ГЛАВА 4

— Такое ощущение, что ты просто гладишь ее по голове, — поделился Кит, наблюдая за тем, как я перебираю пальцами тонкие волосы Терезы.

— Хм, — усмехнулась я, посмотрев на парня. — Я не очень люблю трогать людей без особой нужды, — фыркнула я. — Но сейчас она слишком слаба, чтобы получать мою энергию в полной мере. Я могла бы привести ее тело в норму всего за пару дней, если бы она не была так истощена. Потому лечу, проводя силу через волосы… Забавно выглядит, да?

— Ты похожа на шарманку, — с умным видом изрек пацан.

— Шарлатанку, дубина, — с таким же видом покивала я в ответ.

— И долго ты так будешь?

— До вечера, ночь — перерыв, завтра — полноценный контакт, послезавтра я шарахну ее как следует — и свободна, — махнула я рукой в сторону женщины, — лети, Тереза, на все четыре стороны за новыми болячками.

— И куда же ей идти? Кругом пески…

— Ты не волнуйся, — поспешила заверить я парня, — уроки прошлого учтены. Доведу до границы, дам денег и бодрящего оздоровительного пинка про запас.

— Тебе неинтересно, кто она? — всматриваясь в черты лица девушки, что сейчас лежала на постели, спросил Кит.

— Нет. Меня не интересует удивительный внутренний мир людей, ибо ничего удивительного там по большей части нет.

Кит легко улыбнулся и посмотрел на меня. Потом нервно затрясся и начал неприлично хихикать.

— Что? — возмущенно спросила я.

— Иногда ты говоришь такую непонятную хрень, — посмеивался он.

— А тебя не огорчает, что по большей части именно ты не въезжаешь в то, что я говорю? — поинтересовалась я.

Тем временем дверь в комнату, где находилась Тереза, приотворилась, и внутрь вошла молодая мать с младенцем на руках. Женщина выглядела странно: то ли настороженной и напряженной, то ли уставшей, что в принципе могло объясняться наличием грудного ребенка.

— Ты что-то хотела? — спросила я.

— Просто, — заговорила она, метнув немного нервный взгляд в сторону Терезы, — решила поинтересоваться, как она, — попыталась безмятежно улыбнуться бывшая рабыня.

Ее реакции остались незамеченными Китом, и мальчик принялся рассказывать то, что совсем скоро она поправится, в то время как я следила за тем, как реагирует на это женщина. Хотя я и не считала себя слишком умной в житейских делах, но кое-что уяснила для себя. Люди не интересуются друг другом, но всем кажется, что каждый встречный о них думает. Женщина время от времени поглядывала в сторону Терезы, и в такие моменты что-то менялось в ее взгляде. Так смотрят люди, которые видят угрозу в ком-то для себя.

— Шла б лучше мальцу задницу помыла, — прокряхтела я, тяжело поднимаясь с колен и вставая между кроватью с больной и рабыней. — Если попахивает так, представь, каково ему в этом лежать, — буркнула я.

— А? — непонимающе посмотрела она на меня.

— Она очень плоха сейчас, — кивнула я в сторону больной, — этой ночью все и решится: либо примет мою силу, либо нет. Так что иди и не отвлекай меня, сегодня еще поспать хочу, — буркнула я.

Конечно же, это было неправдой, но было слишком много «но», которые заставляли меня чувствовать себя настороженно. Что-то было не так, и что именно так беспокоило меня — я пока сказать не могла. Мне не нравилось, как эта женщина смотрит на Терезу. Не нравилось, что она интересуется ею. Не кем-то еще, а именно лежачей больной. Зачем ей это? Я достаточно видела в своей жизни, чтобы полагать, что это неспроста.

Стоило беглой рабыне выйти за дверь, как я тут же столкнулась с непонимающим взглядом Кита.

— Зачем ты ей сказала, что Тереза вот-вот умрет?

— Потому, — прикусила я губу, думая о том, стоит ли делиться с ребенком своими подозрениями. Для кого-то Кит был уже юношей, молодым мужчиной, но для меня… они все еще дети. — Я расскажу тебе завтра, а сейчас ступай спать.

Кит не пошевелился, продолжая молча смотреть мне в глаза.

— Я все равно не скажу, — покачала я головой.

— Я чувствую, — наконец заговорил он, — что ты многое недоговариваешь. И, что бы ты там ни думала, я не такой маленький и совсем не идиот.

— Ну, не совсем, но допустим, — пробормотала я, вновь садясь у изголовья кровати, где лежала Тереза.

— И я не глухой, — уже стоя у самой двери, высказался Кит и был таков.

— Знаю, — тяжело вздохнула я, продолжая поглаживать женщину по волосам. Даже их, казалось, покинула жизнь. Редкие, блеклые, ломкие. Кем бы ни являлась эта девушка когда-то, мне было безумно жаль ее сейчас. Люди говорят, что жалость — отвратительное чувство. Что они никогда бы не хотели испытать нечто подобное по отношению к себе. А я жалела ее и любого из своих пациентов всем своим сердцем, и каждый раз оно плакало вместе с ними.

Эрта сидела на кровати в выделенной ей комнате. Сейчас девушка боялась лишний раз пошевелиться, чтобы не потревожить своего спящего малыша и кого бы то ни было в этом странном месте. Она не понимала, какое сейчас время суток. В ее комнате царил закат. Невероятные оттенки багряного, нежно-розового, лилового и золотого окрасили небосклон за ее окном. Без умолку стрекотали цикады. Было душно. Хотя в столовой, где все они ели несколько часов назад, бушевала ночная буря. То и дело слышались раскаты грома, по стеклам окон стучал дождь такой силы, что было ощущение: еще немного, и стекло под этими хлесткими ударами треснет.

Она совершенно не понимала, во что ее угораздило вляпаться. Что это за странный дед, и куда он ее притащил? Но одно она знала точно: Лурес неспроста проложила для нее этот путь. Это шанс. Шанс отомстить той, что стала причиной ее падения. Да, именно эта Тереза, как все звали ее в этом месте, разрушила ее жизнь и возможность на счастье. Возятся с ней, даже понятия не имея, какую гадюку пригрели.

Девушка решительно встала с кровати, рассудив, что прошло достаточно времени, чтобы старик уснул, и, осторожно ступая, двинулась к выходу из комнаты. Идти куда-то далеко не было необходимости — ее поселили напротив комнаты, где разместили лежачую больную. Что она собиралась делать с ней? Убить? Почему, собственно, нет? Уж кто-кто, но эта заслужила! Если есть хоть малейший шанс, что дед вылечит и ее… Нет уж, она ждать не станет. Быть может, побоялась бы, если бы Тереза очнулась, а так и мороки меньше, и шанса на то, что она будет сопротивляться, нет. Это раньше женщина могла смотреть на нее как на ничтожество. Теперь же беспомощной была она сама. Слишком долго Эрта жила среди людей, которые, точно стая голодных акул, безошибочно определяли слабость в другом человеке. Стоило им почувствовать это, как жертву загоняли и разрывали. Она с семи лет была в рабстве и жила среди рабов. Вот только рабами они были перед господами, а друг другу — врагами, которые готовы бороться за место под солнцем любыми способами.

Она на цыпочках пересекла коридор, как можно тише отворила дверь напротив и проскользнула внутрь. В комнате Терезы царил полумрак, разбавляемый светом полной луны, оттого женщина, что сейчас лежала на постели, казалась мертвенно-бледной, хрупкой, точно сотканной из лунного света и сияния звезд. На нее было страшно смотреть. Сперва Эрта боялась, что может потревожить деда, но в комнате царил такой раскатистый храп, что она тут же отбросила такую вероятность. Как и ожидалось, старик спал, развалившись в кресле рядом с кроватью.

«Тоже мне, целитель», — подумала она, взглянув на то, как беззаботно спит этот старик рядом с умирающей женщиной.

И все же девушка старалась не шуметь. Тихо подкралась к изголовью кровати, бросила быстрый взгляд на ненавистное лицо. В мире, где жила и выживала Эрта, никто и никогда не предупреждал о намеренье убить или навредить. Чем меньше шума, тем больше вероятность, что все получится и не привлечет внимания господ. Решил — так делай.

Эрта осторожно достала небольшую подушку в изголовье кровати и, опустив ее на лицо женщины, надавила на нее руками. Но девушка никак не ожидала, что в тот же момент ей самой прилетит аккурат промеж глаз. Как старик умудрился ударить ее, продолжая так умиротворенно храпеть, девушка так и не поняла. Эрта потеряла сознание.

— Дилетанты, — фыркнула я, соскакивая с кресла и легко опираясь о свое любимое оружие. — Включай день давай, не вижу ничего, — обратилась я к еще одному своему сообщнику. Дворец, который любил авантюры не меньше моего, с готовностью подчинился. Небо за окном стало ясным. Светило яркое летнее солнце, и даже птицы пели.

То, что одна моя подопечная узнала другую, можно было не сомневаться. Как и то, что отношения между ними весьма непростые. Я не имела права судить ни ту, что попыталась убить, ни ту, что стала причиной такой ненависти. Это не мое дело. Возможно, я бы просто развела и заперла их по разным комнатам или уже сегодня утром спровадила несостоявшуюся убийцу в любую из возможных стран, которую бы та выбрала. Но… Тереза была магом, который по совершенно неизвестной мне причине сгорел. А у бывшей рабыни был ребенок-полукровка — само по себе явление редкое, как и маг со столь обожженными энергоартериями. Но больше всего меня волновали, как это ни странно, дошедшие до меня ранее слухи о возможности принесения в жертву ребенка. Особенно условие, которое между делом озвучила мне попутчица в караване рабов. Отдать ребенка мать должна была добровольно. Не одно столетие назад именно мы развивали теорию о добровольной передаче силы. На настоящий момент большая часть моих размышлений были всего лишь домыслами. Но в силу своей не в меру развившейся за прожитые годы паранойи я хотела узнать историю, что в свое время переплела нити судеб этих двух женщин.

Потому, сноровисто подхватив молодую мать, имя которой я так и не удосужилась спросить, за ноги, я потащила ее к небольшой кушетке у окна. Самой себе я сейчас напоминала горничную с замысловатой шваброй. Волосы у девушки были длинными и сейчас распущены, оттого выглядело это перемещение по комнате весьма забавно. Далее пришлось немного постараться, чтобы затащить бессознательное тело на кушетку. Но уж если мне по силам вправить взрослому мужчине вывих бедра, то уж с подобным я была просто обязана справиться.

Что делать дальше? Вот вопрос, на который я пока не знала ответа. В принципе, я могла бы поговорить с ней по душам, но, вероятно, она мне ничего не расскажет. Мой молчаливый подельник предлагал задействовать пыточные, устройство которых довольно давно подсмотрел в моих воспоминаниях. Похоже, старый мерзавец с замиранием сердца ждал возможности обратиться ко мне с подобным предложением. Стоило только разместить женщину на кушетке, как очертания комнаты резко поплыли, преобразовываясь в нечто, что я никогда бы не хотела вспоминать. Серые каменные стены, увешанные всевозможным инструментом; грязный пол, на котором смешалось все — начиная со свежей и уже запекшейся крови и заканчивая человеческими испражнениями и прочими малоприятными субстанциями.

— Э, нет, — решительно возразила я, — даже не думай! У нее молоко пропадет от твоих фокусов! Убирай сейчас же! Я не собираюсь ее расчленять даже понарошку!

— А кто, по-твоему, это должен делать?! Я? — в углу комнаты возник фантом, судя по всему, бывшей поварихи королевской семьи. Женщина, обладательница пышных форм и здорового румянца во всю щеку, сейчас смотрела строго, уперев руки в боки. — Я уже выросла из того возраста, милочка, когда картошку приходилось чистить мне! Я тебя для чего тут держу, как думаешь, а?

— Ты совсем уже страх потерял, как я погляжу? — тихо и монотонно осведомилась я.

Женщину в углу сменил сухопарый немолодой и уже лысеющий мужчина в форме клерка. Некогда клерк при дворе Эйлирии выглядел всегда расстроенным и активно жаловался на вселенскую несправедливость.

— Я им все! И день, и ночь на побегушках! Размус, принеси то, подай это! — явно изображая кого-то, кто не мог правильно выговаривать «р», распинался мужчина. — За меня напиши, за него отнеси! Вот только зарплату как платили 30 шилонов, так и платят! А, у меня стаж! А ты иди, такого как я, поищи на замену?! Да где там, — в отчаянье махнул мужчина рукой, — молодые разве будут так работать за гроши?

— Бедненький, — фыркнула я, усаживаясь в кресло напротив кровати Терезы, — дельное лучше что-нибудь предложи.

Когда посреди комнаты появились два совершенно очаровательных карапуза лет пяти, и один другому предложил во дворе зарыть «секрет», я поняла, что мой дом еще больший псих, чем я сама. Как это ни странно, от подобного открытия моя самооценка пошла вверх. Оказывается, я еще ничего, можно сказать, даже милая.

Невольно улыбнувшись приятному открытию, я потянулась даром к женщине, что теперь мерно посапывала у распахнутого окна. Девушка заворочалась, тяжело вздохнула и тут же резко открыла глаза и так же быстро села, нервно озираясь по сторонам. Но стоило ей заметить меня, как она тут же замерла.

— Что? — изогнув бровь, поинтересовалась я. — А я тебе говорил, спи сама, когда малец спит. А ты? Видишь, до чего себя довела, даже неходячую бабу удавить не смогла, раззява, — подытожила я, с интересом наблюдая, как забавно приоткрылся рот молодой матери в изумленном «о». — Рот закрой, — просипела я и, тяжело опираясь о свой посох, поднялась с кресла. — Ну, как тебя звать хоть? — налила я в стакан, что стоял на прикроватной тумбочке, воды, приправленной легким успокоительным эффектом, и протянула его девушке. Та ожидаемо принимать его не спешила. — Ты вроде по-житейски девка должна быть не глупая, но что ж ты такая дура-то? — покачала я головой. — Хотел бы я тебя убить, то уж точно не травить бы стал. Тут, пока ты спала, знаешь, сколько способов можно было опробовать? — вздохнула я, все же всучив стакан женщине. — Ну? Так что насчет имени?

— Эрта, — тихо сказала девушка и тут же хрюкнула, готовясь, судя по всему, к продолжительным завываниям при одном пожилом зрителе.

— Ты, если надумаешь реветь, учти, — посмотрела я на палку в своих руках, — я такие приступы лечу еще лучше, чем все остальное, сечешь?

Эрта энергично закивала и тут же отхлебнула воды из стакана, попутно проливая часть содержимого себе на платье.

— Знаешь ее? — кивнула я в сторону той, что уже привыкла называть именем, какое принято давать безымянным больным женского пола.

— Да, — очередной нервный кивок.

— Вот что, Эрта, — опустилась я рядом с ней на кушетку и заговорила уже так, как это делают пожилые люди, обращаясь к своим бестолковым, но любимым внукам. — Зачем тебе это, дочка? Ты же молодая, сынок у тебя такой чудесный, к чему все это? — спросила я, проведя рукой по голове девушки.

Я так отвыкла жалеть кого бы то ни было открыто… Проявлять свои чувства через прикосновения, слова, жесты. Так что неизвестно, кого из нас больше шокировал такой вот шаг с моей стороны. Как это ни глупо прозвучит, сколько бы я ни утверждала обратное — я всегда с ними, с живыми, что окружают меня. Жалею их, переживаю за них. Раньше это было естественным состоянием для меня, как и проявление подобных эмоций. Но сейчас — почти дико. Особенно трогать кого-то. Очень странно. Но если уж я решила выбираться из собственной скорлупы, то стоит начинать. Понемногу, по крошечному шажку в одно доброе слово. Доброта, милосердие, открытость — это смелость. Я хочу снова стать смелой, я устала бояться саму себя и вздрагивать каждый раз, думая о том, куда может завести меня мое сердце, если кто-нибудь лишний узнает, какое оно на самом деле.

Вопреки всем моим угрозам, из глаз девушки по моему прикосновению, точно по команде, покатились две крупные слезы.

«Ну привет, вот тебе и пожалела», — растерянно наблюдала я за тем, как теперь рыдает эта молодая женщина. Достала из кармана куртки небольшой отрез ткани и тут же вытерла сопли подозреваемой. Поразмыслив, отерла и слезы: вдруг перестанет? В результате размазала и то и другое по лицу несостоявшейся душегубицы.

Когда я уже была готова свернуть с выбранного пути и провести воспитательную работу по старинке, Эрта заговорила.

— Мне было семнадцать, когда я попала в его дом, — сквозь слезы проговорила она. — Работа всегда была тяжелой, сколько я себя помню, вся моя жизнь складывалась из мытья, уборки, шитья, хлопот по чужому хозяйству. Встаешь — еще темно, ложишься спать — уже темно. Хорошо, когда хозяева заняты больше собой, чем тем, что у них под ногами. Потому как, если тебя заметят, то, значит, изобьют. По-другому не бывает… не бывало, пока я не попала к нему. Он аланит, — с придыханием в голосе, которое не стало для меня неожиданным, сказала она, — самый красивый, сильный и добрый, какого я когда-либо встречала. Даже подумать не могла, что он обратит свое внимание на меня. Но… со мной прежде никогда такого не случалось. Ни один мужчина не был со мной таким. Я даже не пыталась устоять, просто отдалась ему, стоило ему сказать, что он хочет этого со мной. Забеременела почти сразу, хотя и не была такой дурой, чтобы не заботиться о возможных последствиях… Не знаю, как это случилось! — вновь заревела она. — Но уж чего не смела и ожидать — так это того, что он будет этому счастлив! Вы бы видели, как он радовался, когда узнал! Сказал, что я исполню его мечту! — точно пытаясь меня в чем-то убедить, воскликнула она. Хотя, чует мое сердце, она убеждала в этом себя.

— И что же пошло не так? — тихо спросила я.

Эрта на миг замолчала, поджала губы и с ненавистью уставилась на кровать, где лежала Тереза.

— Это она во всем виновата! Я знала, что он никогда на мне не женится, как и то, что освободить меня или перевести в личный гарем у него не получится. Его просто не поймут и не позволят ему этого сделать. И никогда не рассчитывала на нечто подобное… — она замолчала, точно раздумывая, как рассказать о том, в чем видела причину всех бед, свалившихся на ее голову. — Все, о чем я мечтала, — это быть рядом с ним и с моим ребенком, что уж у нашего сына все будет совсем по-другому.

«Все, чего я хочу, Киран, — сквозь боль в сжавшемся сердце, — чтобы Дорин был с нами… Как такое может быть, что он послан нам, чтобы мы потеряли его? Точно искра, оторвавшаяся от огня, он однажды угаснет, и все, что у меня останется… что у меня останется?»

Не к месту всплывшие воспоминания заставили меня с силой сжать кулаки. Я давно уже смирилась со своей потерей, я пережила ее, переболела, но все еще скучаю. И, как это ни странно, я понимала, что двигало Эртой.

— Слуги в домах — все равно что тени. Мы незаметны для окружающих и можем ходить, где пожелаем. Я в тот день хотела сказать ему, что наш сын… я впервые почувствовала его внутри себя. Поднялась в его личное крыло. Он был в своем кабинете, я слышала его голос. Приоткрыла дверь и… он имел ее прямо на своем столе, — сквозь сжатые зубы процедила она. — Это было бы ничего, — покивала она самой себе, — я все понимала. И кто он, и что требовать верности я не имела никакого права. Но она говорила с ним. В тот момент она спрашивала, когда он избавится от меня и они уже смогут начать…

— Что начать?

— Не знаю, — пожала она плечами, — но он сказал, что, как только ребенок будет его, все изменится. Я ушла тихо, и никто из них даже не заметил, что я была там. А через несколько дней он спросил меня: хочу ли я другого будущего для нашего ребенка? И если да, то сразу же после родов нужно сделать так, чтобы я отдала ребенка ему. Тогда он сможет устроить его будущее и примет в семью.

— И?

— Я сказала «нет», — уже навзрыд заплакала женщина. — Он на меня тогда разозлился. Сказал, что я сама буду умолять его об этом. С тех пор моя жизнь круто изменилась. Больше не было «нас». Больше не было тех условий, к которым я успела привыкнуть. Самая тяжелая работа, регулярные, хотя и осторожные побои, чтобы ребенку не навредить. И каждые две недели он спрашивал, хочу ли я вернуть все назад. Почему продолжаю упрямиться? В те дни, когда он приходил ко мне, он выглядел таким сияющим, невероятным, я уже не понимала, почему продолжаю говорить «нет». Он уверял, что любит меня, но не может мне позволить испортить жизнь нашему ребенку. А потом, когда я вновь отказалась, с моей кожи свели клеймо Дома Дриэлл и продали в караван, что уходил в Иртам. Он даже не пришел попрощаться со мной или спросить в последний раз…

Весь рассказ этой женщины свелся для меня всего к трем предложениям: «Дриэлл», «передача ребенка добровольно», «магичка, сила которой просто сгорела». Именно первое слово в моем списке заставило меня пораженно замереть. Элтрайс Эль Дриэлл, аланит, которого так интересовали мы, первородные. Аланит, рядом с которым до сих пор находился один из нас. Киран… Могло ли произойти так, что Киран рассказал ему? Могло ли случиться так, что, узнав нечто о наших исследованиях, лучший маг его Императорского величества просто доработал то, что создавалось во имя любви?

При этой мысли у меня нестерпимо защипало в глазах. Я не могла поверить, что наша любовь к Дорину могла привести к тому, что малыша, которого я приняла всего несколько дней назад, создавали на убой. Но зачем? Эксперимент? Зачем… зачем… зачем?! Мне стало трудно дышать. Перед глазами все поплыло от непролитых слез.

— Завтра я помогу тебе начать все с чистого листа, — сказала я, кое-как проглотив тяжелый ком в горле.

— Когда мы сбежали, я подумала, что это он прислал вас. Думала, что он все понял, осознал, что мы нужны ему… — тихо прошептала она.

— Вот что я тебе скажу, девочка… — глубоко вздохнула я. — Постарайся запомнить и не забывать: ты теперь мать — это главное. Ради блага своего сына никогда не говори ему, кто его отец. Никогда не рассказывай никому о том, что рассказала мне. И больше не жди, что однажды он вспомнит о вас. В день, когда это произойдет, твоя жизнь рухнет. Запомни.

— Что? — испуганно посмотрела она на меня.

— Тебе очень повезло, что все закончилось именно так.

Я говорила, подкрепляя каждое сказанное слово частицей своего дара. Совсем скоро Эрта забудет небольшой отрезок своей жизни, но эти слова она должна будет запомнить навсегда.

На рассвете я увела ее из песчаного сердца Элио. Мы переместились в небольшую деревушку на северной границе Алании. Это было очень далеко от столицы. Здесь зимой выпадал снег, а тепло было лишь летом и поздней весной. Деревенька располагалась в окружении лесов и озер. Иногда я тут жила, и у меня здесь был дом. Люди знали меня как знахаря с востока, что приезжал в эти края для сбора трав. Потому мне не составило труда представить Эрту старосте деревни и объяснить, что это моя племянница и молодая вдова. Муж ее погиб в день прорыва на восточной границе. Девка молодая и работящая, а вот жить теперь, где привыкла, не может. Дом, что выделила империя, отобрали, так как муж погиб, не выслужив положенного срока. История была простой и прозаичной, подозрений ни у кого особенно не вызвала. Да и люди здесь жили по большей части простые и немного дремучие. Что такое полукровка-аланит, даже примерно не представляли. Оно и к лучшему. Сыну Эрты я на прощание дала небольшой невзрачный медальон из той коллекции, что некогда подарили нам с Кираном, который будет скрывать ауру ребенка, и точно так же, под воздействием, наказала ребенку никогда его не снимать. Даже если мальчик унаследует часть силы своего отца, он будет всего лишь невероятно очаровательным парнем, легко покоряющим женские сердца. Пока на нем эта вещь, никто и никогда не заподозрит, какое у него происхождение.

Дом, который я передала Эрте, располагался на окраине деревни. Простой, но крепкий. С небольшим садом, который требовал хозяйской руки. Сейчас была середина осени, потому вырастить что-то в этом году было уже сложно. Я оставила девушке денег, которых бы ей хватило, чтобы пережить зиму. Монеты, что некогда позаимствовал из кошелька Ферта Кит, наконец-то пригодились, как и зарплата, что выплачивал мне Рейн.

«Как бы сильно вы ни любили своих пациентов, не пытайтесь прожить за них жизнь» — слова, сказанные однажды нашим преподавателем по анатомии существ, всегда всплывали у меня в памяти, когда приходилось прощаться с теми, кому я однажды помогла. Я не могла жить с Эртой вместе и всегда быть с ней и ее сыном, но прежде чем оставить их, я должна была сделать все от себя зависящее, чтобы быть уверенной, что они в безопасности. Только так я смогу спать по ночам, только так смогу идти дальше. Я забрала ее воспоминания обо мне и о том, как она оказалась здесь. И очень надеялась, она запомнит то, что я однажды ей сказала.

Сидя за широким столом в просторной бывшей столовой королевской четы, я не без интереса наблюдала за тем, как нравится моему дому эта игра в жизнь. Сейчас я, Кит, Лил и «якобы» Джарред, хотя и не поручусь, наблюдали сцену подачи завтрака семье его величества. Саму столовую заливал золотистый солнечный свет, попадающий в нее сквозь распахнутые огромные окна. Легкий бриз нес с собой запах моря и цветов ассури, что так любила королева-мать за их тонкий сладковатый аромат. Стол был застелен белоснежной скатертью. Вокруг нас суетилась куча слуг с подносами, кувшинами с различными напитками, свежей выпечкой. Выглядело это довольно забавно, если понимать, что происходит на самом деле. Оборотни с жадностью принюхивались к витаемым вокруг ароматам, с трудом подавляя собственные инстинкты. Пожилой мужчина, а с ним несколько служанок с подносами, подошел к, возможно, Джарреду и поинтересовался, чего тот желает. К слову сказать, ассортимент был более чем! Оборотень, не будь дураком, пожелал тостов с маслом, сыром, ветчиной, свежий сок, джем, чай, немного хлеба, оказался совсем не против фирменного омлета от повара и сладкой сдобы.

Надо было видеть его лицо, когда пожилой мужчина, сгрузив на стол блюда, отошел, а стоило Джарреду подвинуть к себе тарелку, как оказалось, что роскошный завтрак — не что иное, как каша на воде. На отдельном блюдечке красовалась крошечная серая фрикаделька, которой полагалось быть «фирменным омлетом». К чему она была тут — непонятно, как и то, где он ее взял. И стоило видеть кислую мину оборотня, это по-детски обиженное лицо кудрявого парня, чтобы оценить чувство юмора дворца по достоинству.

— А… — только и смог сказать парень, смотря вслед уходящему мужчине, который уже интересовался у Кита, чего желает тот.

Внучек мой, похоже, смекнул, что к чему, и, заказав стакан воды, получил свою миску каши, сэкономив время всем нам.

— Что за дом такой? — пробурчал себе под нос Джарред. — И где та девчонка с младенцем? Я с утра ее не видел.

Насадив загадочное мясное изделие на вилку, я с интересом его разглядывала в момент, когда прозвучал данный вопрос. Потому, не отрываясь от своего занятия, просто сказала:

— Кто знает…

Вмиг воцарившаяся тишина заставила меня обратить внимание на тех, кто до этого мерно постукивал ложками. И только теперь я поняла, как именно выглядела в их глазах моя фраза, сказанная над фрикаделькой.

— Не, а что, ты коров здесь где-то видел? — невинно поинтересовалась я.

Два оборотня синхронно открыли рты, отчего часть каши вывалилась из них прямо на скатерть.

— Вот и я нет, так откуда эта хрень? — указала я взглядом на мясное творение Дворца. — С девчонкой все нормально, кстати, — добавила я, беззаботно съедая то, что давали, здраво рассудив, что в моем случае хуже не будет.

Дождавшись, пока двое из моих постояльцев, а именно оборотни, хорошенько поедят, потому как мне вовсе не хотелось, чтобы кто-то из них заработал несварение, я наконец-то решилась сделать то, что давно следовало, но все было как-то не с руки. Глубоко вздохнула, обращаясь к собственному дару и возвращая сморщенной и сухой коже вокруг глаз былую упругость. Поправила голосовые связки. Я видела, что волки сейчас больше заняты своими тарелками, чем мной, потому никто из них не обратил внимания, когда я осторожно начала отстегивать часть ткани, что так надежно закрывала мое лицо.

— Я понимаю, — все еще чуть сипло заговорила я, — что, наверное, не стоит так резко делать то, что я собираюсь. Но эта штука, — указала я пальцем на свой головной убор, при этом наклонившись так, что они до сих пор не могли видеть моих глаз, и пытаясь развязать потайные веревочки на шее, — меня уже допекла. Так что если кто рухнет в обморок, начнет орать, заикаться, тыкать в меня столовыми приборами, я вас сразу предупреждаю: ничем хорошим для вас это не закончится. Особенно если решите в меня что-нибудь воткнуть, ясно?

Сначала оборотни молчали, но первой не выдержала Лил.

— Мы можем себе представить, как выглядит дед-человек, — несколько высокомерно заявила она.

— И вообще, нам с самого начала было непонятно, зачем вы это носите. Стесняетесь своего возраста? Так мы представляем, как выглядят старикашки, — ухмыльнулся, вероятно, Джарред.

— А, ну тогда ладно, — наконец-то развязав последние узелки на своей чудо-шапке, я с удовольствием стянула ее с головы, позволяя тяжелым черным прядям рассыпаться по плечам, а себе — посмотреть на лица присутствующих. Хотя живу я довольно-таки давно, мне больше всего нравится наблюдать за реакциями живых на нечто, что не укладывается в их картину мира.

Так, например, всегда ловкая и собранная Лил выронила ложку, и та со звоном упала на пол. Рот блондинки удивленно приоткрылся, и она просто замерла. Скукотища. Зато Джарред не подвел.

Не знаю, что уж он там пытался сказать, но рот его просто открывался, оборотень издавал что-то похожее на «ма», потом закрывался, парень медленно моргал, точно собираясь с мыслями, и все шло по новой. Забавно, но не так, как было с Трэем. Тот просто воткнул мне вилку в ногу… Но тут я сама виновата: что меня все время за столом тянет открываться людям?

Первой не выдержала Лил.

— Вы… вы… ты… — дала она петуха на этом самом «ты» и закрыла рот, тяжело вздохнула и уставилась куда-то в пол. Длилось это недолго. Оборотница встрепенулась, точно ее озарила гениальная мысль, и выпалила:

— Девочка! — обличающе ткнула она в меня пальцем.

— Ма, — поддакнул, по всей видимости, Джарред.

— Нет, сто процентов нет, — покачала я головой, — и, нет, молодой человек, я не ваша мать.

— Но… девочка! — вскочив из-за стола, вновь дала петуха девушка.

— Можно мне воды? — устало обратилась я к воображаемым слугам, что продолжали кружить около нашего стола. Но несмотря на то, что просила я, а не чужаки, все равно получила еще одну порцию каши. Прелесть какая.

Отодвинув предложенную «воду», я глубоко вздохнула, собирая в кулак все свое самообладание, и сказала:

— Вот те Лурес в свидетели, — осенила я лоб святым кругом.

— Ма, — уже мне поддакнул, скорее всего, Джарред.

Некоторое время оборотни молча таращились на меня и почему-то на Кита, чем мешали пацану облизывать тарелку, что он делал, пока никто не смотрел. Поэтому, стоило им отвернуться, как парень, недолго думая, собирал остатки каши пальцем и засовывал себе в рот.

«Все же весь в меня», — умиленно подумала я, подмечая тот факт, что нам обоим хоть война, но обед должен быть все равно!

— Ну, хватит уже, — решив прервать смотрины, сказала я. — Повторю вслух, если вдруг так не очень понятно. Я женщина.

— Девчонка, — уже прошептала Лил, только на этот раз своему товарищу, с таким выражением, будто что-то поясняла ему.

— Бабуля твоя — девчонка, поняла? — фыркнула я, поднимаясь со своего места. — Все, иду к больной. Через два дня планирую уйти. Вас выгоню… и тебя тоже, — кивнула я Киту, который от такой новости, кажется, забыл вытащить палец изо рта.

— За что?

— Куда?

— Почему?

Что значит правильно сменить тему разговора! Это искусство.

— Надо, — коротко бросила я. — Дела у меня. Одних вас тут не оставлю и с собой не возьму. Про тебя пошутила, чтобы в рот что попало не совал, — последнее замечание было адресовано Киту, который тут же вытащил палец изо рта. Покачав головой, я уже было собиралась уйти, как слово вновь взяла Лил.

— Мы вас не оставим, — коротко сообщила она, а я благоразумно не стала спорить. Нет так нет, можно подумать, я уговаривать буду.

Тереза пришла в себя на третью ночь. Времени на восстановление ушло гораздо больше, чем я планировала изначально. Хотя теперь мои посиделки у кровати больной больше всего напоминали какой-то кружок по вышиванию. Я и двое оборотней мучили методическое пособие дней моей молодости, представлявшее собой имитацию человеческой руки. Решив, что сидеть просто так и развлекать молодежь байками из моей жизни, мягко говоря, невесело, я достала игрушки, некогда принадлежавшие Кирану, а также личным целителям королевской семьи. Три искусственные руки, три скальпеля, швейный набор. Свиных ног тут не было, а жаль. Хотя рука анатомически была точной копией человеческой, но все же ненастоящей. Но мои уже бывшие студенты были в восторге. Таких муляжей они никогда в жизни не видели.

— Если бы вы видели, как это выглядит со стороны, — поделился с нами Кит, который этими ночами занимался по большей части тем, что носил мне чай и вытирал кусочком ткани «кровь», выступавшую на муляже, стоило мне сделать надрез.

— Не отвлекайтесь, сестра, я не вижу, — скомандовала я, в то время как Кит поспешно убрал лишнее. — А теперь смотрите сюда, мои недалекие коллеги, — покивала я на разрез, а оборотни тем временем дружно уставились туда, куда я показывала. — Вы освоили одну технику эйлирского шва, настало время для второй. Не всегда надо просто «заштопать» больного. Не стоит забывать и об эстетической стороне вопроса.

— Какой? — как всегда, переспросил Кит. По крайне мере, теперь он чаще переспрашивал, чем с умным видом поддакивал, выдумывая новые слова.

— Не всем нравится иметь украшение в виде шрама, особенно на лице, шее или руках.

— А, — покивал мой внук, с интересом склонившись над муляжом.

— Если все сделаете правильно, то у аланита или оборотня шрама не останется вовсе. У людей чуть хуже с регенерацией тканей, но если правильно обрабатывать шрам, то и у них тоже. Смотрим, — сказала я, вооружаясь иглой с нитью.

— Мне… — раздалось едва слышно у меня со спины, — тоже интересно…

Мы сидели спиной к кровати, где лежала девушка, потому повернулись все синхронно. Я даже не успела отложить муляж. И, только обернувшись, искренне понадеялась, что вид «оторванной» конечности не вернет ее туда, откуда она смогла вернуться.