26-й до Эры Резины
Тащить было непросто: по спине тюки скользили, а если волочить – цеплялись за камни. Грузчик из Тимура вышел никудышний. Зато поклажа вела себя мирно, только изредка доносились охи и писклявое кряхтение: отпускаться лизнецы не спешили.
Краснокаменные джунгли уводили в глухие дебри. Упрямо дыша, Машка перла и перла тяжесть. Как ни плохо Тимур запомнил ориентиры, но понимал, что этот путь никак не вел туда, где они оставили Чингиза. И все же он послушно двигался в неизвестность.
Переноска закончилась внезапно – около неприметной арки с облупленной известкой и битыми кирпичами Машка сбросила куль, приказав ждать, и растворилась за поворотом.
Оставленные без присмотра мешки шевельнулись слепыми червяками и замерли. Тимур наградил каждого пинком. Сапог вошел в мягкое, но упругое, как густое желе, признаков жизни пленники больше не подали.
Отдохнуть на земле или усесться на мешки с «языками»? В каждом из вариантов были свои плюсы и минусы. Но выбирать не пришлось. С двух сторон его взяли в «клещи» Кортес и Батый, а в проеме арки нарисовался Машкин силуэт. Даже не ободрив новичка, противцы забрали груз и потащили в глубь цеха. Батый, хоть и девка, несла добытое легко, как Кортес, силища у нее, видать, была завидная.
Тимуру позволили следовать за ними.
Новый штаб цеха расположился на последнем этаже, забитом ломаными станками. Когда-то они обрабатывали, сверлили, обтачивали, пока не превратились в руины зеленого металлолома.
По доброй традиции дикарей мешки пали к ногам вождя.
Чингиз попробовал их на прочность пяткой галоши:
– Откуда?
– Пришлец справился, – доложила Машка, швыряя трофеи. – Их напустили днем…
Перед мощью махобоев палки с заточками казались не страшнее копий дикарей, угрожавших пушкам Британской империи, но противцы выглядели озабоченно, даже слишком для такого пустяка. Про Тимура, кажется, забыли вовсе.
Чиркнул махобой Кортеса, из резинового нутра вывалилась тела. Вмятина во лбу почти изгладилась, но на месте ступней зияли черные срезы. Оба пойманных старались сойти за мертвяков, крепко зажмурившись.
Картинно сложив на груди руки, Чингиз разглядывал добычу в полной тишине. Это была военная хитрость, лизнец клюет на любопытство. Укороченный приоткрыл глаз и тут же сжал веки. Но было поздно. Детскую хитрость застукали.
– Говори, – повелел Чингиз.
Лизнец виновато хмыкнул, растянул личико в улыбке, так что синие глазки сузились, и прогундосил:
– Послали нас, Чингиз ужасный…
– Кто?
– Темнец велик, он все знает…
– Зачем нужен пришлец?
– Салаха назначили, – не выдержал напарник говоруна.
Чингиз выразительно переглянулся с Машкой.
Прямо сейчас разворачивалась история, любопытная и опасная, главным героем которой был Тимур. А он понятия не имел, что тут закручивалось, слепой котенок, да и только. Будут ли посвящать новичка в хитрости и интриги, даже если на кону его жизнь? Еще чего. Пусть сам выпутывается.
– Кто позволил охоту? – строго спросил Чингиз.
Лизнецы завозились, пыхтя и улыбаясь.
– Темнец велик, он все знает, – выпалил безногий.
– А где он обитает?
– Темнец велик, ему все подвластно…
– Что ж, проверим…
Взлетели лезвия, голова лизнеца качнулась, скособочилась на плечо и повалилась в сторонку. Там, где проехал металл, блеснул черный срез. Носком галоши Чингиз подкатил обрубок, схватил за уши и приставил на место. Но голова непослушно отвалилась. Вторая попытка приставить голову обратно закончилась тем же: отсеченный член не желал прирастать, синие глазки застыли стекляшками. Лизнец был мертв, как кусок холодной резины. Оживление опоздало.
Подняв голову за ноздри, Батый тронула черный след и задумчиво спросила:
– Может, пришлец ошибся?
На Тимура уставились три взгляда, которые и поодиночке не сулили доброго, лишь Машка расстроенно отвернулась. Спасибо и на этом. Выходит – теперь он виноват в отсутствии чуда. Стоило ради этого тащить дохляков на своем горбу? И не пришлось бы браться за резвый мячик.
Противцы ждали так, словно новичок должен был сознаться в заговоре или обмане.
И все же, приняв трудный выбор, Чингиз хлестнул махобоем, метко, но безопасно.
Уцелевший лизнец сжался лопнувшим шариком.
– Как оживляет Темнец?
Бедолага дрожал так, что резиновые рукава бились мелкой дрожью.
– Не… неведомо нам, помилуй…
– На куски разрублю тебя, соберет обратно?
– Откуда нам знать, лизнецы мы, помилуй…
Судьба пленника – превратиться в мелкий винегрет, неумолимо приближалась с каждым кругом махобоя.
Но со двора долетел тихий и тревожный свист.
Кортес с Батыем стремительно исчезли, а вернулись, поддерживая еле живого незнакомца. На вид худющему парню было не больше двадцати. Он оказался настолько выше помогавших, что тянулся за теми, кто его тащил, длинным хвостом: сам идти не мог, голова свешивалась, болтаясь из стороны в сторону. После всех явился Мик, запыхавшийся и с лишним махобоем на плече.
Раненого уложили на груду тряпок в пятнах солярки и собрались вкруг. Парень сносил нестерпимую боль, но был без сознания. Стонал тихонько и неживо. Рядом с его горлом торчал обломок палки, из раны виднелся край железного наконечника.
Чингиз только спросил:
– Кто?
– Лизнецы. – Мик с досады швырнул махобой и выругался. – Напали днем, представляешь? Это как? Это что такое?
– Тихо! – рыкнул вождь. – Аттила успел что-нибудь сказать?
– Нет… Истек Тёплой Водицей. Нашел его без сознания. Что это, Чингиз?
Вытянутое лицо противца с тонкими чертами светилось впалыми щеками и худым удлиненным носом, типичный студент-филолог. Более несуразного имени, чем великий гунн-завоеватель, найти ему было сложно.
Аттила все еще был жив, но ни на что не реагировал.
– Надо остановить кровь, – сказал Тимур в тишине.
Чингиз наградил его холодной злобой:
– Ты врач?
– Нет, но…
– Тогда заткнись, – оборвал его Чингиз и решительно поднялся.
За ним встали молча все, кроме Батыя. Лысая нежно погладила Аттилу по лбу, и вдруг, надавив так, что шея выгнулась, резанула по выпуклому яблоку. Кожа лопнула, брызнула кровь.
Тимур слушал хрипы несчастного и не мог понять: для чего эта жестокость, почему своего товарища приговаривают так сразу и столь безжалостно. Просто перерезали мальчишке глотку. Что уж лизнеца жалеть. А пришлеца – и подавно. Беспощадные ребятки собрались, совсем отморозки. Но что же Машка?
Батый держала бурдючный презерватив у шеи Аттилы, пока вены не иссякли, и он затих. Противцы стояли над телом в сонном трансе. Первым очнулся Мик, заметил скорчившегося лизнеца и бросился мстить. Тимуру пришлось отскочить, чтоб не попасть ненароком, но порыв остудил окрик Чингиза – он приказал отнести тело.
Ушли все, кроме Машки. Тимур тронул ее за плащ:
– Это что, врач называется?
– Хороший врач. – Она смотрела сухими глазами.
– Убить… то есть отпустить раненого? Это – нормально?
– У нас нет лекарств. Получил рану – считай, отпущен. Батый поступил милосердно, как врач. Разве в Далёке врач не растягивает муку и все равно получает труп? Разве Батый не вылечил быстро и честно? Вылечить – значит отпустить. Батый хорошо спустил Тёплу Водицу.
– И что теперь?
– Аттила стал мясцом и Тёплой Водицей. Мы будем сыты. Лучшая память о нем.
Оставалась надежда, что все это очередная проверка или дикий розыгрыш. Пока Чингиз не вернулся со следами крови на плаще. Кровь была на нем и на людях его. Вернее, Тёпла Водица. Наверняка и мясцо разделали, чтоб не пропало. И мозгочки не забыли, сейчас стынут в банке.
Тимур поймал себя на том, что не испытывает больше жалости и, в общем, не прочь бы угоститься чем-нибудь от Аттилы. Особенно Тёплой Водицей… Открытие было настолько дико, что Тимур отогнал его как наваждение.
Очередь дошла до лизнеца. Мик подхватил убогое тельце, безвольно обмякшее, и устроил для расправы. Чингиз свистнул резиной:
– Последний раз: как Темнец оживляет?
Жертва зажмурилась, не надеясь на пощаду, но из окна донесся вопль женского голоса:
– Вито ожидает пришлеца лютого!
Махобой спикировал в пол.
– Что значит это? – Угрожающим взглядом Чингиз скрыл растерянность.
Но пришлец лютый понимал еще меньше его.
