86
Чтобы другие выстояли
Мой спрен утверждает, что в моих интересах это записать, потому я так и поступлю. Все говорят, что скоро я произнесу Четвертый идеал и тем самым заслужу броню. Я попросту не верю, что это возможно. Разве мне не полагается хотеть помогать людям?Из ящика 10–12, сапфир
Далинар Холин вытянулся по стойке «смирно», держа руки за спиной, пальцами одной сжимая запястье другой. Он мог видеть так далеко со своего балкона в Уритиру – но это были бесконечные мили пустоты. Облака и скалы. Так много и так мало одновременно.
– Далинар, – проговорила подошедшая Навани, положив руку ему на плечо. – Прошу тебя. Хотя бы войди внутрь.
Все предположили, что он болен. Думали, его обморок на платформе Клятвенных врат вызван проблемами с сердцем или усталостью. Лекари предложили отдохнуть. Но если он перестанет стоять прямо, если позволит правде себя согнуть, то воспоминания вполне могут раздавить его.
Воспоминания о том, что он сделал в Разломе.
Плачущие голоса детей, молящих о пощаде.
Он приглушил свои эмоции.
– Какие новости? – спросил он, смущенный тем, как дрожал его голос.
– Никаких, – сказала Навани. – Далинар…
Весть пришла из Холинара через даль-перо, которое каким-то образом все еще работало. Нападение на дворец, попытка добраться до врат.
Снаружи собрались армии Холина, Аладара и Ройона – заполнили одну из платформ Уритиру в ожидании, пока их переправят в Холинар, чтобы вступить в бой. Но ничего не происходило. Время шло. После первого сообщения миновало четыре часа.
Далинар повернулся и уставился на безграничный простор. Навытяжку, как солдат. Вот как он будет ждать. Хотя никогда не был настоящим солдатом. Командовал людьми, приказывал новобранцам стоять в строю, проверял ряды. Но сам… он все это пропустил. Далинар воевал, затевая кровожадное буйство, а не стоял в строю.
Навани вздохнула, похлопала его по руке, затем вернулась в свои комнаты, чтобы посидеть с Таравангианом, небольшим собранием письмоводительниц и великих князей в ожидании новостей из Холинара.
Далинар стоял на ветру, жалея, что не может опустошить свой разум, избавить себя от воспоминаний. Вернуться к тому, чтобы снова притворяться хорошим человеком. Проблема в том, что он поддался какой-то фантазии – той, которую все про него повторяли. Они твердили, что Черный Шип был ужасом на поле боя, но все же честным. Говорили, будто Далинар Холин сражается по правилам.
Крики Эви и слезы убитых детей раскрывали истину. О… о, Всемогущий в небесах. Как он сможет жить с этой болью? Такой свежей, восстановленной заново? Но зачем молиться? Никакой Всемогущий на него не смотрит. Если бы он существовал – и если бы отнесся к Далинару Холину по справедливости, – Честь бы давно очистил этот мир от скверны, которой и являлся Черный Шип.
«И я имел наглость осуждать Амарама за убийство одного отряда людей, чтобы получить осколочный клинок». При этом сам сжег целый город за меньшее. Тысячи и тысячи людей.
– Почему ты сковал себя узами со мной? – прошептал Далинар Буреотцу. – Разве ты не должен был выбрать справедливого человека?
Справедливого? Справедливость – то, что ты принес этим людям.
– Это не было правосудием. Это была резня.
Буреотец зарокотал:
Я сам сжигал и разрушал города. И вижу… да, теперь я вижу разницу. Теперь я вижу боль. Я не осознавал этого до уз.
Может, теперь Далинар утратит узы в обмен на то, что он вынудил Буреотца так сильно проникнуться человеческой моралью? Почему эти проклятые воспоминания вернулись? Разве он не мог прожить еще немного без них? Достаточно долго, чтобы сформировать коалицию и подготовить защиту человечества?
Это был путь труса. Жажда невежества. Путь труса, которым он, очевидно, пошел, хоть пока что не вспомнил свой визит к Ночехранительнице, но понимал, о чем попросил. Об избавлении от этого ужасного бремени. О способности солгать, притвориться, что не делал таких ужасных вещей.
Далинар вернулся в помещение. Он не знал, как разберется со всем – как будет нести это бремя, – но сегодня надо было сосредоточиться на спасении Холинара. К сожалению, он не мог планировать, пока не узнает больше о ситуации в городе.
Князь вошел в общий зал, где собралось ядро его правительства. Навани и другие сидели на кушетках вокруг даль-пера, ожидая. Они разложили боевые карты Холинара, обсудили стратегии, но потом… прошли часы без новостей.
Было тяжело просто ждать здесь, ничего не зная. И это оставило Далинару слишком много времени на раздумья. И воспоминания.
Вместо того чтобы сидеть с другими, Таравангиан занял обычное место перед согревающим фабриалем в углу. Далинар, у которого болели ноги и затекла спина, пошел туда и с тихим стоном опустился рядом с Таравангианом.
Перед ними ярко-красный рубин излучал тепло, заменяя огонь чем-то более безопасным, но гораздо более безжизненным.
– Прости, Далинар, – наконец сказал Таравангиан. – Я уверен, скоро будут новости.
Далинар кивнул:
– Спасибо за то, что ты сделал, когда азирцы прибыли осматривать башню.
Азирцы явились накануне для первоначального осмотра, но Далинар восстанавливался после внезапного возвращения своих воспоминаний. Ну… правда в том, что восстановление затянулось. Он приветствовал их, а потом ушел к себе, и Таравангиан предложил помощь с гостями. Навани сообщила, что азирские сановники были очарованы пожилым королем и планировали вернуться в ближайшее время для более подробного обсуждения возможной коалиции.
Далинар наклонился, уставившись на фабриаль-обогреватель. Позади Аладар и генерал Хал беседовали – вероятно, в сотый раз – о том, как отбить стены Холинара, если они окажутся потерянными к тому моменту, когда Клятвенные врата заработают.
– Ты когда-нибудь приходил к внезапному осознанию, – тихо проговорил Далинар, – что ты не тот человек, которым все тебя считают?
– Да, – прошептал Таравангиан. – Но сильнее пугают те моменты, когда я понимаю, что не тот, кем сам себя считаю.
В рубине кружился буресвет. Клубился в ловушке, в тюрьме.
– Мы говорили как-то раз о правителе, который оказался перед выбором: повесить невиновного либо освободить трех убийц.
– Я помню.
– Как можно жить после такого решения? Особенно если в конце концов обнаружится, что оно было неправильным?
– Это и есть жертва, не так ли? – тихо заметил Таравангиан. – Кому-то придется нести ответственность. Кого-то она будет угнетать и разрушать. Кто-то должен запятнать свою душу, чтобы другие смогли жить.
– Но ты хороший правитель, Таравангиан. Ты не прокладывал дорогу к трону с помощью убийств.
– А это имеет значение? Один человек, осужденный несправедливо? Одно убийство в переулке, которое могла бы предотвратить надлежащим образом организованная полиция? Бремя за кровь невинных должно на ком-то лежать. Я жертва. Мы оба, Далинар, жертвы. Общество предоставляет нам возможность тащиться сквозь грязную воду, чтобы остальные смогли сохранить чистоту. – Он закрыл глаза. – Кто-то должен упасть, чтобы другие выстояли.
Слова походили на те, что Далинар говорил – и в которые верил – на протяжении многих лет. Но в версии Таравангиана они звучали искаженно, без надежды или жизни.
Далинар ощущал себя одеревенелым и старым. Они долго молчали, пока другие не зашевелились. Далинар встал, обеспокоенный.
Даль-перо заработало. Навани ахнула, прижав защищенную руку к губам. Тешав побледнела, а Мэй Аладар рухнула на кушетку с таким видом, словно ее тошнило.
Даль-перо резко остановилось, упало и покатилось по странице.
– Что? – требовательно спросил Далинар. – Что там написано?
Навани посмотрела на него и отвела взгляд. Далинар переглянулся с генералом Халом, потом – с Аладаром.
Ужас окутал его, словно плащ.
«Кровь моих отцов…»
– Что там написано? – взмолился он.
– Далинар, с-столица пала, – прошептала Навани. – Ревнитель сообщает, что Приносящие пустоту захватили дворец. Он… он прервался после пары фраз. Похоже, его нашли, и… – Она зажмурилась.
– Светлорд, отряд, который вы послали, – продолжила Тешав, – похоже, потерпел неудачу. – Она сглотнула. – Остатки Стенной стражи захвачены и заключены в тюрьму. Город пал. Никто не знает, что случилось с королем, принцем Адолином или Сияющими. Светлорд… на этом сообщение обрывается.
Далинар снова рухнул в кресло.
– Всемогущий в небесах, – прошептал Таравангиан, в чьих серых глазах отражалось свечение обогревающего фабриаля. – Далинар, мне очень, очень жаль.
Назад: 85 Скорбеть позже
Дальше: 87 Это место
