ГЛАВА 21

Дом у Олафа оказался в Серебряном Бору. Этот дачный комплекс, расположенный в северо-западной части столицы, считался уникальным даже для Москвы. И, соответственно, цены здесь кусались, причем весьма ощутимо. В самом начале своего обустройства в мегаполисе я внимательно изучала все районы города: респектабельность, криминогенность, реальную престижность и соответствие моим собственным ожиданиям. Так вот: был бы у меня лишний миллиард, я бы не задумывалась над тем, где приобрести себе уютный домик для медитаций и выращивания лечебных трав. Изначально это были дачи для высокопоставленных чиновников столицы и иностранных дипломатов, при этом сама земля принадлежала государству, но в конце прошлого века, когда страну лихорадило от экономических и социальных проблем, ушлые чинуши подсуетились, и на текущий день Серебряный Бор был практически полностью в частной собственности.

И уж не знаю, какими путями один из участков перешел во владение Олафа, но я абсолютно не возражала, когда, коротко уведомив о том, что мы именно на территории Серебряного Бора, меня ввели в тот самый двухэтажный девятикомнатный дом. В темноте было не рассмотреть толком, да и мы не задерживались снаружи, практически сразу войдя внутрь, но я все равно отметила, что и участок здесь достоин внимания. По крайней мере, забор виднелся в существенном отдалении.

Дом был темным лишь поначалу. Часы показывали третий час ночи, но Олаф, безошибочно проведя меня по коридору на большую кухню, совмещенную со столовой, включил нижний свет, усадил в мягкое кресло, а сам направился к холодильнику. Под моим слегка озадаченным взглядом внимательно изучил содержимое агрегата и одну за другой вынул из него несколько кастрюлек и мисочек.

— Я помню, ты голодная, — заговорил он, когда снял крышки с кастрюль и еще раз внимательно изучил стоящее перед собой посудное войско. При этом смотрел не на меня, а на еду. — Есть борщ, котлеты, пюрешка и несколько мясных салатов. Что выбираешь?

— Наедаться на ночь… — протянула неуверенно, но викинг фыркнул, и я мысленно с ним согласилась. — Ладно, давай начнем с котлет. Салат возьму на гарнир, а вот борщ, пожалуй, отложу на завтра. Ну или уже сегодня. А десерт какой-нибудь есть?

Я не удержалась и подошла ближе, чтобы лично заглянуть в посуду с предложенными изысками. Наше общение как-то слишком быстро перешло на новый, непривычно домашний уровень. Это удивляло и одновременно настораживало. Оказывается, Олаф мог быть и таким: уютным, заботливым и при этом абсолютно естественным.

— Десерт, — задумчиво повторил он и вновь нырнул в холодильник. — Обычно Нина стряпает мне пироги…

— Нина? — Вопрос вырвался у меня против воли, причем прозвучал настолько стервозно, что откровенно смутил меня саму.

Олаф же обернулся ко мне с таким сияющим лицом, будто только что выиграл приз тысячелетия.

— Нина — моя домработница. Ей шестьдесят четыре года, трое детей и пятеро внуков. Приезжает ко мне три раза в неделю, убирает, готовит и постоянно ворчит, что я бессовестно проживаю свои лучшие годы в одиночестве, хотя мог бы уже жениться и подарить стране одного, а лучше трех сыновей. — Олаф говорил тихо и спокойно, но при этом его глаза сияли, а на губах поселилась загадочная улыбка. — Но я тут подумал и понял, что хочу еще и дочь. А лучше не одну. А ты?

— Я? — Непонимающе моргнула и чуть наклонила голову.

— Дети, — кивнул Олаф немного напряженно, еще пристальнее вглядываясь в мое лицо. — Думала об этом?

— Нет. — Я ответила почти честно. Без труда выдержала озадаченный мужской взгляд, но под конец, когда молчание стало неуютным, неопределенно пожала плечами. — Мне было о чем подумать еще, и данная тема у меня не в приоритете. Так что там с пирогами?

— Закончились. — Во взгляде Олафа промелькнуло нечто, что я не успела распознать. — Прости. У нас тут практически военные действия, а я к тебе со всякой ерундой… Так что, говоришь, котлету и салат?

И поспешил отвернуться к настенному шкафу за тарелкой.

— Да, пожалуйста.

Реакция Олафа на мой вполне невинный ответ озадачила, но я не придала ей большого значения. У всех нас есть свои тараканы, и абсолютно любая тема может стать неприятной из-за каких-нибудь болезненных событий в прошлом. Я вот даже говорить о детях не хочу. И не потому, что не думала о них совсем уж никогда, а потому что прекрасно понимала, что не хочу увидеть их старость и смерть. Мне хватило размышлений о них в свое время, чтобы раз и навсегда понять — детей у меня не будет. Я слишком эгоистична, чтобы снова потерять не просто близких, а самых родных мне людей, и только лишь потому, что переживу их всех.

Ели в тишине. Я снова вернулась в кресло, Олаф занял второе, и только редкий стук вилок о посуду нарушал безмолвие ночи. Затем мы пили чай с печеньем, которое викинг нашел в буфете, а когда и это закончилось, встал вопрос о размещении.

Впрочем, меня занимали и иные вопросы. Например, когда, в понимании Олафа, завершится ночь, где мне можно ополоснуться и планируют ли мне выделить отдельную спальню или я по умолчанию приехала не только в его дом, но и в его постель?

Были у меня и другие вопросы менее масштабного характера, но их я планировала решить по ходу дела. Начала же с благодарности и вполне невинного вопроса:

— Спасибо за ужин, твоя Нина просто клад. Чем займемся дальше?

Олаф в это время как раз допивал свой чай и почему-то слегка поперхнулся. Откашлялся, посмотрел на меня с осуждением и настороженно уточнил:

— Есть предложения?

— Нет. — Я ответила с едва уловимой улыбкой. — Была бы я одна — прогулялась бы по какому-нибудь близлежащему криминогенному району и устроила бы местной преступности судный день. Но я должна тебе ночь… — Подняла правую руку и показала ему браслет от наручников, которые до сих пор не сняла. — И поэтому спрашиваю — чем мы займемся?

Олаф помрачнел. Глянул на меня так, словно я обвинила его во всех возможных злодеяниях. Шумно выдохнул… И промолчал.

Поднялся, унес свою грязную посуду в раковину, вернулся и забрал мою. Ушел снова, и я услышала плеск воды. Этот акт обиды, выставленной напоказ, позабавил, так что я спокойно дождалась, когда Олаф закончит с мытьем и обернется ко мне. Встретила его насупленный взгляд иронично приподнятой бровью, а затем приподняла и вторую, предлагая наконец высказаться.

— Впервые чувствую себя откровенным идиотом. Впечатление, вроде я тебя против воли похитил и снасильничать собираюсь, — нехотя проворчал он и качнул головой в сторону арки выхода. — Идем наверх, проведу тебе экскурсию. Выберешь себе спальню из гостевых, и остаток ночи проведем в ознакомительных беседах, до которых все никак не можем добраться. — Под конец его тон потеплел, а во взгляде проскользнула ирония. — Должен же я знать, кого в дом привел.

— Как-то поздно ты об этом задумался. — Я поддержала его ироничность, легко поднялась с кресла и приблизилась к нему. Доверительно положила ладонь на мужскую грудь, встала на цыпочки и прошептала прямо в губы: — Не бойся, я бываю и покладистой. Особенно после вкусной еды и достойного чая. — И по секрету добавила: — А твой чай достоин.

Кокетливо подмигнула, отстранилась, обошла замершего истуканом Олафа и направилась к лестнице, белеющей своими ступенями в темном холле.

— Ты идешь? Или мне самой экскурсию себе проводить?

— Непостижимая женщина! — возмутились мне в спину и догнали в два счета. Обняли за талию, прижали к себе и тоном настоящего экскурсовода заявили: — Уважаемая гостья моей скромной обители, посмотрите, пожалуйста, направо. Там вы увидите входную дверь, через которую мы некоторое время назад вошли в этот уютный дом. Прямо перед вами — лестница. Ножку, пожалуйста, поднимаем, не спотыкаемся… да, идеально.

Олаф болтал не переставая, словно уже позабыл о сломанной челюсти. Ехидничал, ерничал, но в то же время постепенно знакомил меня со своим домом. Между делом признался, что дом перешел к нему от Александра, а тот, в свою очередь, получил его от одного из своих партнеров. На этом мутном месте Олаф замялся и перевел тему, начав водить меня по гостевым спальням. Всего их было две, а третья оказалась хозяйской, то есть его. Фактически они ничем друг от друга не отличались, разве что из окон открывался чуть другой вид, да и то не слишком. Обе комнаты выходили на северную сторону и имели по два окна с выходом на балкон. Обстановка была абсолютно идентичной: большая кровать, шкаф, комод, прикроватная тумбочка, кресло, трюмо. Слегка отличался тон обоев и рисунок ковров на полу, но в остальном я не нашла особых отличий. Кроме спален на этаже имелись и ванные комнаты: одна побольше, куда можно было войти лишь из хозяйской спальни, и вторая для гостей. Душевая кабина, ванна с гидромассажем, унитаз, биде, раковина — хозяева этого дома предусмотрели все, чтобы гости чувствовали себя комфортно.

После тщательного осмотра гостевых меня повели в хозяйскую спальню. Она располагалась напротив и по своим размерам была одна, как обе предыдущих. В остальном же обстановка практически один в один, лишь дополнительный диван у стены и шкаф чуть больших размеров.

На диване мы и расположились, причем я беззастенчиво скинула надоевшие за вечер туфли и с максимальным комфортом устроилась вполоборота к Олафу, использовав его грудь как подушку. Шумно выдохнула, расслабила мышцы и практически растеклась по замершему викингу.

— Если еще снимешь с меня наручники, то будет вообще идеально.

Мне что-то невразумительно промычали в шею и неохотно признались:

— У меня с собой нет ключа. Остался в клубе.

— Как непредусмотрительно, — попеняла я, усмехаясь и выламывая дужку в месте крепления. — Тогда нет у тебя больше наручников.

И один за другим положила сломанные браслеты ему на колени.

— И пожалуйста, не делай так больше. Не люблю ролевые игры подобного плана.

— То есть… — Я не видела лица Олафа, но в тоне отчетливо проскальзывало осуждение. — Ты могла снять их в любой момент?

— Конечно.

— К чему тогда… Это?!

И вновь осуждение.

— Не знаю. — Я беспечно пожала плечами, стараясь быть честной не только с собеседником, но и с самой собой. Эта ночь и широкий диван удивительно располагали к откровенным признаниям. — Сначала хотелось припугнуть и пристыдить, потом как-то само забылось, а сейчас вот снова вспомнилось. А вообще я не люблю портить вещи без причины.

— М-да…

Помолчали еще немного. Было вполне уютно, но чувствовалась легкая усталость в ногах, и я беззастенчиво подняла их на диван. Для пущего удобства слегка поелозила и в итоге сползла ниже, устроив голову на мужских коленях. Встретилась взглядом с Олафом, улыбнулась и доверительно кивнула.

— Ты хотел пообщаться — спрашивай. Сегодня я отвечу почти на все твои вопросы.

— Почти?

— Да, почти. Кое-что знать не только вредно, но и опасно. — Моя улыбка отдавала легкой грустью. — Но это все софистика. Давай ближе к делу. Или уже пропало желание?

— Рядом с тобой мои желания только множатся. — Олаф не упустил возможности отпустить двусмысленную шуточку. Совсем как я недавно, начал гладить меня по волосам и задумчиво договорил: — Правда, не уверен, что все они нормальны и законны…

Изобразила заинтересованность. Этот ужин в полумраке, эта экскурсия, последующие разговоры о желаниях и возможностях — все помогало отвлечься от боли потери лавки и хоть немного абстрагироваться от желания найти Ольгу и оторвать ей ее глупую голову. Но нельзя…

Поэтому я лежала и терпеливо ждала продолжения, не упуская возможности получить свежую порцию того удовольствия, которое настигло меня в кресле апартаментов Фригг.

— Взять, допустим, желание прикасаться. — Олаф положил вторую руку мне на плечо и медленно повел ладонь вниз, при этом не останавливаясь и продолжая гладить волосы. — Раньше я в себе подобного не замечал. Обнимал, да. Ласкал, не без этого. — Чуть поморщился. — Но никогда не прикасался без повода. С тобой же все… странно.

Судя по длительным паузам, Олаф не мог внятно объяснить своих чувств и желаний. Я понимала его. Иногда намного проще передать испытываемые эмоции взглядом, улыбкой и объятиями, чем словами. Я ведь и сама пока не очень хорошо понимала, почему не тороплю, не перебиваю, не насмехаюсь, не язвлю и даже не думаю о том, чтобы уйти. Мне было комфортно. Уютно, легко и просто приятно осознавать, что сидящий рядом со мной мужчина готов оказать мне любую помощь и при этом не требует ничего взамен. Понятно, что хочет. Но не требует.

И поэтому я здесь, а не на охоте. Иногда даже Плети необходима передышка и уютные колени, чтобы не потерять остатки человечности и не уйти во тьму.

И мы сидели. Касались друг друга, но без сексуального подтекста. В основном молчали, но иногда и говорили. Олаф рассказал о своем детстве и о том, что родители умерли рано, и с пятнадцати лет он сам зарабатывал себе на кусок хлеба. Работал на стройках, махая кувалдой и таская мешки, рано получил рабочую профессию, и лишь ближе к двадцати годам жизнь свела его с Александром. Абсолютно случайно выяснилось, что преуспевающий бизнесмен и владелец престижного клуба состоял в дальнем родстве с отцом Олафа, а после того, как стало ясно, что нечувствительность Олафа к боли может сделать его звездой арены, маг лично стал натаскивать перспективного бойца, вводя его в свой круг общения. Мужчины постепенно сблизились и, чем дальше, тем больше считали себя настоящей семьей, так как других родственников ни у кого из них больше не осталось. Так началось становление и восхождение викинга. Я же призналась, что те десять тысяч заказов, о которых я обмолвилась в клубе, не просто слова и я действительно ведьма-убийца. Ведьма, отслужившая Гекате почти пятьсот лет.

— Суровая у тебя покровительница, — задумчиво отметил Олаф, даже не думая прекращать гладить меня по волосам. — Пятьсот лет… А выглядишь на двадцать. — И провел подушечкой большого пальца по моей брови и лбу, словно проверял наличие морщин.

Не знаю, чего я больше опасалась: негативной реакции на свою суть или истинный возраст, но, когда ее не последовало, в груди отпустило и я расслабилась окончательно.

— Так и есть. — Я улыбнулась открыто. — По факту мне всего двадцать один. Все остальное время моя душа находилась во власти богини, так что, можно сказать, я не жила, а только служила. Лишь последние пять лет я не просто существую, а вновь жива по-настоящему.

— Это хорошо, — многозначительно кивнул Олаф. — Правда, получается, что я старше тебя больше чем в полтора раза… Но в целом неплохо.

Вывод меня позабавил. У кого-то пунктик? Интересно, что бы он сказал, если бы я настаивала на своем безусловном пятисотлетии? Ведь опыт прожитых лет никуда не делся. А морщины… Они далеко не всегда снаружи. Иногда они прячутся глубоко внутри, соседствуя со шрамами и горечью потерь. И все это старит намного серьезнее, чем видимые глазу последствия беспощадного течения времени.

Однако старухой я себя никогда не ощущала и не собиралась, поэтому беспечно пожала плечами и согласилась:

— Вполне. Но к чему эти разговоры о возрасте?

— Да так… — Олаф почему-то отвел глаза. — Просто. — И, на мой взгляд, чересчур торопливо задал новый вопрос: — А что насчет увлечений? Чем занимаешься в свободное время?

— Раньше отдыхала как все нормальные женщины. — Я неопределенно помахала пальцами. — Кафе, салоны, выставки, театры. Вот, собиралась немного развлечься в твоем клубе. Сейчас же… — Перед глазами вновь встала сгоревшая лавка, и я помрачнела. — Закончим с колдуном, куплю мотоцикл и отправлюсь путешествовать, чтобы отвлечься. Все равно меня здесь больше ничего не держит.

Сказала и тут же поняла, что зря. Пальцы Олафа, перебирающие мои волосы, замерли, а он сам подо мной напрягся. Всего на мгновение, но этого хватило, чтобы сообразить, что пора вновь начинать следить за своим языком.

— Хотя… — Я попыталась исправить положение и накрыла мужскую руку своей ладонью. — Можем сделать это вместе. Что скажешь?

Олаф скупо улыбнулся, но в его глазах улыбка не отразилась. Вместо ответа он вдруг посмотрел на часы, слегка нахмурился и выдал:

— Скоро утро. Ты, наверное, устала. Давай, выдам тебе пока какую-нибудь рубашку для удобства, а днем прокатимся по магазинам и купим тебе все необходимое. Какую спальню выбираешь?

Я понимала, мои необдуманные слова глубоко обидели его, но впервые не хотела оставлять нанесенную рану без лечения. И пусть она не физическая, но болит порой намного сильнее.

— Я могу выбирать?

— Да, конечно, — подтвердил Олаф, еще не догадываясь о моем замысле.

— Тогда я остаюсь здесь, — произнесла и сжала его вновь замершие пальцы. Улыбнулась, скрывая неловкость, и тихо покаялась: — Прости. Я только начинаю жить и порой забываю, что уже не одна. Иногда я бываю излишне резка и категорична, но это не потому, что я злая. Просто… Я не привыкла. И с тобой… — Отвела глаза, не в силах выдержать его пронзительный взгляд, и нервно облизнула губы. Сил, чтобы признаться в собственных чувствах, требовалось намного больше, чем для избавления от наручников. — С тобой все намного сложнее. Мне нравится твое общество, и я беспокоюсь о тебе, как ни о ком раньше. Меня влечет к тебе, и я… Я даже ревную тебя к другим женщинам. — Усмехнулась и вовсе закрыла глаза, сгорая от стыда за собственные признания. — Хотела убить твою сиделку-секретаршу Жанну только за то, что в ту ночь она была рядом. Грубостей наговорила. При этом сама…

Вздохнула и в то же мгновение оказалась в объятиях Олафа. Он настолько стремительно притянул меня к себе, что я даже не успела испугаться, а в следующую секунду было уже поздно — меня крепко обнимали, едва ощутимо покачивая, и признавались в ответ. Жарко шептали, что я самая красивая, умная и желанная. И хотя чересчур кровожадная, и, наверное, меня стоит бояться, а не обожать и боготворить, но все равно он не променяет меня даже на миллион Жанн.

Я млела и краснела. Краснела и снова млела. Никогда раньше я не слышала столько ласковых слов, произнесенных с глубоким убеждением в собственной правоте. И может, большая часть из них не соответствовала действительности, но я все равно была безумно благодарна Олафу. За сами слова, за интонацию, за горящий взгляд и особенно — за объятия. Не ласки и уж тем более не домогательства. Всего лишь объятия, но передающие самое главное — душевное тепло обнимающего.

А затем мне помогли снять платье, безжалостно порвав его по заднему шву, когда ничего другое не помогло, и выдали чистую рубашку. Подняли наверх мою сумку с вещами, помогли сменить повязку, терпеливо дождались, когда я умоюсь и почищу зубы, а затем поинтересовались, с какой стороны кровати мне будет удобнее спать.

— Спать? — Я даже замерла в неверии.

— В шесть утра я почему-то очень хочу спать, — с нервным смешком признался Олаф, успевший снять рубашку и рассекающий по спальне в одних брюках. — Но вот после… — И сопроводил свои слова многообещающим взглядом. Погасил уже ненужный ночник, задернул плотные шторы и направился в ванную. — После будь готова ко всему.

За ним закрылась дверь, а я поняла, что вновь глупо улыбаюсь. И чувствую себя… Глупо. Как маленькая девочка, которой пообещали сюрприз. Но пообещали лишь после того, как она ляжет в кроватку и поспит.

Ну и как после этого спать?!

Удивительно, но крепко. Я лишь легла, устроилась поудобнее, закрыла глаза… И уснула. Все-таки напряжение прошедших часов сказалось на мне гораздо серьезнее, чем я предполагала.