Запальник

Понадобилось время, чтобы избиратели привыкли к идее спонтанного самовозгорания человеческого тела.

По сути, в ней не было ничего нового. Курьезные истории о людях, внезапно вспыхивающих, словно спичка, бывали в ходу еще в средние века. Вот только в последние несколько лет случаи участились. Знатоки списывали возросшую осведомленность о них на скрупулезную и прозрачную политику регистрации самовозгораний, предпринятую новым управляющим аппаратом – всяко более эффективную, чем средневековая.

Наглядных примеров теперь было в достатке – вот Райан Флетчер, вспыхнувший на глазах у всей семьи прямо в кресле с откидной спинкой во время послеобеденного просмотра «Поединка смертников». По словам очевидцев, он запалил одну-единственную сигарету марки «Бенсон и Хеджис» – большего за день себе не позволял, – поднес ее к губам, и тут совершенно неожиданно дохнул пламенем («Прямо как дракон!», выражаясь словами девятилетнего Шелдона Флетчера, которому менее чем через двадцать минут после инцидента пришлось общаться с полицией). Должно быть, Райана настигла отрыжка. В докладе не было явного упоминания об этом, но только таким способом кислород мог попасть в его пищеварительный тракт, где приблизительно два с половиной литра додекана плескались в обычном месиве из желчи, метана и непереваренных комков еды.

Взрыв прошел в два этапа: сперва разорвался живот, выплеснув анаэробную начинку в кислородную среду, что повлекло за собой вторичную детонацию, в итоге которой обгоревшие ошметки тела Флетчера облепили зеркало в дальнем конце прихожей – в пяти метрах от злополучного кресла.

Флетчер не был профессионально связан с биотопливной промышленностью. Но логи GPS-навигатора, снятого с его «Субару», показали, что за две недели до трагического происшествия он проезжал мимо завода «ГринХекс», как раз во время протечки одного из биореакторов. К счастью, никто не выявил связи.

Все свалят на поляков, решила про себя Дора Скайлетт.

По сообщениям СМИ, польская алкогольная промышленность последнее время переживала настоящее возрождение. Регулировке ее оборот не поддавался. Кое-какие попытки предприняли в Евросоюзе, за счет очередного расширения определения «токсичных отходов». Непомерные лицензионные сборы сделали продукт нерентабельным даже для ресторанов и отелей самой Польши – и все же он выжил, неразрывно связанный с самой культурой. По медоварням курсировало порядка ста типов самогона, продававшихся с лотков в городских сквериках. Немаркированные ящики со спиртным вывозились из страны – в поисках не столь жестких законов по охране окружающей среды. Перегонные кубы стояли в каждом подвале. Даже в польской судебной системе алкоголь издревле играл видную роль – одна из средневековых форм смертной казни заключалась в опаивании осужденного брагой через трубку, до тех пор пока его кишки не лопались (ходили слухи, что подобное все еще практиковалось в глухих лесных селениях близ Люблина).

В последние два года польский контрафактный алкоголь с победой добрался до Северной Америки, и самая суровая социальная реклама, которую только смог продавить Минздрав, в красках стала расписывать последствия его употребления. Дескать, поветрие затронет даже тех, на кого вы всецело рассчитываете, в том числе примерных семьянинов, что никогда не касались никакой химии, если только та не происходила из аптеки. В один прекрасный день вы просто найдете их стопы, все еще одетые в носки и туфли, тлеющими на ковре в гостиной. Может, только обуглившиеся большеберцовые кости будут торчать из культей, да и то не факт. И вот, похоронив эти жалкие остатки, вы спуститесь в подвал, чтобы собрать инструменты почившего главы семьи и отнести на ярмарку Доброй Воли, и где-то там, за водонагревателем, куда никому не вздумается сунуть нос, найдете ЕЕ – страшную коробку с бутылками, в половине которых все еще плещется странная розоватая жидкость, вязкая, как машинное масло. Этикетки на бутылках будут пестреть словами с забавными черточками над буковками С и странными маленькими косыми перекладинами через L, непременно заканчивающимися на «-ски». И тогда вы проклянете в голос мерзких поляков и их мерзкий смертоносный самогон и воспылаете праведным гневом к несправедливости мира, позволяющего плохим вещам случаться с хорошими людьми, и такие причудливые словечки, как «плазмиды» и «горизонтальный перенос», ни за что не придут вам в голову.

На мониторе у Доры была заставка, цитата какого-то прусского короля родом из семнадцатого века: «Удачлив тот, кто никогда не знавал польского вина». Вдохновившись именно этими словами, она выиграла первую в истории премию Джеймса Хоура в области аналитических инноваций. «Удачлив, тут сомнений нет», – подумала она, вписывая адрес Флетчеров в разнарядку для ребят, что разъезжали в фургоне с невзрачным логотипом компании по доставке букетов на боку.

Следующий случай был еще проще – Мэй-Ли Бадура, путешественник, сгорел заживо в загородном доме в Гарибальди. Инциденты, связанные с санузлами, будь то ванные или туалеты, уверенно лидировали по количеству в череде самовозгораний – для них даже выделили отдельный термин-акроним для отчетности – сансамы (хотя, с легкой руки замминистра, в оборот вошло неофициальное выраженьице «кубки огня», которое, по понятным причинам, нельзя было вписать в официальные бланки). Что ж, в наши дни слишком много людей загромождают ванные ароматическими свечами, но Дора подозревала, что грубая сила естественного отбора рано или поздно существенно снизит число таких вот любителей уюта с экзотической ноткой.

Очевидно, что Бадура зажег спичку.

Подмешав в дело «протекшую емкость с зажигательной смесью» («Не так и далеко от правды», – пришла ей в голову мысль), Дора перешла к делу Греты и Роджера Янгов из Стивстона, чьи обугленные тела были найдены лежащими бок о бок в собственной постели. Никто из них не курил.

Дора забарабанила пальцами по столу. Хитроумный узор на ногтях замерцал в ритме неуверенного стаккато. Она запросила сведения о ближайших родственниках. Итак, аж пятеро детей. Почти что вдвое больше, чем ей нужно.

«ЧОРД возьми, да!» – тихо возрадовалась Дора.

Она всегда обожала эту Человеческую Организацию Радикальной Депопуляции. Да, такая взаправду существовала – пусть даже их методы на деле не подразумевали никакого насилия, а настоящий девиз был претенциозной чушью. «ЧОРД возьми, да!» звучало куда как лучше, куда больше подходило всем этим граффити, изображающим фигурки образцовых семеек «мама-папа-дочка-сын» с крестиками на месте глаз, что не так давно стали появляться в проулках больших городов. Конечно, эти кашееды вряд ли бы стали ее горячо благодарить, даже если бы знали о ее причастности, но вообще-то одними только чаяниями Доры о них заговорила широкая общественность. Именно благодаря ЧОРДам и докладу об их возможной опасности она заполучила второй грант от Джеймса Хоура.

Грета и Роджер Янг, набожные католики с целым выводком детей, были идеальными мишенями для исполненных ненависти радикалов-антинаталистов, сплошь психопатов и убийц. Такую версию все примут на «ура».

Компьютер издал раздражающий протестный писк: версия отклонена – превышение квоты. Чертыхнувшись, Дора запросила подробности. Оказывается, Гейл Винсент уже сваливала все на сторонников радикальной депопуляции в этом месяце.

Что ж, в этом был резон – слишком часто пить из одного и того же колодца нельзя. Люди потихоньку переставали судачить о спонтанных самовозгораниях и задавались разумным вопросом, почему власти не позаботятся как следует о проклятых «зеленых» фанатиках. Но к ЧОРДам Дора питала что-то вроде чувства собственничества. Открыв окошко служебного чата, она написала Гейл:

Прости, Дори, пришел ответ от Гейл. Куплю тебе кофе, будем квиты?

В левом верхнем углу экрана появилась янтарная звездочка – она настроила оповещения так, чтобы новости, касающиеся биотопливной промышленности, отмечались именно таким цветом. Курсором Дора смахнула звездочку – сначала надо разобраться, как быть с Янгами, никуда новость не денется. Но через мгновение выскочила уже зеленая звездочка – новость, касающаяся «ГринХекса». Тоже потерпит.

Фиолетовая звезда (отдел энергетики и инфраструктуры) явила себя где-то тридцать секунд спустя – и Дора внезапно осознала, что в окружении что-то изменилось. Фоновый шум вдруг потух, словно какая-то плотная влажная масса незаметно просочилась в здание и улеглась, давя на уши.

Она откинулась на спинку стула и бросила взгляд вдоль ряда рабочих мест. Все будто прикипели к своим мониторам, прижали гугл-очки к глазам. Никто не говорил ни слова.

Всплыло сообщение от Гейл:

Уже не просто какая-то звездочка – малиновая сверхновая вспыхнула перед Дорой, яркая, как луч лазера. Сам министр по энергетике и инфраструктуре. Жемчужина в короне маленького созвездия, внезапно засиявшего в ее помрачневших небесах.

Дора кликнула по оповещению. Открылось окно с видео.

ГЛОБАЛЬНЫЕ НОВОСТИ – возопили пиксели. КОКТЕЙЛЬ СУДНОГО ДНЯ?

Изображение между этими двумя кричащими заголовками выглядело на первый взгляд максимально невинно – маленькая и весьма узнаваемая зеленая спиралька ДНК, витками уходящая в темную бесконечность.

– …ориентированный на простое включение инструментарий, который используется генными инженерами в своих операциях, – голос диктора набирал силу. – В отличие от нормальных генов, плазмиды не просто передаются из поколения в поколение. Эти портативные наборы инструкций курсируют между видами благодаря так называемому горизонтальному переносу. Этот процесс позволяет различным видам бактерий, а также более развитым формам жизни, таким как дрожжи или водоросли, приобретать черты друг от друга. Проектные плазмиды превращают обычные микроорганизмы в миниатюрные фабрики, производящие огромное количество продуктов питания, лекарств или, в случае биотопливной промышленности, бензина.

Картинка сменилась – одна анимированная плазмида уменьшалась и исчезала в рое ей подобных, а тот растворялся в мутном хлорофильном вареве, в переплетении извивающихся жгутиков.

– Компания «ГринХекс» внедряет запатентованные плазмиды – «Запальники» – в зеленые одноклеточные водоросли-спирулины, являющиеся основным ингредиентом популярного коктейля «Шемрок Смузи»…

Жгутики слились в комок зеленой слизи, а та, в свою очередь, заблистала знакомой всем по навязчивой рекламе «мятной свежестью», увенчанной шоколадной крошкой.

– …который после недавнего успешного ребрендинга покинул ряды нишевой продукции, реализуемой исключительно в магазинах здорового питания.

Коктейль тут же очутился в стаканчике, в чьей-то руке на фоне бежевых плиток. И следом идеально-плавный переход (Дора одобрительно присвистнула бы, вот только на диафрагму тяжелым камнем опустился страх) заменил анимацию архивной съемкой со скрытой камеры, установленной в каком-то кафе, где-то в реальном мире.

Она понимала, к чему все идет. Похоже, где-то на подкорке она ждала подобного годами.

– Возможно, мы никогда не узнаем точно, что произошло днем двадцать пятого числа в кафе «Старбакс» города Барнаби, досконально известен следующий факт…

Благообразная старушка в лимонного цвета блузке, отойдя от прилавка, вдруг упала на пустой столик, сжимая в хрупкой руке бумажный стаканчик.

– …Стейси Херлихи очень любила коктейли от «Шемрок Смузи».

В прямом смысле взрывные кадры неожиданной гибели Стейси были основательно размыты, дабы избежать любого нарушения телевизионных стандартов.

Однако истошные вопли свидетелей говорили обо всем и так.

Конечно, это было еще не все. Профессор Петр Дембовский из Мэрилендского университета рассказывал о том, как непросто моделировать микроархитектуру генома. Еще кто-то из Университета Саймона Фрейзера с умным видом рассуждал о том, что структуры, подозрительно напоминающие «Запальник» («трудно говорить наверняка при работе с зашифрованным геномом»), обнаруживались в каких-то микробах – Bacteroid чегототам, – обитающих исключительно в кишечнике человека («в очень малых количествах, естественно – если бы распространенность у них была как у кишечной палочки, половина теплокровных бы испражнялась огнем и серой, ха-ха»). Была спешно созвана пресс-конференция, на которой представитель «ГринХекс» настаивал как на абсурдности обвинений («наш патент рассчитан на теплые, влажные, богатые метаном условия анаэробного биореактора, а не на пищеварительную систему человека»), так и на том, что даже если бы Запальник неким образом покинул реактор, в диких условиях он вряд ли бы продержался почти полтора года – примерно столько минуло с тех пор, как в «ГринХекс» отказались от открытых отстойников и перешли на полностью замкнутый цикл производства. Позиция вроде бы обнадеживающая, но потом какой-то спец по биомедицинской статистике из какого-то там чертова Занудского Университета стал нахраписто называть идеальные предохранительные меры мифом и сулить любой отрасли, в ближайшие два десятилетия намеренной отказаться от ископаемого топлива, по несколько десятков несчастных случаев в день – даже если вся работа в ней не будет выстроена на самореплицируемом продукте.

Вернулся дикторский бестелесный голос и объявил, что в «ГринХекс» намерены подать судебный иск против профессора Дембовского и Мэрилендского университета за нарушение авторских прав. Начальница Доры, замминистра энергетики и инфраструктуры собственной персоной, заверила народ великой страны, что всевозможные небылицы о сговоре правительства с биотопливной промышленностью и «сокрытиях сотен смертей в год» – полнейшая антипатриотичная чушь, которую развенчать хорошим внутренним расследованием – раз плюнуть.

Но к тому времени Дора Скайлетт уже вызвала на экран свое рабочее резюме. Дикторский голос застрял у нее в голове и теперь вещал как с колодезного дна – темного и глубокого.

Индикаторная трубка в «Секонд Кап» оказалась неисправной. Она три раза дохнула в нее, но та отзывалась только щелчками и жужжанием – дверь оставалась запертой. Так продолжалось до тех пор, пока рыжая дама в кардигане с покрытием из термохрома не постучала по стеклу с той стороны и не ткнула пальцем в записку «аппарат неисправен», висевшую чуть ниже интерактивной рекламы антиплазмидов от «Пфайзер» .

Рыжая постучала еще раз, а потом театрально развела руками – ну, что тебе?

– Гейл? – прищурилась Дора. – Гейл!

Какие люди, прочитала она по губам Гейл. Ну да, прошел уже целый год.

– Ну и ну, – покачала головой Дора, когда Гейл после дежурных объятий вручила ей пластиковый стаканчик с мокко. – Ты сильно изменилась.

Откинувшись на спинку стула, Гейл тряхнула волосами.

– Это ерунда. – В глазах у нее читалось: а вот ты что-то не изменилась совсем.

Дора поставила стаканчик на столешницу, пролив немного мокко на кривозубую акулу – логотип какой-то компании под названием «Сидней СиБед».

– И где ты теперь работаешь?

– Ты не поверишь. – Гейл кивнула в сторону главного входа, у которого тип сорока с чем-то лет в гугл-очках пытался заставить индикаторную трубку работать. – Смотри-ка, дверь еще одного срезала.

Дора закатила глаза:

– Черт меня побери, если я знаю, зачем мы все должны пользоваться этой хренью.

– Что ж, таков закон. – Пока Гейл смешивала себе коктейль, ее кардиган так и рябил пастельными узорами-термонаклейками. Доре эти переливы как-то подспудно досаждали.

– Да они ведь работают через раз.

– От компьютерных моделек до розничной продажи они прошли меньше чем за год. Повезло, что вообще хоть как-то работают.

Дора вытерла пасть акулы-логотипа салфеткой.

– Даже когда они срабатывают – когда ты в последний раз видела, чтобы они кого-то ловили? Тратиться на них – все равно что организовывать самолеты, облетающие пляжи и следящие за появлением акул близко от берега. Где-нибудь в Юте, где акул отродясь не бывало.

– Ну, знаешь, это такие ритуальные пляски у костра. Народ хочет чувствовать себя в безопасности.

– Народ и так в безопасности. – Если не считать случайно взрывающихся бабушек, конечно. Дора внезапно осознала, что Стейси Херлихи в свой злополучный час явилась как раз в местечко вроде этого.

– Только представь, какой стимул эти бесполезные вещицы дают экономике. – Гейл забрала у Доры грязную салфетку, скомкала и метким броском отправила в урну у стены. – Не говоря уже о буме на огнетушители. Мой брат устроился на работу в «Амарекс» сразу после того выпуска новостей – и недавно купил себе второй дом. Ему ли теперь думать о разорившихся производителях мангалов для барбекю, а?

Дора читала, что даже мангальный бизнес потихоньку возвращал свои позиции. Как оказалось, люди быстро свыклись с новой угрозой и стали жить дальше. Довольно-таки спокойно – до тех пор пока взрываются чьи-то чужие бабушки, не свои. Так, надо думать, было всегда – статистика не склонна врать.

– Признаться, я удивлена, что все вот так вышло, – протянула она.

– Удивлена – и чем? Тем, что люди не драматизировали тысячу-другую спонтанных возгораний в год – на фоне миллионов смертей от рака, тепловых ударов и смога? Что они предпочли кучку обугленных трупов нефтяным пятнам, простирающимся от горизонта до горизонта?

– Это не так работает, ты сама знаешь. Можешь записать видео, где человек три часа подряд тихо умирает от рака легких. Любой посмотревший забудет о нем в тот же момент, как ему предъявят тридцать жалких секунд, за которые старушка Стейси превратилась в факел. – Дора пригубила мокко и покачала головой, отгоняя мерзкое воспоминание. – Черт, худшие тридцать секунд за всю историю.

Гейл пожала плечами:

– Худшие? Да ты еще видео с авариями на дорогах не видела. Там ты не просто так сгораешь и даже не взрываешься – там тебе отрывает руку или ногу, тебя размазывает по тротуару, как гнилую тыкву. И это все очевидцы снимают в самых живых подробностях – записей тьма-тьмущая, чтобы их найти, хватит пяти секунд. – Пальцы Гейл угрожающе зависли над планшетным компьютером, как бы готовясь доказать утверждение.

– Верю тебе на слово, – отмахнулась от подруги Дора.

– То-то же. Там такой ужас, что взрывающаяся бабушка на его фоне – что-то вроде очередного видео с котиками. И количество смертей от ДТП в пять раз выше, чем при самом худшем сценарии для распространения самовозгораний. Статистика это доказывает. Оптика с места происшествий это доказывает еще более наглядно. Но люди не перестают садиться за руль. Более того, с каждым годом их все больше и больше.

– Ну еще бы! Теперь литр бензина стоит тридцать центов, а не доллар, как раньше…

– В точку. – Гейл хитро изогнула бровь. – Ничто не ново под луной.

Дора опустила взгляд в свой стаканчик.

– Кое-что все же ново, – тихо заметила она.

– Ну да. Работающие через пень-колоду индикаторные трубки. Еще инновационные плазмидные таблетки – и да, наплевать, что «Джонсон-и-Джонсон» грозят судебными исками всякому, кто распускает слухи об устойчивости микроорганизмов к лекарству. Да, и не стоит забывать об Управлении транспортной безопасности – теперь у них есть еще один повод совать ручонки поглубже в задницы, потому как теперь каждый может стать террористом-смертником. – Указательным пальцем Гейл стала выводить узоры в просыпанном на столе сахаре. – Так что кое-что все же ново, да. Но в остальном все по-прежнему. – Она смерила Дору оценивающим взглядом. – А что насчет тебя, Дори?

Та моргнула:

– Меня?

– Чем ты теперь занимаешься?

– А. – Она пожала плечами. – Пока работаю временным пожарным инспектором в Лэнгли. Негусто, конечно… – ЦРУ была одной из тех немногих контор, где ее опыт в энергетике-и-инфраструктурах мог быть рассмотрен как преимущество. Удивительно, сколь много практически ценных знаний получаешь за два года клепания отводов глаз для странных и труднообъяснимых пожаров. – А как у тебя дела?

Гейл встала.

– Пойдем-ка. Что-то меня пройтись тянет.

Когда они вышли на улицу, Гейл вытащила из кармана пачку «Ротманс». Но курить не стала – просто посмотрела на маленькую коробочку, зажатую в пальцах, и сказала:

– Ты же знаешь, что вскоре курение может стать уголовно наказуемым? Кто-то в верхах вынес на рассмотрение законопроект.

– Я и не думала, что ты куришь, – созналась Дора.

– Раньше не курила. Мою мать сигареты свели в могилу.

– И что же тогда изменилось?

Гейл издала странный звук – не то смешок, не то кашель.

– Не что, а кто. Я. И не одна только я.

Парадокс, но курение взаправду стало только популярнее после того переломного выпуска новостей. Стало своего рода меткой безопасности в обществе незнакомцев: с человеком, который мог прикурить и не вспыхнуть, вы могли хотя бы встать рядом на автобусной остановке.

Они зашагали по улице. Через улицу на интерактивном билборде мерцали, сменяясь, виды какого-то пустынно-выжженного города, тлеющего под черно-маслянистым небом.

– Ты только взгляни, – кивнула в ту сторону Гейл. – Там-то пламя полыхало, похоже, всю последнюю тысячу лет, если не больше.

Дора прищурилась. Бегущая строка утверждала, что на снимках – Тегеран, но теперь подобные пейзажи можно было сыскать где угодно к востоку от Средиземноморья.

– Перемена к лучшему, так ведь? – спросила Гейл.

– Ты о чем?

– О том, что нам наконец-то можно со спокойной душой наплевать.

Дора остановилась и взглянула подруге в глаза.

– Когда это ты успела стать таким циником?

Гейл чуть улыбнулась.

– То был сон, или мы с тобой несколько лет кропали «утки» о самовозгораниях?

– Не сон. Хотя, кажется, будто с тех пор вечность минула. – Дора пожала плечами. – Но ты почему-то до сих пор не хочешь сказать мне, куда устроилась.

– В «ГринХекс». – Когда глаза Доры полезли на лоб, Гейл добавила: – Говорила же – не поверишь.

– Но ведь никакого «ГринХекс» больше нет!

– Вывески меняются, суть остается. Что-то было до «ГринХекс», а теперь есть кое-что после него.

– Ты что, загремела туда по корпоративной протекции?

– Сама же знаешь, как такие конторы работают.

– Они мутируют.

Гейл усмехнулась.

– А как иначе-то? Генная инженерия – наш нынешний хлеб.

– И чем ты у них занимаешься?

– Именно что инженерией, как и все остальные.

– Когда это ты успела получить ученую степень по генетике?

– Не генетической. Хотя гены – это просто слова. Информация. А инженеры – всего лишь редакторы. Если мы чему-то и научились на старой работе, то именно что первоклассному редактированию. Ты, если я правильно помню, как-то раз даже награду получила.

«Дважды».

– Но ведь это не одно и то же. Эти парни переписывают саму жизнь.

– Ты лишь подтверждаешь мою точку зрения. Гены – просто информация, но люди всегда больше пекутся об упаковке, нежели о содержимом. Все это информация, но когда дело касается именно генов, люди реагируют слишком эмоционально. Таким образом, любое дело, которое зиждется на оптимизации одного вида информации, будет ценить людей, умеющих оптимизировать другой вид. Иначе некоторые наши наработки, способные коренным образом изменить жизнь, никогда не попадут на рынок. – Будто только сейчас поняв, для чего нужна пачка в руке, Гейл вытащила одну сигарету. – Им, кстати, сотрудники нужны.

– Вот как, – протянула Дора.

– Я могу замолвить за тебя словечко.

– О… спасибо. Сделаешь мне большое одолжение.

– Да брось.

– И все-таки, я не уверена. «ГринХекс» сменил вывеску… дико слышать. И, если ты помнишь, последняя редактура вышла боком как им, так и нам.

– Все течет, все меняется, Дори. И нам нужно меняться. Такова суть жизни. – Гейл загородила кончик сигареты ладонью, и клуб серого дыма вырвался у нее изо рта. Дора смерила его недоверчивым взглядом. – Суть жизни – в адаптации.

Она оставила Доре визитку. И яркий образ на память – сигарета, занимающаяся от ярко-голубого пламени, что танцевало на самом кончике ее языка.