121
Идеалы
Каждый человек обязан пуститься на поиски истины, как только поймет, что она ему неведома.
Из послесловия к «Пути королей»
Моашу было легко переключиться с убийства людей на разбор руин.
Он киркой ломал куски упавшего камня в бывшем восточном крыле Холинарского дворца, разбивая рухнувшие колонны, чтобы их могли унести другие рабочие. Пол поблизости все еще был красным от засохшей крови. Там он убил Элокара, и его новые хозяева приказали не очищать кровь. Они заявили, что к смерти короля следует относиться с почтением.
Разве Моаш не должен был испытать удовольствие? Или хотя бы удовлетворение? Вместо этого убийство Элокара лишь пробудило в нем… холод. Он ощущал себя человеком, который перегнал через половину Рошара стадо упрямых чуллов. На вершине последней горы уже не чувствуешь удовлетворение. Одну лишь усталость и, может быть, толику облегчения оттого, что дело сделано.
Он вонзил кирку в упавшую колонну. Ближе к концу битвы за Холинар громолом развалил значительную часть восточной галереи дворца. Теперь рабы-люди трудились, расчищая завалы, некоторые периодически начинали рыдать или ковырялись, сгорбившись.
Моаш, который наслаждался мирным ритмом ударов кирки по камню, покачал головой.
Мимо прошел Сплавленный, покрытый панцирной броней, такой же блестящей и свирепой, как осколочная. Их было девять орденов. Почему не десять?
– Сюда, – приказал Сплавленный через переводчика. Он ткнул пальцем в часть стены. – Разбейте это.
Моаш вытер лоб и нахмурился. Зачем разбивать стену? Разве она не понадобится, чтобы перестроить эту часть дворца?
– Человек, тебе любопытно?
Моаш вздрогнул от неожиданности и обнаружил, что над проломом в потолке зависла фигура, одетая в черное. Леди Лешви все еще навещала мостовика, врага, который ее убил. Она была важной персоной среди певцов, но не великой княгиней или кем-то вроде этого. Скорее, капитаном боевого подразделения.
– Древняя, видимо, я и впрямь любопытен, – согласился Моаш. – Есть ли какая-то причина, чтобы сносить эту часть дворца? Дело не только в расчистке завалов?
– Да. Но тебе незачем знать.
Он кивнул и продолжил работать.
Лешви загудела в ритме, который Моаш привык считать знаком довольства:
– Твое рвение делает тебе честь.
– Во мне нет рвения. Я просто бесчувствен.
– Ты отдал ему свою боль. Он ее вернет, человек, когда тебе это будет нужно.
Ну и хорошо. Главное, чтобы он забыл, как смотрел Каладин, когда понял, что его предали.
– Хнанан хочет поговорить с тобой, – сообщила древняя. Имя было не совсем словом, а гулким звуком, произнесенным с определенной интонацией. – Присоединяйся к нам наверху.
Она улетела. Моаш отложил кирку и последовал за Лешви более прозаичным способом, обогнув дворец, чтобы попасть к его переднему фасаду. Оказавшись вдали от кирок и грохота камней, услышал рыдания и всхлипывания. Самые обездоленные поселились здесь, в руинах возле дворца.
В конце концов их соберут и отправят работать на фермы. Но пока что огромный город превратился в средоточие плача и страдания. Люди думали, что наступил конец света, но они были только наполовину правы. Конец света случился лишь для их мира.
Он беспрепятственно вошел во дворец и начал подниматься по лестнице. Сплавленные не нуждались в стражниках. Убить их было трудно, и даже если кому-то это удавалось, они просто возрождались во время следующей Бури бурь, если какой-нибудь паршун добровольно брал на себя такое бремя.
Возле королевских покоев Моаш прошел мимо библиотеки, где двое Сплавленных читали книги. Они сняли свои длинные одеяния, оставшись в просторных развевающихся брюках, из которых выглядывали направленные вниз пальцы босых ног. В конце концов он обнаружил Хнанан за королевским балконом: она реяла в воздухе, и шлейф ее наряда колыхался на ветру.
– Древняя певица, – приветствовал он с балкона.
Хотя Хнанан была кем-то вроде великой княгини, никто не требовал, чтобы Моаш кланялся ей. По-видимому, убив одного из лучших бойцов, он заслужил уважение.
– Ты хорошо потрудился, – заявила она по-алетийски с сильным акцентом. – Убил короля.
– Король или раб, он был моим врагом.
– Я сочла себя мудрой, – сказала она, – и испытала гордость за Лешви, которая выбрала тебя. Мой брат, сестра и я, мы будем много лет похваляться тем, что выбрали тебя. – Она посмотрела на него. – У Вражды есть для тебя поручение. Это редкость для человека.
– Говорите.
– Ты убил короля, – повторила она, вынимая что-то из ножен, спрятанных в одеянии. Странный нож с сапфиром на круглом навершии эфеса. Оружие было из золотого металла, такого светлого, что он казался почти белым. – Сделаешь то же самое с богом?
Навани выбралась из крепостной стены Тайлена через воротца для вылазок и побежала по усеянному каменными обломками полю, не слыша призывов солдат, которые поспешили следом. Она терпела достаточно долго, чтобы вражеская армия отступила.
Далинар брел, опираясь на Лопена и Каладина, за ними волочился целый рой спренов изнеможения. Навани заключила его в крепкие объятия. Он ведь Черный Шип. Он выдержит сильное объятие.
Каладин и Лопен зависли неподалеку.
– Он со мной, – заявила им Навани.
Они кивнули и остались на месте.
– Людям внутри нужна ваша помощь, – сказала она. – Мальчики, с ним я разберусь.
В конце концов они улетели, и Навани попыталась подставить Далинару плечо. Он покачал головой, все еще сжимая ее в объятиях, и она чувствовала, что в руке у него что-то твердое, завернутое в куртку. Что это за штуковина?
– Кажется, я знаю, почему воспоминания вернулись, – прошептал он. – Вражда собирался заставить меня вспомнить все, как только я столкнусь с ним. Я должен был понять, как снова обрести силу. Вся боль, которую я испытал за последние два месяца, была благословением.
Они обнимали друг друга посреди просторного поля, расколотого громоломами, усеянного людьми, которые рыдали, обратив лица к пустому небу, и стенали о том, что они натворили, требовали объяснить, почему их бросили.
Далинар не дал Навани увлечь себя к стене. Вместо этого он поцеловал ее со слезами на глазах.
– Спасибо, что вдохновила меня.
– Вдохновила?
Он отпустил ее и поднял руку, к которой были прикреплены часы и болеутоляющий фабриаль, подаренные ею. Устройство сломалось и открылось, обнажив камни.
– Это напомнило мне о том, как мы делаем фабриали, – объяснил он.
Потом Далинар медленно развернул свою форменную куртку и показал ей большой рубин. Камень излучал причудливое свечение, густое и темное. Казалось, он каким-то образом пытается втянуть в себя окружающий свет.
– Хочу, чтобы ты сохранила это для меня, – сказал Далинар. – Изучи его. Узнай, почему именно этот самосвет смог удержать одного из Несотворенных. Но не сломай. Нам нельзя выпускать его снова.
Она прикусила губу.
– Далинар, я такое уже видела. Но намного меньше, размером со сферу. – Она перевела на него взгляд. – Ту штуку сделал Гавилар.
Далинар коснулся камня кончиком пальца. Внутри что-то всколыхнулось. Неужели он действительно запер Несотворенного внутри самосвета?
– Изучи его, – повторил он. – И одновременно, дорогая, я прошу тебя сделать кое-что еще. Настолько необычное, что может вызвать неловкость и неодобрение.
– Что угодно, – сказала она. – Чего ты хочешь?
Далинар посмотрел ей в глаза:
– Я хочу, чтобы ты обучила меня грамоте.
Все ликовали. Шаллан, Сияющая и Вуаль сидели на стене, прислонившись к камню.
Сияющая тревожилась, что они веселятся, а город никто не защищает. А что стало с вражескими отрядами, которые сражались на улицах? Защитники должны убедиться, что это не какой-нибудь замысловатый трюк.
Вуаль беспокоилась о мародерстве. Город, погруженный в хаос, нередко демонстрировал запредельную дикость. Она хотела отправиться на улицы и убедиться, что о людях позаботятся.
Шаллан хотела спать. Она чувствовала себя… слабее… более усталой, чем две другие.
По галерее на стене подошла Ясна и склонилась над нею:
– Шаллан? Ты в порядке?
– Я устала, – влезла Вуаль. – Светлость, вы не представляете, как это все выматывает. Мне бы не помешал стаканчик чего-нибудь крепкого.
– Вряд ли это поможет. – Ясна выпрямилась. – Но ты отдохни. Я хочу полностью убедиться, что враги ушли.
– Светлость, клянусь, что приложу больше усердия, – заявила Сияющая, взяв Ясну за руку. – Я желаю закончить свое обучение – буду учиться, пока вы сами не решите, что я готова. Больше не сбегу. Я поняла, что впереди меня ждет очень длинный путь.
– Вот и славно, Шаллан, – отозвалась Ясна и ушла.
Шаллан. «А я… а кто я?..» Она уверенно заявляла, что скоро ей станет лучше, но этого, похоже, не произошло. Она искала ответ, пялясь в пустоту, пока не подошла Навани и не присела рядом. Поодаль Далинар принял уважительный поклон от королевы Фэн и сам поклонился в ответ.
– Шаллан, клянусь бурей, – раздался голос Навани. – У тебя же глаза закрываются. Я добуду паланкин, чтобы доставить тебя в Верхний город.
– У Клятвенных врат, скорее всего, все забито, – возразила Сияющая. – Я не займу место человека, который, возможно, находится в более бедственном положении.
– Не будь глупой, девочка моя, – ответила Навани и обняла ее. – Ты через многое прошла. Девмрх, не найдешь ли паланкин для светлости Давар?
– Мои собственные ноги достаточно сильны! – Вуаль бросила сердитый взгляд на письмоводительницу, которая побежала выполнять приказ Навани. – Я сильнее, чем вы думаете, – без обид, светлость.
Навани поджала губы, но потом ее отвлек разговор Далинара и Фэн; они планировали написать азирцам и объяснить, что произошло. Вуаль полагала, что он не зря беспокоится: о сегодняшних событиях могли заговорить по всему Рошару как о предательстве алети. Буря свидетельница, если бы она сама не очутилась здесь, могла бы и поверить в такие слухи. Не каждый день целая армия выходит из-под контроля.
Сияющая решила, что они могут отдохнуть десять минут. Шаллан это приняла и откинула голову, упершись затылком в стену. Она задремала…
– Шаллан?
Этот голос. Она открыла глаза и увидела, как по стене к ней спешит Адолин. Он рухнул на колени и чуть проехался по камням, остановился рядом с нею и поднял руки – но замер, не касаясь, как будто увидел перед собой что-то очень хрупкое.
– Не смотри на меня так, – проворчала Вуаль. – Я тебе не какая-нибудь тонкая хрустальная ваза.
Адолин прищурился.
– Разумеется, – подтвердила Сияющая. – Я солдат – такой же, как эти люди на стене. Обращайся со мной так же, как с ними, за некоторыми очевидными исключениями.
– Шаллан… – позвал Адолин, взяв ее за руку.
– Что? – спросила Вуаль.
– Что-то не так.
– Еще бы, – фыркнула Сияющая. – Эта битва нас вконец вымотала.
Адолин заглянул в ее глаза. Она перетекала из одной личности в другую и обратно. Мгновение Вуали. Мгновение Сияющей. Вот показалась Шаллан…
Он крепче сжал ее руку.
У Шаллан перехватило дыхание. «Ну вот, – подумала она. – Вот она. Вот я, настоящая. Он знает».
Адолин расслабился, и она впервые заметила, какой на нем изодранный мундир. Шаллан прижала защищенную руку ко рту:
– Адолин, с тобой все в порядке?
– Ох! – Он окинул взглядом свою рваную униформу и руки, покрытые ссадинами. – Все не так плохо, как кажется. Это в основном не моя кровь. Ну, я так думаю. Но чувствую себя лучше.
Она коснулась его щеки свободной рукой:
– Надеюсь, ты не заработал слишком много шрамов. Мне, знаешь ли, хочется, чтобы ты оставался красавчиком.
– Да я почти не ранен. Уже. Ренарин обо мне позаботился.
– Тогда ничего, если я сделаю вот так? – спросила Шаллан, обнимая его. Он крепко прижал ее к себе в ответ. От него пахло потом и кровью – не самые изысканные из запахов, и все же это был он, а она – Шаллан.
– Как ты? – спросил он. – На самом деле?
– Устала, – прошептала Шаллан.
– Если хочешь паланкин…
– Все только об этом и спрашивают.
– Я мог бы тебя понести, – предложил он, потом отодвинулся и ухмыльнулся. – Впрочем, ты же Сияющая. Может, сама меня понесешь? Я уже один раз прошел весь путь к вершине города и снова к подножию…
Шаллан улыбнулась, а потом поодаль приземлилась светящаяся фигура в синем. Каладин, чьи голубые глаза сияли, опустился на укрепления, по обе стороны сопровождаемый Камнем и Лопеном. Солдаты по всей галерее повернулись к нему. Даже после битвы с участием множества Сияющих рыцарей ощущалось что-то особенное в том, как Каладин летал, как он двигался.
Вуаль сразу взяла верх. Она поднялась на ноги, когда Каладин направился по стене навстречу Далинару. «Что случилось с его ботинками?»
– Шаллан? – позвал Адолин.
– Паланкин – это великолепно, – бросила Вуаль. – Спасибо.
Адолин покраснел, потом кивнул и направился к одной из лестниц, что вели в город.
– Мм… – пробормотал Узор. – Я сбит с толку.
– Надо подойти к этому с точки зрения логики, – заявила Сияющая. – Мы пляшем вокруг решения не один месяц, с той поры, как провели несколько дней в ущельях с Благословенным Бурей. Я начинаю склоняться к выводу, что отношения между двумя Сияющими рыцарями могут стать более справедливым союзом.
– Кроме того, – вставила Вуаль, – только посмотрите на эти глаза. В них кипят едва обузданные эмоции. – Она направилась к нему с широкой улыбкой.
А потом девушка замедлила шаг.
«Адолин знает меня».
Что же она творит?
Шаллан отпихнула Сияющую и Вуаль в сторону, а когда они попытались сопротивляться, заперла в дальний угол разума. Они не были ею. Она время от времени становилась ими. Но они – не она!
Каладин нерешительно замер на галерее, но Шаллан только помахала ему рукой и пошла в другую сторону – усталая, но решительная.
Венли стояла у фальшборта корабля, который спасался бегством.
Сплавленные в капитанской каюте похвалялись успехами. Они говорили про следующий раз – про то, что сделают и как разгромят врага. Вспоминали прошлые победы и тонко намекали на причины неудачи. Слишком немногие из них пробудились до сих пор, и те, кто пробудился, отвыкли от физических тел.
До чего странное отношение к провалу. Но Венли все равно настроилась на ритм признательности. Старый ритм. Ей нравилось слышать его снова. По собственной воле она могла настраиваться как на старые, так и на новые ритмы и могла делать глаза красными, за исключением тех случаев, когда втягивала буресвет. Тимбре предоставила такую возможность, захватив спрена пустоты в плен.
Это означало, что Венли могла прятать свою истинную суть от Сплавленных. От Вражды. Она отошла от двери каюты и направилась вдоль борта судна, которое плыло по волнам к Марату.
– Такая связь невозможна, – прошептала она Тимбре.
Та забилась в ритме умиротворения.
– Я тоже рада, – прошептала Венли. – Но почему я? Почему не один из людей?
Тимбре забилась в ритме раздражения, а потом – утраты.
– Так много? Я понятия не имела, что человеческое предательство стоило такого количества жизней твоих соплеменников. И даже твоего деда?
Опять раздражение.
– Сама не знаю, насколько я доверяю людям. Хотя Эшонай доверяла.
Поблизости моряки работали с такелажем, негромко переговариваясь на тайленском. Они были паршунами, да, но также тайленцами.
– Влдген, даже не знаю, – сказал один. – Да, некоторые из них не были такими уж плохими. Но то, что они с нами сделали…
– Разве это значит, что мы должны их убить? – возразила его напарница и поймала брошенный канат. – Это кажется неправильным.
– Они забрали нашу культуру, – напомнил мален. – Они, шквал их побери, отняли нашу суть. И они ни за что не позволят кучке паршунов остаться свободными. Сама увидишь. Они придут за нами.
– Если так, то я буду сражаться, – ответила Влдген. – Но… я не знаю. Разве мы не можем просто наслаждаться способностью думать? Способностью существовать? – Она покачала головой и покрепче затянула узел. – Я бы хотела понять, кем мы были.
Тимбре забилась в ритме восхваления.
– Слушатели? – прошептала спрену Венли. – Не очень-то хорошо у нас получилось сопротивляться Вражде. Едва повеяло силой, мы бегом кинулись к нему. – Это была ее вина. Она вела их к новым знаниям, новым силам. Она всегда жаждала чего-то такого. Чего-то нового.
Тимбре забилась в ритме утешения, но потом он изменился и опять превратился в ритм решимости.
Венли загудела в унисон этой перемене.
Что-то новое.
Но и что-то старое.
Венли подошла к двум морякам. Они сразу же вытянулись по стойке «смирно», приветствуя ее как единственную Царственную на корабле, обретшую форму силы.
– Я знаю, кем вы были, – заявила она этим двоим.
– Вы… правда знаете? – спросила фемалена.
– Да. – Венли указала на такелаж. – Продолжайте работать, а я расскажу вам про слушателей.
Сзет, я думаю, ты проделал большую работу, – заявил меч в его руке, когда они поднялись над Тайленом. – Ты не уничтожил многих из них, да, но тебе просто нужно еще немного попрактиковаться!
– Спасибо, меч-ними, – ответил шинец, приближаясь к Нину. Вестник парил, вытянув пальцы ног к земле, сцепив руки за спиной и наблюдая за тем, как в отдалении исчезают корабли паршунов.
– Прости, учитель, – наконец проговорил Сзет. – Я тебя рассердил.
– Я не твой учитель, – возразил Нин. – И ты меня не рассердил. Почему я должен быть недоволен?
– Ты решил, что паршуны являются истинными владельцами этой земли и что неболомы должны следовать их законам.
– Сама причина, по которой мы клянемся следовать чему-то внешнему, заключается в том, что мы признаем несовершенство собственных суждений. Мои суждения точно несовершенны. – Он прищурился. – Сзет-сын-Нетуро, когда-то я мог чувствовать. Я сострадал. Я еще помню те дни, до…
– Пыток? – спросил Сзет.
Нин кивнул:
– Века, проведенные на Брейзе – в том месте, которое вы называете Преисподней, – лишили меня способности чувствовать. Каждый из нас справлялся по-своему, но только Ишару удалось сберечь разум. Как бы там ни было, ты уверен, что желаешь следовать за человеком, которому поклялся в верности?
– Это не настолько бесспорно, как следование закону, знаю, – признался Сзет. – Но мне кажется, что так будет правильно.
– Законы создаются людьми, так что они тоже несовершенны. Мы ищем не совершенства, ибо оно невозможно, но постоянства. Ты уже произнес Слова?
– Еще нет. Я клянусь следовать воле Далинара Холина. Такова моя клятва. – Когда Сзет произнес Слова, в воздухе вокруг него появились снежинки и полетели вниз. Он ощутил, как нахлынуло некое чувство. Одобрение? От спрятавшихся спренов, которые по-прежнему почти не показывались ему.
– Я считаю, что твои Слова были приняты. Ты выбрал цель, к которой будешь стремиться ради следующего Идеала?
– Я очищу Шин от фальшивых правителей, если Далинар Холин с этим согласится.
– Посмотрим. Возможно, ты найдешь его суровым хозяином.
– Нин-сын-Бога, он хороший человек.
– Именно поэтому. – Нин тихо отдал ему честь и полетел прочь. Он покачал головой, когда Сзет последовал за ним, и указал вниз. – Сзет-сын-Нетуро, ты должен защищать человека, которого когда-то пытался убить.
– Что, если мы встретимся на поле боя?
– Тогда мы оба будем сражаться с уверенностью, зная, что повинуемся тому, на чем основаны наши клятвы. Прощай, Сзет-сын-Нетуро. Я навещу тебя снова, чтобы понаблюдать за твоей подготовкой в нашем втором искусстве, потоке расщепления. Пока что он тебе недоступен, но будь осторожен. Это опасный поток.
Он оставил Сзета одного в небе, с мечом в руке, который сперва напевал веселый мотив, а потом признался, что Нин ему с самого начала не понравился.
Шаллан сделала открытие: как бы плохо ни шли дела, кто-то всегда занимался приготовлением чая.
Сегодня это была Тешав, и веденка с благодарностью приняла у нее чашку, а потом оглядела командный пост в верхней части города, продолжая искать Адолина. Теперь, когда Шаллан обрела себя, оказалось, что она может игнорировать усталость. Наличие цели – великая вещь.
Принца здесь не было, хотя одна из девушек-посыльных видела его недавно, так что Шаллан была на правильном пути. Она вернулась на главную улицу, минуя людей, которые несли на носилках множество раненых. В остальном улицы были почти пусты. Граждан отправили в буревые убежища или по домам, пока солдаты королевы Фэн собирали самосветы из Резерва, выслеживали остатки войск Амарама и следили за тем, чтобы не было мародерства.
Шаллан задержалась у входа в переулок. Чай был горький, но хороший. Зная Тешав, она предположила, что в нем была какая-то добавка, позволяющая держаться на ногах и сохранять бдительность, – письмоводительницы всегда знали лучшие настои для такого.
Некоторое время она наблюдала за горожанами, а затем проследила, как Каладин приземлился на крышу неподалеку. Он должен был подменить Ренарина на Клятвенных вратах.
Ветробегун стоял, как часовой, внимательным взглядом обводя город. Похоже, у него на эту тему появился пунктик. Вечно забирался на верхотуру и наблюдал оттуда… Шаллан видела, с какой завистью он смотрел на Сплавленных, которые в развевающихся одеяниях двигались, как ветер.
Услышав знакомый голос, девушка обернулась к главной улице. Адолин шел там в сопровождении девушки-посланницы, которая указала ему на Шаллан. Наконец-то. Посланница поклонилась и убежала обратно в командный пункт.
Адолин подошел и провел рукой по своим непокорным волосам, светлым и черным. Несмотря на изорванную униформу и исцарапанное лицо, он выглядел фантастически. Наверное, в этом преимущество вечно взлохмаченных волос – они ко всему подходят. Впрочем, Шаллан понятия не имела, откуда у него на мундире так много пыли. Он что, сражался с мешком песка?
Она затащила его в переулок, потом развернула и положила его руки себе на плечи:
– Куда ты уходил?
– Отец попросил меня проверить тайленских осколочников и доложить. Я тебе отправил паланкин.
– Спасибо, – поблагодарила Шаллан и добавила: – Я изучала последствия битвы. Думаю, мы хорошо справились. Разрушена только половина города – немалый шаг вперед по сравнению с тем, что получилось в Холинаре. Если продолжим в том же духе, кое-кто может и пережить конец света.
Он хмыкнул:
– Кажется, твое настроение улучшилось.
– Тешав угостила меня чаем, – сообщила она. – Наверное, скоро буду прыгать по облакам. Только не заставляй меня смеяться. От избытка эмоций я издаю звуки, похожие на лай щенка рубигончей.
– Шаллан…
Она повернулась, чтобы заглянуть ему в глаза, и проследила за его взглядом. Над ними взлетел Каладин, рассматривая что-то, чего они не могли видеть.
– Я не хотела тебя бросать там, на стене. Прости, – извинилась Шаллан. – Я не должна была позволять тебе убегать.
Он перевел дух и убрал руки с ее плеч.
«Я облажалась! – тотчас же поняла Шаллан. – Буреотец… Я все испортила».
– Я принял решение и ухожу в сторону, – объявил принц.
– Адолин, я вовсе не хотела…
– Шаллан, я должен это сказать. Прошу тебя. – Он стоял, напряженно выпрямившись. – Я уступаю тебя ему.
Она моргнула:
– Уступаешь… меня? Ему?
– Я вам мешаю, – объяснил Адолин. – Я вижу, как вы смотрите друг на друга. Не хочу, чтобы ты проводила со мной время из жалости.
«Вот буря! Теперь он пытается все испортить!»
– Нет! – отрезала Шаллан. – Во-первых, ты не можешь относиться ко мне, словно к какому-то трофею. Не тебе решать, кому я… достанусь.
– Я не пытаюсь… – Он опять перевел дух. – Послушай, Шаллан, это для меня тяжело. Я пытаюсь поступить правильно. Не усложняй.
– А выбирать-то я могу?
– Ты уже сделала свой выбор. Я вижу, как ты смотришь на него.
– Адолин, я художница! Увидев красивую картину, я ею восхищаюсь. Это не значит, что я захочу снять ее с крючка и вступить с нею в близкие отношения.
Каладин приземлился на крышу в отдалении, все еще напряженно во что-то вглядываясь. Адолин махнул рукой в его сторону:
– Шаллан, ну ведь он же в буквальном смысле… летает.
– Да? Выходит, именно это женщины должны искать в спутнике жизни? Это из «Руководства благовоспитанной дамы по ухаживаниям и семейной жизни»? Может, в издании от «Бекены»? «Дамы, не смейте и помыслить о том, чтобы выйти замуж за мужчину, который не умеет летать». Неважно, если другой претендент красив как грех, добр со всеми независимо от их положения, увлечен своим искусством и наделен истинным Стремлением, коему следует самым причудливым и уверенным образом. Неважно, если он тебя на самом деле понимает и необыкновенно внимателен к твоим проблемам, поощряет тебя быть собой, а не прятать свою истинную суть. Неважно, если тебе хочется сорвать с него рубашку и затащить в ближайший переулок, а потом целовать, пока у него не перехватит дыхание. Если он не может летать – ну что ж, придется положить всему конец! – Шаллан замолчала, чтобы перевести дух.
– И… – пробормотал Адолин. – Это все… про меня?
– Ты такой дурак. – Она схватила его за рваный мундир, прижалась и поцеловала так, что вокруг них появились кристаллы спренов страсти. Тепло поцелуя взбодрило больше любого чая. От него внутри у Шаллан все вскипело, забурлило. Буресвет – хорошее дело, но это… по сравнению с этой энергией он казался блеклым.
Буря свидетельница, она любит этого мужчину.
Когда Шаллан прервала поцелуй, он схватил ее и прижал к себе, тяжело дыша.
– Ты… ты уверена? Я просто… Шаллан, не сверли меня взглядом. Мне нужно это сказать. Мир заполнился богами, Вестниками и Сияющими, и ты одна из них. Я же практически никто. Я не привык к такому чувству.
– Адолин Холин, это, вероятно, лучшее, что когда-либо случалось с тобой. Ну… Кроме меня. – Она прижалась к нему. – Чтобы быть с тобой совершенно честной, должна признаться, Вуаль и впрямь поглядывала на Каладина Благословенного Бурей с вожделением. У нее ужасный вкус по части мужчин, и я убедила ее отодвинуться.
– Это вызывает беспокойство.
– Я не дам ей своевольничать. Обещаю.
– Не о том речь, – сказал Адолин. – Я… о тебе, Шаллан. О том, что ты бываешь другим человеком.
– Мы все бываем другими людьми время от времени. Помнишь?
– Не так, как ты.
– Знаю, – отозвалась она. – Но я… мне кажется, у меня больше не появляются новые личности. Пока что их три. – Она покрутилась, улыбаясь Адолину, который по-прежнему держал руки у нее на талии. – Как тебе это нравится? Три нареченные вместо одной. Кое-кто истек бы слюнями при мысли о таком распутстве. Если пожелаешь, я могу стать почти кем угодно.
– В этом все дело. Мне не нужен кто угодно. Мне нужна ты.
– С этим может оказаться труднее всего, но думаю, что справлюсь. Ты ведь поможешь?
На его лице появилась знакомая дурашливая улыбка. Вот буря, как ему удается выглядеть так хорошо с волосами, присыпанными каменной крошкой?..
– Итак, ты что-то такое говорила про поцелуи, пока у меня дыхание не перехватит, – заявил он. – Ну вот, я здесь и даже не запыхался…
Адолин не договорил, и они с Шаллан снова слились в поцелуе.
Каладин устроился на краю крыши, высоко в верхней части Тайлена.
Бедный город. Сперва Буря бурь и ее последующие возвращения. Тайленцы только начали понимать, как им восстановить разрушенное, а тут уже новые развалины, ведущие к трупу громолома, который лежал, словно поваленная статуя.
«Мы можем победить, – подумал он. – Но каждая победа оставляет новые и новые шрамы».
Кэл держал в руке камешек и тер его большим пальцем. Внизу, в примыкающем к главной улице переулке, женщина с распущенными рыжими волосами поцеловала мужчину в изорванном мундире. Некоторые могли праздновать, невзирая на шрамы. Каладин с этим смирился. Он просто хотел знать, как у них это получается.
– Каладин? – окликнула его Сил. Она летала вокруг него в виде ленты из света. – Не переживай. Слова придут, когда настанет время. С тобой все будет в порядке.
– Со мной всегда все в порядке.
Он, прищурив глаза, разглядывал Шаллан и Адолина и понял, что не испытывает горечи. Смирения он тоже не ощущал. Вместо этого чувствовал… согласие?
– А, эти, – проворчала Сил. – Что ж, я-то знаю, что ты не сдаешься. Ты проиграл сражение, но…
– Нет, – перебил Каладин. – Она сделала выбор. Сама видишь.
– Я ничего не вижу.
– А должна бы видеть. – Он потер камешек пальцем. – Не думаю, что я ее любил. Я чувствовал… нечто. Рядом с ней мое бремя становилось легче. Шаллан мне кое-кого напоминает.
– Кого?
Он открыл ладонь, и Сил приземлилась на нее в облике девушки с развевающимися волосами и в струящемся платье. Она наклонилась, изучая камешек, бормоча что-то умильное. Сил по-прежнему бывала потрясающе невинной – глядела на мир с восторгом, широко распахнутыми глазами.
– Красивый камень, – сообщила она совершенно серьезно.
– Спасибо.
– Где ты его взял?
– Подобрал на поле боя. Если намочить, он меняет цвет. Кажется коричневым, но если капнуть чуть-чуть воды, можно увидеть белый, черный и серый цвета.
– Ух ты…
Он позволил ей еще немного поизучать камешек, а потом наконец спросил:
– Значит, это правда? Я о паршунах. Это была их земля, их мир, до того как прибыли мы? Получается, что… Приносящие пустоту – это были мы?
Она кивнула:
– Каладин, Вражда и есть пустота. Он поглощает эмоции и не выпускает их. Вы… вы привели его с собой. Я тогда не была живой, но знаю эту истину. Он был вашим первым богом, и лишь потом вы обратились к Чести.
Каладин медленно выдохнул, закрыв глаза.
Четвертому мосту будет сложно с этим смириться. И неудивительно. Остальным в армии было все равно, но его люди… они знали.
Можно охранять собственный дом. Можно убивать, чтобы защитить людей в нем. Но что, если дом был тобой захвачен? Что, если люди, которых ты убиваешь, всего лишь пытаются вернуть то, что по праву первородства принадлежит им?
Донесения из Алеткара сообщали, что войска паршунов движутся на север и армии алети в той местности перешли в Гердаз. Что случится с Подом? С его семьей? Конечно, в преддверии вторжения он сможет убедить отца переехать в Уритиру. Но что потом?
Все стало так сложно. Люди жили на этой земле тысячи лет. Неужели и впрямь им надо ее покинуть из-за того, что сделали их далекие предки, какими бы бесчестными ни были их действия?
С кем он сражается? Кого защищает?
Защитника? Захватчика?
Благородного рыцаря? Наемного бандита?
– Отступничество. Я всегда представлял его себе единым событием, – сказал он Сил. – Днем, когда все рыцари бросили свои осколки, как в видении Далинара. Но я не думаю, что это на самом деле произошло так.
– А как же тогда?
– Вот как. – Каладин прищурился, глядя на то, как переливается океан в лучах заходящего солнца. – Они узнали то, что не смогли игнорировать. В конце концов им пришлось с этим разобраться.
– Они сделали неправильный выбор.
Каладин положил камень в карман.
– Клятвы зависят от восприятия. Ты это подтвердила. Единственное, что имеет значение, – уверены ли мы в том, что следуем нашим принципам. Если утратим эту уверенность, то бросить броню и оружие – всего лишь формальность.
– Кэл…
– Я так не поступлю, – пообещал он. – И мне хочется верить, что прошлое Четвертого моста сделает нас чуть более прагматичными, чем те древние Сияющие. Мы не оставим вас. Но пока мы будем разбираться с тем, что же нам следует делать, может получиться небольшой бардак.
Каладин шагнул с крыши и плетением направил себя по широкой дуге над городом. Он приземлился на той крыше, где большинство членов Четвертого моста устроились перекусить лепешками с кумой – давленым лависом с пряностями. Они могли бы потребовать для себя чего-то гораздо лучше походных пайков, но, похоже, не осознавали этого.
Слабо светящийся Тефт стоял поодаль. Каладин помахал остальным и подошел к нему на край крыши, откуда открывался вид на океан.
– Почти пришло время снова взяться за дело, – заметил Тефт. – Король Таравангиан хочет, чтобы мы перенесли раненых из медпунктов к Клятвенным вратам. Ребята решили устроить перерыв на еду, хотя, шквал бы их побрал, не очень-то перетрудились. Ты уже выиграл эту битву, когда мы сюда прибыли.
– Я был бы мертв, если бы ты не запустил Клятвенные врата, – негромко возразил Каладин. – Я почему-то знал, что ты это сделаешь. Знал, что ты придешь мне на помощь.
– Значит, ты знал больше, чем я. – Тефт тяжело вздохнул.
Каладин положил руку ему на плечо:
– Я знаю, каково это.
– Да уж, – ответил Тефт. – Полагаю, знаешь. Но разве я не должен почувствовать себя лучше? Мне по-прежнему хочется шквального мха.
– Узы не меняют нас. Мы остаемся теми, кем были.
– Преисподняя!
Каладин обернулся и посмотрел на остальных. Лопен пытался произвести впечатление на Лин и Ларан, рассказывая им, как потерял руку. Это была седьмая версия, которую слышал Кэл, и все они немного различались.
«Борода… – подумал Каладин, и чувство утраты ударило его, словно ножом в бок. – Он и Лопен, они бы поладили друг с другом».
– Тефт, легче не будет, – признался он. – Все становится сложнее, когда ты больше узнаешь про Слова. К счастью, тебе помогут. Ты помог мне, когда я в этом нуждался. Теперь моя очередь.
Тефт кивнул, а потом указал пальцем на что-то:
– А как быть с ним?
Каладин впервые заметил, что Камень сидит отдельно. Громила-рогоед, чей буресвет погас, устроился на ступеньках одного из храмов внизу, опустив голову. Осколочный лук лежал у него на коленях. Он явно считал свой поступок – пусть тот и спас жизнь Каладина – нарушенной клятвой.
– Мы поднимем этот мост вместе, – сказал Каладин. – И понесем.
Далинар отказался немедленно покинуть Тайлен, но, поддавшись уговорам Навани, согласился вернуться на свою виллу в Королевском округе и отдохнуть. По пути остановился в храме Таленелата, откуда всех вывели, чтобы освободить место для встречи генералов.
Они еще не прибыли, поэтому на некоторое время он остался один и принялся разглядывать барельефы, посвященные Вестникам. Далинар знал, что должен пойти к себе и поспать по крайней мере до прибытия азирского посла. Но что-то привлекло его в изображениях Таленелат’Элина, гордо стоящего перед превосходящими войсками…
«Приходилось ли ему сражаться с людьми в одной из этих последних битв? – подумал Далинар. – Что еще хуже, задумывался ли он о том, что сделал? Что все мы сделали, забрав этот мир себе?»
Далинар все еще стоял там, когда хрупкая фигура появилась на пороге храма.
– Я привел своих лекарей, – сообщил Таравангиан, и его голос пробудил эхо в просторном каменном зале. – Они уже начали помогать раненым горожанам.
– Спасибо, – холодно ответил Черный Шип.
Таравангиан не вошел. Он стоял и ждал, пока Далинар не вздохнул тихонько.
– Ты бросил меня, – напомнил Холин. – Ты бросил этот город.
– Я предполагал, что тебя ожидает падение, – заявил Таравангиан, – и потому предпринял все необходимое, чтобы захватить контроль над коалицией.
Далинар вздрогнул. Он повернулся к старику, который выглядел силуэтом в дверном проеме:
– Что ты сделал?!
– Я предполагал, что единственная возможность для коалиции оправиться от твоих ошибок заключается в том, чтобы я взял на себя командование. Потому, мой друг, не мог остаться с тобой. Ради блага Рошара я ушел.
Даже после их бесед – и зная, как именно Таравангиан относится к своим обязательствам, – Далинар был шокирован. Это уже не просто прагматичная, но жестокая политика.
Правитель Харбранта наконец-то вошел в храм, касаясь иссушенной рукой одного из барельефов. Он присоединился к Далинару, и вместе они изучали изображение могущественного человека, который гордо застыл между двумя каменными столпами, загораживая проход из мира чудовищ в мир людей.
– Ты… стал королем Йа-Кеведа не случайно, не так ли? – поинтересовался Далинар.
Таравангиан кивнул. Теперь это представлялось Далинару очевидным. На старца легко было не обращать внимание, считая его слабоумным. Но как только всплыла правда, другие части головоломки начали становиться на свои места.
– Как? – спросил Далинар.
– В Харбранте есть женщина, – сообщил Таравангиан. – Называет себя Довой, но мы считаем, на самом деле она Баттах’Элин. Вестница. Она сообщила нам о приближении Опустошения. – Он посмотрел на Далинара. – Я никак не связан со смертью твоего брата. Но узнав, на какие невероятные вещи способен убийца, принялся его искать. Годы спустя нашел его и дал особые указания…
Моаш вышел из Холинарского дворца в сумерки, которые предвещали наступление припозднившейся ночи.
Во дворцовых садах было полным-полно людей, которых изгнали из домов, чтобы освободить место для паршунов. Некоторые беженцы натянули брезент между скамейками из сланцекорника, и получились палатки – очень низкие, всего-то пару футов высотой. Спрены жизни прыгали среди них и среди садовых растений.
Целью бывшего мостовика был конкретный человек, который сидел, хихикая, во тьме в дальней части сада. Безумец, чей цвет глаз в ночи было не разглядеть.
– Ты меня увидел? – спросил он, когда Моаш присел рядом на корточки.
– Нет, – ответил бывший мостовик, а потом вонзил странный золотой нож безумцу в живот. Тот принял удар, тихо охнув, по-дурацки улыбнулся и закрыл глаза.
– Ты правда был одним из них? – спросил Моаш. – Ты был Вестником Всемогущего?
– Был, был, был… – Безумец сильно затрясся, его глаза широко распахнулись. – Был… нет. Нет, что это за смерть? Что это за смерть!
Съежившиеся беженцы зашевелились, и те, кто поумнее, поспешили прочь.
– Оно забирает меня! – закричал безумец, а потом уставился на нож в руке Моаша. – Что это такое?!
Он трясся еще мгновение, потом конвульсивно вздрогнул и замер. Когда Моаш вытащил желто-белый нож, тот оставил след из дыма, а у раны почернели края. Сияние большого сапфира на эфесе померкло.
Моаш бросил взгляд через плечо на Сплавленных, которые зависли в ночном небе позади дворца. Они не пошли на это убийство сами. Почему? Чего они боялись?
Моаш поднял нож, глядя на них, но радостных возгласов не услышал. Единственным звуком, который сопроводил его поступок, было неразборчивое бормотание людей, пытающихся заснуть. Других свидетелей, кроме этих сломленных рабов, не нашлось.
Так свершилась последняя смерть Йезриена. Яэзира. Йезерезе’Элина, короля Вестников. Героя мифов и преданий, величайшего из всех людей, что когда-либо жили.
Лопен прыгнул за скалу и ухмыльнулся, застигнув спрятавшегося там маленького спрена в форме листочка.
– Нако, я нашел тебя.
Руа превратился в наглого мальчишку лет девяти или десяти. Руа – так его звали, но Лопен, конечно, называл его «нако».
Руа взмыл в воздух в виде ленты из света. Четвертый мост разместился возле каких-то палаток у основания Тайлена, в Нижнем округе, прямо в тени стен. Здесь был большой медпункт, где лекари заботились о раненых.
– Лопен! – крикнул Тефт. – Перестань дурить и иди сюда, помоги.
– Я не дурю! – заорал Лопен в ответ. – Да я наименее дурной из всей компании! И вы все об этом знаете!
Тефт вздохнул, потом кивнул Питу и Лейтену. Вместе они аккуратными плетениями подняли в воздух платформу – большую, двадцать на двадцать футов. Она была заполнена ранеными, которым предстояло восстанавливаться. Трое мостовиков полетели с платформой к верхней части города.
Руа шмыгнул на плечо Лопена и превратился в миниатюрного юношу, а потом ткнул рукой в сторону мостовиков и попытался изобразить жест, которому его научил Лопен.
– Хорошо, – одобрил тот. – Но палец не тот. Нет! Это тоже неправильный палец. Нако, это же твоя нога.
Спрен адресовал жест самому Лопену.
– Вот так-то, – похвалил гердазиец. – Можешь поблагодарить меня, нако, за этот великий скачок в твоем обучении. Люди и маленькие существа, сделанные из ничего, часто испытывают приливы вдохновения рядом с Неповторимым Лопеном.
Он повернулся и неспешным шагом направился в палатку, полную раненых. Дальняя стена временного убежища была привязана прямо к красивой блестящей бронзовой части стены. Лопен надеялся, тайленцы оценили, насколько она красивая. Разве у какого-то другого города были металлические стены? Лопен собирался соорудить такую в своем дворце, когда построит его. Но тайленцы странные. Что еще можно сказать о людях, которые предпочитают жить на юге, в холоде? А местный язык звучит как перестук зубов.
В палатке находились раненые, которых сочли слишком здоровыми, чтобы удостоиться исцеления от рук Ренарина или Крадуньи, но все-таки нуждались в помощи лекаря. Никто из них, конечно, не собирался умирать прямо сейчас. Может, позже. Но в конце концов всем предстояло умереть «позже», так что, наверное, ничего страшного, что про них забыли и занялись бедолагами, у которых кишки отправились погулять.
Стоны и всхлипывания подсказывали, что перспектива не умереть прямо сейчас не очень-то их утешала. Ревнители делали что могли, но большинство настоящих лекарей расположились выше в городе. Армия Таравангиана наконец-то соизволила присоединиться к битве теперь, когда все простое – вроде смерти, которая не требовала большого мастерства, – было завершено.
Лопен прихватил свой ранец и прошел мимо Дрю, который складывал прокипяченные бинты. Даже столько веков спустя они по-прежнему делали то, что говорили Вестники. Кипячение убивало спренов гниения.
Он похлопал Дрю по плечу. Стройный алети поднял голову и кивнул Лопену. Глаза у него были красные. Любить солдата – нелегкое дело, и теперь, когда Каладин вернулся из Алеткара один…
Лопен двинулся дальше и в конце концов сел рядом с раненым на кушетке. Тайленец, с длинными бровями и забинтованной головой. Он глядел прямо перед собой, не мигая.
– Хочешь фокус? – спросил Лопен солдата.
Мужчина пожал плечами.
Лопен поднял ногу и уперся ботинком в кушетку раненого. У Лопена развязались шнурки, и – держа одну руку за спиной – он проворно ухватил их другой, обвернул вокруг кисти, перекрутил и крепко затянул, придерживая один конец второй ногой. Узел получился хороший, с милым бантиком. Даже симметричный. Возможно, ему стоит попросить ревнителя, чтобы тот написал об этом стихотворение?
Солдат не отреагировал. Лопен выпрямился, подтянул свой ранец, в котором что-то тихонько звякнуло.
– Не смотри на меня так. Это не конец света.
Солдат взглянул на него искоса.
– Ну ладно, ладно. В строгом смысле слова, может, и конец. Но для конца света все не так плохо, верно? Я-то думал, когда все закончится, мы погрузимся в ядовитое гнойное болото, нас одолеет злой рок, и каждый вздох будет мучительным, потому что сам воздух вокруг нас – кто бы сомневался – расплавится, и мы исторгнем из своих обожженных глоток прощальный вопль, вспомнив о том, когда нас в последний раз любила женщина. – Лопен постучал по койке солдата. – Мули, не знаю, как ты, но у меня легкие не горят. Воздух не кажется мне обжигающим, как расплавленный металл. Учитывая, как плохо все могло обернуться, тебе стоит за многое сказать спасибо. Помни это.
– Я… – Солдат моргнул.
– Просто помни мои слова. Эту тираду стоит пересказать женщине, с которой ты встречаешься. Здорово помогает. – Он покопался в ранце и достал прихваченную где-то бутылку тайленского лависового пива. Руа перестал метаться, подлетел к бутылке и изучил ее.
– Хочешь фокус? – спросил Лопен.
– Еще один?..
– Обычно я снимаю крышечку ногтями. Они у меня гердазийские, очень жесткие. У тебя слабенькие, как у большинства людей. Так что вот тебе фокус.
Лопен одной рукой закатал брючину. Прижал бутылку горлышком к ноге и быстрым движением скрутил крышечку. Потом протянул бутылку солдату.
Тот потянулся к ней обрубком правой руки – она заканчивалась выше локтя. Покосился на нее, поморщился и взял ее левой рукой.
– Если нужны какие-нибудь шутки, то у меня есть парочка, – сообщил Лопен, – которые я больше не могу использовать.
Солдат тихо пил пиво, и взгляд его перебежал к передней части палатки: вошел Каладин, излучая слабый свет, и о чем-то заговорил с лекарями. Вероятно, учил их, как делать свою работу.
– Ты один из них, – сказал солдат. – Сияющий.
– Конечно, – ответил Лопен. – Но не на самом деле. Я пытаюсь понять, как сделать следующий шаг.
– Следующий шаг?
– С полетами я разобрался, – объяснил Лопен, – и у меня есть спрен. Но я еще не знаю, умею ли я спасать людей.
Солдат посмотрел на свою бутылку:
– Я… думаю, у тебя неплохо получается.
– Это пиво, а не человек. Не путай. Досадная ошибка, но я никому не скажу.
– Как… Как к вам присоединиться? – спросил солдат. – Говорят… говорят, это исцеляет…
– Конечно, это исцеляет все, кроме содержимого камнепочки на конце твоей шеи. Как по мне, прекрасно. Я единственный здравомыслящий человек в этой компании. Это может быть проблемой.
– Почему?
– Говорят, надо быть сломленным, – сообщил Лопен, глядя на своего спрена, который описал в воздухе несколько кругов, а потом куда-то метнулся и спрятался. Лопену придется искать мальца, – впрочем, ему эта игра нравилась. – Знаешь ту высокую женщину, сестру короля? Чортану, чей взгляд способен переломить осколочный клинок? Она утверждает, что сила должна каким-то образом проникнуть в твою душу. Ну так вот, я пытался много плакать и жаловаться на ужасную жизнь, но, думаю, Буреотец знает, что я вру. Тяжело изображать печаль, когда ты Неповторимый Лопен.
– Я, наверное, сломлен, – тихонько проговорил солдат.
– Славно, славно! У нас еще нет тайленцев, а в последнее время, похоже, мы собираем по одному от каждого народа. У нас даже паршун есть!
– Можно просто попроситься к вам? – удивился солдат и глотнул пива.
– Конечно. Приходи. Следуй за нами. Это сработало для Лин. Но ты должен произнести Слова.
– Слова?
– «Жизнь прежде смерти, сила прежде слабости, путь прежде блинчиков». Это простые. А сложные вот такие: «Я буду защищать тех, кто не может защитить себя», и…
Внезапно Лопена окружил холод, и все самосветы в палатке мигнули и погасли. На камнях вокруг него выступил морозный узор, который частично исчезал под койками. Это была древняя эмблема ветробегунов.
– Чего? – Лопен вскочил. – Чего?! Сейчас?!
Он услышал далекий рокот, похожий на гром.
– Сейчас?! – повторил Лопен, грозя небу кулаком. – Я берег это для драматического момента, ты, пенхито! Почему раньше не прислушался? Мы же были готовы умереть и все такое прочее?
Он услышал далекий, очень отчетливый голос:
Ты был не совсем готов.
– Забери тебя буря! – Лопен изобразил двойной непристойный жест, обращенный к небу, он давно ждал возможности, чтобы должным образом использовать его в первый раз. Руа присоединился к нему, сделав тот же самый жест, а потом отрастил себе еще две руки, чтобы получилось убедительней.
– Мило, – похвалил Лопен. – Эй, ганчо! Я теперь полноправный Сияющий рыцарь, так что можешь начать поздравлять меня.
Каладин, похоже, ничего не заметил.
– Минуточку, – извинился Лопен перед одноруким солдатом и с гордым видом устремился туда, где Каладин разговаривал с посыльной.
– Уверена? – спрашивал он у письмоводительницы. – Далинар об этом знает?
– Сэр, он меня послал, – сказала женщина. – Вот карта, где отмечено место, о котором сообщили по даль-перу.
– Ганчо, – влез Лопен. – Эй, ты…
– Поздравляю, Лопен, хорошая работа. Будешь вторым после Тефта, пока я не вернусь.
Кэл выбежал из палатки и плетением отправил себя в небо – так быстро, что ветер всколыхнул полог.
Лопен положил руки на бедра. Руа приземлился на голову, а затем тихо взвизгнул от сердитого восторга и изобразил вслед Каладину двойной грубый жест.
– Нако, как бы он от повторения не приелся, – предостерег Лопен.
– Идем, – велела Эш, держа Тальна за руку и заставляя его пройти последние несколько ступенек.
Он тупо уставился на нее.
– Тальн, – прошептала она. – Пожалуйста…
Последние проблески его рассудка исчезли. Когда-то ничто не удержало бы его от боя, в котором погибали другие люди. Сегодня он прятался и хныкал во время сражения. Теперь шел за ней, как слабоумный.
Таленелат’Элин сломался, как и все остальные.
«Ишар, – подумала она. – Ишар поймет, что делать». Она сглотнула слезы: смотреть, как он угасает, было все равно что видеть, как гаснет солнце. Все эти годы она надеялась, что возможно… возможно…
Что? Что он искупит их вину?
Неподалеку кто-то помянул ее имя всуе, и ей захотелось ударить этого человека. «Не клянитесь нашими именами. Не рисуйте нас. Не поклоняйтесь нашим изваяниям». Она все это растопчет, уничтожит каждое изображение. Она…
Эш перевела дух и снова потянула Тальна за собой, вынуждая его встать в очередь вместе с другими беженцами из города. Уходить позволяли только чужакам, чтобы не перегрузить Клятвенные врата. Они вернутся в Азир, где их цвет кожи не будет бросаться в глаза.
«Какой чудесный подарок вы им сделали! – сказал он. – В кои-то веки они сумели восстановиться между Опустошениями. У них появилась возможность для развития…»
О, Тальн. Ну почему он не мог ее просто возненавидеть? Почему он не позволил ей…
Эш замерла, когда внутри ее что-то оборвалось.
«О господи. О, Адональсиум!»
Что это? Что это было?!
Тальн закричал и рухнул, словно кукла с перерезанными струнами. Эш споткнулась, а потом тоже упала на колени. Обняла себя руками за плечи, дрожа. Это была не боль. Это было что-то гораздо, гораздо хуже. Потеря, дыра внутри ее, утрата части ее души.
– Госпожа? – спросил солдат, подбегая. – Госпожа, с вами все в порядке? Эй, кто-нибудь из целителей! Госпожа, что случилось?
– Они… они каким-то образом убили его…
– Кого?
Эш посмотрела на мужчину, и от слез у нее перед глазами все расплывалось. Не похоже на их другие смерти. Это было ужасно. Эш его совсем не чувствовала.
Они что-то сделали с душой Йезриена.
– Мой отец, – пробормотала она, – мертв.
Стенания вызвали волнение среди беженцев, и кто-то отделился от группы письмоводительниц. Женщина в темно-фиолетовом платье. Племянница Черного Шипа. Она посмотрела на Эш, затем на Тальна, затем на лист бумаги, который держала в руках. Там были поразительно точные наброски их обоих. Выполненные не по общепринятым канонам, а согласно тому, как они выглядели на самом деле. Кто… почему?..
«Это его стиль рисования, – отметила часть Эш. – Почему Мидиус раздает наши портреты?»
Ее душа наконец-то перестала разрываться. Перемена оказалась такой резкой, что впервые за тысячи лет Эш потеряла сознание.
