми резиновыми галошами».
«Русский» – такое кодовое имя охранка дала Распутину поначалу, но затем Джунковский изменил его на зловещее имя «Темный». Во время празднеств в Петербурге агенты следили за ним ежедневно с девяти утра до семи вечера. Следили и за его знакомыми и помощниками. У каждого было свое кодовое имя: Георгий Сазонов – «Ворона»; Лили Ден – «Галка», Зинаида Манчтет – «Голубка», Акилина Лаптинская – «Сова», Муня Головина – «Птица», Любовь Головина – «Зимняя», Надежда Танеева – «Летняя», Ольга Лохтина – «Ряженая», епископ Варнава – «Монах»18.
Следует отметить, что прозвища любила не только полиция. В переписке императрица называла епископа Варнаву «Сусликом» (Распутин называл его «Мотыльком»), а министров Бориса Штюрмера и Алексея Хвостова – «Стариком» и «Хвостом», или «Толстопузым»19. Княгиня Зинаида Юсупова, мать Феликса, тоже пользовалась в переписке прозвищами: императрицу она называла «Валиде», Распутина – «Книгой», Николашу – «Счастьем». Подобный прием говорит о том, что полиция проверяла значительную часть переписки в стране и в особенности письма людей, занимавших видное положение. Не составляли исключения и члены семьи Романовых. Люди знали, что за ними следят, и из-за этого возникала атмосфера осторожности, секретности и недоверия. Никто, даже императрица, не чувствовал себя защищенным от слежки.
Распутин присоединился к семье Романовых 1 июня в Костроме. В этом городе находится Ипатьевский монастырь, в котором Михаил Романов принял московских бояр, которые в 1613 году сообщили ему, что он избран царем. Один из злейших врагов Распутина, генерал Джунковский, в мемуарах пишет, что он пытался отстранить Распутина от официальных торжеств, но императрица ему помешала. Она настояла на том, чтобы к Распутину был приставлен специальный агент, который обеспечил бы его постоянное пребывание рядом с ней и ее семьей. Джунковский был в ярости и позже попытался отомстить20. Распутин сопровождал Романовых и во время их триумфального въезда в Москву 6 июня. Это была кульминация торжеств по поводу 300-летия Дома Романовых. Как вспоминала сестра царя, Ксения, Распутин стоял возле Архангельского собора Кремля, где Николай зажигал свечу у гробницы Михаила Романова. Сама она его не видела, но все остальные заметили. «Распутин стоял у входа – все его видели, кроме меня! Распутин снова показывал себя там всем – такое недовольство и протест среди духовенства! Говорят, Маклаков готовит доклад Ники! Как это неудачно – конечно, если бы он был министр, он не осмелился бы демонстрировать себя»21.
В том же году отец Георгий Шавельский, протопресвитер русской армии и флота, пытался поднять проблему Распутина в разговоре с сестрой Николая, Ольгой. «Это мы все знаем, – ответила Ольга. – Это наше семейное горе, которому мы не в силах помочь». Шавельский пытался убедить Ольгу переговорить с императором, но она сказала, что их мать уже сделала это, но ничего не помогло. Шавельский настаивал, что ей обязательно нужно поговорить с Николаем – ведь брат ее очень любит и полностью ей доверяет. «Да я готова, батюшка, говорить, но знаю, что ничего не выйдет. Не умею я говорить. Он скажет одно-два слова и сразу разобьет все мои доводы, а я тогда совсем теряюсь»22.
Распутин встретился с Николаем и Александрой в Царском Селе 14 июня, а затем вновь уехал в Покровское23. В его отсутствие Алексей и Александра заболели. Вырубова просила, чтобы он молился за них, что он и сделал. Ко двору Распутин вернулся вечером 30 июля. Он провел какое-то время с Александрой и Алексеем, который в тот день повредил руку. Николай записал в дневнике, что, как только появился Распутин, Алексей сразу же почувствовал себя лучше, успокоился и смог заснуть24. 12 августа Распутин отправил Алексею поздравление с днем рождения: «С днем праздника. Сильным духом и премудрым умом врагам на победу вся и все сердечно любят, временами слезно плачут о здоровии дивного и светлого юноши ц. Ал. Николаевича»25.
