29-й до Эры Резины
Первые минуты в тишине Тимур не смел и шевельнуться, но выносить такой режим – мука нестерпимая. И он рискнул, приподнялся и выяснил: его засунули в заброшенный склад тары. Над головой виднелось полукруглое оконце, пахло гнилым деревом и столярным клеем. Здесь было спокойно, почти уютно, а за окном властвовала Ночь.
Тимур прислушался. С улицы доносился шепот и крик, слышался глухой стук: может, месрезы охотились, а может, просто камни осыпались.
Захотелось пить, нестерпимо, так, что язык превратился в комок густого асфальта. А воду взять неоткуда. Тимур закрыл глаза и приказал себе спать, но ничего у него не получалось. Испытать столько за день – растратить весь адреналин, отложенный до старости. Ведь и свежую человечину предлагали, и в кандалах мучили, и в железную бочку запихивали, и зуб болел, и что-то там еще…
Мысли путались, из темных щелей мозга полезла такая откровенная бредятина, что Тимур испугался: уж не свихнулся ли ненароком. Спросил себя: какой сегодня год, месяц и число. Кажется, помнил, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день. Но проверку нельзя было останавливать. Что еще спросить? Дату рождения? Помнит. Пароль к «визе»? Помнит. К «мастеркард»? Тоже. Что же забыл? Ведь наверняка что-то забыл очень важное. Забыл, что хочет пить. Нет, об этом нельзя… Ну, конечно – Федор! Интересно, как теперь этот гад справится без ключей. Его-то брелок здесь, в кармане, подмигивает зеленым глазком, он теперь настоящий друг… А зачем Федор притащил его сюда? Так есть выход или нет? И зачем так настойчиво расспрашивала о Пустом цехе Машка? И как же пить хочется!..
Вопросы сплетались, из-под них прорывались картинки недавно увиденного, булькали звуки, как будто что-то шептали на ухо, музыка тренькала, да мало ли чего…
Жажда незаметно отстала, Тимур провалился в спасительное забытье.
А очнулся – и не смог разобрать: спит он или видит наяву. Кругом темень, Ночь в своем праве, но в дальнем углу обозначилось движение. В подвале появилась бесформенная тень, другая прошмыгнула следом. Рассмотреть гостей было невозможно – два пятна, да и только. Наверняка не Машка. Каков приказ? Его оружие – тишина, помнит. И все же Тимур нащупал в кармане рукоятку шокера.
Одна из фигур крутилась, словно осматриваясь, затем отступила к деревянным ящикам. Другая шла спокойно.
– Здесь никого нет и быть не может.
Голос у говорившего был приглушенный, узнать невозможно. Зато неясность силуэтов объяснилась просто: незнакомцы закутались в плащи, опустив капюшоны, попробуй, узнай.
– Всем ведомо, что к этому месту нельзя приближаться. Если что, лу`жники поднимут тревогу… Что ты решил?
– Пока не знаю. – Второй говорил как будто через тряпку.
– Нет времени, надо выбирать.
– Что получу?
– Значительно больше, чем может предложить он.
– А если откажусь?
– Тогда ничего не будет. Для тебя точно.
– Ты меня отпустишь?
– Конечно, нет, но потом будешь жалеть.
– Не уверен.
– Подождем и посмотрим, кто был прав.
– Дай еще несколько Ночей.
– Их нет. Решение сейчас.
– Можно вопрос?
– Спрашивай.
– Сколько раз?
– Три.
– Что пережил?
– Разве не знаешь? Самое глубокое отвращение… Что решил?
Пришедшие молчали, тишину подвала доставал шум Ночи. Зашуршал плащ, одна из теней протянула руку, тускло блеснул продолговатый предмет.
– Прими или отпусти, – донеслось.
Забрав дар, взамен тень протянула баночку, не больше, чем из-под крема для лица. Склянка запрокинулась рядом с пятном головы, послышался звук глотка. Угощавший раскрыл объятия, тень, выпившая что-то, в эти объятия упала. Наконец, послышалось:
– Все хорошо, ты с нами. Чтобы не выдал запах, натрись соляркой или поешь мясца. Скоро ощутишь, как все меняется…
– Не бойся, я справлюсь…
– Я верю. Теперь о деле…
Разобрать, о чем они зашептались, стало невозможно, долетал лишь слабый шорох, ни внятного словечка. Тимуру вдруг ужасно захотелось узнать подробности, почему-то это стало особо важным для него.
– Правильно, – вдруг отчетливо произнес один из незнакомцев.
– Что мне сделать?
– Пустишь весть, когда придет случай… Ты уже в силе. Пора, наш верный друг.
Первый пропал в черноте, на миг явившись в открытом проеме и исчезнув за дверью. Оставшийся не двигался, словно выжидая.
Ладонь, сжимавшая рукоятку напильника, взопрела, Тимур перестал дышать и услышал, как по барабанным перепонкам бьет его собственное сердце.
Ударил свет, настоящий, от электрического фонарика. Лучик пробежал по подвалу, выхватывая стены и рухлядь, проехал по Тимуру, ослепив на мгновение, и равнодушно побежал дальше. Маскировочный плащ спас.
Бесшумно приблизившись к горке ящиков, незнакомец скинул верхние. Под ними обнаружился чан. Звякнула крышка, что-то булькнуло, и снова послышался тихий лязг металла. По подвалу растеклась отвратительная вонь: смесь перегноя и резины. Тимур зажал нос. Незнакомец насторожился и провел фонариком, как прожектором по границе.
Тимур замер. Надо ждать и терпеть.
Свет наконец померк. Снова раздался шорох сдвигаемых деревянных ящиков, еле заметный шелест подметок, скрип двери, на мгновение показался силуэт в дверном проеме. И наступила окончательная тишина.
Еще долго Тимур не дышал в полную силу. Он видел то, чего никак не должен был знать, за это наверняка не сносить головы. Вот только от кого? И можно ли рассказать об этом Машке? Да и было ли что-то? Может, приснился бред, как в прошлую ночь. Так – вернее всего: ничего не было.
Тимур уговаривал себя и приводил разумные доводы, пока не провалился в беспамятство.
Разбудил его глас:
– Ночь ушла!
В это утро зажатые мышцы поддались куда легче, тело показало чудеса выживания, но жажда схватила арканом. Но поделать с жаждой было нечего – только терпеть.
Тимур был так занят приведением себя в чувство, что прозевал явление Машки: она возникла словно из воздуха и уставилась на то, как он делает массаж конечностей.
– Еще жив? – с легкой досадой спросило безжалостное создание и отобрало заточку. – Как пережил Ночь?
Тимур проскрежетал сухим языком:
– Спал.
– Такая выдержка? Не ожидал от тебя.
Кажется, Машке очень хотелось спросить о чем-то, ее буквально распирало от любопытства, но Тимур не стал ей помогать: спал, и точка.
Что-то дивно булькнуло, и появилась наполненная водой грелка. Припав к ее горловине, Тимур ощутил, что жидкость попахивает резиной с краской, но ведь течет, течет! – жадно глотнул и опомнился, когда опустошил всю емкость до капли.
– Извини, я не пил двое суток… Не волнуйся, соберу тебе воду.
Скатав резиновый сосуд, Машка заметила равнодушно:
– Так поступают все пришлецы…
И наградила инструкцией: сейчас он должен сосчитать до десяти, выйти, накрывшись плащом, и сразу по стенке свернуть налево.
Тимур исполнил все, как велено.
Машка настигла его около очередной арки, без церемоний отняла плащ и отдала новый приказ: идти по другой стороне улицы, осторожно замечая, куда следует она. В общем, как чужие.
Пропетляв двориками, одолев несколько развилок, обогнув открытые площадки, она привела Тимура к пожарной лестнице, и молодой козочкой взобралась на последний этаж. Там и ждала, пока запыхавшийся пришлец одолеет последнюю площадку, и вдруг прошла сквозь стену. Чудо разоблачил сквозняк: нарисованная кладка шевелилась.
Высунулась взъерошенная голова:
– Будешь говорить только правду.
– Когда было иначе?
– Если не поверят, тебя отпустят.
– Давай уже скорее, что ли…
Напротив цехового окна, разбитого до основания, возвышался человек в плаще. Грозно скрестив руки и не подавая признаков, что хочет знакомиться с гостем, он выхватил махобой и заорал:
– Строй!
Откуда ни возьмись, выскочили трое, размахивая боевой резиной, пока лишь угрожая. Один был знаком: свирепо насупившись и рыча, как голодный барс, готовился к растерзанию Мик. А вот парочку пришлось узнавать заново: рыжий верзила и стриженная налысо девица со шрамом на щеке. Зрелище для утра – не радостное. Но что интересно: глаза у всех – чистые, беленькие.
– Салах, твое место в строю!
Машка замялась, но все же выхватила шланг с лезвиями:
– Не спеши, Чингиз…
– Это пришлец Темнеца! Он глаб отпустил!
– Ты ошибаешься…
– Салах – в строй!
С неохотой девица повиновалась.
Надо было подыскать хоть что-то для приличия. Бой будет не короткий, а мгновенный, но умирать вот так – с пустыми руками не хотелось, парни со двора Тимура бы не одобрили. Заточку отобрала Машка, а кроме ломаных стульев и горы резиновых сапог защищаться тут было нечем. И тогда он пошел с последних козырей: швейцарский ножик перехватил лезвием назад, как учили старшие, а шокер выставил вперед, широко разведя руки.
Изготовку Чингиз осмотрел с некоторым уважением:
– Смирись, пришлец, сцедим Теплу Водицу и отпустим легко.
– Пошел ты…
– А ведь и вправду лютый, – проговорила стриженая девица, глухо, по-мужицки.
– Да, лютый! А ты – гондон штопаный! Понял, фраер дешевый. И хоть на всю твою кодлу меня не хватит, но будь уверен, падла, хоть одного с собой утащу! Подходи, кто первый, убогие! Я псих, у меня и справка есть! Тебя, падла, порисую и выйду, а на тебя собаки ссать будут!
Все, что тщательно душила и полировала банковская сфера, вырвалось так стремительно, словно и не было многих слоев лака. Природа городского дикаря праздновала побег из заточения, в ушах свистел ветер отчаяния, а во рту тек вкус свободы, неотличимый от соленой крови. Он снова был мальчик с пером, который забрел на чужую улицу и наткнулся на братву не своего квартала. У него один шанс – запугать диким напором. Или принесут его к маме всего в крови и мертвого.
Полублатной напор произвел впечатление. Уже без злобы Чингиз спросил:
– Где взял ножик и шокер?
– А тебе, курва, не похер ли? Ближе подойди – шепну на ушко.
– Отвечай, дурак! – сорвалась Машка.
До сознания наконец долетело эхо того, что произошло: он свалился в самую глухую помойку, про которую и думать забыл, став другим. И вот перемазался снова. Нет, никогда больше. Даже если остались считаные секунды, встретит их с достоинством, а не по-скотски. Странно, что именно сейчас вспомнил слово «достоинство». Давно не слышал, ни к чему оно было. А вот – пригодилось. Ну пусть будет с достоинством. Все равно конец. Пропади все пропадом.
– Федор подарил…
– Когда?
– Подъехали к заводу, сказал, на добрую память. Кончай волынку…
Вождь дал знак, боевая четверка сгрудилась плотным кольцом. У них опять было совещание, просто демократия какая-то.
Заскочила шальная мысль: а не дать ли деру? Как раз вовремя. Полотнище слабое, прорвется под прыжком. А дальше что? Он один и ничего не знает в Треугольнике, даже если убежит – не выдержит Ночь. На него будут охотиться не только месрезы, но и эти. Кстати, кто они? В какую шайка угодила Машка? Может – противцев? Или у них это цехом называется?..
Совещание закончилось, строй, куда менее опасный, походил теперь на семейную фотографию.
– Есть желание? – изрек Чингиз.
– Напиться напоследок. Третьи сутки ни капли.
Лысая девица исчезла и вернулась с прозрачным бурдюком, по виду напоминавшим сильно раздутый презерватив, старинный, а потому крепкий. Надпись «Сделано в СССР» криво растянулась под весом мутной жидкости. Припав к резиновому горлышку, Тимур жадно глотнул воды с вонью ржавых труб. Пил упорно, потому что твердо знал: именно так надо.
Опустевший сосуд ужался в то, чем и был, лысая бережно схоронила его под плащом. Тимур облизнулся:
– Ну что, закончим?
Чингиз опять скрестил руки, как памятник неизвестному полководцу:
– Кем жил в Далёке?
– В банке работаю… работал.
– Хорошо, что не презренный мозак.
– Я тоже рад.
– Как попал сюда?
Страх утонул в гнилой воде, Тимур сдал самый сложный экзамен в своей жизни без подготовки. Просто вынул наугад единственный счастливый билет. А потому не стал нарываться и мирно поведал, как сначала… а потом… и вот… и про глаб, конечно… так что теперь… И даже обнаглев, спросил:
– Может, скажешь, где выход?
– Выхода нет, – механически ответил Чингиз. – Значит, глаб не отпускал?
Тимур сознался.
– Но ведь глас был… Странно.
Давление недоверия стало падать, барометр показал «ясно». Чингиз ослабил гордую осанку и довольно мирно спросил:
– Так что ты видел, пришлец?
– Последние дни богаты впечатлениями.
– Говори про торбника.
– Да, ерунда. Наверное, перепутал.
– Отвечай, пришлец! – опять закричала Машка.
Боевые коллеги покосились с осуждением.
Пришлось вкратце поведать печальную историю богатенького бомжа, его преждевременное разрывание и внезапное явление целым и невредимым.
Грозные убийцы присмирели, задумавшсь о чем-то, понятном только им.
– Хочешь быть за нами? – спросил вождь, раздумывая о своем.
– Опять три условия зададите?
– Зачем? – встрял Мик.
– Месрезы уже меня принимали…
Смеялись на все голоса, кроме Машкиного, но Чингиз быстро подвел черту:
– Этого не может быть. Ты ошибся.
Тимур уже собрался возразить, но помешала Машка:
– Отвечай: согласен?
– Нет вопросов, конечно, согласен…
Последовало холодное знакомство. Мика, оказалось, зовут так, а рыжего амбала – всего лишь Кортес.
– Боксер?
– Дальнобойщик. – Верзиле ошибка понравилась.
Стриженая боевичка была названа Батыем, про Машку сказано что-то невнятное, а про себя Чингиз и вовсе забыл: вождь, что тут говорить. На этом представление окончилось. На всякий случай Тимур спросил:
– Мне что-нибудь полагается сказать?
Чингиз насторожился:
– О чем ты?
– Клятва, что-нибудь вроде «прими или отпусти». Может, контракт подписать?
Чингиз оглянулся, бойцы смотрели сурово.
– Рады принять тебя, пришлец. Будет тебе дело, раз так хочешь…
Однако что именно потребуется от новичка, пояснить отказался, хмурым взглядом окинул вновь принятого и пробормотал:
– Ловкий ты, пришлец, уже до таможни добрался… Может, и в самом деле…
– Что «в самом деле»? – спросил Тимур.
Но вождь уже натянул на лицо непроницаемость:
– Салах обучит тому, что должно.
