Сентябрь 1983, Коля и Дима
Когда Коля и Дима добрались до Перми и отпустили таксиста, некоторое время они стояли посреди улицы и оглядывались по сторонам.
– Вот хрень какая, а! – наконец разродился Дима. – До сих пор не верится. Неужели всё так… Неужели оно так и было, чёрт возьми!
– Ну да. – Коля пожал плечами. – Во-он там гастроном, в котором мы в детстве пили сладкий молочный коктейль. О, это было ни с чем несравнимое удовольствие! Правда, чудо-аппарат поставили не сейчас, а позже, ближе к перестройке. А сейчас там только огромные литровые бутылки молока.
– Ах, это те? – добродушно улыбнулся Дима. – С такой пробочкой из фольги?
– Угу, вот именно, – сдержанно кивнул Николай. – А вон там – хозяйственный магазин, в котором меняли пустые баллончики для сифона на новые, только с доплатой, конечно.
– Господи, да я же это помню! – Дима сделал жест рукой. – Так мы делали газировку! Вставляли один баллончик в сифон и… (Он начал вырисовывать в голове подробности, а внутри проснулось какое-то сладостное чувство.)
– И закручивали держатель баллончика до упора, – подхватил Коля. – А затем оставалось лишь нажать рычаг, чтобы газированная вода заструилась из хоботка!
– Да-да, а сиропом служило бабушкино варенье! – с теплом заулыбался Дима.
– Вот видишь, здесь просыпается всё то, что ты уже давно похоронил в себе, – глубокомысленно заметил Дима. – Потому я каждый раз отправляюсь сюда, словно в волшебный изумрудный город. И ещё…
Он решил, было, сознаться про то, что постоянно делает тут фотографии на телефон, но вовремя сдержался. «Пока не стоит!» – предупредил внутренний голос.
– Что ещё? – переспросил Дима.
– А? Да так, ничего. Ладно, идём!
И они двинулись вдоль цепи пятиэтажек с необычайно новыми, а не облезлыми панелями, – двинулись по свежему тротуару. Первое время шли молча. Коля смотрел вперёд, прямо, чётко переступая. Дима постоянно оглядывался по сторонам, спотыкался.
– Слушай, Герасименко, – наконец заговорил Дмитрий, – а зачем ты меня сюда притащил? Ты ведь мог бы и впредь держать всё в тайне.
– Хощь верь, хошь не верь, – сразу отозвался Коля, – я не мог больше держать это в себе. Меня просто переполняло! Мне надо было с кем-нибудь поделиться. А поскольку друзей я с годами подрастерял, впрочем, как и все в нашем возрасте (Герасименко приостановился с задумчивым видом)… то тут вдруг подвернулся ты.
– Подвернулся? – обиженно переспросил Дима и тоже приостановился.
– Ну, извини, ты же хотел честно? На самом деле я просто заглянул в твой «Мастерок» за лампочкой. У меня дома лампочка перегорела – я уже говорил. Но когда я увидел тебя, то… мне вдруг пришло в голову…
– Значит, ты сразу. Сразу всё задумал!
– А ты разве о чём-нибудь жалеешь теперь?
Дима помотал головой, и они ускорили ход.
По дороге им попался пивной бар, как оказалось, незнакомый обоим – ведь дошколятами они не увлекались пивом. Оба, не колеблясь, окунулись в помещение за дубовой дверью.
Коля взял две мощных пенистых кружки из толстого стекла и вяленую воблу. За одним из столиков громко и радостно обсуждали что-то ядреные мужики в поношенных одеждах. «Рыбаки!» – прислушавшись, определил Дима.
– Ну что, какие планы? – отхлебнув пива, Николай поставил вопрос ребром.
Пена забавно налипла цепочкой на его накладные усы.
– Я лично хочу заглянуть в родной двор, – ответил Дима, пригубив кружку. – Туда, где прошло моё детство. И, может быть, встретить себя. И сказать себе что-то важное.
– «И сказать себе что-то важное», – передразнил Коля. – Подобный бред только в книжках бывает. А мы здесь реально, понимаешь! Я тебе решительно не советую делать глупостей! – Коля покачал головой. – Такие игры со временем очень опасны.
– А что будет-то? Ты уже пробовал? – Кукарский доверительно наклонился к товарищу.
– Нет, я не пробовал, и не желаю даже пытаться. Я принципиально не суюсь в места своего детства! Пойми, мы здесь как бы на прогулке, а не на эксперименте. Так ведь можно всё испортить, напортачить! Вернёмся потом домой, а там… Ты читал Рэя Брэдбери, рассказ у него такой есть, про бабочку.
– Нет, не читал, – зачем-то соврал Дмитрий.
– А зря! – с упрёком сказал Коля. – Там будущее изменилось до неузнаваемости после того, как в прошлом туристы с машины времени убили бабочку.
– Послушай! – Дима опять наклонился к визави, чуть отодвинув кружку. – И это ты мне говоришь? А сам-то ходишь тут к какой-то бабе? По-твоему, такое блядство никак не повлияет на будущее?! Да может, ты сам уже давно напортачил!
Коля помрачнел, сделал два жадных глотка.
– Извини, – спохватился Кукарский.
– Да нет, ничего. – Коля потёр пальцами лоб. – Я вообще-то очень осторожно. Резинки таскаю сюда – импортные, из гипермаркета (он виновато улыбнулся).
– Ну вот. И я не собираюсь ничего тут менять. Только посмотрю и всё.
– М-да, это не входило в мои планы. Я думал, ты пойдёшь со мной, – отпив из кружки, расстроенно сказал Коля. – Хотя, с другой стороны… Мне надо к Любаше, а ты будешь третьим лишним.
– Вот именно, – обрадованно подхватил Дима. – К тому же, я точно решил. И не передумаю, как ни отговаривай!
– Ладно, бог с тобой! – смирился, наконец, Коля. – Делай, как знаешь. Только я тебя умоляю – ничего здесь не меняй! Посмотри на себя и всё. Потом расскажешь, что вышло. Вот тебе трёшка на всё – про всё. – Коля протянул товарищу скомканную купюру, и тот молча спрятал её в карман. – А мне, как я говорил, надо навестить Любу, да ещё почву прощупать, сильно ли я встрял.
Дима улыбнулся.
– Ну-ну, – только и сказал он.
И таким образом после пивбара они разделились. Коля поехал на троллейбусе, а Дима пошёл пешком – волею случая его двор находился недалеко. Встретиться договорились, когда стемнеет, в десять, здесь же, у пивбара.
– Если кто-то опаздывает, ждать до последнего! – предупредил Коля. – До полуночи. А потом на вокзал – там можно переночевать. Следующий час встречи – десять утра на том же месте.
– Я-то не опоздаю, – заверил Кукарский. – Это ты смотри, не застрянь у своей Любки.
– Нет, я скажу ей, что уезжаю срочно в командировку, – пообещал Герасименко.
* * *
Дима шёл в свой двор со странными чувствами. Они переполняли его, они захлёстывали его и даже вызывали лёгкую тошноту в желудке. Они были многогранны и противоречивы. Здесь примешивались – и тоска по чему-то невероятно давнему, что вдруг должно вернуться, и боязнь необычного и сверхъестественного, и мнимое, какое-то неустойчивое ощущение реальности, и даже страх перед встречей с самим собой – маленьким.
А ещё Дмитрий думал о времени. О том, что не так уж это и фантастично – попасть в прошлое. Ведь не исключено, что время вообще не существует!
«Время – это всего лишь наша печальная мысль, – думалось сейчас Диме. – И эта мысль просто приходит, и мы начинаем сокрушаться: ах, как быстро всё пролетело! Ах, как долго всё тянется! Ах, вот сейчас хорошо, и пусть ничего не меняется! Когда же мысли нет, нет и времени. Его не существует, если мы о нём не думаем».
– Так давайте ж думать о нём как можно меньше! – произнёс Кукарский вполголоса и тут же огляделся, испугавшись самого себя.
«Однако то, что я здесь, явно доказывает то, что оно существует! – ещё подумал Кукарский. – Просто противоречие какое-то!»
Между тем перед ним уже открылся знакомый с детства вид, в двухтысячных изменённый до неузнаваемости. Сентябрьское солнце игриво сияло над головой, и радостно чирикали воробьи округ. Послеобеденный мир прошлого разогревался приятным осенним теплом. Дима сдёрнул ветровку и перебросил через плечо.
Его, его родной дом, откуда съехали они в девяностом году, стоял, тёмно-желтый, наискосок к гастроному. И не было никаких растяжек на новеньком панельном торце. И уныло серел магазин с огромными буквами над фасадом: «ГАСТРОНОМ». Никаких тебе брендов, сотовых операторов и прочей шелухи! И вместо роскошного фигурного киоска «Роспечати» стоял жалкий маленький газетный домик. Зато на углу пятиэтажки Димки-школьника красовалась жёлтая бочка с квасом, и ждала жаждущих сонная, как давний червяк на крючке, продавщица на стуле.
Кукарский шагнул к маленькому киоску: за стеклом сидела пышнотелая женщина средних лет со стрижкой под мальчика. Дима попросил сегодняшнюю «Звезду». Ему протянули широкую газету, воняющую типографской краской, а на сдачу – две заскорузлые рублёвки и какую-то мелочь. Всё это показалось таким непривычным, что в который раз закружилась голова.
При взгляде на советский рубль он вспомнил, как впервые в жизни нашёл деньги. Это случилось, кстати, где-то тут, неподалёку от его дома. Он просто слонялся по окрестностям – ему было лет десять. Быть может, искал сбежавшую кошку, а нашёл странный грязный комок, в котором разглядел тусклую желтизну. И эта находка, этот советский рубль так сильно его обрадовал тогда, просто переполнил искренней детской радостью, словно Димка напоролся на настоящий клад!
Дима выдохнул и попытался избавиться от нахлынувших чувств. Ему удалось совладать с собой, он отошёл в сторонку и развернул «Звезду». В шапке первой полосы значилось шестнадцатое сентября восемьдесят третьего года, пятница. Путешественник удивлённо качнул головой. Он не перестал удивляться. Свернув газету, Дима сунул её за пазуху и посмотрел в сторону широкого прохода во двор.
Кукарский почувствовал, как сердце пару раз зашлось, аж кольнуло в груди. Вот родимый двор с аляповатой газгольдерной за высоким железным забором! А вон там, в глуби двора, дощатая горка и корт с деревянным заборчиком. Ничего этого в двухтысячных уже не существует, кроме, собственно, двора! Дима сделал несколько шагов и оказался у первого подъезда своего бывшего дома. Вот лавочки, те давние, советские, из чистого дерева, свежевыкрашенные. Вот бабушки на первой из них лузгают семечки. Вот тополи тянутся едва-едва пожелтевшими листочками к обнажённым решетчатым балконам. Боже, ни один не застеклён! Ни один ещё не закрылся в скорлупу. Люди ещё открыты друг другу!
А вон там, вон он – родимый третий подъезд. Интересно, сколько сейчас часов? Пришёл ли маленький Димка из школы? Кукарский, стоя на месте, повернулся к бабушкам на лавке первого подъезда. И он понял, что они уже давно разглядывают его. Дмитрий засмущался, опустил глаза – посмотрел на себя. И тут до него дошло, что одет-то он не так! Рубашка, пожалуй, не того покроя, да и джинсы совсем ещё не в моде. Благо, хоть ветровка за плечо закинута.
– Иностранец, что ли, – пробормотала одна бабуся, обращаясь к соседкам.
«Да, прикид менеджера среднего звена здесь смотрится диковато», – подумалось Дмитрию. Откровенно поглядев на «божьих одуванчиков», Кукарский спросил:
– Уважаемые, а не подскажете, сколько сейчас время?
Бабушки переглянулись. Та, что предположила насчёт иностранца, единственная и решилась ответить:
– Дык, часов пять, должно быть.
– Спасибо, – кивнул Дима, отвернулся и быстро прошествовал к третьему подъезду, спиной чувствуя холодок старческих взглядов.
У родного подъезда он сел на лавочку, слава богу, пустую, сел затылком к бабусям и призадумался.
«Ну и чего ты ждешь, дорогой?» – так спросил он себя.
«Чего ты хочешь-то? Что ты скажешь себе, восьмилетнему, даже если увидишь молокососа? Разве поймёт он твои предостережения? В лучшем случае кое-что запомнит от испуга. Но воспользуется – вряд ли.
Ну, вот что ты ему скажешь? Когда надо драться, не бойся, бей первым?! Будут у тебя „махаловки“, там, за гаражами, на школьном пустыре. Так вот: бей первым! Потом ещё бей, и снова „мочи“! А если пропустил удар, удержись на ногах, во что бы то ни стало! Не падай сам и не падай духом, не теряйся, не отдавай себя наплыву трусости. Снова иди в атаку и бей! Ведь это всего лишь бой до первой крови. Это не страшнее комариного укуса.
А когда подрастёшь, будь активнее с девочками! Не считай их чем-то недостижимым – существами с другого мира. Подходи к ним, как к более простым организмам. И главное, говори-говори, смеши их, не переставай удивлять, открывай им глаза – какой ты на самом деле необычный и умный!
А когда окончишь школу, не слушай того, кто будет тебе вроде бы другом. Не соглашайся ехать с ним в Москву поступать в физмат. Тебе это ничего не даст. Ты не проучишься там и трёх лет. Не слушай никого! Просто поступай в местный институт. И не проспи отбор на военную кафедру, чёрт возьми!
А когда соберёшься жениться, не торопись, не поддавайся чарам третьей попавшейся женщины. Вся жизнь твоя будет полна иллюзий, и самая сильная из них – это иллюзия любви. Да и вообще, вся твоя жизнь будет неправильная, несуразная какая-то, словно езда по кочкам и буеракам, будешь ты биться, трястись, метаться, пока всё не устаканится к тридцати пяти годам.
Так может тебе прожить её совсем по-другому? Сделать несколько правильных шагов, лишь пять-шесть правильных шагов, только и всего! Провести первый отрезок идеально и скучно, как только может быть скучно на свете! И сдохнуть от тоски…
Вопрос ведь только в том, когда ты заимеешь свои игрушки? Свою новенькую машину и новенькую бетонную коробку? При правильной жизни раньше, а при неправильной позже, только и всего. Однако, в любом случае: какой от них толк по гамбургскому счету?!
Ведь сейчас, здесь, в детстве, все твоё богатство – это маленький кулёчек с пробками от тюбиков зубной пасты и от пузырьков одеколона. От пасты, кажется, называются „петушками“, и они в игре „в пробки“ самые последние, дешёвки, от которых мало проку. Твоя гордость – это пара „шипров“ из кулёчка, таких пробок от одеколонов – в виде золотистых бочонков или коронок, самых крутых и важных в игре, как будущая бетонная коробка. И при этом здесь, с этим кулёчком сокровищ в виде пробок, истёрзанным в потной руке, да ещё и с найденным грязным советским рублём, – здесь с этим богатством ты куда более счастлив, чем в будущем с этой однокомнатной коробкой и куском железа на колесах!
Да-да! Именно в детстве ты был счастлив, но не понимал этого! А сейчас твоё счастье лишь иллюзия, очередная иллюзия твоей взрослой жизни. Так что подумай сто раз, чего ты хочешь здесь, в этом неожиданно нахлынувшем прошлом?!»
Такие мысли одолевали Дмитрия, пока не открылась дверь его родного с детства подъезда. Дверь открылась, и он вздрогнул.
