Интерлюдия

Прошла неделя с тех пор, как Бэллок отменил выходные дни. Разумеется, никто и слыхом не слыхивал о таком распоряжении, потому что меморандум о семидневной рабочей неделе, написанный мистером Томпкинсом, прочел только один человек — сам Бэллок. Мистер Томпкинс заперся у себя в кабинете с Белиндой.

— Белинда, — говорил он, — я скоро свихнусь. Я уже перестаю понимать, где правда, а где ложь. Мы посылаем в Корзак фальшивые отчеты, меморандумы, о которых никто больше не знает, мы прячем команды Б и В… и каждый раз, когда Бэллок звонит мне, я уверяю его, что выполняю все его распоряжения, хотя это совсем не так. Так не может больше продолжаться.

— Ну и что, — пожала плечами Белинда. — Ты же не виноват, верно?

— Разве? Окажись на моем месте любой честный человек, разве стал бы он вести себя подобным образом? Все время врать, скрестив пальцы за спиной?

— Вебстер, любой честный человек в такой ситуации должен четко обозначить свою позицию и придерживаться ее, несмотря ни на что. Ты это сделал. Ты высказал Бэллоку все, что думаешь о его методах и планах, во время вашей первой встречи. Я правильно помню?

— Да, конечно. Но ведь…

— Но он не захотел прислушаться к твоим словам. Более того, он повел себя так, что тебе ничего не остается, кроме как говорить ему то, что он хочет услышать. Что ты и делаешь. Проблема именно в этом, а не в тебе. Это его проблема, Вебстер.

— Она настолько же моя, насколько и его. Ведь это мне приходится врать и изворачиваться. Но с меня хватит. Я должен прекратить эти игры, Белинда. Действительно должен. Должен вести себя достойно.

— Вебстер, ты помнишь, почему мы все здесь собрались? Из-за наших планов устроить Лабораторию по управлению проектами. Мы собирались открывать законы успешной разработки проектов и уже заметно продвинулись в этом направлении. Уйти сейчас значило бы поставить крест на нашей лаборатории. На всем удовольствии от работы.

— Не такое уж большое удовольствие я испытываю, когда вру Бэллоку.

— И я тебя прекрасно понимаю. Зато ты избавляешь от этого всех остальных, служишь щитом для нас, так что мы можем отдаваться интересной работе. Это дорогого стоит, Вебстер! Просто нужно продержаться еще немного. Подумай и о другом: ты можешь уйти из проекта, могу уйти я, может уйти Гэбриел. Но большинству ребят, занятых в наших проектах, уходить просто некуда. Они должны здесь работать. И если ты уйдешь, общаться с Бэллоком придется им.

— Да знаю я, знаю! Постоянно себе об этом твержу. И все равно чувствую, что делаю что-то не так. Веду себя как… последний враль.

— Как человек, которого в темном переулке остановил грабитель и который врет, что у него нет денег, в то время как в кармане лежит двадцатидолларовая бумажка? Так?

— Все равно. Вранье есть вранье.

— А грабитель есть грабитель. Разбойник. Бандит. Министр Бэллок — бандит с большой дороги.

— Я все думаю про эти выходные. В некотором роде я дал Бэллоку слово, что мы будем работать по семь дней в неделю. Разумеется, никто об этом не знает, но я думаю, что хотя бы я сам должен отработать эти субботу и воскресенье. По крайней мере, это позволит мне хоть отчасти сохранить верность своим обещаниям и уважение к себе.

— Вебстер, тупица ты мой дорогой! Да это, может быть, самые замечательные выходные в этом году! Погода стоит прекрасная, бабье лето. Тебе просто необходимо выбраться за город. Доктор Белинда прописывает тебе выезд на природу. И никаких возражений.

— Благодарю, доктор, но вынужден отказаться: надо работать. — Взгляд мистера Томпкинса помимо его воли обратился к окну, откуда открывался прекраснейший вид на сверкающие осенними красками окрестности Айдриволи.

— Что ж, надо придумать, как все устроить… — Белинда подошла к окну, став спиной к мистеру Томпкинсу. Несколько минут она молча смотрела в пространство.

Мистер Томпкинс никогда не мог догадаться, что происходит в голове его выдающейся напарницы. Иногда в этой голове рождались гениальные мысли и идеи, а иногда мистеру Томпкинсу казалось, что Белинда свихнулась-таки окончательно. Он уже привык во всем полагаться на ее интуицию, но никак не мог избавиться от сомнений насчет ее душевного здоровья. Удалось ли ей окончательно оправиться от того надлома, который привел ее к тележке, набитой пустыми бутылками? Сейчас у окна стояла типичная леди-босс: строгий блейзер, прямая юбка до колен… а ниже все те же босые ноги.

Белинда обернулась.

— Босс, у меня есть превосходный план. Он обязательно сработает. Мы должны объявить трехдневные каникулы, закрыть весь комплекс и всех до единого отправить на отдых.

— Белинда!

— Это всем пойдет на пользу.

— Но Бэллок! Он же непременно узнает об этом.

— Разумеется. Поэтому мы попросим миссис Бирцих писать в отчетах, что теперь люди работают по сто шестьдесят восемь часов в неделю. Каждый.

— Почему именно сто шестьдесят восемь?

— Потому что это двадцать четыре часа, умноженные на семь дней.

— Ничего себе решение! Если раньше мы привирали то тут то там, то теперь начинаем писать сущие небылицы! Да Бэллок же ни на секунду в них не поверит.

— Не поверит, конечно. А что ему делать? Суть в том, что мы бросаем ему перчатку, но не заставляем его поднимать ее. У него будет возможность не обращать на это внимания. И он ей воспользуется, я абсолютно уверена.

Невероятно, но мистер Томпкинс, который чувствовал себя не вправе отдохнуть два дня, теперь собирался прохлаждаться целых три. А почему бы и нет, если он сам отдал такое распоряжение? Странное дело, он даже не хотел об этом задумываться. Мистер Томпкинс пообещал себе, что он больше не будет об этом беспокоиться, и сдержал свое обещание.

Во владении Айдриволи была старая черная советская «Лада», на которой возили гостей. Мистер Томпкинс обнаружил, что в списке желающих воспользоваться этой машиной в выходные стоит только его имя, поэтому с чистой совестью упаковал корзинку с провизией и отправился на северо-восток, вглубь страны.

Он не раз слышал от маэстро Диеньяра о гостинице, которую выстроил когда-то в горах его дедушка, так что к моменту путешествия те места стали для него почти родными. Сейчас гостиницей управляли двоюродные сестры Диеньяра. Маэстро объяснил ему, как туда добраться, и Томпкинс уже предвкушал замечательную поездку в ту часть страны, где еще не бывал. Погода стояла прекрасная: на небе ни облачка, прохладно и свежо, а деревья по обеим сторонам дороги, казалось, соревновались друг с другом в яркости красок.

Согласно инструкции, которую написал для него Кайо Диеньяр, ему нужно было доехать до портового городка Онлийоп, затем свернуть на восток и ехать по Северному шоссе номер четыре в сторону Мэркста. Проехав Онлийоп, мистер Томпкинс увидел указатель, на котором значилось: «Южное шоссе номер четыре». Что ж, решил он, очевидно, за ним будет Северное шоссе. Маэстро уверил его, что дорожный знак очень заметный, так что пропустить его просто невозможно. Томпкинс ехал, глядя по сторонам, но никаких указателей Северного шоссе не обнаружил.

Через несколько минут его машина застряла в пробке: он уже подъезжал к Мэрксту, куда торопились на воскресную ярмарку местные фермеры. Так, значит, он проехал слишком далеко. Мистер Томпкинс развернул машину и поехал обратно. На выезде из Мэркста он увидел указатель: «Северное шоссе номер четыре». Странно. Неужели указатель оставили только с этой стороны, а на подъезде к городу сняли? Или Кайо ошибся и указатель не так уж заметен на дороге? Мистер Томпкинс решил раскрыть тайну указателя, поэтому не стал сворачивать на шоссе сейчас, а проехал дальше и снова развернул машину. Указатель был на своем месте — огромный дорожный знак, такой разве слепой не заметит: «Северное шоссе номер четыре». Почему же он сразу его не увидел?

Мистер Томпкинс упрямо поехал обратно и добрался почти до Онлийопа, где дорога впервые пересекалась с шоссе. Так. Вот черно-красный щит Южного шоссе. Яркие полоски по диагонали, большущие белые буквы. Он сбросил скорость, ища глазами указатель Северного шоссе. Как он мог его пропустить в первый раз? Ага. Понятно. Этот знак был не черно-красным с белыми буквами, а белым с черными буквами. Южное шоссе относилось к числу центральных, а Северное — нет. Он же подсознательно искал глазами еще один черно-красный знак, поэтому не заметил белый. «Забавно», — подумал мистер Томпкинс и поехал к Северному шоссе.

«Вот ведь, — лениво размышлял он, — так и собственный нос не заметишь, если не знаешь, как он выглядит. Думал, что второй указатель тоже будет черно-красным. Знал, и все. Можно сказать, уже видел его в своем воображении. Поэтому и проскочил мимо белого щита такой же величины. Смех, да и только». — Мистер Томпкинс расхохотался. Но чем больше он размышлял над ситуацией, тем меньше она его забавляла.

Мистер Томпкинс ехал все медленнее и наконец остановил машину у обочины. Он сидел, вперив взгляд в далекий лес на горизонте, и думал. То, что поначалу показалось ему смешным казусом, забавной ошибкой логического мышления, на поверку оказалось вещью гораздо более серьезной. Одной из основных ошибок человеческого поведения. По крайней мере, основной ошибкой мистера Томпкинса. Чем больше он вспоминал свои неудачи и провалы, тем яснее видел, что все они имели одну и ту же причину. В каждом случае он был абсолютно уверен в том, чего на самом деле не знал. (Как и сейчас, когда он искал черно-красный щит, хотя не мог знать заранее, какого он цвета.) И в каждом случае все свои усилия мистер Томпкинс направлял на то, чего он не знал, а не на то, чтобы еще раз осмыслить то, что он, казалось, прекрасно знает.

«Вот в чем моя главная ошибка, — думал мистер Томпкинс. — Может быть, другие тоже этим страдают, но для меня это особенно характерно. Я так уверен в своих представлениях, что не вижу доказательств своей неправоты. Даже когда они перед моим носом написаны черным по белому на огромном щите».

Мистер Томпкинс откинул голову на подушку сиденья и уставился в серую ткань потолка. Так в чем же он абсолютно уверен сейчас? Где находится «мертвая зона», которая не дает ему увидеть истинное положение вещей? У него было ощущение, что он не замечает чего-то главного, чего-то, что коренным образом могло бы изменить работу над проектами в Айдриволи. Если бы он только догадался! В его знаниях и наработках было что-то неправильное. Что-то мешало ему найти правильный подход к проектам. Мистер Томпкинс прикрыл глаза и сосредоточился. Какие же у него есть непререкаемые убеждения? Он попытался перебрать их по одному, подвергая сомнению каждое из них. Вдруг он вспомнил слова Аристотеля Кенороса: «Думай не о том, что добавить, а о том, что исключить…» Что можно выкинуть из процесса разработки проекта, чтобы работа стала более эффективной? Да где же это «неправильное знание», которое мешает увидеть все в нужном свете?

Мистер Томпкинс очнулся и поглядел вокруг. Он остановился здесь случайно, но место оказалось просто чудесным. С одной стороны дороги тянулся невысокий горный кряж. За ним простиралась по-осеннему яркая долина. В долине текла речушка, вдоль которой шла узкоколейка. Дальше речушка образовывала сверкающее на солнце озерцо. Отличное место для пикника. Мистер Томпкинс вытащил из машины корзинку с ланчем, одеяло и зашагал вниз по склону, в долину.

Даже перекусив и отдохнув на траве у озера, он не смог понять, в чем же кроется его ошибка. Его ошибочное знание. Но ничего, рано или поздно он его вычислит и исправит. И скорее рано, чем поздно, потому что теперь он осознает факт его наличия и будет настороже.

Перед тем как снова двинуться в путь, мистер Томпкинс вытащил свою записную книжку и быстро внес туда всего один пункт.

Из записной книжки мистера Томпкинса

Человеку свойственно ошибаться

1. Нам кажется, что самое страшное — незнание. Но гораздо хуже ложное знание.

Отправить