Виктор Точинов
Группа крови
Охрана пропускного пункта «Брусничное» сменилась полностью, ни одного знакомого лица. Текучка кадров вообще-то здесь большая: когда у ребят, служащих на границе Территории, заканчивается трехлетний контракт, желающих продлить его обычно не находится, все стремятся скорее перебраться из мерзких мест поближе к благам цивилизации…
«Но почему сменились все разом?» – недоумевал я.
Обычно раз в год на Большую землю убывает треть личного состава и приезжает пополнение в том же числе, дабы старожилы могли неторопливо вводить новичков в курс дела, во все тонкости и нюансы службы. Полная смена состава свидетельствовала: стряслось что-то неординарное… Но что именно, я понятия не имел – не был в «Брусничном» больше года, а ни в новостях, ни в закрытых ведомственных сводках это название вроде бы не мелькало в связи с каким-либо происшествием. Впрочем, отношения между нашими ведомствами сложные, «церберы» не станут посвящать «декадентов» (ряды последних украшает и моя персона) в свои мелкие неурядицы, и даже не совсем мелкие…
Заинтригованный, я внимательно разглядывал здания и сооружения поста. Вроде все как обычно, никаких следов разрушений, пожаров и прочих катаклизмов. Хотя наивно было бы предполагать, что прорвавшаяся с Территории банда могла захватить пост и уничтожить его личный состав. И банд таких не осталось, не семьдесят шестой на дворе, и посты превратились в настоящие крепости, а самое главное – об инциденте таких масштабов командование ЦЭРБ не сумело и не рискнуло бы умолчать.
Скорее, причина куда прозаичнее: в «Брусничном» крутили мутные схемы с контрабандой и трафиком нелегальных мигрантов, на всех постах их крутят, но время от времени кто-то зарывается, теряет берега и попадает под раздачу. Сор из ведомственной избы в таких случаях стараются не выносить.
Пока я заинтересованно глазел по сторонам, сопровождающий офицер разглядывал меня столь же заинтересованно. Этот старлей ЦЭРБ представился при знакомстве, но лишь позывным: Зулус. Такие уж у них на границе порядки, шифруются от всех, и недаром: у многих остались на Территории родственники, и бывали случаи шантажа и подкупа стерегущих их «церберов», а то и чего похуже…
Ладно, пусть будет Зулусом, нам с ним детей не крестить.
Особенно часто взгляд Зулуса останавливался на нашивке, украшавшей мою униформу над левым нагрудным карманом. Удивляется… Никогда не видел такого сочетания букв и цифр, обозначающего группу крови.
Удивляйся, удивляйся… Ни у кого больше такого не увидишь. Я в своем роде уникальная и неповторимая личность, хотя завидовать тут нечему.
Так, переглядываясь и взаимно удивляясь, мы дошагали до буферной зоны. Только здесь де-юре дозволяется соседствовать предметам и людям большого мира с тем, что привезено, и с теми, кто прибыл с Территории. На деле же, конечно, случается всякое.
* * *
– Код сейчас пять нулей, временный, – сообщил мне старлей с африканским прозвищем. – Потом выставите свой, по желанию, плюс просканируйте отпечаток большого пальца. Постарайтесь код не забыть, а палец на Тёрке не потерять.
Сказанные иным тоном, эти слова могли показаться шуткой, но Зулус был серьезен, как мамонт: на Территории можно запросто лишиться не только пальца, но и более важных частей организма.
Он пояснил:
– Вскрыть-то мы ячейку вскроем, но можем при этом невзначай повредить содержимое. Бывали случаи.
Я потыкал в экранчик, набирая пять нулей, и послушно пообещал новый код не забыть. И заверил, что палец буду беречь.
Хотя уловил легкую нотку вранья и вообще знал: шкафчики, напоминающие сейфы лишь тем, что тоже сделаны из металла, «церберы» научились вскрывать легко и непринужденно, не повреждая ни замок, ни содержимое, – чем и грешат порой, если визитер задерживается на Территории и появляется шанс, что не вернется вообще. Занимаются такими вскрытиями они неформально, из детского любопытства: вдруг найдется что-то ценное, что можно унаследовать?
В шкафчике висела одежда, лежали на полочке кое-какие аксессуары.
– Мне выйти? – спросил Зулус равнодушно.
Равнодушие меня не обмануло – он по-прежнему испытывал болезненное любопытство к моей особе. Меня вообще крайне трудно обмануть, я сам себе живой детектор лжи.
– Зачем? – пожал я плечами. – Здесь пять или шесть камер наблюдения, так что все равно в приватной обстановке не переодеться.
– Дело хозяйское…
Он отступил на несколько шагов, присел на вращающийся стул, прикрыл глаза. Подозреваю, что не из врожденной скромности и нежелания любоваться моим стриптизом. Зулус пялился на экранчики, имплантированные на тыльную сторону его век. Наверняка интересовался, что же обозначает моя заковыристая группа крови. Пусть, в едином каталоге ее все равно не найти.
Раньше было проще, коротенькое обозначение лишь проясняло вопрос, кому эту кровь можно переливать, кому нет. Сейчас в длинной последовательности цифр и букв зашифровано множество генетических параметров, делающих каждого человека тем, кто он есть…
С такими мыслями я разоблачился, натянул новую одежду. Была она подготовлена именно для меня, нигде не терла, не жала, но тело немедленно откликнулось на чуждый инородный покров крайне неприятными ощущениями. Никакого сравнения со снятым универсальным комбинезоном – тот вообще ощущается как родная кожа, но на деле гораздо совершеннее. Не дает замерзнуть в холод и перегреться в жару, поглощает любые кожные выделения, уничтожает болезнетворные бактерии и прочая, и прочая… Ладно, переживу, не впервой. Через час-другой организм привыкнет, неприятные ощущения исчезнут.
Снаряжения у меня был самый минимум, все равно с собой ничего не взять, – и оно отправилось в шкафчик вслед за комбинезоном. Взамен я стал владельцем примитивного ножа в грубых кожаных ножнах, примитивного компаса и еще нескольких столь же примитивных предметов. По карманам их распихивать не стал, оставил в пакете, – предстоит финальный досмотр.
– Готово! – сообщил Зулусу.
Он поднял веки, критически оглядел меня. Я тоже бросил быстрый взгляд в зеркало. Капитан ДКДН Виктор Дашкевич бесследно исчез, а занявший его место индивид издалека смахивал на типичного обитателя Территории. Вблизи же аборигены вполне могут заметить, что кожа у меня слишком чистая и здоровая, да и зубы в таком идеальном состоянии в их краях не встречаются… Но задание срочное, внедрения и длительного проживания не предусматривает – и, хвала богам, дело обошлось без коррекции внешности, ненавижу эту процедуру, а обратная, возвращающая изначальный вид, еще болезненнее.
– Пойдемте, – сказал Зулус. – Предъявите нутро эскулапам.
* * *
А вот здешний эскулап, подозреваю, знал, что обозначает моя группа крови. Причем знал заранее, еще до того, как меня увидел. Лицо его показалось смутно знакомым, где-то и когда-то мы пересекались, но не здесь, не в «Брусничном».
Короче говоря, военврач меня знал и загодя принял меры предосторожности: вылил на себя какой-то крайне вонючий дезодорант в количестве, превосходящем все разумные пределы.
Воняло так, что я старательно дышал ртом и с трудом удерживался от желания стиснуть ноздри пальцами. Эскулап ехидно ухмылялся.
– ЭНТ-имплантаты имеете? – с ухмылкой поинтересовался он.
– Не имею, – честно ответил я.
– «Утка»?
– Внешняя, на браслете. Оставил ее в ячейке.
Эскулап завистливо вздохнул. Зулус ответил ему таким же завистливым вздохом. Ну а что вы хотели, ребята… Переходите в оперативный состав, работающий на Территории, – и тоже будете носить электронное удостоверение личности без вживления в тело.
– Пройдите вот тут, – скомандовал врач-завистник. – И не спеша, пожалуйста, не то еще раз придется.
Я не спешил, но все-таки процедуру повторили, и пришлось снова пройти небольшим пластиковым туннелем – воздух там попахивал озоном и раздавалось неприятное гудение.
В результате моих хождений эскулап ткнул пальцем в экран и злорадно спросил:
– А это что такое, а?
– Осколок гранаты. Неизвлекаемый. Дать ссылку на медзаключение?
– Не надо… Не надо мне мозги пудрить! Я ж вижу, что не металл.
– Не металл, – согласился я. – Керамический поражающий элемент гранаты РГЦ-18. Вы все же взгляните на заключение.
Серьезно здесь затянули гайки, раньше пройти досмотр было куда проще…
Эскулап, недолго поразмыслив и заглянув в планшет, отбарабанил как по бумаге:
– Провоз любых гранат на Особую территорию запрещен, подпункт семь-три второго раздела Конвенции. И провоз деталей и составляющих частей гранат тоже запрещен, подпункт семь-четыре там же. Так что придется извлекать. Или отменить поездку.
К такому повороту дел меня подготовили заранее.
– Вам следует ознакомиться с письмом-разъяснением Министерства номер семьсот двадцать дробь два нуля пятьдесят восемь от четырнадцатого июня позапрошлого года, – холодно отчеканил я. – Там все сказано про имплантаты медицинского назначения и прочие инородные тела, извлечение которых невозможно без нанесения существенного вреда здоровью.
Он помрачнел. Действительно не знал о письме? С этим супердезодорантом мне не понять… Ну и что еще выдумает? Усадит в стоматологическое кресло и полюбопытствует: а не скрывается ли под какой-нибудь пломбой запас гранат РГЦ-18? Или зайдет, так сказать, с другого фланга? С ректального?
Не угадал. С явной неохотой я был признан чистым и достойным отправиться на Территорию. Аллилуйя!
* * *
Когда-то, полтора десятилетия назад, на Территорию можно было въехать даже на автомобиле. На старом, бензиновом, сделанном без применения современных технологий, – но все же лучше, чем мерить версты пешком.
Те былинные времена давно миновали. Теперь – путешествуй на своих двоих или на том транспорте, что сумеешь раздобыть после перехода. Лишь в исключительных случаях, при заданиях особой важности, агентам предоставляются средства передвижения, причем одноразовые, саморазрушающиеся спустя определенный, весьма недолгий срок.
Мое задание было как раз из таких. Из особо важных.
Я по умолчанию предполагал, что вновь получу от начальственных щедрот лодку, и гадал: успею добраться на ней хотя бы до Усть-Кулома? Или опять и корпус, и электродвигатель начнут распадаться посреди реки, и дело закончится купанием в сентябрьской водичке?
Но нет, изменения произошли и в этой сфере… И даже, редкий случай, произошли к лучшему – если брать в расчет лишь быстроходность транспорта. Однако с точки зрения безопасности… Заплыв в ледяной воде казался мне теперь не самым экстремальным вариантом.
Короче говоря, я получил дельтолет. Уже раскрытый для полета, затяни ремни и лети. Вынесли его из морозильной камеры – очевидно, процесс распада прозрачного монокрыла активизировался при плюсовых температурах.
– Используя восходящие потоки, можно забраться очень далеко в Тёрку, – обнадежил меня Зулус. – Но не советую увлекаться. А советую чаще поглядывать на индикаторную полоску. Станет красной – на спуск и приземление останется две минуты с погрешностью десять процентов. Лучше не тянуть до конца, начать присматривать место для посадки, когда желтый цвет начнет меняться на бурый… Есть еще вопросы по этой штуке?
Вопросов я мог напридумывать множество, но с дельтолетом управляться умел неплохо, к тому же не хотел затягивать общение со старлеем. Внешне незаметный процесс распада монокрыла уже активизировался. Каждая лишняя минута, проведенная сейчас на земле, – это лишние километры, что придется преодолеть на своих двоих по весьма пересеченной местности. И я быстренько распрощался с Зулусом.
«Вертушку» ради меня в воздух поднимать не стали. Дельтолет на полукилометровую высоту доставила антигравитационная катапульта.
* * *
«Брусничное» и мост остались позади.
Я летел поначалу вдоль серой ленты реки, затем удалился от берега, забирая к северу: Уса изгибалась громадной подковой, и с моим ограниченным полетным ресурсом лучше срезать изгиб русла.
Места внизу тянулись безжизненные, почти не населенные. Выглядевшая нормальной лесотундра (парма, как зовут ее местные) чередовалась с обширными глубокими провалами, на дне их весной и летом плескались достаточно живописные озера, сейчас, осенью, превратившиеся в лишенные растительности болота.
Усинский нефтегазоносный район… Полвека назад его терзали подземными ядерными взрывами, стискивая, сжимая глубинные пласты, – и извлекали-таки «неизвлекаемую» нефть. Матушку-землю выдоили досуха, но, как выяснилось, для районов с вечной мерзлотой способ этот не самый удачный: громадные радиоактивные полости не остались глубоко под землей, как было задумано… Сейчас, впрочем, уровень радиации упал до почти приемлемых величин. Если не жить там слишком долго, разумеется.
Некоторые отчаянные головы все-таки жили, я разглядел группу небольших приземистых строений, неплохо замаскированных складками местности, но только не от взгляда сверху. Разглядел – и тотчас же немного изменил курс. Дельтолет прозрачный и на фоне неба практически не виден, а народ внизу обитает такой, что парящая в небе человеческая фигура вызовет не религиозный экстаз – выстрелы картечью.
Полетного времени хватило с небольшим запасом. Индикаторная полоска давненько изменила цвет с зеленого на желтый, но буреть пока не начала, – когда я миновал нефтяные провалы и увидел впереди другую реку, не столь широкую, Колву.
Затем показался одноименный поселок. Вернее, его руины, выглядевшие как большое, постепенно зараставшее пепелище. Некогда тут возводили бараки вплотную друг к другу, стена к стене, без зазора. С одной стороны, выгодно, – студеной зимой гораздо меньше теплопотери. Но если случался пожар, до приезда пожарных успевало сгореть десятка полтора жилищ. Потом пожарных не стало. Потом не стало Колвы, выгорела дотла.
Я начал снижаться. Именно здесь, в полутора километрах от пепелища, видели в последний раз Ругеля – в миру Николая Слепцова, старшего лейтенанта ДКДН, Департамента по контролю за деторождением и наследственностью. Даже не то чтобы видели… Он случайно попал на видеозапись, сделанную высотным беспилотником, облетавшим Территорию. Обнаружили кадры и идентифицировали Ругеля позже, когда поднялась тревога, когда он не вернулся в условленный срок и не воспользовался экстренным каналом связи.
* * *
Дельтолет стремительно терял форму, его структура утратила какую-либо жесткость, аппарат оплывал, уже не способный выдержать свой вес. Скоро окончательно превратится в жидкую субстанцию – в жаркий летний день она бы полностью испарилась, а сейчас, наверное, частично впитается в почву.
Я за процессом разрушения не наблюдал, занятый другим делом, – разбирал свой охотничий нож. Тот очень хорошо имитировал сделанный на Территории, даже материалом для клинка послужило полотно маятниковой пилы, как у здешних оружейников-самопальщиков. И все же это была лишь имитация, призванная обмануть в основном «церберов»…
Отвинтив набалдашник, я стянул с хвостовика ножа наборную берестяную рукоять. С усилием потянул ее за концы – рукоять, выглядевшая цельной, распалась на две части. Предметы, обнаружившиеся на поперечном разломе, без лупы можно было бы посчитать соринками, случайно попавшими сюда при изготовлении ножа.
Одну «соринку» я тут же прикопал, обозначив тем самым точку эвакуации. От добра добра не ищут, берег вполне пригоден для посадки. Две другие «соринки» надежно спрятал на себе и привел нож в прежнее состояние. Хорошая вещь, но надо как можно быстрее раздобыть что-то более мощное и смертоносное. Какова бы ни была причина исчезновения Ругеля – несколько опрометчиво начинать разбираться с ней без огнестрельного оружия. Не то список пропавших и сгинувших может пополниться еще одной персоной.
Едва я так подумал – почуял, что долго искать ствол не придется, что он движется в мою сторону… Не самостоятельно, конечно, – при помощи хозяина, которому вскоре предстоит стать бывшим хозяином.
Человек… один… в бане он не был этак с неделю, зато свое оружие совсем недавно почистил и смазал… И собака с ним… что-то не так с этой собакой… Ранена? Не понять… С расстояния в несколько сотен метров даже с моими способностями не понять.
Маячить на открытом месте я не стал. Абориген может сначала всадить пулю в незнакомца и лишь затем полюбопытствовать: в кого стрелял? Я торопливо отступил – по дуге, чтобы не сойти со мха, не оставить следы на прибрежном песке, – и укрылся за кучей пла́вника, принесенного рекой.
Куча была не слишком велика, в случае чего от выстрела из дробовика прикроет, но пуля из карабина прошьет ее навылет. Однако я надеялся, что до такого не дойдет. Человек и собака приближались с наветренной стороны и ни учуять, ни увидеть меня не могли. И все-таки: что же не так с этой шавкой?
Малое время спустя неясность разъяснилась. Собака была мертва. Причем погибла совсем недавно, кровь, пятнавшая шкуру, не успела потемнеть, свернуться. Соответственно процессы разложения еще не начались и учуять их я не смог.
Человек нес собаку на руках. И я решил, что это его добыча, здесь охотятся на все съедобное и даже относительно съедобное. Подстрелил и принес к воде, чтобы было чем умыться, когда обдерет и разделает тушу.
Молодой, на вид двадцать пять или около того. Охотник, надо полагать. Камуфляж выглядит аляповато, даже нелепо – на куртку из гуманитарной помощи в беспорядке нашиты заплаты разных форм и размеров, но цвет их подобран весьма удачно для этих мест и этого времени года.
Но гораздо больше меня интересовало оружие. Не дробовик – карабин, далеко не новенький, разумеется. Из тех, что в оные времена назывались конверсионными: классическая «калашниковская» схема, доработанная под охотничье оружие. Возможно, «Вепрь»… но в точности я не был уверен, приклад на карабине стоял не родной, самодельный.
В общем, самый обычный карабин для здешних краев. В неплохом состоянии, а вот с боеприпасами скорее всего беда… Заводские патроны на Территории в огромном дефиците – попадают сюда лишь контрабандой и в мизерных количествах. Местные умельцы по многу раз снаряжают одни и те же гильзы: самодельные капсюли, самолично отлитые пули, порох зачастую кладут дымный. Бьют такие патроны слабее, автоматика оружия не срабатывает, приходится дергать ручку затвора. А если снаряжением занимался не очень опытный специалист, то стоит ждать частых осечек и даже пуль, застрявших в стволе.
В любом случае оружие надо забрать. Искать что-то более новое и современное можно слишком долго, и не факт, что подвернется такой удобный случай для изъятия.
Моя догадка касательно свежевания туши угодила мимо цели. Ничем подобным охотник не стал заниматься. Вышел на песок, опустил на него собаку. Карабин положил аккуратно, на подложенный вещмешок. Причем рядом, под рукой, дотянуться можно без лишних телодвижений.
Затем охотник достал малую пехотную лопатку и начал копать яму.
Понятно… Не разделка добычи, а похороны четвероногого друга. И понятно, почему в прибрежном песке, – парма стоит на мерзлоте, оттаивает тонкий верхний слой, яму приличной глубины там выкопать значительно труднее.
Но так или иначе, удачно все складывается… Сейчас он лицом к моему укрытию, но наверняка увлечется работой, поневоле ослабит бдительность, повернется спиной – тогда-то и придет мой черед появиться на сцене. Отключающий прием – и оружие сменит владельца.
Владелец, не подозревая о незавидных своих перспективах, трудолюбиво махал лопаткой. Потом, устав, сделал паузу, достал нечто, показавшееся мне портсигаром. Открыл его, заглянул внутрь и тут же закрыл, ничего не доставая. И громко произнес:
– Эй, городского табачка не найдется?! Вылезай, хватит там сидеть! Заодно и познакомимся…
* * *
К исходу первого часа совместного пути Сергей начал что-то подозревать… Поглядывал на меня все более недоуменно, но мог бы и не поглядывать – крепнущий запах его тревоги я ощущал очень хорошо.
Был он отказником во втором поколении. Все местное население можно с долей условности разделить на четыре группы: лишенцы, беглые, немногочисленные старожилы – и отказники, добровольно выбравшие эту стезю. Но Сергей-то ничего не выбирал, все за него решили родители, а он родился уже на Территории.
О Большой земле он знал лишь по рассказам – и казалась она ему раем. Или землей обетованной с молочными реками и кисельными берегами. Или чем-то еще в том же роде.
Он был готов на все, лишь бы там оказаться – законно, а не разыскиваемым нелегалом. В буквальном смысле на все… Он заявил без обиняков сразу после знакомства: дескать, догадывается, откуда я прибыл. И готов помочь – чем угодно и в чем угодно. Не из альтруизма, разумеется: платой послужит его возвращение в нормальный мир нормальных людей, именно так он дословно и выразился.
Не врал. Мой внутренний детектор лжи подтвердил: все так и есть, парень твердо решился вырваться отсюда и за ценой не постоит.
Я не стал разубеждать Сергея. Не объяснил, как трудно, практически невозможно будет ему социализироваться и ассимилироваться в нашем мире. Не растолковал, что ДКДН не выдает разрешений на выезд с Территории, может лишь ходатайствовать о том, причем без гарантированного результата… Разрешения выдает Центральное эмиграционно-репатриационное бюро, а у нас с «церберами» такие отношения, что… Если не знаешь, то лучше и не знай.
Пообещал, что если он поможет мне выполнить задание, то на Большую землю попадет, – и мы ударили по рукам.
Карабин остался у владельца. Взамен я получил помощника и проводника, к тому же готового стрелять в любого, кто вздумает нам помешать. И даже без ствола не остался: Сергей извлек из вещмешка замотанный в тряпицу наган, еще более древний, чем «Вепрь», и вручил мне.
Барабан был заряжен полностью, но запасных патронов оказалось всего четыре штуки. Ладно, дареному коню в зубы не смотрят… Револьвер в наших условиях даже лучше – если случится вполне вероятная осечка, не надо терять время на передергивание затвора, достаточно снова нажать на спуск.
Вот так все замечательно разрулилось и наладилось.
Но к исходу часа пути Сергей начал что-то подозревать… Ему, выросшему здесь и привыкшему с малых лет ходить по парме, было не взять в толк, как я умудряюсь идти по давно остывшему следу. Изредка нам попадались едва видимые приметы – то сломанная ветка, то примятая во время привала моховая кочка, – подтверждавшие: траекторию движения Ругеля мы повторяем в точности.
Но расстояние между «вешками» было слишком велико, а никакими поисковыми приборами я не пользовался. Вело меня правильным курсом верхнее чутье, и это не метафора.
Сергей поначалу недоумевал, отчего его таланты следопыта остаются невостребованными. Затем в недоумение стали добавляться нотки тревоги, и становилось их все больше и больше…
Придется объясниться на ближайшем привале, пока не додумался до нехорошего. Говорить правду нельзя, ни к чему раскрывать все карты. Надо иначе объяснить этот свой дар… Заготовленная легенда у меня имелась.
* * *
– Да, биолокация, – уверенно соврал я. – Никогда не слышал?
– Это как? – спросил Сергей; и в интонации, и в запахе ощущалось недоверие.
– Это как локатор. Только живой.
– Вживлена электроника какая-то? – проявил он осведомленность. – Чип или что-то вроде?
– Не чип… Генетическое изменение. Изначальное, еще до зачатия, – сказал я чистую правду.
– То есть тебя с самого детства растили живым локатором?
– Меня растили человеком. Не прибором, живым нормальным человеком. Обладающим такой вот уникальной особенностью человеком, – вновь сказал я правду, хотя особенность у меня другая.
– Все равно… как-то оно… – неопределенно протянул Сергей, но я прекрасно чуял: такая практика ему решительно не нравится.
Добро пожаловать в реальную жизнь, юноша… От этого бежали твои родители, и потому-то ты и вырос в дерьме, из которого так мечтаешь выбраться. Если мечта сбудется и выберешься – будешь кушать генно-модифицированные продукты, никуда не денешься. Иначе никак, иначе не прокормить двадцать с лишним миллиардов, расплодившихся на нашем шарике. А если сильно повезет и получишь у нас в департаменте разрешение на потомка – заранее смирись, что гены у родившегося младенца будут не совсем и не только твои и твоей избранницы. Что-то уберут – и например, твой отпрыск никогда не будет подвержен приступам агрессии, не подсядет на алкоголь, наркотики или азартные игры. Что-то добавят, и ты даже не узнаешь, что именно, лишь годы спустя сможешь гадать, получив вызов из Департамента профориентации.
Ничего этого я Сергею не сказал. Изобразил мимический этюд примерно такого плана: да, жизнь не сахар, но не я ее выбирал – живу, привык.
* * *
Проснулся я от холода и в очередной раз пожалел о незаменимом ункомбе, в котором хоть на сугробе ночуй, не замерзнешь.
Сугробов вокруг не наблюдалось, но ночью ударил заморозок, и припудренные инеем елочки и лиственницы выглядели заядлыми кокаинистками. Нодья, призванная обогревать наш ночлег, прогорела слишком быстро, стволы у здешних деревьев тонкие – не бревна, скорее жерди…
Запах Ругеля, и без того слабый, едва уловимый, морозец прикончил окончательно. Любая собака, хоть охотничья, хоть служебно-разыскная, потеряла бы след.
Но только не я…
У меня ведь не просто чутье на порядки лучше, чем у гончей или легавой, – мозг, обрабатывающий информацию, не сравнить с невеликим собачьим разумом.
Логика подсказывала: Ругель чесал по парме почти по прямой – значит, куда-то стремился, к какой-то цели… И, по словам Сергея, прямая эта скоро упрется в жилые места, в поселок Верховой. Хотя правильнее называть поселок хутором, в нем всего четыре или пять жилых домов, но такой термин в этих краях исстари не в ходу. Один жилой дом – зимовье, а хотя бы два или больше – уже поселок.
…Двинулись в путь, и энергичная ходьба быстро согрела. А там и солнышко проглянуло, растопило иней, парма обрела прежний вид. Запахи вернулись, и я смог убедиться: логика не подвела, со следа мы не сбились.
Одна беда: понятие «скоро» наполнено разным смыслом на Территории и в большом мире. Я-то считал, что до поселка Верхового доберемся за час-другой. А Сергей всего лишь имел в виду, что ночевать еще раз в парме не придется. Короче говоря, таившийся в распадке поселок мы увидели уже в сумерках, изрядно утомленные ходьбой.
А там усталость с меня мгновенно слетела. Ругель был где-то здесь или по меньшей мере ушел отсюда совсем недавно. Все вокруг полнилось его запахами. Наследил он в Верховом изрядно… Значит, жив и не содержится на положении пленника.
Плохо… Я, если начистоту, предпочел бы разбираться с обстоятельствами его смерти. Потому что можно придумать много версий, объясняющих странное поведение коллеги (внезапная потеря памяти, например), но главным остается очень поганый вариант – измена и дезертирство.
Если так, то зря ты это затеял, Ругель… Человеку с твоим геномом никто не позволит исчезнуть, затеряться на Территории. Мне тоже не позволят, но я и не собираюсь… Если ты, Ругель, вздумал дезертировать, то так или иначе не жилец, но можешь потянуть за собой цепочку смертей тех, кто будет тебя с Территории выцарапывать, – если, конечно, я сейчас дам слабину и ошибусь.
Так что ошибиться нельзя.
* * *
Темнело, но ни одно окошко в поселке не светилось. И не похоже, что дело в экономии керосина или чем они тут освещают свои хибары. Потому что в Верховом совсем недавно, несколько часов назад, стреляли. Не просто так, не безрассудно жгли патроны в праздничном салюте, – от ближайшего из домов явственно тянуло запахом крови. Туда мы первым делом и направились.
Обозвав здешние строения хибарами, я поспешил. Солидные дома, основательные. Сложены из толстых бревен, наверняка доставленных издалека с немалыми трудами. Обитали в Верховом старожилы, возможно, даже кержаки. Хотя в последнем не уверен, поздние переселенцы-никониане зачастую перенимали у кержаков проверенные веками особенности строительства домов.
Ну и что же у вас тут стряслось?
Дверь – массивная, из толстых досок – была выбита, висела на одной петле. В полотне ее красовались несколько пулевых отверстий, стреляли снаружи.
Внутри, в сенях, порохом разило просто нестерпимо для моего изощренного обоняния. И лежал труп бородатого мужчины лет сорока.
Сергей раскочегарил ацетиленовый фонарь, и мы попытались восстановить картину происшедшего.
На теле мертвеца обнаружились три раны. Две, судя по всему, от осколков гранаты, смертельными они не выглядели. Третья же, от пули, в упор выпущенной в голову, с жизнью была никак не совместима.
На полу валялись несколько свежих пластиковых гильз от охотничьих патронов (новых, контрабандных), но оружия, из которого эти патроны отстреляли, мы не нашли.
В доме – состоял он из большой горницы с русской печью и двух примыкающих спаленок – царил полнейший раздрай и разгром. Шкафы и сундуки выпотрошены, все разбросано, люк, ведущий в подпол, распахнут… Других мертвецов не было, даже в подполе, я не поленился туда спуститься.
Дело представлялось так: в поселок заявились отморозки, желающие поживиться чужим добром (судя по контрабандным патронам, старожилы в Верховом обитали зажиточные). Хозяин дома препятствовал незваным гостям как мог – отстреливался сквозь ромбовидную отдушину двери, пока один из визитеров не подобрался вплотную, воспользовавшись слишком узким сектором обстрела, и не зашвырнул внутрь гранату… Потом дверь вышибли, контуженого и раненого хозяина добили и забрали его ружье. И все прочее, что приглянулось, тоже забрали.
Если реальные события и отличались от моей реконструкции, то незначительно. Судьба прочих жильцов осталась неясной. Они могли сбежать, пользуясь стрельбой и неразберихой. Их могли увести с собой супостаты. Не так уж важно – Ругель, насколько я мог судить, в этот дом ни разу не заходил, а карать злодеев и восстанавливать справедливость – это не ко мне, у меня другое задание. К тому же, уверен, обитали в Верховом совсем не ангелы с белыми крыльями, если уж столько лет выжили на Территории.
* * *
Мы обходили дома один за другим. В надворные постройки тоже заглядывали, и в одной из них мое предположение о не-ангелах вполне подтвердилось. Сараюшка с толстыми стенами запиралась снаружи, кое-как отапливалась печкой-буржуйкой и выглядела относительно жилой: двухъярусные нары с грудами тряпья, объемистый чугунок с остатками пищи, больше напоминающей помои, на крохотном оконце – надежная решетка.
Тут содержали работников из пришлых, а если отбросить экивоки – бесправных рабов. Но запаха Ругеля среди неаппетитных ароматов подневольных трудяг я не ощутил… Будем искать.
Тщательные поиски привели к находке еще двух тел. Опять мужчины, и опять среднего возраста… Не рабы, из хозяев. Следов сопротивления нет: одного, пожалуй, застрелили неожиданно, застали врасплох. А вот второй умирал долго и мучительно – пытали его неумело, но изобретательно… Не знаю уж, что выпытывали. Может, развлекались таким манером, а напоследок обезглавили пилой-ножовкой.
В последнем доме лежал еще один труп – старуха с головой, разбитой чем-то тяжелым. И наконец, обнаружился кто-то живой… Впрочем, жить ему оставалось недолго. На Большой земле шансы выжить были бы неплохие. Здесь же – без вариантов хеппи-энда.
* * *
Старик нам попался на редкость упрямый.
Понял ведь, что я умею определить его вранье, – и все равно врал, как сивый мерин. Не бывало, дескать, тут никогда чужаков с приметами Ругеля… Не бывало, и все тут.
Врал. Ругель тут бывал, причем именно в горнице, где я расспрашивал упрямца с раскроенной башкой. Неоднократно бывал, и последний визит состоялся совсем недавно, менее суток назад.
Все мои уверения, что я друг Ругеля, что хочу ему помочь, ушли в пустоту.
О прочем дедок повествовал без утайки. О том, как пригрели змеюк на груди: не дали голодной весной сгинуть в заснеженной парме трем варнакам из пришлых, приняли, обогрели, накормили, жилье и работу дали… Но варначье семя ничем не исправишь, работники недавно сбежали, а после и дружков своих на поселок навели, целую банду, причем время подгадали, когда мужчины почти все на охоте. И женщин с детишками…
На этом рассказ оборвался буквально на полуслове. Старик отключился, и привести его в сознание не удавалось. Судя по пульсу и дыханию, предсмертная агония не за горами.
Но о судьбе женщин и детей догадаться не сложно. Они сейчас наверняка удовлетворяют сексуальные потребности бандитов.
Проследить путь банды из поселка для меня пустяк, к северу вела буквально торная дорога из запахов. Даже не обладая запредельным чутьем, с пути не сбиться, мох прибит десятками ног. Но зачем? Ругеля среди пленников нет, мужчины напавших на поселок явно не привлекали…
А вот другая тропка, ведущая к востоку, куда интереснее… Ею ходил Ругель, причем не раз.
– Там есть еще какое-то жилье? – кивнул я на восток.
Сергей молча покачал головой. Он после визита на подворье, напоминавшее разделочный цех бойни, выглядел мрачным, бледным и подавленным. Похоже, начинает жалеть, что со мной связался.
* * *
Единая тропа почти сразу разбилась на множество тропок. Хитрец Ругель каждый раз выбирал новый путь, но все вели в одном направлении.
Шагать по парме в темноте – идея не самая лучшая. Однако мне казалось, что цель нашего путешествия где-то поблизости. Если Ругель дезертировал – а все указывает на это, – то должен понимать: его будут искать, и очень тщательно.
И, наверное, решил оборудовать себе в парме убежище, незаметное для авиаразведки. На отшибе, но все же поблизости от поселка, иначе зимой в одиночку не выжить…
План вполне здравый, лишь мое появление никак не учитывал. А никто иной, ни человек, ни собака, не проследил бы Ругеля от берега Колвы до Верхового.
Наверное, строительные работы сейчас в разгаре, ему надо спешить, холода подступают.
Но зачем он все это сотворил – загадка из загадок.
Как вскоре выяснилось, планы Ругеля я восстановил неплохо. Ошибся лишь в одном, в сроках: дезертирство он задумал давно и тщательно замаскированное зимовье закончил возводить еще несколько месяцев назад, в конце весны или начале лета… Работал наверняка не один, помогали старожилы из Верхового.
И зимовать собирался не один…
* * *
Ее звали Марина, и срок ее беременности шел к концу. Судя по виду, самые последние недели, я не уточнял…
Ларчик открылся просто. Старая как мир история любви, для которой преград не существует… Но Ругель-то каков, а? Теоретически у него не было ни единого шанса обрюхатить эту смазливую кержачку. Нас, сотрудников ДКДН, работающих на Территории, предохраняют от таких случаев на совесть. Сразу аж тремя методами, основанными на трех разных физических принципах. Пара месяцев полной стерильности гарантирована.
Но Ругель как-то умудрился. Наверняка обработал проводящих процедуры врачей тем же способом, каким убедил кержаков, чужих отнюдь не жалующих, выдать за него дочку.
Группа крови у него тоже уникальная, хоть талант совсем не схож с моим. Умеет убеждать… Нечто вроде нейролингвистического программирования, только в разы сильнее, работает без осечек. Подозреваю, что Ругель гораздо чаще меня бывал на Территории неспроста: начальство попросту опасалось талантов подчиненного.
Марина, не в пример полумертвому старику из поселка, не скрывала ничего. Сообразила, что мы с Сергеем теперь единственная и последняя ее надежда. Сама она с кровати почти не вставала, беременность протекала тяжело, ноги опухли, едва доковылять до нужника…
Новой информации ее рассказ принес не много. Да, она родом из Верхового, да, вышла замуж по любви за чужака… Сегодня, когда от поселка послышались выстрелы, Коля туда не поспешил. Боялся оставить ее одну, обычно, когда он уходил, с Мариной оставался кто-то из родственников.
Но прибежал Мишка, шестнадцатилетний пацан из поселка, сумевший скрыться от начавшейся бойни. Тут уж Ругель не выдержал – и они вдвоем с пацаном, при двух стволах, ушли. И все, с тех пор ни слуху ни духу.
– Вы ведь правда друзья? – спрашивала Марина. – Вы его спасете?
– Друзья, – соврал я, не моргнув; на деле мы с Ругелем коллеги, приятельствовавшие на уровне «привет, пока». – И спасем непременно. Может, и спасать не потребуется. Банда из поселка быстро ушла, наверное, они с Мишей сейчас по следу идут… Не тревожься, утром увидишься со своим ненаглядным.
Я коснулся ее плеча ободряющим жестом, она сжалась… Вот оно, кержачье воспитание, любой тактильный контакт с чужаком – табу.
Потом я подумал, что древний карабин и еще более древний наган с десятком патронов – маловато против банды в двадцать стволов. А то и больше двадцати, если допустить, что в поселок заявились не все. И спросил:
– Другое оружие в доме осталось?
Увы, не осталось… Ладно, самурай не должен зависеть от длины своего меча.
* * *
Чтобы не тратить время на возвращение к поселку, мы двинулись по следу Ругеля и Миши. Судя по направлению, эта парочка пыталась перехватить банду. Очевидно, Миша прятался до самого их ухода и понял, куда пошагали бандиты.
Их попытка оказалась удачной. Перехватили, срезав путь напрямик, устроили засаду…
А вот дальше случилось что-то непонятное. С позиции, обозначенной примятым мхом, было сделано всего два выстрела. И на том стычка закончилась. Причем закончилась пленением Ругеля и Миши – дальше их след вплетался в общую тропу.
Чудеса… Офицер-«декадент», натасканный на огневые и рукопашные контакты, попался так просто и глупо?
Или тут какой-то хитрый план? Например, Ругель не мог стрелять из-за живого щита из заложников и позволил взять себя в плен, надеясь использовать главный свой талант?
Разберемся… В этой истории вообще много темных мест. Почему, скажем, бандиты потащились куда-то на ночь глядя, а не устроились с комфортом в захваченном поселке? Наверняка у них ведь поблизости не постоянная база, а временный лагерь. Пить самогонку и насиловать женщин удобнее в теплых домах, а не в походных палатках, которые к утру промерзнут…
Загадка.
* * *
Отгадка обнаружилась на реке, неподалеку от впадения в нее ручья – того самого, что протекал через распадок, скрывавший поселок Верховой.
Баржа. Самоходная, плоскодонная, с маленькой осадкой…
Вот она, бандитская база. Даже пиратская, так точнее. Постоянная, однако не стоящая на одном месте.
Когда-то, до образования Территории, на этой лоханке доставляли грузы в поселки, расположенные в самых верховьях рек, малая осадка дозволяла… Продукты, промтовары, даже автотехнику, размещая ее на ровной как стол верхней палубе (сейчас палубу уродовали аляповатые самодельные надстройки). Прочному стальному корпусу прошедшие с тех пор десятилетия не повредили, а вот дизельный движок заменили чем-то попроще. Судя по трубе изрядных размеров, теперь баржу приводит в движение паровой двигатель. Не исключен и вариант с газогенератором…
Надстройки были ярко освещены. Сколько я ни вглядывался, не заметил ни одного постового. Судя по звукам, веселье в самом разгаре, и никому не хочется оставаться в стороне и тупо пялиться в ночь, когда на многие километры вокруг нет ни единой живой души… Единственная принятая мера предосторожности – сходни подняты. Высокий и обрывистый берег отделяют от борта метров пять, не больше.
– Перепрыгнуть сумеешь? – спросил я, зная ответ еще до того, как Сергей ответил.
Он не хотел прыгать. Он боялся прыгать. Он хотел очутиться подальше отсюда, в большом мире, где не убивают ради продуктов, выпивки и женщин…
Ладно хоть врать не стал, сказал честно:
– Не смогу… Извини. Вдвоем мы их всех не кончим… Убьют.
Я не стал переубеждать. Это моя работа, и легче ее сделать, когда не надо прикрывать задницу дилетанта.
Достал из кармана носовой платок, слегка уже утративший белый цвет, показал Сергею.
– Тогда оставайся здесь. И стреляй в любого, кто появится на палубе без этой штуки в левой руке. А если что-то пойдет не так – уноси ноги в парму. С этим справишься?
– Справлюсь.
Я не понял, врет он или нет, поддержит меня огнем или сразу задаст стрекача… Сергей и сам пока в точности не знал.
* * *
Часовой на барже все-таки был… Но нарушал устав караульной службы самым хамским образом. Притаился в закутке за каким-то механизмом и одиноко трапезничал: поедал жареную птицу, разрывая ее руками, временами отхлебывая из бутылки самогон, настоянный на морошке…
Учуяв и его, и нюансы его занятий, я неслышно приблизился. Мой неожиданно возникший силуэт породил сразу несколько движений: разгильдяй попытался вскочить, попытался задвинуть ногой бутылку в густую тень… Не иначе как принял меня за свое бандитское начальство.
Лишь блеснувшее лезвие ножа заставило его потянуться к оружию. Не успел, захрипел, согнулся… Пряный запах свежей крови ударил по ноздрям.
Первый готов.
Его автомат я закинул за спину, запасные рожки распихал по карманам. Пригодятся, но позже. Сейчас надо поработать ножом, ни к чему поднимать тревогу до срока.
… К тому времени, когда я заглянул в самую большую надстройку, счет дошел до семи. Суперменских подвигов не потребовалось. Пришлось выполнить тупую мясницкую работу, противники были в лежку пьяны.
В надстройке пили и развлекались более устойчивые к алкоголю организмы. Попробовал их сосчитать, но сбился. Больше десятка навскидку. Ножом не обойтись, хотя и эти успели нарезаться… Я взялся за автомат, от души надеясь, что раздолбайство часового относилось только к выпивке на посту, не к уходу за оружием.
Пили они за большим столом, заставленным бутылками и заваленным трофейной снедью. А развлекались не пьяным застольным пением. И не танцами. И даже не сексом с тремя молодыми кержачками (тех я нашел в одной из осмотренных кают, оприходованных неоднократно и по полной программе еще по дороге сюда, с ними же были дети, не тронутые).
Для развлечений служило устройство наподобие средневековой дыбы: шкив под потолком, стальной тросик, лебедка. Вокруг были разбросаны орудия пыток, в девичестве самые обычные инструменты – слесарные, столярные, сельскохозяйственные.
Когда я заглянул внутрь, с дыбы только что сняли кусок мяса, мало уже напоминавший человека… Разве только того, что мы нашли сегодня обезглавленным. И прилаживали туда следующего клиента – был он полуобнажен, связан по рукам и ногам, во рту торчал кляп.
Ругеля я узнал сразу.
Ну вот и свиделись…
Дверь я распахнул пинком и начал стрелять, еще перешагивая порог.
* * *
Трофейный АК-12 работал как швейцарские часы.
А я работал, как отличник боевой подготовки на тренировочном занятии. Никакой неприцельной пальбы от пуза, уходящей в никуда. Быстрые скупые очереди на два-три патрона, все точно в цель, в тех, кто был потрезвее и первым тянулся к оружию…
Число противников быстро уменьшалось. А потом все пошло не так. АК перестал стрелять.
Я торопливо передернул затвор, чтобы выбросить бракованный патрон. Но он не вылетел из оружия. Патроны попросту кончились.
Идиот! Посчитал по умолчанию, что если у часового три снаряженных магазина, то первый из них, пристыкованный к автомату, набит патронами под завязку. Покойный же раздолбай руководствовался какой-то другой логикой: патронов в его оружии оказалось ровно девятнадцать, я тщательно считал выстрелы.
Рослый бандит, родившийся под счастливой звездой, ухватил ближайшее к себе оружие – помповушку двенадцатого калибра.
Сменить магазин я никак не успевал. Отбросил АК, выдернул наган, выстрелил счастливчику в голову.
Вернее, попытался выстрелить… Боек негромко щелкнул по капсюлю, вот и весь результат. Второе нажатие на спуск породило тот же негромкий звук, ставший для меня похоронными колоколами.
После пятой попытки я понял, что упорствовать бесполезно, но время было безнадежно потеряно – бандит уже держал меня на мушке. Ни метнуть нож, ни попробовать перескочить стол и вступить в рукопашную… ничего не успеть…
Он медлил с выстрелом. Он глумливо наслаждался моментом. Он растянул рожу в усмешке. Он даже соизволил вступить со мной в разговор:
– Небось, хе-хе, у Микешки патроны брал?
Ну и дурак… Нельзя медлить и вступать в разговоры с тем, кого собираешься убить. Я нырнул влево, где за коротенькую паузу успел присмотреть валявшийся карабин.
Уже в прыжке еще раз дернул спуск, без особых надежд, на рефлексе. Наган, к моему изумлению, выстрелил. Понял это я только по отдаче, негромкий звук выстрела потонул в грохоте помповушки.
Торопливо подхваченный карабин не потребовался. Бандюган начал валиться медленно, как подрубленное дерево. Над его переносицей краснело маленькое аккуратное отверстие.
На том попытки активного сопротивления завершились. Рыжий тип громко храпел, уткнувшись лицом в стол. Пальбу он проигнорировал и выглядел способным спать до второго пришествия. Но все же я выстрелил ему в затылок – ну как протрезвеет в самый неподходящий момент и схватится за ствол.
Еще кто-то притаился под столом. Прежде чем я туда заглянул, снизу прозвучало:
– Не стреляй! Я не с ними! Я с Верхового, Миша, Степана Кузьмина сын! Не стреляй!!!
В этот момент подал голос Ругель. Даже не то чтобы голос – громко замычал носом, явно пытаясь привлечь мое внимание… Вынуть у него кляп я даже не подумал: начнет болтать – добром не закончится. Зато подошел, ощупал голову Ругеля и обнаружил искомое: здоровенную шишку на затылке… Кое-что начало проясняться.
– Вылазь-ка, Михаил Степанович, – скомандовал я.
Он выполз из-под стола – щуплый, малорослый, выглядящий младше своих шестнадцати.
– Это ты его отоварил по затылку? – кивнул я на Ругеля.
Иначе никак. Не могли иначе эти увальни захватить оперативника ДКДН.
Малолетка не стал отпираться, понимая, что Ругель его выгораживать не будет. Размазывал сопли, каялся, напирал на то, что семью взяли в заложники и грозили мучительно убить.
Все равно концы не сходились с концами… Как-то слишком легко бандиты выпустили юнца из вида, а затем приняли в свою компанию, усадили за стол…
Пришлось попотеть, пока выбил из недоросля признание: да, отпиленная голова соседа – его рук дело. Заставили под стволами, а другие соседи смотрели, – и обратной дороги не стало.
– Сыграем в русскую рулетку, – директивно предложил я, прицелившись в парня из нагана. – Из шести патронов пять дали осечки, у тебя хорошие шансы, что и последний не выстрелит. Если выиграешь – быстро-быстро валишь отсюда и не попадаешься мне на пути. При следующей встрече застрелю.
Теория вероятностей и впрямь была на его стороне. И все же он проиграл. Не повезло.
* * *
Прощальный разговор с Ругелем стал моим недолгим монологом.
– Вообще-то я сейчас должен доставить тебя на Колву, Ругель, тебя или твой труп… Но не доставлю. Отпущу. Причина никак с тобой не связана, но я ее все же тебе назову. Моя Наташка тоже беременна, на седьмом, правда, месяце… Мальчик. Уже придумали имя – Руслан. В общем, в отчете начальству события будут изложены правдиво, за исключением одной малости: ты, оказывается, сумел сбежать до моего прихода с баржи, причем вплавь, а след на воде я брать не умею… Зимовье твое сдам, уж извини, но фора для эвакуации у тебя будет. Можешь не благодарить.
Я поднял стопор лебедки, тросик ослаб. Бросил нож под ноги Ругелю, пусть сам освобождается от пут и кляпа и пусть освобождает женщин и детей. Обнял его на прощание, похлопал по плечу и вышел на палубу, не забыв взять платок в левую руку.
С платком я заморачивался зря. Сергей не держал палубу под прицелом. Его вообще не было на берегу. И нигде поблизости не было.
* * *
Добравшись до берега Колвы, я ничего не стал делать, просто уселся на песок. Сигнал вызова при моем появлении пошел автоматически.
Ждать пришлось больше часа. Как обычно при эвакуациях, прислали за мной «стрекозу» – двухместный орнитоптер, прилетевший сюда в беспилотном режиме. Но мне без разницы, на чем, лишь бы выбраться с Территории. Устал как собака, шел сюда без привалов и ночевок, пару раз умудрился задремать в ожидании транспорта…
Тяжело поднялся с песка, пошагал к орнитоптеру… И не дошел.
Ни шагов, ни иных подозрительных звуков я не услышал, задувший ближе к вечеру ветер все заглушал. Подозрительных запахов не уловил по той же причине.
Мир вспыхнул и тут же погас, исчез, растаял в кромешной тьме.
* * *
– Я знал, что с натурализацией ты мне не поможешь, – бил по вискам знакомый голос. – Да и не особо нуждаюсь. Мне нужен был твой транспорт, чтобы спокойно вылететь с Территории и вывезти товар. А там меня встретят и… И то, что будет дальше, тебе знать не надо.
Глаза я приоткрыл с большим трудом. Попытался повернуться в сторону говорившего, голова откликнулась диким взрывом боли, но я все же увидел Сергея, заканчивающего грузить в орнитоптер свой товар – несколько тюков, объемистых, но легких, судя по тому, как он с ними управлялся.
Чем же он меня отоварил? Вопрос был риторический, и я не стал над ним размышлять. Над содержимым тюков тоже не стал ломать голову. Контрабандные меха, наверное… Накопились с тех пор, как прикрыли канал в «Брусничном». Если прикинуть по ценам черного рынка – может и вправду хватить на легализацию.
Но это все тлен и суета… Гораздо актуальнее вопрос: всадит или нет в меня Сергей на прощание пулю?
Не всадил.
Заявил уже из кабины:
– А ты поживи здесь, без ничего, без связи с внешним миром… Как я жил двадцать семь лет. Бывай!
Крылья пришли в движение, аппарат он поднял в воздух уверенно, словно не в первый раз. Хотя с управлением орнитоптером интуитивно разберется и ребенок…
Я задумчиво провожал «стрекозу» взглядом. Сил ни на что иное не осталось. Скромных моих пожитков, состоявших из оружия и боеприпасов, тоже не осталось. Наверняка лежали на дне Колвы, Сергей и без того загрузил орнитоптер под завязку.
Негромкий взрыв прозвучал, когда аппарат поднялся на пару сотен метров. На парму и на реку упали обломки «стрекозы», и товар, который никогда не увидят получатели, и изломанная человеческая фигура…
Всепрощением я не отличаюсь, но никакой мстительной радости не испытал. Потому что падать с небес сейчас должно было мое искореженное тело. Или два тела – мое и Ругеля.
* * *
До закладки я добрался двое суток спустя. Имел право ее вскрыть лишь в самом крайнем случае, в таком, как сейчас.
Из хранившегося там НЗ больше всего в тот момент я нуждался в аптечке, но первым делом схватился за рацию. Выглядела она как потрепанная УКВ – из тех, что еще встречаются на Территории, но лишь выглядела…
Канал был настроен один, прямой канал для связи с шефом. И я, едва назвав позывной, доложил:
– Задание выполнено. Ругель найден, он действительно дезертировал. Сейчас он мертв, его беременная подруга тоже.
Ну да, мертвы… Именно для того и предназначались две микроскопические «соринки», перекочевавшие из рукояти ножа в практически незаметные пропилы на моих ногтях… При нужде достаточно было сжать ноготь с боков, затем коснуться им кожи жертвы – и через сутки случится скоропостижная смерть, вполне естественная, от тромбоза мозга. Готовившие операцию люди учитывали возможность того, что изменника я повстречаю в многолюдном месте, и другие варианты ликвидации будут невозможны.
Полковник Ткачев отреагировал на мое сообщение неопределенным звуком, а я перешел к своей насущной проблеме.
– «Церберы» подсунули мне для возвращения заминированный орнитоптер… Или кто-то еще подсунул… Но так уж вышло, что я уцелел и застрял на Территории. Какие будут указания?
Полковник вновь издал непонятный звук.
– Повторять попытку нелегальной эвакуации я не готов… – предупредил я. – Только официально, через пропускной пункт.
Пару минут Ткачев не подавал признаков жизни. Потом заговорил – и знакомый голос звучал как-то странно.
– Указаний не будет. Вместо них вот тебе совет: если сохранил оружие – застрелись. Так будет лучше для всех.
Вновь повисло молчание. Я не понимал, как реагировать на дурацкую начальственную шутку.
– Канал защищенный, – вновь заговорил Ткачев, – и разговор не записывается. И только потому я скажу: утвержден новый список «А», твоя группа крови проходит теперь как ВУНЖ. И группа вашего с Натальей ребенка. И группа Ругеля. Причем он как-то пронюхал об этом заранее. Наталья сейчас в нашей клинике, беременность прерывать поздно… но можно. Надеюсь, ты меня понял.
Голос смолк. На сей раз окончательно. Ни слова не раздалось из рации, пока я не раздавил ее каблуком.
* * *
Я лежал на мху и бессмысленно пялился в зенит.
ВУНЖ… Такой у вас теперь диагноз, господин капитан, окончательный и не подлежащий обжалованию.
Врожденные уродства, несовместимые с жизнью…
Все чаще родители получают из роддомов вместо попискивающего свертка справку с лиловым штампом ВУНЖ. И в придачу совет: не пытайтесь заводить потомство самочинно, без консультаций со специалистами ДКДН.
А теперь дошла очередь до самих специалистов. Змея начала пожирать свой хвост…
И что дальше?
Прорваться на Большую землю, попытаться вытащить Наташу из клиники? Шансы на успех есть, хоть и невелики. Но самое-то главное: что потом?
Скрываться всю жизнь на нелегальном положении? Не сумею, спалюсь, не тому меня учили…
Двинуться по дорожке Ругеля и поселиться здесь, на Территории? Выживем, наверное… Да только не о такой судьбе для сына мы мечтали…
Однако совету полковника не последую. Не дождется.
Я лежал. Смотрел на небо, словно надеялся, что кто-то там, наверху, подскажет верный ответ…
Ответа не было.
01.11.2017
