1973 Обуздание дьявола - Незримые фурии сердца - Джон Бойн - RutLib.com

Назад: 1966 В террариуме

1973
Обуздание дьявола

Некоторые мамочки на них западают

В расстегнутой до пупа рубахе-варенке, пурпурном френче а-ля Неру и расклешенных джинсах Джулиан пришел ко мне около восьми. Короткая стрижка под Стива Маккуина в «Мотыльке» и отказ от бакенбард только подчеркивали отсутствие правого уха. Шею украшало ожерелье из ракушек и бисера, купленное, по его словам, у столетнего торговца в Ришикеше, куда он ездил с бывшей подружкой, дабы встретиться с Махариши Махеш Йоги, но тот, как оказалось, отбыл в Массачусетс на научный симпозиум по созидательному разуму. На правой руке ядовито сверкало психоделическое кольцо, двумя неделями ранее украденное им у знаменитого музыканта, когда под кайфом от ЛСД они возвращались из ночного клуба «У Артура», что на 54-й Восточной улице.

– В остальном жизнь была тихая. – Джулиан оглядел меня и нахмурился: – Почему ты еще не одет? Мы опоздаем.

– Я одет. Разуй глаза-то.

– Двадцативосьмилетний мужчина с чувством стиля так не оденется, и уж тем более на мальчишник. Где ты откопал эти шмотки? У папаши, что ли?

– Я его никогда не видел.

– Ну хорошо – у приемного отца. – Джулиан вздохнул: – Ей-богу, Сирил, чего ты всякий раз…

– Мы с Чарльзом не обмениваемся одеждой, – перебил я. – У нас абсолютно несхожие размеры.

– В таком виде нельзя показаться на людях. Вернее, я не покажусь с тобой в таком виде. Наверняка у тебя есть что-то, в чем ты не выглядишь отставшим от моды младшим братом Ричарда Никсона.

Джулиан прошел в мою спальню, и меня шибануло паникой, словно током из неисправной розетки. Я лихорадочно вспоминал, не оставил ли на виду чего-нибудь преступного. Дай-то бог, чтобы прошлогодний осенний номер «Современного самца», где на обложке смуглый боксер в одних ярко-красных перчатках, благополучно покоился в среднем ящике прикроватной тумбочки, а вместе с ним и номер «Омбре», который сразу после Рождества я заказал по осторожно сформулированному объявлению на последней странице «Санди уорлд». За две недели ожидания заказа я весь извелся, опасаясь, что на таможне дублинского аэропорта какой-нибудь религиозный фанатик с рентгеновским взглядом вскроет бандероль, увидит извращенный журнал и, задохнувшись от негодования, направит ко мне полицию. В том же ящике прятался журнал «Мощь», который полгода назад я, на денек съездив в Белфаст, стащил из порномагазина, замаскированного под штаб-квартиру юнионистов. На пограничном контроле я засунул его за брючный ремень, но, к счастью для меня, стражи кордона удовольствовались уловом от сильно пожилой сторонницы Легиона Марии, которая под одеянием, скрывавшим ее дурные наклонности, пыталась провезти две упаковки презервативов.

Я собирался наутро сложить все эти журналы в бумажный пакет и выбросить в какой-нибудь мусорный бак подальше от моей квартиры, тем самым окончательно распрощавшись с прежней жизнью. А сейчас я застыл на месте, уговаривая себя, что бояться нечего, ибо Джулиану, обшаривающему мою спальню, незачем заглядывать в тумбочку, ведь он искал одежду, а не безделушки, какие обычно хранят в шкафчиках. Однако меня грызло беспокойство, что в чем-то я допустил промашку, и я вспомнил, в чем именно, как раз в тот момент, когда из спальни появился Джулиан с журналом в руках, который он держал так брезгливо, словно это был засморканный платок или использованный презерватив.

– Что за херня, Сирил? – удивленно спросил он.

– О чем ты? – Я старательно изобразил невинность.

Джулиан прочел название на обложке:

– «Мужчина завтрашнего дня». «Международный журнал культуризма». Ты заделался качком, что ли? Это ж занятие для педиков.

Я хрустко потянулся, теперь изображая усталость и надеясь этим объяснить, почему лицо мое пошло красными пятнами.

– В последнее время чего-то я слегка располнел, – сказал я. – Может, думаю, так скину лишний вес.

– Откуда, с бровей? У тебя ни грамма лишнего. Скорее ты выглядишь истощенным.

– Ну да, и я о том же. Надо маленько подкачаться. Добавить мышечной массы. Чтоб сплошь одни мышцы.

– Ты же сказал – хочешь сбросить вес.

– Ну оговорился. Сегодня голова чего-то не работает.

– В свете завтрашнего события это неудивительно. Господи, это ж надо! – Джулиан ткнул пальцем в обложку с фотографией мускулистого парня в зеленой набедренной повязке, который, закинув руки за голову и мечтательно глядя вдаль, демонстрировал свои мышцы. – Прям телесериал «Некоторые мамочки на них западают», верно?

Я кивнул, всей душой желая, чтобы он отложил треклятый журнал и занялся выбором одежды для меня, но друг мой перелистал страницы, покачивая головой и временами похохатывая над образчиками мужественности, которые, если честно, были не вполне в моем вкусе и привлекали меня лишь своей готовностью оголиться перед камерой.

– Ты помнишь Джаспера Тимсона? – спросил Джулиан.

– Нашего одноклассника? – В памяти всплыл настырный аккордеонист, который вечно пытался встрять между мной и Джулианом и на кого тем не менее я изредка дрочил.

– Ну да. Он тоже из этих.

– В смысле? – прикинулся я дурачком. – Спортсмен?

– Нет, гомик.

– Пропади я пропадом! – выдал я реплику из фильма «Французский связной», который недавно посмотрел.

– Точно говорю. У него и любовник есть. Вместе живут в Канаде.

– Надо же! – Я изумленно покачал головой. Вон как – есть любовник, живут вместе. Неужели все бывает так просто?

– Вообще-то я давно знал, что он голубой, только никому не говорил.

– А как ты узнал? Он тебе признался?

– Слов он не тратил. Приставал ко мне.

У меня глаза полезли на лоб.

– Пропади… я… пропадом… – повторил я, выделяя каждое слово. – Когда? Как? Почему?

– Это было на третьем или четвертом году учебы, сейчас уж не помню. Кто-то принес бутылку водки, и после экзамена по математике мы ее оприходовали. Вспоминаешь?

– Нет, меня с вами не было, – нахмурился я.

– Значит, тебя не позвали.

– И что потом? – спросил я, не позволяя обиде проникнуть слишком глубоко.

– Мы с ним сидели на моей кровати. Привалившись к стене. Оба здорово окосели и несли какую-то чушь, а потом он взял и поцеловал меня взасос.

– Не звезди! – Рассказ меня испугал и взбудоражил, перед глазами все слегка поплыло. – А ты что? Врезал ему?

– Нет, конечно. – Джулиан поморщился. – С какой стати? Ты же знаешь, я мирный человек.

– Да, но…

– Я ответил поцелуем, вот что я сделал. В тот момент это выглядело обычной вежливостью.

– Что ты сделал? – Казалось, голова моя совершит оборот в триста шестьдесят градусов, а глаза вылезут из орбит, как у той девчонки в «Изгоняющем дьявола».

– Ответил поцелуем. – Джулиан пожал плечами. – Прежде я этого не делал. В смысле, с парнем. А что, думаю, такого? Интересно же. В жизни надо попробовать все. Например, в Африке я отведал крокодильего мяса.

Изумленный и подавленный, я смотрел на своего друга. Джулиан Вудбид, вечная моя любовь, от которого я не получил даже намека на ответное чувство, целовался с Джаспером Тимсоном, чьей единственной страстью была игра, мать его, на аккордеоне! Я уже припомнил тот день, когда вошел в комнату, а они хохотали как сумасшедшие. Видимо, только что отцеловались. Я сел, скрывая свою взбухшую ширинку.

– Не могу поверить, – сказал я.

– Ну чего ты вылупился? – беспечно отмахнулся Джулиан. – Когда это было! Не бери в голову. Для меня это ничего не значило и тогда же закончилось. Джаспер, конечно, раскатал губу, но я сказал – нет, я не педик сраный. А ему хоть бы что – хочу, говорит, тебе отсосать.

– Боже мой! – Я подскочил на стуле, вне себя от злости и желания. – Но ты не позволил, правда?

– Нет, конечно. За кого ты меня держишь? Но ему, видать, это было не особо нужно, он больше не приставал. Однако во всем этом была маленькая польза: впредь, перед тем как целоваться, сказал Джаспер, почисти зубы, а то от тебя воняет чипсами. Дельный совет. С тех пор я всегда ему следую и многого достиг.

– Но вы дружили до самого окончания школы, – сказал я, вспомнив уколы ревности, когда видел их вместе.

– А что такого? – Джулиан посмотрел на меня как на чокнутого. – Он забавный, Джаспер. В прошлом году я был в Торонто и хотел его навестить, но он с другом умотал на какое-то голубое сборище. Ему бы это понравилось. – Он бросил «Мужчину завтрашнего дня» в кресло и шагнул в спальню. – Выкинь эту хрень, Сирил, а то тебя неправильно поймут. – Джулиан открыл шкаф и оценивающе оглядел мой гардероб. – Так, что мы имеем? Может, это? – Он достал лиловую рубашку с большим воротником, которую я купил в «Данделион-маркете», но еще ни разу не надел.

– Думаешь? – усомнился я.

– Все лучше, чем твой дедовский наряд. Давай напяливай, и пойдем прожигать жизнь. Пинты сами не опорожнятся.

Я, чуть смущаясь и волнуясь под его взглядом, переоделся.

– Ну как?

– Уже что-то. Будь у нас пара свободных часов, я бы отвез тебя в город и приодел. Ладно, сойдет. – Он обнял меня за плечи, и я, осторожно втянув запах его одеколона, покосился на его невыносимо близкие губы. – Как себя чувствуешь? Готов к грандиозному событию?

– Вроде бы, – уклончиво ответил я.

Мы вышли из дома и зашагали к Бэггот-стрит. Уже несколько лет я одиноко обитал на Ватерлоо-роуд и работал в национальной телерадиокомпании ассистентом по подбору участников религиозных и аграрных программ. В религии и сельском хозяйстве я был ни ухо ни рыло, но быстро смекнул, что от меня требуется лишь сунуть микрофон под нос выступающему и он будет трепаться до посинения.

Я слегка нервничал перед представлением моего друга коллегам, приглашенным на мальчишник в баре «У Дохени и Несбитта». Я часто рассказывал им о Джулиане, живописуя вехи нашей дружбы, и вот нынче две важные составляющие моей жизни впервые встретятся живьем. Я создал себе два абсолютно фальшивых облика, имевших лишь пару общих мазков, один – для старинного друга, другой – для новых приятелей. Из-за откровений любой из сторон это лукавое сооружение могло рухнуть и погрести под собой мои планы на будущее.

– Жаль, что у вас с Ребеккой так вышло, – сказал я на мосту через Большой канал, с трудом скрывая радость, что Джулиан порвал со своей последней мочалкой. – Мне казалось, вы прекрасная пара.

– Устаревшая новость, – отмахнулся Джулиан. – После нее еще были Эмили и Джессика, а сейчас у меня новая Ребекка. Ребекка номер два. Грудей почти нет, но в койке – огнемет. Конечно, с ней я ненадолго. Еще неделю-другую максимум.

– Почему они так быстро тебе надоедают? – Я вправду не мог этого понять. Если б мне посчастливилось найти человека, с которым я охотно делю постель и могу, не боясь ареста, рука об руку пройти по дублинским улицам, я бы в жизни его не отпустил.

– «Надоедают» – не точное слово. – Джулиан покачал головой. – На свете полно разных женщин, и мне неинтересно с одной и той же кувыркаться до конца своих дней. Нет, встречались, конечно, и такие, с кем я был бы не прочь валандаться дольше, однако все они требовали единобрачия, для которого я не создан. Наверное, ты удивишься, но ни одной своей девушке я не изменил.

– Ты просто-напросто их бросал.

– Именно. Разве это не честнее? Вот ведь какая штука: по-моему, все втайне верят, но боятся признать, что мир стал бы гораздо лучше, если б мы делали что хотим, когда хотим и с кем хотим, не подчиняя свою сексуальную жизнь пуританским правилам. Ведь можно жить с любимым человеком, к кому питаешь теплые дружеские чувства, но спать с охочими до секса партнерами и даже рассказывать о них спутнику жизни.

– По этой логике мы с тобой могли бы пожениться и счастливо жить до самой смерти.

– Да, наверное! – рассмеялся Джулиан.

– Как тебе, а?

– Да уж.

– Говорить-то легко. – Я отогнал фантазию о нашей совместной жизни. – Но вряд ли тебе понравилось бы, если б твоя девушка спала с другими.

– Выходит, ты меня совсем не знаешь. Я бы глазом не моргнул. Ревность – абсолютно бесплодное чувство.

Мы перешли через дорогу – перед Джулианом машины останавливались безмолвно, а мне, шедшему следом, сигналили. Бар встретил нас гулом голосов, я огляделся, высматривая коллег. Приглашенных было трое: Мартин Хоран и Стивен Килдуфф, тоже ассистенты, с которыми я сидел в одном кабинете, и Джимми Бирнс, телерепортер, возомнивший себя звездой, после того как раз-другой подготовил сюжеты для программы «7 дней». Я увидел их за угловым столиком и приветственно вскинул руку, но улыбка моя тотчас угасла, ибо с ними сидел Ник Карлтон, оператор детского сериала «Бродячий фургон», хоть я приложил массу стараний, чтоб он не узнал о нынешнем мероприятии.

– Сирил! – закричали коллеги, и я побрел к ним, раздумывая, как это будет выглядеть, если я развернусь и дам деру. Наверное, странно. Я представил им Джулиана, который спросил, кто что пьет, и направился к стойке сквозь толпу, мгновенно перед ним расступавшуюся.

– Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть, Ник, – сказал я, усаживаясь.

– Обычно на такие междусобойчики я не хожу, благодарю покорно. – Он закурил длинную сигарету и, опершись локтем о стол, согнул кисть под прямым углом. – А нынче дай, думаю, взгляну, как живет другая половина человечества.

По правде, я завидовал Нику Карлтону. Из всех известных мне гомосексуалистов он один не только не скрывал свою ориентацию, но гордо воспевал ее во весь голос. И был в том настолько добродушно бесстыден, что это никого не коробило. Конечно, другие парни над ним втихомолку насмешничали, подчеркивая собственную несгибаемую натуральность, однако неизменно приглашали его на свои вечеринки и, похоже, относились к нему как к амулету на ветровом стекле машины.

– И теперь чрезвычайно рад своему решению. – Карлтон посмотрел на Джулиана, который вернулся с подносом, уставленным пинтами. – Никто не сказал, что ты приведешь Райана О'Нила.

– Недавно Райан О'Нил выступал в «Программе для полуночников», – сказал Джимми. – Я еще удивился, что ты не дежурил возле его гримерной.

– Начальство строго-настрого приказало оставить его в покое. Облом. Кроме того, мисс О'Махони отмечала свой день рождения и не простила бы, если б я у нее не появился.

Коллеги зареготали, а я приложился к пинте, залпом опорожнив ее на треть.

– Кажется, я тебя видел в «7 днях», – обратился Джулиан к Джимми, и тот засиял от радости, что его узнали. – Вы тут все из шоу-бизнеса, да? Наверное, общаетесь со всякими звездами.

– Я встречался с принцессой Монако, – доложил Стивен.

– А я – с легендой шотландского футбола Томми Доэрти, – сообщил Мартин.

– Иногда я пишу тексты для мистера Кроу, – сказал Ник.

Наверное, причина была в том, как Джулиан одевался, говорил и вообще выглядел. Или в исходившей от него чувственности, создававшей впечатление, что он только что переспал с моделью и вышел из дома, даже не удосужившись принять душ. Что бы там ни было, все – мужчины и женщины, натуралы и геи – хотели ему понравиться.

– Мистер Кроу? – На секунду Джулиан задумался. – А, в «Бродячем фургоне» он выскакивает из ходиков, да?

От удовольствия Ник зарделся:

– Он самый.

– Пропади я пропадом!

– Это моя реплика! – возмутился я, но безрезультатно.

– А что, ты смотрел «Бродячий фургон»? – спросил Ник, не обратив на меня внимания.

– Да, смотрел.

– Это же детский сериал, – сказал я.

– Я знаю, но штука улетная. На съемках вы все под кайфом, что ли?

– Об этом я, пожалуй, умолчу, – подмигнул Ник. – Скажем так: лучше постучаться, прежде чем войдешь в чью-либо гримерку.

– А ты чем занимаешься, Джулиан? – Стивен предложил ему сигарету, от которой мой друг отказался. Он не курил. Курение было его фобией, и он всегда предупреждал девиц: если хотят отношений, придется завязать с табаком.

– Вообще-то ничем, – сказал Джулиан. – Мой старик неприлично богат, он выдает мне месячное содержание, так что я бью баклуши и путешествую помаленьку. Иногда пишу статейки для «Путешествия и досуга» и «Отпуска». В прошлом году вместе с принцессой Маргарет и Ноэлем Кауардом съездил на Маврикий и потом описал тамошнюю природу.

– Принцессу отодрал? – буднично спросил Ник.

– Да, – сказал Джулиан как о чем-то нестоящем. – Один разок, которого вполне хватило. Я не люблю, когда мной помыкают.

– А Ноэля трахнул?

– Нет, но он хотя бы вежливо предложил. Она-то даже не спросила. Так держалась, словно для того я с ними и поехал.

– Ни фига себе! – воскликнул Джимми, совершенно очарованный.

– Тогда понятно, почему у тебя такой цветущий вид, – сказал Ник. – Знай себе раскатывай по островам, населенным богатенькими шлюхами и голубыми нуворишами. Может, как-нибудь возьмешь меня с собой?

Джулиан рассмеялся и пожал плечами:

– А что? В моем чемодане всегда найдется местечко для коротыша.

– С чего ты решил, что у меня коротыш? – делано обиделся Ник.

– Напои меня, и я, возможно, это проверю.

Все, кроме меня, расхохотались.

– Я не желаю отстаивать очевидное, – сказал Ник, когда веселье улеглось. – А ты знаешь, что у тебя нет уха?

– Знаю. Еще вот пальца нет. – Джулиан поднял правую четырехпалую руку. – И мизинца на левой ноге.

– Я помню, как тебя похитили, – сказал Мартин. (Я поведал коллегам о пока что самом громком событии в жизни моего друга, да и моей тоже.) – В школе мы заключали пари, какую следующую твою часть пришлют по почте.

– Дай угадаю – все надеялись, это будет мой елдак.

– Точно. – Мартин поежился. – Извини.

– Пустяки. Все на это рассчитывали. К счастью, он на своем месте.

– Докажи, – сказал Ник, и Стивен со смеху плюнулся пивом, едва не угодив в меня.

Салфеткой он подтер лужицу:

– Виноват.

– Вообще-то они обещали выколоть глаз, – сказал Джулиан. – Однако меня нашли, прежде чем это случилось. В прошлом году я спросил Дэмиена, неужели они бы на это пошли, и он ответил утвердительно.

– Кто такой Дэмиен? – Я не знал никого из его друзей с таким именем.

– Один из похитителей. Помнишь парня, который закинул меня в багажник? Это он.

Все молчали, я изумленно таращился и наконец спросил:

– Погоди, ты хочешь сказать, что общаешься с боевиком ИРА?

– Да. – Джулиан пожал плечами. – А ты не знал? Мы уже давно переписываемся. Иногда я навещаю его в тюрьме.

– Но зачем? – вскрикнул я. – Зачем тебе это нужно?

– Ну да, мне выпало тяжкое испытание, – небрежно сказал Джулиан. – Неделя жизни в весьма напряженных обстоятельствах. Ты, наверное, помнишь, те ребята были чуть старше нас. И перепугались не меньше меня. Хозяева, или как их там, велели меня похитить, и они старались хорошо выполнить приказ. Ради, так сказать, продвижения по службе. Но в общем-то мы ладили.

– Даже после того, как тебя изуродовали? – спросил я.

– Нет, до этого. И Дэмиен в том не участвовал. Когда мне отрезали ухо, его вырвало. Теперь у нас нормальные отношения. Лет через десять его выпустят. И я, пожалуй, приглашу его на пинту пива. Прости и забудь – вот мой девиз.

– Правильно, – сказал Ник. – Что толку лелеять обиды?

Соседство этой малознакомой личности меня сильно нервировало, поскольку она знала обо мне то, чего не знали другие. Вскоре после начала моей работы на телевидении я попал на одну вечеринку, организованную под надуманным предлогом празднования победы Даны Розмари Скэллон на конкурсе Евровидения. Кончилось тем, что наша большая компания рассвет встретила в каком-то пабе. Пьяный, в проулке я надумал отлить, и вдруг там же появился Ник. Он мне совсем не нравился, но тогда я, измученный тоской, изголодавшийся по сексу, накинулся на него, прижал к стене и, даже не дав ему справить нужду, стал его целовать, утягивая его руку к своей ширинке. С полминуты он все это терпел, но затем помотал головой и оттолкнул меня.

– Извини, Сирил. – Во взгляде его было нечто вроде жалости. – Парень ты славный, но ты не мой тип.

Я мгновенно протрезвел. Еще никогда меня не отвергали, и отказ меня ошеломил. В те дни гомосексуалисты брали что дают и только радовались. Привлекательность считалась бонусом, но никак не обязательным требованием. На другой день я проснулся поздно, и когда отвратительным навязчивым кошмаром медленно вползло воспоминание о прошлой ночи, я ужаснулся тому, что натворил. Я даже хотел немедленно уволиться из телекомпании, но я так долго искал работу с приличным жалованьем, позволившим снять отдельное жилье, что вновь оказаться в квартире с соседом было бы невыносимо. И потому я сделал вид, будто ничего не произошло, а Ника с тех пор старался избегать. Но при всякой нашей встрече не мог избавиться от мысли, что он знает обо мне то, чего не ведают другие.

– Я не понял, так вы, значит, друзья со школы? – спросил Мартин, оглядывая нас с Джулианом.

– Шесть лет в одной комнате, – сказал Джулиан.

– Готов спорить, Сирил был доволен, – вставил Ник, и я ожег его взглядом.

– Вообще-то мы познакомились еще раньше, нам было по семь лет. – Я хотел подчеркнуть, как давно мы друг друга знаем. – Как-то раз Джулиан вместе с родителем приехал в дом моего приемного отца, и я увидел мальчика, притулившегося в вестибюле.

– Вот хоть убей, я этого не помню, – сказал Джулиан.

– Зато я помню, – тихо проговорил я.

– Но вот что помнится: какой-то мальчишка хотел, чтоб мы показали друг другу свои херки. Сирил клянется, что это был не он.

Коллеги заржали, Ник прикрылся рукой, плечи его тряслись. А я не стал в очередной раз опровергать наговор.

– Кто шафер? – отсмеявшись, спросил Стивен.

– Я, – сказал Джулиан.

– Спич подготовил?

– Почти. Надеюсь, никто не расчувствуется. Местами речь грустная.

– Я же просил, чтоб без вывертов, – скривился я.

– Не волнуйся, все в меру, – ухмыльнулся Джулиан. – Алиса меня убьет, если скажу что-нибудь не то. Давайте за Сирила. – Он вскинул пинту, и все последовали его примеру. – За моего старинного друга, который через двадцать четыре часа станет моим шурином. Сестре очень повезло.

– Наверное, в прошлой жизни она совершила что-нибудь хорошее, – чокаясь со мной, добавил Ник.

Алиса

За все это время наши с Алисой пути иногда пересекались, но романтические отношения возникли всего года полтора назад на проводах Джулиана в шестимесячную поездку в Южную Америку, где он собирался перейти через Анды. Наверное, это была его самая скандальная выходка, ибо ехал он в компании финок-двойняшек Эмми и Пеппи, которые, по его словам, родились сиамскими близнецами, но в возрасте четырех лет были разъединены хирургом-американцем. Девушки и впрямь склонялись друг к другу под каким-то неестественным углом, словно притянутые невидимым магнитом, но мне хватало такта ни о чем их не спрашивать.

Всего на два года младше меня, из неуклюжего подростка Алиса превратилась в невероятно красивую девушку, этакую женскую версию Джулиана, унаследовав чудесный овал лица и синие глаза своей матери Элизабет, которые некогда так привлекли моего приемного отца Чарльза, но не нос картошкой и пучеглазость своего отца Макса. В отличие от брата она была разборчива в связях и целых семь лет встречалась со студентом-медиком Фергусом, но отношения эти закончились в день их свадьбы: Алиса с отцом уже собрались ехать в церковь, когда ее суженый по телефону уведомил, что жениться не может. Свой поступок он объяснил банальной трусостью и моментально смотался на Мадагаскар, где, по слухам, и сейчас работал фельдшером в лепрозории. Через несколько дней после инцидента я случайно встретил Джулиана на Графтон-стрит и до сих пор помню его убитое лицо. Он безумно любил сестру и очень страдал от того, что кто-то ее обидел.

– Тебе вовсе необязательно меня опекать, Сирил, – сказала Алиса, посмотрев на компанию в углу бара: брат ее смахивал на ветчину меж двух финских булочек, остальные пожирали глазами этот сэндвич, мечтая урвать хоть кусочек. – Ступай к ним, если хочешь, мне и с книгой хорошо.

– Я там никого не знаю. Где он их откопал? Все как будто из мюзикла «Волосы».

– По-моему, их-то и называют «золотой молодежью». – Тон ее источал презрение. – Наверное, словарь дал бы им такое определение: скопище внешне привлекательных, но пустоголовых самовлюбленных нарциссов; детки богатеньких родителей, ни дня не работавшие. Лишенные целей, интуиции и ума, эти прожигатели жизни подобны отработанной батарейке, которую коррозия разъедает изнутри.

– Ты, значит, их не чтишь? – спросил я, и Алиса только пожала плечами. – Так-то оно, конечно, приятнее, чем ежедневно вставать в семь утра, через весь город тащиться на службу и потом восемь часов киснуть за столом. Ладно, бог с ними. Что читаешь? – Я заметил книгу, выглядывающую из ее сумки. Алиса достала «Тьму» Джона Макгаэрна. – Разве она не запрещена?

– Кажется, да. Что скажешь?

– Даже не знаю. О чем она?

– О сыне и отце-самодуре. Хорошо бы Джулиан ее прочел.

Я смолчал, поскольку никогда не слышал о серьезных трениях между моим другом и его отцом.

– Как твои-то дела? – спросила Алиса. – По-прежнему на государственной службе?

– Нет, я уже давно оттуда ушел. Не по мне это. Сейчас работаю в национальной телерадиокомпании.

– Наверное, интересно?

– Иногда бывает. А ты работаешь?

– На мой взгляд, да, но Макс считает иначе. – Она помолчала, а я удивленно подметил, что она тоже называет отца по имени. – Последние годы я писала диссертацию по английской литературе. В Дублинском университете. Я бы выбрала Тринити-колледж, но архиепископ не дал разрешения.

– А ты спрашивала?

– Да. Нахально заявилась в его резиденцию. Экономка хотела выгнать меня взашей, поскольку я была в платье с открытыми плечами, но архиепископ пригласил меня в дом, и я лично изложила свою просьбу. Его как будто удивило, что я вообще помышляю о работе. Если б с тем же усердием, какое я трачу на учебу, я бы искала мужа, сказал он, у меня уже были бы дом, семья и трое детей.

– Какая прелесть! – Я невольно рассмеялся. – А ты что ответила?

– Если, говорю, жених бросает тебя в день свадьбы, когда в церкви уже собралось человек двести родных и друзей, супружество не кажется столь уж заманчивым.

– Пожалуй. – Я смущенно уставился в пол.

– Архиепископ назвал меня красавицей, – улыбнулась Алиса. – Ну хоть комплимент получила. Однако в результате – все к лучшему, в университете я обзавелась добрыми друзьями. Где-то через год закончу диссертацию, факультет уже предложил мне место преподавателя. Лет через пять, если не отвлекаться, стану профессором.

– Ты именно этого хочешь? – спросил я. – Посвятить себя науке?

– Да. – Алиса поморщилась, когда компания Джулиана взорвалась хохотом. – Порой кажется, что я не создана для жизни среди людей. Мне бы на необитаемый остров, где будут только мои книги, бумага да ручка. Где можно питаться со своего огорода и не надо ни с кем разговаривать. Вот смотрю на него, – она кивнула на брата, – и думается мне, что природа наделила нас жизненной энергией поровну, но в придачу к своей доле он отхватил и половину моей.

Сказано это было без всякой обиды или нытья (брата она просто обожала), и я тотчас почувствовал в ней родственную душу. И меня посещала мысль о тихом убежище, где можно обрести покой.

– Наверное, все из-за того… происшествия, – сказал я. – Я говорю о твоем желании удалиться от мира.

– Из-за того, как Фергус со мной поступил?

– Ну да.

Алиса покачала головой:

– Вряд ли. Я и в детстве была замкнутой, с годами это особо не изменилось. Конечно, тот случай сыграл свою роль. Редко кого так унижают. Однако Макс потребовал, чтобы застолье состоялось, ты знаешь об этом?

– Что? – Я подумал, она шутит.

– Да. Сказал, на свадьбу угрохана куча денег и он не допустит, чтоб они пропали зазря. Притащил меня в отель, забронированный для нас с Фергусом. Сквозь строй персонала мы шли по ковровой дорожке, и по лицам прислуги было видно, о чем она думает: зачем столь юная девушка выходит за старика, который годится ей в отцы? Нечего удивляться, что у нее такой несчастный вид. На фуршете с шампанским я ходила среди гостей, благодарила, что пришли на свадьбу, и извинялась за Фергуса. Потом сидела во главе стола, за которым все ели и пили до отвала. Ты не поверишь, но Макс произнес речь, которую, видимо, долго готовил. Прочел по бумажке, ни слова не изменив. Сегодня самый радостный день моей жизни, сказал он. Алиса это заслужила. Я еще не видел невесту счастливее. И все такое прочее. Это уже превращалось в комедию.

– Но зачем ты терпела? Почему не уехала домой, почему не улетела, я не знаю, на Марс или еще куда-нибудь?

– Видимо, я была в шоке. Не понимала, что делаю. Я же любила Фергуса. Очень сильно. И потом, раньше меня не бросали в день свадьбы. – Алиса чуть улыбнулась. – То есть я не знала, как себя вести в такой ситуации. И делала, что велели.

– Макс – хер моржовый, – сказал я, нас обоих удивив бранью, к которой прибегал крайне редко.

– И Фергус тоже, – поддержала Алиса.

– Да пошли они в жопу. Не накатить ли нам по стаканчику дерьмового пойла?

– А легко.

Я ухмыльнулся и пошел к бару.

– Наверное, ты будешь скучать по нему? – сказала Алиса, когда я вернулся с двумя большими фужерами вина. – Полгода – это долго.

– Буду. Он мой лучший друг.

– И мой тоже. Кто же мы с тобой друг другу?

– Соперники? – предположил я, и она рассмеялась.

Спору нет, меня к ней тянуло. Не физически – духовно.

По-человечески. Впервые в жизни мне доставляло удовольствие сидеть с девушкой, хотя здесь же был Джулиан. Я не искал его взглядом, не ревновал, что он дарит свое внимание другим. Это абсолютно новое ощущение оказалось весьма приятным.

– Тебе нравится твоя работа? – спросила Алиса после недолгого молчания, во время которого я безуспешно ломал голову, что бы сказать такое остроумное.

– Да, нравится.

– Знаменитостей встречаешь?

– Один раз видел Пола Маккартни.

– Ой, я его обожаю! В 1963-м я была на концерте «Битлз», когда они выступали в кинотеатре «Адельфи». Потом пришла в отель «Грешем» и прикинулась его постоялицей, чтобы увидеть их вблизи.

– Сработало?

– Нет. Самое большое огорчение в моей жизни. – Алиса помолчала и, улыбнувшись, добавила: – В смысле, пока не изведала подлинное разочарование. Можно я кое-чем поделюсь?

– Конечно.

– Это касается моей диссертации. Видишь ли, она посвящена творчеству твоей матери.

Я вскинул бровь:

– Вот как?

– Да. Тебе это неприятно?

– Ничуть. Надо, я думаю, тебя уведомить, что Мод мне не родная мать, приемная.

– Я знаю. А как ты попал к приемным родителям? Тебя нашли на крыльце? Или приливом тебя вынесло на причал в Дун-Лэаре?

– Согласно семейной легенде, меня принесла горбунья-монашка из общины редемптористов. Мод и Чарльз хотели ребенка или только говорили, что хотят, и вот он появился.

– А что твои настоящие родители? Ты их не искал?

– Даже не пытался. По правде, мне это не нужно.

– Почему? Ты на них в обиде?

– Совсем нет, – сказал я. – У меня было относительно счастливое детство, что, в общем-то, удивительно, поскольку ни Чарльз, ни Мод мною особо не интересовались. Меня, конечно, не били, не морили голодом или что-нибудь в этом роде. Я не был этакой диккенсовской сироткой, если ты меня понимаешь. Что касается моей родной матери, она, видимо, поступила по обстоятельствам. Я думаю, она родила без мужа, что обычно и пополняет ряды приемных детей. Нет, у меня на нее никакой обиды. Да и что толку обижаться?

– Приятно слышать. Хуже нет, когда взрослый человек винит родителей, среду и прочее в том, что все в его жизни пошло не так.

– То есть ты считаешь, жизнь моя не задалась?

– Что-то в твоем лице говорит, что ты несчастлив. Ой, прости за бестактность.

– Да нет, у меня все хорошо. – Я слегка огорчился, что меня так легко раскусить.

– А вот Фергус вечно перекладывал ответственность на других, что мне в нем, если честно, не нравилось.

– Ты все еще злишься на него? – Я сознавал, что затрагиваю глубоко личное, но вопрос мой уравнивал нас в бестактности.

– Я его ненавижу. – Щеки ее заалели, а пальцы сжались в кулак, словно от резкой боли. – Он мне гадок. Сперва-то я ничего не чувствовала. Видимо, еще не отошла от шока. А потом вскипела и больше не стихала злость, порой просто безудержная. К тому времени уже прекратились вопросы о моем самочувствии, жизнь вроде как вошла в прежнюю колею. Если б он не уехал, я бы ворвалась к нему в квартиру и спящего его зарезала. Повезло ему, что удрал к своим прокаженным.

Я поперхнулся вином и, достав платок, отер рот.

– Извини. – Я давился смехом. – Не подумай, что я глумлюсь, но ты так это сказала…

– Все нормально. – Алиса рассмеялась, и я видел, что ей полегчало. – Если вдуматься, это и вправду смешно. Ладно бы он бросил меня ради Джейн Фонды, это как-то можно понять. Но ради прокаженных? Я даже не знала, что они еще существуют. И вообще узнала о них только потому, что Макс заставлял бессчетно смотреть его любимый фильм «Бен-Гур».

– Что ж, это потеря Фергуса, – сказал я.

– Только не надо меня утешать! – Алиса уже не смеялась. – Все так говорят и все неправы. Это не его потеря. Моя. Я его любила. – Она помолчала и ожесточенно повторила: – Любила. И, несмотря ни на что, тоскую по нему. Просто жалею, что он не был честен со мной, вот и всё. Если б он сказал заранее, что не готов жениться на мне, мы бы сели и всё обсудили, и если б он все равно остался при своем мнении, это было бы трудное, но совместное решение. Мне бы не пришлось проходить через жуткое унижение. А он что? Просто позвонил и сообщил о своей нелепой «боязни», когда я уже была в подвенечном платье. Кем надо быть, чтобы так поступать? И кто я такая, если даже сейчас, появись он, готова броситься в его объятья?

– Я тебе сочувствую, Алиса, – сказал я. – Никто не заслуживает такой жестокости.

– К счастью, меня утешила твоя мать. – Она отерла глаза, набрякшие слезами. – То есть твоя приемная мать. Я с головой ушла в работу. В ее творчество. С тех пор живу и дышу Мод Эвери, ее книги – великое утешение. Она прекрасный писатель.

– Это правда, – сказал я. (К тому времени я уже прочел почти все ее романы.)

– Она как будто досконально знает, что такое одиночество и как оно разрушает человека, заставляя его делать заведомо неверный выбор. В каждом следующем романе она все глубже исследует эту тему. Невероятно. Ты читал ее биографию, которую написал Маллесон?

– Просмотрел. От корки до корки не читал. В его подаче она выглядит совсем другой Мод, не той, какую знал я. И у меня такое впечатление, словно одна из этих Мод, моя или книжная, не реальный человек, а вымышленный персонаж. А может, и обе.

– Тебя там упоминают, ты знаешь?

– Да, знаю.

Мы помолчали.

– До сих пор не могу привыкнуть, что живу в ее бывшем доме, – сказала Алиса. – И выходит, в твоем. Макс сделал подлость, умыкнув этот дом, пока твой отец сидел в тюрьме. Да еще за бесценок.

Я пожал плечами:

– Чарльз сам виноват. Не соблазни он твою мать, Макс не стал бы мстить.

– В этой истории мать любит изображать из себя безвинную жертву. Но она виновата в равной степени. Никакую женщину соблазнить нельзя. Это всегда обоюдное решение соблазнителя и соблазненной. Самое смешное, что по-настоящему пострадал только один человек, который никому не сделал ничего дурного.

– Мод.

– Именно. Мод. Она лишилась своего дома. Своего кабинета. Своего святилища. Места, где тебе спокойно, где можно творить. Пока его не отняли, не понимаешь, как оно важно. Для женщины особенно. Неудивительно, что вскоре она умерла.

– Ее сгубило курение, – сказал я, уже слегка расстроенный направлением, какое принял наш разговор. Алиса горевала по моей приемной матери искренне, и я устыдился, что за двадцать лет, прошедших со смерти Мод, ни разу не изведал столь сильной печали. – Она же умерла не от разбитого сердца или чего-то такого.

– Одно другому не мешает. А ты не думаешь, что все это взаимосвязано? Что потому-то ее и сожрал рак, что она всего лишилась?

– Нет, я думаю, дело в том, что всю жизнь с утра до ночи она безостановочно дымила как паровоз.

– Ну, может, ты и прав, – уступила Алиса. – Ты ее знал, а я – нет. Наверное, ты прав.

Опять повисло долгое молчание, и я уже решил, что тема Мод исчерпана, но ошибся.

– Знаешь, один раз я ее видела, – сказала Алиса. – Мне было лет пять или шесть, когда однажды Макс привез нас с Джулианом на Дартмут-сквер. Кажется, он встречался с твоим отцом по поводу того самого судебного дела. Ну вот, мне захотелось в туалет, я стала его искать, но в огромном доме заблудилась на всех этих этажах и забрела, как я понимаю, в кабинет Мод. Сперва я подумала, что в доме пожар – в комнате дым стоял столбом…

– Да, это был ее кабинет. Там шторы и диванные подушки насквозь пропитались табаком.

– Сквозь эту завесу я видела только какой-то силуэт, а когда глаза мои обвыклись, я разглядела женщину в желтом платье, которая неподвижно сидела за столом. Она посмотрела на меня и вздрогнула. Потом подняла руку, точно Призрак будущего Рождества, и произнесла всего одно слово: Люси? Я в страхе застыла, не зная, что делать. Женщина, бледная как привидение, встала и медленно пошла ко мне, но так смотрела на меня, словно это я была призраком. Когда она прикоснулась ко мне, меня обуял ужас, я завопила как резаная, скатилась с лестницы и вылетела из дома. Остановилась я только на другом краю площади, спряталась за дерево и уж там дожидалась появления отца и брата. По-моему, со страху я описалась.

Рассказ Алисы меня удивил и обрадовал. Я хорошо помнил странную девочку в бледно-розовом пальто, которая выскочила из дома, словно за ней гналась собака Баскервилей, но не ведал, что же ее так напугало. И вот теперь это выяснилось. Как будто вытащил досаждавшую занозу.

– У Мод была дочка Люси, – сказал я. – Видимо, она приняла тебя за нее.

– Дочка? В биографии Маллесона о ней ни слова.

– Девочка родилась мертвой. Кажется, у Мод были тяжелые роды. Потом она уже не могла иметь детей.

– Понятно, – кивнула Алиса, и я догадался, что она прикидывает, нельзя ли это использовать в диссертации. – Вот такой была моя единственная встреча с Мод. И лишь через двадцать лет я надумала заняться изучением ее творчества.

– Ее бы это ужаснуло. Она терпеть не могла публичность в любом ее виде.

– Не я, так кто-нибудь другой, – пожала плечами Алиса. – И они будут, эти другие. Мод слишком большая величина, чтобы остаться незамеченной. А какая она была? Не подумай, что я выискиваю материал для диссертации. Мне правда интересно.

– Трудно сказать. – Я предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом. – Мы прожили вместе восемь лет, однако наши отношения близкими не назовешь. Она хотела ребенка, и потому они с Чарльзом меня усыновили, но, по-моему, точно так же она хотела персидский ковер и люстры из Версальского дворца. Чтоб просто я был, понимаешь? Чтоб иногда меня потрогать, погладить, как любую из ее реализованных прихотей. Нет-нет, она не была плохим человеком, но я не могу сказать, что узнал ее. Когда Чарльза посадили, мы остались вдвоем, но она уже умирала, и мы так ни разу и не поговорили как близкие люди.

– Ты по ней скучаешь? – спросила Алиса.

– Иногда. Но, если честно, вспоминаю ее редко. Разве что в связи с ее книгами. Их так высоко ценят, что я получаю письма от студентов с просьбой помочь им в дипломной работе.

– И ты помогаешь?

– Нет. Все, что хочешь узнать о Мод, ты найдешь в ее книгах. Добавить нечего.

– Все, что нужно знать о любом писателе, содержится в его произведениях, – сказала Алиса. – И я не понимаю, почему некоторые авторы так стремятся к публичному обсуждению своих творений и напрашиваются на интервью. Если уж не сумел до конца высказаться на страницах, опять садись за черновик.

Я улыбнулся. Сам-то я не был книгочеем и мало что знал о современной литературе, но мне нравилось, что Алиса в ней разбирается. Она напоминала Мод, только без ее холодности.

– А сама ты пишешь? – спросил я.

– Нет, мне это не дано, – помотала головой Алиса. – Я не обладаю творческой фантазией. Мой удел – бесхитростный читатель. Интересно, сколько еще мне здесь торчать? Сейчас бы домой и завалиться в кровать с Джоном Макгаэрном. Образно, конечно, говоря. – Она вспыхнула и коснулась моей руки: – Извини, Сирил, вышло невежливо. Я не имела в виду, что твое общество в тягость.

Я рассмеялся:

– Все нормально, я тебя понял.

– Ты совсем не такой, как прочие друзья Джулиана. Все они зануды и пошляки, вечно пытаются меня обескуражить.

Думают, я синий чулок и моментально заверещу, услыхав их похабщину. Ну уж нет, этим меня не проймешь.

– Рад слышать, – сказал я.

– Ты общался с финскими двойняшками?

– Нет, а зачем? К нашей следующей встрече с Джулианом их уже не будет в помине.

– И то правда. Жизнь слишком коротка, не напрягайся. А как у тебя на этом фронте? Тоже где-нибудь припрятаны финочки-близняшки? Может, шведки? Норвежки? Или в этом ты старомоден и довольствуешься одной девушкой?

– Нет, в этой сфере мне, к сожалению, никогда особо не везло. – Мне стало неловко, что разговор съехал на тему сердечных дел, которых у меня не было.

– Вот уж не поверю! Ты симпатичный, у тебя хорошая работа. Мог бы заполучить любую девушку.

Я огляделся. За громкой музыкой нас никто не слышал. Я вдруг почувствовал, как устал хитрить.

– Можно кое-что тебе рассказать? – спросил я.

– Что-нибудь предосудительное? – улыбнулась Алиса.

– Наверное. Джулиану я никогда этого не говорил. А сейчас… почему-то чувствую, что тебе могу довериться.

Алиса уже не улыбалась, но смотрела заинтересованно:

– Ладно. И что же это?

– Обещай, что не расскажешь брату.

– О чем это она не должна рассказывать брату? – раздался у меня над ухом голос Джулиана (я аж подпрыгнул), между нами просунулась его голова, и он чмокнул нас с Алисой в щеки.

– Ни о чем. – Я отпрянул, сердце мое колотилось.

– Нет уж, говори!

– Просто о том, что я буду по тебе скучать, вот и все.

– Так и я буду! Лучшие друзья на дороге не валяются. Ну, кто хочет выпить?

Алиса показала на свой пустой бокал, Джулиан резво направился к бару. Я разглядывал пол.

– Ну? – спросила Алиса.

– Что?

– Ты хотел что-то сказать.

Я покачал головой – момент был упущен.

– Ну вот то самое – что буду по нему скучать.

– И что в том предосудительного? Я надеялась на этакую клубничку.

– Извини, что не оправдал надежд. Обычно мужчины не распространяются о своих переживаниях. Мы должны быть стойкими и держать при себе свои чувства.

– Кто это сказал?

– Все так говорят.

Через несколько дней, когда Джулиан уже уехал, вечером в моей квартире зазвонил телефон. Я снял трубку:

– Слушаю.

– Ну слава богу, – сказал голос. Женский. – Значит, я не напутала с номером.

Я нахмурился:

– Кто это?

– Твоя совесть. Нам надо поговорить. Ты скверно себя вел, правда?

Я озадаченно посмотрел на трубку и снова прижал ее к уху.

– Кто говорит? – повторил я.

– Да я это, глупый. Алиса. Алиса Вудбид.

Я мешкал, теряясь в догадках, зачем она позвонила.

– Что случилось? – Я слегка испугался. – Что-то с Джулианом? С ним все в порядке?

– Все прекрасно. Что ему сделается?

– Кто его знает. Просто я удивился, что ты звонишь.

– То есть ты не сидел у телефона, трепетно ожидая моего звонка?

– Нет. С какой стати?

– Да уж, ты умеешь сказать приятное девушке.

Я беззвучно открыл и захлопнул рот.

– Извини, – наконец выговорил я. – Я не это хотел сказать.

– Теперь уже я себя чувствую глупо.

– Нет-нет! – Я сообразил, что был крайне невежлив. – Прости, пожалуйста. Ты застала меня врасплох.

– А что ты делал?

Правдивый ответ был бы такой: ничего особенного, листал порнушку и думал, успею ли до ужина наскоро подрочить.

– Читал «Преступление и наказание», – сказал я.

– Я не читала. Все собираюсь. Интересно?

– Ничего. Не так много преступления, но уйма наказания.

– Это про мою жизнь. Слушай, Сирил, ты можешь сразу отказаться…

– Отказываюсь, – сказал я.

– Что?

– Ты сказала, можно сразу отказаться.

– Но ты даже не дослушал! Господи, ты умеешь помучить девушку.

– Прости. Что ты хотела предложить?

– Я тут подумала… – Алиса смолкла, откашлялась и продолжила уже без своей обычной уверенности: – Может, как-нибудь вместе поужинаем?

– Поужинаем? – переспросил я.

– Да. Поужинаем. Ты ведь ешь, правда?

– Ем. Приходится. Иначе оголодаю.

Пауза.

– Ты издеваешься?

– Нет. Просто я к такому не привык. Поэтому, наверное, говорю глупости.

– Ничего. Я говорю глупости постоянно. Значит, мы установили, что ты ешь, дабы отразить муки голода. Не согласишься ли ты поесть со мной? Скажем, на выходных.

– Мы вдвоем и больше никого?

– Не считая посетителей ресторана. Сама я готовить не буду, я не настолько домохозяйка. Но нам не придется беседовать с посторонними, разве что у нас иссякнут темы для разговора.

Я задумался.

– Наверное, можно, – сказал я.

– Дай-ка я присяду. От твоей восторженности у меня подкосились ноги.

– Извини. – Я рассмеялся. – Да. Ужин. Вдвоем. В ресторане. На выходных. Очень заманчиво.

– Чудесно. Я притворюсь, будто все это не походило на выдирание зуба, и буду с нетерпением ждать нашей встречи. До субботы сообщу о времени и месте. Годится?

– Годится.

– До свиданья, Сирил.

– До свиданья, Алиса.

Я повесил трубку и огляделся, не умея разобраться в своих чувствах. У меня свидание? Алиса назначила мне свидание? Но разве женщинам позволительно приглашать мужчин на свидание? Я покачал головой и вернулся в комнату. Дрочить уже не хотелось. Ужинать, кстати, тоже.

И вот в конце недели я сидел напротив Алисы за ресторанным столиком; мы болтали о всякой чепухе, а потом она накрыла ладонью мою руку и посмотрела мне прямо в глаза.

– Я могу быть с тобой откровенна? – спросила Алиса. От ее духов исходил легкий приятный аромат лаванды.

– Да, конечно, – сказал я, но слегка встревожился.

– Понимаешь, с вечера проводов ты не выходишь у меня из головы, и я надеялась дождаться твоего звонка. По правде, ты всегда меня привлекал, только раньше я была с Фергусом. Но ты, конечно, не позвонил, и тогда я сама набрала твой номер. Да, я бессовестная. Я даже не знаю, есть ли у тебя девушка, но полагаю, что нет, иначе ты не согласился бы на этот ужин, однако если я тебя ничуть не интересую, пожалуйста, скажи об этом сразу, потому что я не хочу никаких недоразумений. Особенно после моего печального опыта. Ты мне, видишь ли, очень нравишься.

Уставившись в свою тарелку, я сделал глубокий вдох-выдох. Я мгновенно понял, что в моей жизни наступил решающий момент. Был вариант сказать всю правду о себе, чего я чуть не сделал на прошлой неделе, и предложить свою дружбу. Вполне возможно, мы подружимся еще крепче, чем с ее братом. Но в ту секунду мне не хватило духу быть честным, я просто не был к этому готов. От небольшого вранья урону не будет, сказал я себе. Два-три свидания никому не повредят. Мне приятно ее общество. Мы ведь не собираемся пожениться и все такое.

– Нет, я ни с кем не встречаюсь. – Я поднял взгляд и невольно заулыбался. – И ты меня, конечно, интересуешь. Только ненормальный будет к тебе равнодушен.

Семь слов

Вероятно, гости мальчишника считали меня девственником, однако на самом-то деле по числу спариваний я, наверное, превосходил их всех, даже Джулиана, хоть весь мой опыт отмечала весьма неромантическая обстановка. Но все они познали неведомое мне наслаждение, которое, бесспорно, было неизмеримо выше эфемерного трепета от быстро преходящей кульминации. К примеру, я ничего не знал о любовной прелюдии и соблазнении, не изведал, каково завязать разговор с кем-то в баре, тешась фантазиями о возможном развитии событий. В моем опыте если случка не происходила через десять минут после знакомства, то не происходила вообще. Мой условный рефлекс на оргазм – натянуть штаны и дать деру. Я не познал соития при дневном свете – нет, мои постыдные деяния всегда совершались в спешке и под покровом темноты. Для меня половой акт ассоциировался с ночным воздухом, улицей, расстегнутой рубашкой и брюками, спущенными к лодыжкам. Я знал ощущение древесной коры под ладонями, когда кого-то дерешь в парке, и запах травы, когда кто-то обрабатывает тебя. Плотские утехи сопровождались не томными вздохами, но шуршанием подземных грызунов, отдаленным шумом проносящихся машин и, конечно, страхом, что вот-вот раздастся неумолимый вой полицейских сирен, откликнувшихся на телефонный призыв возмущенного собачника, чья нравственность пострадала во время вечернего выгула питомца. Постель в буквальном смысле у меня была всего один раз, семь лет назад, и партнер мой тотчас заторопился к жене. Я понятия не имел, каково это – в чьих-то объятиях шептать всякие нежности, беспечно проваливаясь в сон, и бесстыдно утолять неуемное желание утром. Мой список партнеров был длиннее, чем у любого из моих знакомых, но разницу между любовью и сексом можно было выразить в семи словах: Я любил Джулиана и совокуплялся с чужаками.

Не знаю, что удивило бы моих гостей больше – вся правда обо мне или известие, что у меня была близость с женщиной. Да, всего один раз, и это чрезвычайное событие произошло три недели назад. Алиса, как ни странно, сама настояла, чтобы мы переспали, а я, что еще удивительнее, согласился.

Все полтора года моего ухаживания я исхитрялся избегать интимных отношений и в кои-то веки был рад, что живу в Ирландии – стране, где гомосексуалисту (вроде того священника-практиканта) легко скрыть свои наклонности под мрачной маской истового католика. Шел 1973-й, и мы, дети своего времени, стыдились говорить о плотском напрямую, а потому использовали Джулиана в роли проводника к данной теме.

– Он спит с кем угодно, – причитал я, когда за несколько недель до свадьбы мы сидели в баре на Колледж-Грин, оба еще под впечатлением от двухчасовой «Аферы», где Роберт Редфорд и Пол Ньюмен то и дело сменяли футболки на смокинги и космы на набриолиненные шевелюры. Я пребывал в том настроении, когда обида на мужскую удаль и непоколебимую натуральность Джулиана требовала его принизить. – Если вдуматься, такая неразборчивость просто омерзительна. Неужели ему это нравится?

– Ты шутишь? – Алису позабавила нелепость моего вопроса. – Он, можно сказать, в восторге. А ты бы не радовался?

Я знал, что она меня дразнит, но мне было не до смеху. Близость незваным гостем маячила на горизонте. Как ни крути, рано или поздно кому-то из нас придется вдохнуть поглубже и кинуться в воду. Не очень-то хотелось, чтоб это был я.

– Я говорила, что на следующей неделе Макс с Самантой уезжают в Лондон? – спросила Алиса, глядя в сторону.

– Нет, не говорила.

Саманта была второй женой Макса. Как и мой приемный отец, в тот год обручившийся с женщиной, которой предстояло ненадолго стать четвертой миссис Эвери, Алисин папаша оформил развод с Элизабет в английском суде. Основанием для расторжения брака стало «неблагоразумное поведение». Надо отдать ему должное, в заявлении Макс сослался на свое, а не женино неблагоразумие, ибо самой большой глупостью Элизабет, не считая ее короткой интрижки с Чарльзом, была жизнь с этаким уродом. Едва получив постановление о разводе, Макс женился на подающей надежды актрисе, лицом жутко похожей на Алису. Говорить о том запрещалось категорически, но меня так и подмывало спросить Джулиана, заметил ли он это невероятное сходство и что о нем думает.

– Надо и нам как-нибудь съездить в Лондон, – сказала Алиса.

– Я думаю, после свадьбы у нас будет полно вариантов для путешествий. Можно отправиться в Испанию. Очень популярная страна. Или в Португалию.

– В Португалию? – с дурашливым восторгом переспросила Алиса. – Правда? Я и не мечтала, что вот вырасту большая и поеду в Португалию!

– Ну ладно, тогда в Америку, – засмеялся я. – Или в Австралию. Куда угодно. Придется подкопить отпусков, коль соберемся в этакую даль, но…

– Даже не верится, что я дожила до двадцати шести лет и ни разу не была за границей.

– Мне вообще двадцать восемь, и я тоже никуда не ездил. А зачем они поехали в Лондон?

– У Саманты встреча с Кеном Расселом.

– Кто это?

– Кинорежиссер. Это он снял «Дьяволов», а еще «Влюбленных женщин», где Оливер Рид и Алан Бейтс борются голые, и у них болтается хозяйство.

– А, да. Все это мягкое порно, скажи?

– Смотря для кого. Наши родители, вероятно, сочтут это кино порнографией, а вот мы его считаем художественным.

– Любопытно, что о нем скажут наши дети. Скорее всего, обзовут забавным старьем.

– Дети? – Алиса взглянула заинтересованно. – Странно, что мы о них не говорили вообще. Хотя скоро поженимся.

– Да, действительно странно. – Только сейчас до меня дошло, что я никогда не задумывался о перспективе отцовства. Я прокрутил эту мысль, и она мне весьма понравилась. Видимо, прежде я не подпускал к себе такую идею из-за ее невероятности.

– Ты хотел бы настоящую семью? – спросила Алиса.

– Да, пожалуй. Я был бы рад дочке. Или даже дочерям.

– Ты будто персонаж романа Джейн Остин. И после твоей смерти каждая дочь унаследует тысячу фунтов и сто акров земли в графстве Хартфордшир.

– А если они поссорятся, наказанием им будет день в обществе этакой мисс Бейтс.

– Наверное, я бы хотела сына.

Алиса отвернулась, и взгляд ее обежал фигуру невероятно красивого парня, который только что вошел в бар и, навалившись на стойку, изучал выбор пива. Она сглотнула, и в глазах ее я впервые увидел неподдельную похоть. Я не осуждал ее – я бы и сам шагал по трупам, чтоб заполучить такой экземпляр. Потом Алиса отвела взгляд от парня и смиренно улыбнулась, словно желала того, но ей приходилось довольствоваться этим, никудышным в том, что имело огромное значение. Меня кольнуло виной, и я погрузился в мучительное молчание. Шутки о персонажах Остин вдруг показались глупыми и неуместными.

– Так о чем мы говорили? – спросила Алиса. Похоже, состав ее мыслей не только сошел с рельсов, но слетел под откос, врезался в скалу и рухнул в ущелье, угробив всех пассажиров.

– О детях. Ты бы хотела мальчика. Я – девочку.

– Может, родятся двойняшки. Или сын и дочка.

– Так это и есть двойняшки.

– Нет, я имею в виду – сначала мальчик, а через год девочка.

– Может быть.

Тема уже слегка раздражала. Конечно, прежде мы не говорили о детях. Мы не говорили о сексе вообще. Я слабо разбирался в беременностях, но знал, что сына или дочку сперва надо заделать. Школьные священники что-то мямлили о том, что если мамаша и папаша друг друга сильно любят, они ложатся рядышком и на них снисходит Святой Дух, дабы сотворить чудо новой жизни. (В единственной попытке мужского разговора со мной Чарльз изложил это иначе: «Рассупонь ее, потискай сиськи, бабы это любят. Потом втыкай хер ей между ног и туда-сюда, туда-сюда. Надолго там не застревай, это не депо. Сделал дело – гуляй смело». Неудивительно, что он умудрился заиметь так много жен.)

Я постарался представить, как мы с Алисой друг друга раздеваем и голые ложимся в постель. Как она смотрит на мой член, ласкает его рукой или ртом, а потом вставляет в себя.

– Что с тобой? – спросила Алиса.

– Ничего, а что?

– Ты жутко бледный. Как будто сейчас тебя стошнит.

– Правда?

– Серьезно, ты прям позеленел.

– И верно, что-то голова немного кружится. – Я потянулся к пинте.

– Тогда лучше не пей пиво. Хочешь воды?

– Да, я схожу.

– Нет! – почти выкрикнула Алиса, усаживая меня. – Я сама принесу.

Я проводил ее взглядом, гадая, почему она так всполошилась, и увидел, что парень тот все еще возле стойки; Алиса встала рядом, поглядывая на него искоса. Они терпеливо ждали, когда бармен освободится, а потом парень склонился к Алисе и что-то ей сказал, и она тотчас ему ответила. Парень расхохотался, и я видел, что это не просто ход в заигрывании. Алиса была остроумная, что мне в ней очень нравилось.

Да, я вправду ее любил. По-своему. Эгоистично, своекорыстно, абсолютно бессовестно и трусливо.

Парень и Алиса перебросились парой фраз, потом сделали заказ бармену и снова о чем-то заговорили. Видимо, парень спросил, одна ли она, потому что Алиса покачала головой и кивнула в мою сторону; парень взглянул на меня и заметно огорчился. Он снова что-то ей сказал, они были так поглощены друг другом, что ничего вокруг не видели. Парень был не просто чрезвычайно хорош собой, но от него исходила теплота. Я его совсем не знал, однако не сомневался, что с любимой женщиной он будет нежен и заботлив. Потом Алиса вернулась со стаканом воды, и я притворился, будто не видел ее беседы с незнакомцем.

– Я хотела кое о чем поговорить, – вдруг сказала Алиса. Она раскраснелась и выглядела чуть раздосадованной. – Не буду ходить вокруг да около, поскольку не похоже, что ты возьмешь дело в свои руки, сколько тебе ни намекай. Я сообщила об отъезде Макса и Саманты, чтоб ты знал – в доме никого не будет. По-моему, тебе стоит прийти в гости, Сирил. Мы поужинаем, выпьем пару бутылок лучшего вина Макса и потом, значит, ляжем в постель.

Я молчал, придавленный гнетом не легче мельничного жернова на шее, с которым в семнадцатом веке добрые бюргеры топили уличенных содомитов в амстердамских каналах.

– Так, – наконец сказал я. – Понятно. Мысль интересная.

– Да, ты очень религиозен, я знаю. Но мы же скоро поженимся.

Разумеется, я не был религиозен вовсе. Лишь изредка меня посещали мысли о том, что длинноволосый бородатый Иисус весьма сексапилен, но о жизни после смерти или сотворении человека я никогда не задумывался. Начав встречаться с Алисой, я только прикидывался (очередной обман) набожным. Эту маску я использовал как оправдание того, что не пытаюсь переспать с Алисой. Негативной стороной моего лицедейства было то, что каждое воскресенье приходилось тащиться на мессу. Опасаясь, что Алиса пойдет по стопам Мэри-Маргарет и станет тайком следить за мной (учитывая их абсолютно разные характеры, это было маловероятно, однако береженого бог бережет), я регулярно посещал обедню в церкви на Уэстленд-роу – той самой, где четырнадцать лет назад своим признанием в извращенных фантазиях убил священника. Конечно, теперь я сидел в другой части храма. Однажды я все-таки подошел к исповедальным кабинкам, увидел на полу расколотую плитку, которую так и не заменили, и тотчас весь покрылся гусиной кожей. Нет, теперь я усаживался на заднюю скамью и там похрапывал, просыпаясь от толчка какой-нибудь старухи, испепелявшей меня таким взглядом, словно я один был повинен в гибели европейской цивилизации.

– Даже не знаю, – проговорил я после долгой паузы. – Я-то не прочь, ей-богу. Но вот папа считает…

– Плевать на него! – рявкнула Алиса. – Ему я не дам.

– Господи Иисусе! – хихикнул я. Даже для меня, безбожника, это было чересчур.

– И ему тоже. Слушай, давай без обиняков. Скоро мы поженимся. И если все хорошо, в любви и согласии проживем ближайшие лет пятьдесят. Я, по крайней мере, этого хочу. А ты?

– Да, конечно.

– Но если имеются сомнения, пусть даже крохотные, – Алиса чуть приглушила голос, – еще есть время об этом сказать.

– Нет у меня никаких сомнений.

– Не приведи господь снова нарваться на телефонный звонок, когда я уже в подвенечном платье. Ты это понимаешь, да? Не знаю, как я пережила тот случай. На второй раз меня не хватит уж точно. Окочурюсь.

«Почему вдруг она об этом заговорила? – подумал я. – Значит, что-то не так? Она что-то заподозрила?»

У стойки красивый парень допил пиво и собрался уходить.

Вот он, твой шанс, сказал я себе. Пусть она узнает правду Надейся, что она сумеет понять, простить твой обман и быть тебе верным любящим другом. Но все разговоры об этом потом, а прямо сейчас, пока не поздно, ей надо подойти к тому парню и дать ему номер своего телефона.

– Что с тобой, Сирил? – встревожилась Алиса.

– Ничего. А что?

– Ты плачешь.

– Да нет. – Я провел ладонью по щекам и с удивлением понял, что они мокры от слез. А я и не заметил, что плачу. Платком я отер лицо и постарался взять себя в руки. – Алиса… – Я взглянул на нее с небывалой для меня проникновенностью и взял ее за руку.

– Почему ты заплакал?

– Я не плакал.

– Плакал.

– Не знаю. Может, насморк. Алиса…

– Что? – Она разволновалась. – Говори, Сирил. Что бы там ни было, скажи. Обещаю, все будет хорошо.

– Будет ли? – Я смотрел ей в глаза.

– Ты меня пугаешь.

– Прости. Во всем виноват только я.

– В чем? Что ты наделал?

– Дело не в том, что я сделал. А в том, чего не сказал.

– Ну и чего ты не сказал? Можешь признаться в чем угодно, правда. У тебя жутко несчастный вид. Что же это такое уж страшное?

Я уставился в стол, Алиса молчала, ожидая ответа.

– Если скажу, – наконец выговорил я, – ты меня возненавидишь. А я этого не хочу.

– Как я могу тебя ненавидеть? Я тебя люблю!

– Я совершил ужасную ошибку.

Алиса выпрямилась, лицо ее помрачнело.

– У тебя кто-то есть? – спросила она напряженно. – Вы встречаетесь?

– Нет, – сказал я, хотя кое с кем встречался. Но тайно. – Дело не в том.

– А в чем тогда? Господи, да скажи ты наконец!

– Хорошо. Понимаешь, еще в детстве…

– Ну?

– Еще в детстве я понял, что…

– Извините. – Возле нас стоял тот самый парень. Я думал, он ушел, но вот извольте – улыбается широко и чуть смущенно. – Простите, что перебиваю.

– Что вам угодно? – Алиса посмотрела на него раздраженно.

– Знаете, обычно я так не делаю, – сказал парень. – Но мне показалось, что между нами возникла симпатия. И я подумал, спрошу-ка я у нее телефон. Если вы, конечно, не против. Может, как-нибудь вместе поужинаем?

Алиса оторопела:

– Вздумали пошутить?

– Нет, – нахмурился парень. – Я, может, ошибся? Просто казалось, что…

– Я здесь с женихом, не видите? По-вашему нормально приглашать девушку, когда она сидит с женихом? Вы настолько в себе уверены?

– Ради бога, простите! – смешался парень. – Я даже не думал… решил, вы брат и сестра.

– С чего это вы так решили?

– Не знаю. – Парень сконфузился окончательно. – У вас такой вид… вы так друг на друга смотрите… В голову не пришло, что вы – пара.

– Но мы таки пара. С вашей стороны это просто хамство.

– Виноват. Приношу извинения. Вам обоим.

Парень направился к выходу, Алиса смотрела ему вслед, покачивая головой. Я должен был сказать: беги за ним, догони, пока он не исчез!

– Нет, ты представляешь? – сказала Алиса.

– Он ошибся. Нечаянно.

– Я удивилась, что ты ему не врезал.

– Ты этого хотела? – вытаращился я.

– Да нет, конечно… сама не знаю, что говорю… все как-то наперекосяк… Ладно, проехали. Что ты хотел сказать?

– Да я уж не помню, – солгал я. Хотелось встать и уйти.

– Не ври, помнишь. Ты сказал, что еще в детстве…

– Еще в детстве я сомневался, что смогу кого-нибудь осчастливить, – поспешно сказал я, желая поставить точку. – Вот и всё. Глупо, да? Не будем больше об этом.

– Но я-то с тобой счастлива.

– Правда?

– Иначе не пошла бы за тебя.

– Верно.

– Слушай, раз такое дело, я тоже хочу кое-что тебе поведать. Скажу в лоб, ладно?

– Валяй. – Чувствовал я себя паршиво.

– Я считаю, нам надо переспать. Друг с другом. До свадьбы. Чтоб убедиться.

– В чем?

– Можно я спрошу?

– Пожалуйста, о чем угодно.

– И ты ответишь честно?

– Конечно. – Я надеялся, она не заметит, что я чуть замешкался.

– Ты когда-нибудь был с женщиной?

Хоть в этом я мог быть абсолютно честен.

– Нет. – Я опустил взгляд, пальцем стирая невидимое пятно на столешнице. – Никогда.

– Так я и думала. – В тоне ее как будто слышалось облегчение. – Я была уверена, что ты девственник. Это всё церковники. Сбивают вас, ребят, с толку. Джулиана-то, конечно, не собьешь. Он другой. Но у него свой закидон – неутолимая потребность самоутверждения. Вам втемяшили, что плотская любовь – нечто грязное, но это неправда. Она естественная часть нашей жизни. Благодаря этой любви мы появились на свет. Она прекрасна, если все делать как надо. Но даже если неумело, все равно это много приятнее, чем… я не знаю… ржавым гвоздем в глаз. Нет, я не говорю, что надо следовать примеру Джулиана и спать с каждой встречной-поперечной, но если кто-то тебе по-настоящему нравится…

– Наверное, ты хочешь сказать, что у тебя был такой опыт.

– Да, был. И я не стыжусь в том признаться. Надеюсь, это не станет препятствием? Ты же не будешь меня осуждать?

– Нет, конечно, – сказал я. – Какое мне дело, если кто-то бездумно обрекает себя на вечные муки в геенне огненной?

– Что?!

– Шучу я.

– Очень надеюсь.

– И сколько их было? – поинтересовался я.

– Это так важно?

– Наверное, нет. Но хотелось бы знать.

– Скажем так: больше, чем у королевы, и меньше, чем у Элизабет Тейлор.

– Это сколько же? – не отставал я.

– В тебе говорит простое любопытство или извращенный интерес?

– И того и другого понемножку.

– Трое, если уж тебе так приспичило. Первый раз в восемнадцать лет с другом Джулиана. Мой второй…

– С другом Джулиана? – перебил я. – Кто же это?

– Не знаю, надо ли говорить. Может, он был и твой друг.

– Кто? – допытывался я.

– Вообще-то я не помню его фамилии. Я только что окончила школу, мы встретились на вечеринке в чьем-то доме. Звали его Джаспер. Он играл на аккордеоне. Я считаю, инструмент этот создан для музицирования на необитаемом острове, но парень, знаешь, играл совсем неплохо. Помню, руки его показались мне очень сексуальными.

– Неужели Джаспер Тимсон?! – Я оторопел.

– Он самый! – Алиса радостно хлопнула в ладоши. – Молодец, что вспомнил. Погоди, ты его, выходит, знаешь?

– Конечно, знаю. Он мой одноклассник. Ты хочешь сказать, что с ним ты потеряла невинность?

– Ну да, – Алиса пожала плечами, – так и так с кем-нибудь ее потеряешь. А он был милый. Симпатичный. И в нужный момент оказался под рукой. Смотри, ты обещал не осуждать меня.

– Я не осуждаю. Ты знаешь, что сейчас он живет в Торонто со своим… – я сделал паузу и пальцами изобразил кавычки, – другом?

– Да, Джулиан рассказывал. – Откинувшись на стуле, Алиса хихикнула.

– А тебе известно, что однажды Джаспер его поцеловал? – Изо всех сил я старался не рассмеяться.

– Да? Ничего странного. Я бы удивилась, если б этого не произошло. Еще тогда я знала, что он голубой. Он сам признался, хоть был не до конца в том уверен. Ну вот, мы юные, друг другу приглянулись, мне не терпелось распрощаться с девственностью, и я предложила: давай испробуем?

– А он что? – спросил я ошалело.

– Обалдел. И мы прыгнули в койку. Все было чудесно. Каждый получил, что хотел, – мне раздавили вишенку, он понял, что ему это сто лет не надо. Во всяком случае, с женщиной. Мы обменялись рукопожатием, после чего каждый пошел своей дорогой. Это образно. Руки мы не жали. Могли, конечно, но это было бы странно. Кажется, мы чмокнули друг друга в щечку. Он предпочел такой поцелуй. Ну вот, потом я недолго встречалась с одним начинающим актером. – Алиса заторопилась, словно желая поскорее закончить тему. – Уж он-то был не голубой точно, но просто извелся, пытаясь переспать со всеми девушками Дублина. А последний – Фергус.

– Ну да, конечно, старина Фергус.

– Мы затеяли этот разговор лишь потому, что я предложила воспользоваться отсутствием Макса и Саманты.

– Похоже, ты любишь это дело, – сказал я.

– Хватит, Сирил! – Алиса шлепнула меня по ладони. – Не строй из себя паиньку. Ладно, что скажешь?

– В какой комнате ты спишь?

– Что?

– Я о доме на Дартмут-сквер. Не забывай, я в нем вырос.

– А, ну да. Моя комната на третьем этаже.

– Не пойдет, – поспешно сказал я. – Это бывшая спальня Мод. Там я не могу. Правда не могу.

– Ладно. Поднимемся на самый верх. В твою прежнюю комнату. Как тебе этот вариант?

Я подумал и нехотя кивнул:

– Хорошо. Наверное, сгодится. Раз уж для тебя это столь важно.

– Это важно для нас обоих.

– Согласен. – Я подтянулся и подумал: блин, раз с этим справился Джаспер Тимсон, куда больший гомосексуалист, проживающий с постоянным другом, то и я как-нибудь справлюсь. – Я в деле. То есть в доле. Нет, не то, я имею в виду…

– Расслабься, все хорошо. Суббота подойдет? Часов, скажем, в семь.

– В субботу, – кивнул я. – Часов в семь.

– Перед приходом помойся.

– Само собой, – обиделся я. – За кого ты меня принимаешь?

– Мальчишки, они неряхи.

– Сама помойся. Смой свое прошлое.

Алиса улыбнулась:

– Я знала, ты поймешь, как это важно для меня. Что я и люблю в тебе, Сирил. Ты не такой, как другие. Тебе не безразличны мои чувства.

– Ну да… – промямлил я, сознавая, что предстоящие дни будут тянуться нескончаемо.

Я прекратил рукоблудие и ночные вылазки в проулки и парки, дабы во всеоружии встретить великий момент. Я старался не забивать себе голову тем, что будет дальше (даже если все пройдет хорошо), на эти думы я отводил следующие пятьдесят лет, упомянутые Алисой. Мне, дураку, мнилось, что вот-вот я перейду Рубикон.

В субботний вечер все получилось лучше, чем я мог себе представить. Меня переполняла нежность, граничившая если не с плотской, то возвышенной любовью, и я получил истинное наслаждение от долгих поцелуев. По моему настоянию мы не выключили свет, ибо я хотел познать ее тело сперва воочию и лишь потом осязаемо. Мне, привыкшему к твердой мускулистости, оно показалось невообразимо мягким и гладким, и я, канув в эту новизну, справился с порученной ролью вполне, можно сказать, успешно.

– Неплохо для дебюта, – сказала Алиса, когда все закончилось.

Оргазма она, конечно, не достигла, а вот я – сполна. Что, с учетом всех обстоятельств, выглядело занятно.

Знак

Меня пробудило нещадно палившее солнце, сквозь закрытые веки ударив в глаза. Вернулся я на рассвете и, не удосужившись задернуть шторы, одетым рухнул на диван; теперь похмелье и осознание предстоящего события обеспечили меня таким самочувствием, словно пришел мой смертный час. Отчаянно пытаясь вернуться в сон, я зажмурился, но тотчас вскочил и потащил свои бренные останки в туалет, еще не решив окончательно, что насущнее – отлить или блевануть. В результате я исполнил оба действа одновременно, а затем опасливо подошел к зеркалу. Дракула испугался бы меньше, увидев свое отражение.

Да уж, выглядел я жертвой разбойного нападения, которую лиходеи умертвили, а зловредный лекарь зачем-то вернул к жизни.

Я долго стоял под горячим душем, но понял, что безоговорочная победа над мировым голодом реальнее, чем моя попытка освежиться. Часы показывали без четверти одиннадцать, к двенадцати мне надлежало прибыть в церковь. Я представил, как в бывшей спальне Мод на Дартмут-сквер Алиса, окруженная подружками, облачается в подвенечное платье и вся их компания старается не поминать происшествие, имевшее место, когда последний раз они собрались по такому же поводу.

И тут вдруг меня осенило, как решить свои проблемы. Да, я потеряю всех друзей и, главное, Джулиана, но со временем они поймут, что все это к лучшему, и простят меня. С тумбочки я сгреб горсть мелочи, накинул халат, доплелся до таксофона в коридоре и, боясь передумать, поспешно набрал номер. Когда Макс ответил, я нажал кнопку соединения и, услышав, что автомат заглотнул монеты, стал судорожно подбирать нужные слова.

– Алло? – сказал Макс. Похоже, он уже пропустил пару стаканчиков, невзирая на ранний час. Фоном слышались смех, женские голоса и звяканье бокалов. – Алло? Кто это? Да говорите же, времени в обрез!

Я молча повесил трубку и вернулся в комнату, поняв, что ничего не выйдет. Как давеча выразился Ник, постель приготовлена – пора ложиться, даже если будет жестко.

Через двадцать минут я шагал к церкви в районе Ренела, проклиная улыбки прохожих и выкрики парней в машинах, поздравлявших меня с началом отбытия пожизненного срока. Опять накатила дурнота, и я, смекнув, что в запасе еще добрых полчаса, свернул к кафе на углу Чарлмонт-стрит. Там было людно, однако нашелся свободный угловой столик, и я заказал большую чашку крепкого кофе и два стакана воды со льдом. Прихлебывая кофе с водой, я смотрел на студентов за окном, бизнесменов, что спешили в свои конторы, домохозяек, кативших сумки на колесиках, и думал: а был ли в моей жизни момент, когда все могло обернуться иначе? Как так вышло, что Джаспер Тимсон, мать-перемать, живет себе с любовником в Торонто, а я вот-вот женюсь на женщине, к которой не имею ни малейшего плотского интереса? Был ли такой момент, когда в кои-то веки я мог собраться с духом и поступить правильно?

Сейчас! – сказал я себе. – Вот он, этот момент! Еще не поздно!

– Подай знак! – шепотом воззвал я к космосу. – Хоть какой-нибудь, чтоб мне хватило мужества уйти.

Я чуть не подскочил, когда кто-то коснулся моего плеча. Обернувшись, я увидел женщину с мальчиком лет восьми-девяти.

– Вы позволите? – Она показала на свободные стулья за моим столиком. – А то везде занято.

– Милости прошу, – сказал я, хотя предпочел бы побыть в одиночестве.

Парнишка уселся напротив меня и стал разглядывать мой свадебный наряд, явно казавшийся ему забавным. Я ответил сердитым взглядом. Выглядел мальчик очень аккуратным: белая рубашечка под синей безрукавкой, волосы тщательно расчесаны на косой пробор. Он мог бы сойти за младшего брата юного нациста, певшего «Завтра принадлежит мне» в «Кабаре» – последнем фильме, на который ходили мы с Алисой. На столе мальчик разложил четыре книги, решая, видимо, какая из них достойна его первоочередного внимания.

– Вы не окажете любезность? – обратилась ко мне женщина. – Пожалуйста, присмотрите за Джонатаном. Мне нужно в туалет, потом сделать звонок и заказать чай. А у вас, судя по наряду, сегодня свадьба?

– Через час, – сказал я. Женщина определенно казалась знакомой, но я не мог вспомнить, где ее видел. – Кто такой Джонатан?

– Я, разумеется. – Мальчик протянул мне руку: – Джонатан Эдвард Гоггин. А вас как величать?

– Сирил Эвери. – Я оглядел пахнущую мылом ладошку, потом все же пожал ее и повернулся к женщине: – Не волнуйтесь, никто его не украдет. Мне известны признаки похищения.

Женщина явно не поняла мою шутку, но развернулась и пошла к дверям в другом конце зала. Я взглянул на мальчика, сосредоточившегося на своих книгах.

– Что читаешь? – наконец спросил я.

– Пока еще не решил. – Паренек тяжело вздохнул, словно стоически держал весь мир на своих плечах. – С утра я посетил библиотеку, нынче, видите ли, мой библиотечный день, и библиотекарша миссис Шипли порекомендовала мне эти три книги. Она знает толк в хорошей истории, поэтому я прислушался к ее совету. Вот здесь рассказ о кролике, который подружился с лисенком, но из этого, по-моему, не выйдет ничего путного. Может, кролик и добрейшей души существо, но рано или поздно лисенок подрастет и его слопает. А вот тут – рассказ о компании ребят, они, я полагаю, друг другу дальние родственники, это обычное дело, и на каникулах раскрывают преступления. По дороге сюда я пролистал эту книгу и встретил слово «ниггер», а в моем классе учится чернокожий мальчик, так он говорит, это очень плохое слово, и поскольку он мой самый лучший друг на третьем месте, я на всякий случай воздержусь от этой истории. В третьей книжке всякая чепуха о восстании 1916 года, а я политикой не интересуюсь и никогда не интересовался. Так что начну, пожалуй, с книги, которую выбрал сам.

Он показал обложку, на которой был изображен юноша: ноги широко расставлены, в одной руке петух, в другой – загадочная коробка. На заднем плане цепочка людей, похожих на беженцев. В правом верхнем углу название: «Серебряный меч».

– И о чем она? – спросил я.

– Откуда я знаю, я же еще не начал читать. В аннотации сказано – про войну и детей, бежавших от нацистов. Вы слыхали о нацистах? Я-то про них все знаю. Хуже их нет никого. Самые ужасные люди без капли человечности. Понимаете, мистер Эвери…

– Называй меня Сирил.

– Нет, нельзя. Вы старый, а я еще маленький.

– Мне двадцать восемь! – оскорбился я.

– Ух ты! – засмеялся Джонатан. – Совсем древний, как динозавр. Но вы меня невежливо перебили, а я хотел сказать, что предпочитаю рассказы о действительных событиях. Вот война и вправду была, и я хочу о ней узнать. Вы воевали, мистер Эвери?

– Нет. Потому что родился уже после войны.

– Даже не верится, – покачал головой Джонатан. – На вид вы такой старый, что я бы ничуть не удивился, окажись вы участником еще Первой мировой.

Он расхохотался так безудержно, что и я невольно засмеялся. Наконец мы оба почти успокоились, но мальчишка еще подхихикивал.

– Хватит уже, засранец, – пробурчал я. – Я и так с похмелья.

– Вы сказали плохое слово.

– Да, этим словам я обучился в окопах под Верденом.

– В Первую мировую войну сражение под Верденом длилось одиннадцать месяцев, немецкими войсками командовал генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, позже ставший рейхспрезидентом Германии. Говорю же, вы старый. А что такое похмелье?

– Когда переберешь спиртного и наутро себя чувствуешь шхуной после кораблекрушения.

Я огляделся: куда мамаша-то запропастилась?

– А вы, значит, надумали жениться? – спросил Джонатан. – По-моему, все женятся молодыми. Почему вы так долго тянули?

– У меня запоздалое развитие.

– Как это?

– Подрастешь – узнаешь.

– Кого берете в жены?

– Поезд из Каслбара прибытием в одиннадцать ноль четыре.

Мальчик нахмурился:

– Разве можно жениться на поезде?

– В конституции не сказано, что нельзя.

– Кажется, нет. Что ж, если вы с поездом друг друга любите, женитесь на здоровье.

– Да не на поезде я женюсь. – Я вздохнул и прихлебнул воды со льдом. – На женщине.

– Так я и думал. Вы валяли дурака.

– Согласен. Дураков, как я, еще поискать. Сказать по правде, я законченный мудак.

– Вы опять сказали плохое слово. Сегодня у вас будет брачная ночь, да?

– Откуда ты знаешь про брачную ночь? Тебе всего-то шесть лет.

– Восемь. Через три недели исполнится девять. И я все про это знаю, – ни капли не смутившись, заявил Джонатан. – Мне мама рассказала.

– Дай угадаю. Если мамаша и папаша друг друга сильно любят, они ложатся рядышком и на них снисходит Святой Дух, дабы сотворить чудо новой жизни?

– Не смешите. Все совсем не так, – сказал Джонатан и подробно описал процесс совокупления, причем о некоторых его деталях я услышал впервые.

– Ничего себе! – изумился я красочной лекции, от которой меня слегка замутило.

– Мама говорит, потому-то у нас и неладно, что все подчиняются церковникам и ни гугу о плотской близости. Она хочет, чтобы я понял: женское тело достойно восхищения, в нем никакой крамолы.

– Мне бы такую маму, – пробормотал я.

– Когда вырасту, я буду очень внимательным любовником. – Джонатан подкрепил свое заявление энергичным кивком.

– Молодец. А что обо всем этом думает твой отец?

– У меня нет отца.

– Так не бывает. Выходит, ты не усвоил мамины уроки, если не знаешь, что у всех есть мать и отец.

– В смысле, я его не знаю, – поправился Джонатан. – Я незаконнорожденный.

– Ненавижу это слово.

– Я тоже. Но я превратил его в этакий знак почета. Я понял, что если самому сказать о своей безотцовщине, никто уже не станет шептаться по углам: а ты знаешь, что Джонатан Эдвард Гоггин незаконнорожденный? Я-то уже об этом объявил. Один – ноль в мою пользу. Теперь всех новых знакомых я сразу ставлю в известность.

– Мама не возражает?

– Ей это не особо нравится. Но она говорит, я волен поступать по-своему, она не станет решать за меня. Мол, она мне мама, а не дедушка.

– Что это значит?

– Понятия не имею. Мама обещает как-нибудь растолковать.

– Тебе не говорили, что ты чудаковат?

– Только в этом году – девятнадцать раз. А сейчас еще май.

Я засмеялся и посмотрел на часы – через пять минут пора уходить.

– Как зовут вашу невесту? – спросил Джонатан.

– Алиса.

– В нашем классе учится девочка по имени Алиса. – Джонатан округлил глаза, видимо обрадовавшись, что у нас есть что-то общее. – Она очень-очень красивая. Длинные светлые волосы, зеленовато-голубые глаза.

– Твоя подружка?

– Нет! – выкрикнул Джонатан, весь пунцовый. На нас оборачивались. – Никакая она мне не подружка!

– Извини, – рассмеялся я. – Я забыл, что тебе всего восемь.

– Мою подружку зовут Мелани.

– Вот и ладно. Разобрались.

– Когда-нибудь я на ней женюсь.

– Правда? Поздравляю.

– Спасибо. Смотрите, вы женитесь сегодня, а я рассказываю о своей будущей невесте. Забавно, правда?

– Обхохочешься. Нам не надо ничего, кроме любви, а вот она нужна всем.

– «Битлз», – тотчас сказал Джонатан. – «Не надо ничего, кроме любви», авторы Леннон и Маккартни, хотя вообще-то песню сочинил Джон Леннон. Альбом «Волшебно загадочное путешествие», 1967 год, сторона «Б», пятая дорожка.

– Ты, значит, поклонник «Битлз»? – спросил я.

– Конечно. А вы?

– Разумеется.

– Кто ваш любимец?

– Джордж.

– Любопытно.

– А твой?

– Пит Бест.

– Любопытно.

– Я всегда на стороне того, кто слабее, – сказал Джонатан.

Мы молча друг друга разглядывали, и я даже немного огорчился, когда наконец вернулась его слегка запыхавшаяся матушка.

– Извините, – сказала она, – телефонный разговор получился неожиданно долгим. Я пыталась забронировать билет на рейс до Амстердама, но с «Аэр Лингус» всегда морока. Завтра придется ехать к ним в контору и убить полдня.

– Все в порядке. – Я встал. – Ну я, пожалуй, пойду.

– Сегодня он женится на девушке Алисе, – сообщил Джонатан.

– Вот как? Повезло Алисе. – Женщина помолчала, разглядывая меня: – Мы не встречались, нет? Ваше лицо очень знакомо.

– Кажется, встречались. Вы не работали в парламентском буфете?

– Да, я и сейчас там.

– Одно время я был государственным чиновником. И наши с вами пути пересеклись. Вы обо мне позаботились, после того как пресс-секретарь премьер-министра заехал кулаком мне в лицо.

Женщина задумалась и покачала головой:

– Что-то смутно припоминаю. Да у нас там все время драки. Это была я, не путаете?

– Определенно вы. – Я обрадовался, что она не помнит моего признания в нетрадиционной ориентации. – И вы были очень добры ко мне.

– Пустяки. И все же кого-то вы мне напоминаете. Какого-то давнего знакомца.

Я пожал плечами и отвесил легкий поклон Джонатану:

– Приятно было поболтать, молодой человек.

– Успешно вам жениться на Алисе, – ответил он.

– Удивительный у вас парнишка, – сказал я. – С ним вам скучать не придется.

– Я знаю, – улыбнулась миссис Гоггин. – Он мой свет в окошке. Уж его-то я не упущу.

Она вдруг охнула.

– Что, вам нехорошо? – спросил я.

– Нет, ничего. Так, что-то вспомнилось.

Мы распрощались, я направился к выходу. Да пошел ты! – сказал я космосу. – Я просил всего лишь о знаке, а ты даже такую малость сделать не можешь. Выбора не было.

Пришла пора жениться.

Любить другого человека

Через боковую дверь я вошел в ризницу где застал Джулиана за чтением «Порядка брачной церемонии». Для человека после почти бессонной ночи он выглядел невероятно свежо: гладко выбрит (хотя последнее время предпочитал брутальную щетину) и пострижен. Увидев меня, он быстро сдернул с носа и спрятал в карман очки, в которых никогда не появлялся на людях. Излишне говорить, что новый костюм на нем сидел как влитой.

– Ага, вот и приговоренный, – ухмыльнулся Джулиан. – Как голова-то?

– Ужасно. А у тебя?

– Ты знаешь, сносно. Я покемарил пару часиков, затем поплавал в бассейне имени графини Маркевич и посетил своего парикмахера. Он сделал мне горячий компресс и побрил меня, мурлыча песни из репертуара «Саймона и Гарфанкела», что расслабляет невероятно.

– Когда же ты все успел? – изумился я.

– А что такого?

Я покачал головой. Как ему удается пить в три горла, не спать всю ночь и все равно выглядеть бесподобно? Или некоторым все дано от природы?

– Кажется, сейчас меня стошнит, – сказал я. – Пожалуй, стоит вернуться домой и лечь в постель.

Улыбка Джулиана угасла, он бросил на меня встревоженный взгляд, но тотчас рассмеялся:

– Не шути так! Я чуть было не поверил, что ты это всерьез.

– С чего ты взял, что я шучу? – пробурчал я. – Однако я здесь, верно?

– Ты понимаешь, что если подведешь мою сестру, у меня не останется иного выхода, как прикончить тебя? Ты уже вчера начал дергаться. Это всё нервы. Твоего друга Ника очень задело, как ты с ним разговаривал.

– Он мне не друг. Откуда ты знаешь, что он обижен?

– Утром мы случайно пересеклись на Графтон-стрит. И наскоро выпили по чашке кофе.

Я сел и прикрыл глаза. Ну конечно, он выпил кофе. С Ником. Ничего удивительного.

– Что с тобой? – Джулиан подсел ко мне. – Может, аспирину?

– Я уже принял четыре таблетки.

– Тогда воды?

– Если можно.

Джулиан подошел к раковине и, не найдя стакана, взял золотую чашу для причастия, поверху окантованную серебром, до краев наполнил ее водой и, прикрыв бронзовым подносом, подал мне:

– Благословляю, сын мой.

– Спасибо.

– Ты там не брякнешься, нет?

– Всё в порядке. – Я попытался изобразить радость. – Нынче самый счастливый день моей жизни.

– Даже не верится, что через час мы станем родственниками. В смысле, после стольких лет дружбы. Кажется, я не говорил, что искренне обрадовался, когда ты позвал Алису в жены, а меня в шаферы?

– А кого же мне звать-то?

– Не скажи, вокруг столько девушек.

– Я про шафера. В конце концов, ты мой лучший друг.

– А ты – мой. Нынче утром она просто лучилась счастьем.

– Кто?

– Алиса, кто еще?

– А, ну да. Она уже здесь?

– Еще нет. Священник даст знать, когда они с Максом подъедут. А твой отец уже тут. С новой миссис Эвери. Классный бабец. Что твоя кинозвезда.

– Мой приемный отец, – поправил я. – Кстати, жена его будет сниматься в новом фильме Кена Рассела.

– Пропади я пропадом!

– Что, решил приударить за ней?

– Мысль мелькала, но теперь отбой. Встречал я актрисок Кена, все они какие-то чокнутые на хрен. Помню, я кадрил Гленду Джексон – полный облом.

– И поэтому она – чокнутая.

– Да нет, я не к тому. Но я – то-се, а она так смотрит, словно вляпалась в коровью лепешку. Даже принцесса Маргарет себе этого не позволяла. Однако Чарльз молодец. Все еще может оттянуть дамочку. Мне бы так, когда доживу до его лет.

От выпитой воды свело живот, лоб мой покрылся испариной. Господи, зачем я здесь? Меня накрыло лавиной стыда и раскаяния. Годы вынужденного беспросветного вранья привели к тому, что вот-вот я разрушу не только свою жизнь, но и жизнь девушки, которая вовсе ни в чем не виновата.

Подметив мое отчаяние, Джулиан обнял меня за плечи, и голова моя сама собой опустилась ему на грудь. Больше всего на свете хотелось закрыть глаза и уснуть в его объятиях. Я уловил легкий аромат одеколона, сквозь который пробивался запах крема для бритья.

– Что с тобой? – тихо спросил Джулиан. – Ты чего-то не в себе. Перед свадьбой нервничать естественно, но ты ведь знаешь, что Алиса тебя очень любит, правда?

– Знаю.

– И ты ее любишь, да? – Не получив немедленного ответа, он повторил чуть напористее: – Ты ведь любишь мою сестру, Сирил?

В подтверждение я легонько кивнул.

– Хорошо бы здесь очутилась моя мать, – сказал я, сам удивившись своему неожиданному желанию.

– Мод?

– Нет, родная мать, которая дала мне жизнь.

– А ты что, общаешься с ней? Ты ничего не говорил.

– Да нет, просто захотелось ее увидеть, вот и всё. Чтоб поддержала меня. Чтоб мы поговорили. Наверное, ей было немыслимо тяжело разлучиться со мной. Я бы спросил, как после этого она смогла жить.

– Но я-то здесь, – сказал Джулиан. – На то и шафер, чтоб было кому выговориться. А уж лучшему другу – тем более.

Я взглянул на него и вдруг расплакался.

– Господи боже мой! – Джулиан всерьез обеспокоился. – Ты меня пугаешь. Да что такое с тобой? Мне можно сказать все, ты знаешь. У тебя похмелье? Тянет блевать?

Я помотал головой:

– Дело не в похмелье… а в чем – я не могу сказать…

– Да брось ты! Вспомни, в чем я тебе признавался. Получится портрет отнюдь не паиньки. Ты закрутил с другой девчонкой, что ли? Втихаря от Алисы? Я угадал?

– Не было никакой девчонки.

– Даже если была, нет худа без добра. Алиса тоже, знаешь, не святая. Супружество начинается после обетов. Вот тогда, пожалуй, надо хранить верность, иначе зачем вся бодяга? Но если перед тем ты раз-другой сходил налево…

– Никуда я не ходил! – повысил я голос.

– А что тогда? Что, Сирил? Давай уже, говори!

– Я не люблю ее, – сказал я, уткнув взгляд в пол. Только сейчас я заметил, что туфли Джулиана по бокам слегка запылились. Он забыл их почистить. Выходит, и он не идеален.

– Что ты сказал? – переспросил Джулиан.

– Я не люблю ее, – тихо повторил я. – Она мне очень нравится. Я еще не встречал такую добрую, вдумчивую и порядочную девушку. По правде, я ее недостоин.

– Надеюсь, ты не устроишь тут сеанс самобичевания?

– Но я ее не люблю.

– Еще как любишь, мать твою так-то! – Джулиан убрал руку с моего плеча.

– Нет. – От собственных слов меня охватило небывалое волнение. – Я знаю, что такое любовь, потому что люблю другого человека. Не ее. – Я как будто отделился от своего тела и с вышины заинтересованно наблюдал, чем оно все закончится. Но при этом мелькала бредовая мысль: вдруг я вернусь домой с человеком по фамилии Вудбид, только не с тем, с кем намечена моя свадьба?

Джулиан долго молчал, потом медленно произнес, выговаривая каждое слово:

– Но минуту назад ты сказал, что никакой другой девушки нет.

– По правде, я влюблен, сколько себя помню. – Я старался говорить ровно и спокойно. – С самого детства. Знаю, любовь с первого взгляда кажется слащавой глупостью, но именно это со мной произошло. С давних пор я люблю одного человека и не могу ничего с собою поделать.

– Но – кого? – спросил Джулиан шепотом. – Кто это, я не пойму?

Наши взгляды встретились, и я осознал: вся моя жизнь шла к этому мгновению наедине с ним. Я подался вперед и поцеловал его, хоть не собирался этого делать. На три-четыре секунды губы наши соприкоснулись, и я ощутил странную смесь нежности и мужественности, так свойственную моему другу. Он машинально приоткрыл рот, я тоже.

И шевельнул языком.

На том все закончилось.

– Какого хрена? – Джулиан вскочил и отшатнулся к стене, едва не запутавшись в собственных ногах. В голосе его не было злости, только безграничное изумление.

– Я не могу жениться на ней, – сказал я, охваченный небывалой отвагой. – Я ее не люблю.

– О чем ты? Вздумал шутить?

– Я не люблю ее, – упорствовал я. – Я люблю тебя. Люблю, сколько себя помню. С той самой минуты, как увидел тебя в вестибюле на Дартмут-сквер. Я любил тебя все школьные годы. И каждый божий день потом.

Джулиан смотрел на меня, переваривая услышанное, затем обратил взгляд на сад за окном. Сердце мое колотилось бешено, грозя разорваться. Но страха не было. Я как будто сбросил тяжеленную ношу с плеч. Меня переполняла радость. И свобода. Теперь-то мне не позволят жениться на его сестре. Раз он все знает. Наверное, будет больно, зато я избавлен от пожизненной муки с женщиной, которой не желаю.

– Значит, ты пидор. – Джулиан то ли спрашивал, то ли утверждал. На меня он не смотрел.

– Выходит, да. Если тебе угодно именно это слово.

– С каких пор?

– Всю жизнь. Женщины никогда меня не привлекали. Близость… была только с мужчинами. И всего один раз с женщиной, недавно. Алиса этого хотела. Я – нет. Но решил попробовать.

– Ты хочешь сказать, что трахался с мужиками? – опешил Джулиан. «Чего уж он так удивляется? – подумал я. – Сам-то дня не проживет без того, чтоб кому-нибудь не вставить».

– Ну да. Я же не евнух.

– И сколько их было? Четыре? Пять?

– Господи, какая разница? – Я вспомнил наш недавний разговор с Алисой, когда сам из любопытства или извращенного интереса допытывался о числе ее любовников.

– Большая. Может, это временная стадия…

– Помилуй, Джулиан, мне двадцать восемь. Я уже миновал все стадии.

– Так сколько?

– Я не считал. Ну двести, может, больше.

– Двести?!

– Женщин, с которыми ты переспал, наверняка гораздо больше.

– Твою душу мать! – Джулиан кругами заходил по ризнице. – Уму непостижимо! Все эти двадцать лет ты врал мне!

– Нет. – Я отчаянно хотел услышать, что все будет хорошо, что он все уладит. Алиса меня поймет, и жизнь войдет в нормальную колею.

– А что же ты делал?

– Я не знал, как тебе об этом сказать.

– Поэтому решил подождать до сегодняшнего дня? Чтоб известить меня за десять минут до венчания с моей сестрой? Боже ты мой! – Джулиан покачал головой: – А я-то называл сволочью Фергуса.

– Я вовсе не Фергус.

– Да уж, по сравнению с тобой он ангел.

– Джулиан, нельзя ненавидеть человека за то, что он гей. Это несправедливо. В конце концов, на дворе 1973-й. Ник – голубой, но давеча вы вместе пили кофе.

– Думаешь, я ненавижу тебя за голубизну? – Он так смотрел на меня, словно я спорол несусветную чушь. – Да мне плевать сто раз. Я бы слова не сказал, если б ты себя вел как настоящий друг, а не как похотливый сукин сын. Я ненавижу тебя за многолетнее вранье, а еще больше за то, что ты солгал Алисе. Она этого не переживет. Ты хоть представляешь, чего ей стоила вся эта история с Фергусом?

– Она поймет, – тихо сказал я.

– Что-что?

– Алиса поймет, – повторил я. – Она очень душевный человек.

Джулиан ошарашенно рассмеялся.

– Встань, пожалуйста, – попросил он.

– Что?

– Встань.

– Зачем?

– Затем, что я сказал. Раз уж так сильно меня любишь, ты, значит, желаешь мне счастья. И ты меня осчастливишь, если поднимешься.

Я нахмурился, не понимая, что он затеял, однако выполнил его просьбу.

– Ну вот, встал.

Оказалось, ненадолго. Через секунду я навзничь лежал на полу, в голове гудело, острая боль в скуле уведомляла о вероятном переломе челюсти. Я потрогал губу, ощутив вкус крови во рту.

– Прости, Джулиан, – сквозь слезы проговорил я.

– Пошел ты со своими извинениями! Знаешь, еще никто не был мне так гадок. Просто нет желания до конца дней сидеть в тюрьме, иначе, богом клянусь, я бы свернул тебе шею.

Я сглотнул, чувствуя себя кошмарно. Все погибло. Джулиан, задумчиво потирая подбородок, отошел в сторону, я тяжело поднялся с пола и плюхнулся на стул.

– Ну я пойду, – сказал я, держась за скулу.

– Куда? – обернулся Джулиан. – Куда это ты собрался?

Я пожал плечами:

– Домой. Чего мне тут торчать? И так уж наломал дров. Ты сам ей все скажешь. Я не смогу. Не посмею взглянуть ей в глаза.

– Скажу? Кому, Алисе?

– Ну да.

– По-твоему, я должен ей это сообщить?

– Она тебя любит. И захочет, чтобы сегодня с ней рядом был ты.

– Ей я ничего говорить не буду! – Джулиан свирепо ринулся ко мне, и я вжался в стул. – А вот тебе, козлина, расскажу о том, что нынче произойдет, а чего не случится. Ты охеренно заблуждаешься, если думаешь, что я позволю на глазах всей родни еще раз унизить мою сестру.

Я уставился на него, не понимая, к чему он клонит.

– И чего ты от меня хочешь?

– Чтоб ты выполнил свое обещание. Сейчас мы выйдем отсюда, ты и я. Рядышком встанем у алтаря, а Макс по проходу подведет мою сестру. Мы оба будем так улыбаться, что еще немного – и рожи треснут, и на вопрос священника ты ответишь «да, беру» с такой готовностью, словно от этого зависит твоя жизнь. Потом вы с Алисой выйдете из церкви мужем и женой, и ты, друг мой, будешь ей верным супругом, ибо я лично отрежу тебе яйца ржавым ножом, если прознаю о твоих шашнях с педрилами. Ясно ли я выразился, Сирил?

Я с трудом сглотнул, не веря, что он говорит всерьез.

– Не могу, – сказал я, сдерживая слезы. – Ведь это на всю мою оставшуюся жизнь.

– И на всю оставшуюся жизнь Алисы. Ты женишься на ней. Понял, сучий потрох?

– Неужели ты хочешь, чтобы она стала моей женой? После всего, что узнал?

– Нет, я этого не хочу. Если б сейчас она сказала, что не желает выходить за тебя, я бы на руках унес ее отсюда. Но она приехала венчаться – и обвенчается. Она, дура, тебя любит, хотя трудно представить, что можно полюбить такого морального урода.

Слова его разили, точно стрелы, но я спросил:

– А как будет с нами?

– С кем – с нами? О чем ты?

– О нас с тобой. Мы останемся друзьями?

Джулиан уставился на меня и засмеялся:

– Ты неподражаем! Абсолютно, на хер, неподражаем! Мы не друзья. И никогда ими не были. Я тебя знать не знаю. Человек, которого я считал Сирилом Эвери, не существовал вообще. Так что никакие мы не друзья. При встречах на семейных праздниках я буду с тобой учтив, никто ничего не узнает. Но не воображай, что у меня к тебе есть иные чувства, кроме чистейшей ненависти. Если вдруг в свадебном путешествии ты сдохнешь, я не пролью ни слезинки.

– Не говори так, Джулиан! – Я расплакался. – Не надо! Я люблю тебя.

Джулиан схватил меня за горло, сдернул со стула и пригвоздил к стене, занеся надо мной кулак. От злости его колотило. Ударь он меня – наверное, убил бы.

– Еще раз такое скажешь, – прошипел Джулиан, – и это будут твои последние слова, я тебе обещаю. Ты понял?

Я безвольно кивнул, он медленно разжал хватку и отошел в сторону.

– Что вы за люди такие? Вечно врете, вечно таитесь. Почему не сказать всю правду? Честно, открыто.

Я горько усмехнулся:

– Лучше помолчи, Джулиан. – Сейчас я был готов дать сдачи, если потребуется. – Не говори, чего не знаешь. Тебе этого никогда не понять.

В дверь постучали, и в ризницу просунулся лучезарно улыбающийся священник:

– Невеста готова, молодые люди.

Мой несколько растерзанный вид лишь слегка пригасил его улыбку. Я умоляюще взглянул на Джулиана, но тот отвернулся и шагнул к выходу.

– Давай-ка причешись, – бросил он. – Не забывай, где ты и зачем ты здесь.

На долгие годы это были его последние слова ко мне.

Чокнутый голый мужик

Три часа спустя в баре «Подкова», что в отеле «Шелбурн», я, теперь уже почтенный супруг, вел светскую беседу с президентом Ирландии Имоном де Валерой. Его приход на торжество стал невероятной победой Макса, чья одержимость высшими слоями общества в последние годы уже отдавала патологией. Собственно венчание великий человек не посетил, сославшись на безотлагательность визита к мозольному оператору. Здесь же был экс-премьер-министр Джек Линч, державшийся подальше от Чарльза Хоги, который, заняв позицию у стойки бара, жутко смахивал на ярмарочную фарфоровую статуэтку, что медленно покачивает головой и взглядом обводит комнату, словно выбирая малолетнюю жертву для растления. Спорт был представлен Джимми Дойлом из Типперэри, шестикратным чемпионом Ирландии по хёрлингу, литература – Эрнестом Геблером и Д. П. Данливи; за угловым столиком Розалин, новая жена моего приемного отца, липла к актрисе Морин О'Харе, которая вежливо улыбалась, но поглядывала на часы, явно выжидая удобного момента, чтобы попросить распорядителя вызвать ей такси.

Я почти не слышал президента, ибо внимание мое было поглощено Джулианом, который стоял рядом с беспокойно озиравшимся архиепископом Райаном, в то время как одна из подружек невесты всеми силами пыталась его разговорить. В иных обстоятельствах он бы уже напропалую заигрывал с ней (в смысле, Джулиан, не архиепископ), раздумывая, трахнуть ли ее по-быстрому перед застольем или немного погодить и сыграть в соблазнение, но сейчас казался совершенно равнодушным. Всякий раз, как взгляды наши пересекались, в глазах его я читал разочарование и убийственную решимость, и он тотчас отворачивался, чтоб заказать очередную выпивку. Безумно хотелось отвести его в сторонку и объясниться, но я понимал, что это бессмысленно. Никакими словами не вымолить прощения, не оправдать свои поступки. Наша былая дружба почила.

Наконец мне удалось отделаться от президента, красочно живописавшего свои мозоли, и я огляделся в поисках тихого уголка, где смог бы заколоться шпажкой от канапе. Но куда бы я ни сунулся, всюду натыкался на кого-то из трех сотен гостей, в массе своей мне совершенно незнакомых, и каждый хотел пожать мне руку, а также уведомить, что я приговорил себя к пятидесяти годам безуспешных попыток удовлетворить свою женушку.

– Бурная ожидается ночка, а? – подмигивали старики, и мне хотелось кулаком стереть похабные ухмылки с их морщинистых рож. – Влейте в себя парочку пинт, дабы укрепить своего отважного рыцаря.

– Вскоре пойдет прибавление, – говорили их жены, буквально сочась молоком при мысли, что в предстоящие годы я стану регулярно брюхатить Алису. – Послушайте доброго совета: в три года народите трех деток. Мальчика, затем девочку, а потом уж кого бог даст. Выйдет благородное семейство. И тогда уж заканчивайте с этим непристойным делом.

Одна советчица шепнула мне на ухо:

– Я бы даже рекомендовала раздельные спальни. Чтоб обуздать дьявола.

В шумной толпе я задыхался от зловония спиртного, духов и табачного дыма. Я себя чувствовал малышом, безнадежно заплутавшим на карнавале, сердце мое пыталось выпрыгнуть из груди. Наконец мне удалось пробиться ближе к вестибюлю, и я увидел Алису, в равной степени ошалелую. Она улыбнулась, однако я подметил тень беспокойства, промелькнувшую на ее лице.

– Гостей, по-моему, явный перебор. – Приходилось чуть ли не кричать, чтобы Алиса меня расслышала. – Половину из них я не знаю.

– Всё знакомцы Макса. – Она покачала головой. – Список-то выглядел не так уж страшно, а теперь мне некогда поговорить со своими друзьями. Средний возраст приглашенных – шестьдесят с лишним. Там один старик с калоприемником поверх костюма.

– Уже нет. Какой-то ребенок в него врезался, и штука эта лопнула.

– Боже мой! Ничего себе свадьба!

– Можно устроить пожарную тревогу, – предложил я, – и обратно гостей впускать выборочно. Только тех, у кого свои зубы и волосы, кто гарантированно не испортит свадебные фото.

Алиса вяло улыбнулась.

– Ведь знала, что Макса надо держать в узде, – пробормотала она. – Прошлый опыт ничему… ой, прости, Сирил.

– За что?

– Ладно, неважно.

– Нет уж, говори.

Алиса тактично изобразила смущение:

– Я хотела сказать, прошлый опыт меня ничему не научил, но сообразила, что в такой день вспоминать о нем совсем некстати.

– Ей-богу, это мелочь по сравнению с тем, что сегодня наговорил я.

– Все суют мне деньги, – пожаловалась Алиса. – В конвертах. А я не знаю, что с ними делать. Ему вот отдала. – Она кивнула в сторону бара.

– Чарли Хоги? – ужаснулся я. – Ну все, плакали наши денежки. Больше мы их не увидим.

– Да нет, Джулиану.

– А, ну ладно. Это еще не так страшно.

– Вот тут еще один. – Из каких-то неведомых складок платья Алиса достала конверт. – Ты не передашь ему?

– Нет, – излишне поспешно сказал я. Теперь к ее брату я близко не подойду. – Знаешь, я хотел выйти продышаться.

– С тобой все хорошо? Что-то ты весь красный.

– Тут очень душно. Я скоро.

Я шагнул к двери, но Алиса меня удержала:

– Погоди. Нам нужно поговорить.

– Через пару минут я вернусь, обещаю.

– Нет, я хочу поговорить сейчас.

– Что стряслось? – спросил я, удивленный ее настойчивостью. – Что он тебе сказал?

– Кто?

– Никто.

– Кто – никто? О чем ты, Сирил?

Я глянул на Джулиана, грозно смотревшего на нас, и меня окатило раздражением. Ты вполне мог расстроить эту свадьбу, подумал я, – но теперь дело сделано, и не хер на меня так смотреть.

Алиса хотела еще что-то сказать, но тут возникла ее мать Элизабет под ручку с кавалером, годившимся ей во внуки. Я решил воспользоваться моментом и смыться, однако не тут-то было.

– Постой, – промурлыкала Элизабет, ухватив меня за руку. – Ты же еще не знаком с Райаном?

– Нет.

Мы с юнцом обменялись рукопожатием. Если честно, в нем не было ничего примечательного, кроме молодости. Он смахивал на Микки Руни в роли Энди Харди, только ростом пониже. В толпе гостей я заметил Чарльза, который разглядывал эту пару и, видимо, вспоминал о своей давней преступной связи с Элизабет, приведшей к большим неприятностям.

– Вы не считаете, что институт брака себя изжил? – Райан окинул нас с Алисой таким взглядом, словно вдруг узрел две говешки в человечьем облике.

– По-моему, странно говорить это новобрачной в день ее свадьбы, – ответила Алиса.

– Райан шутит! – захохотала Элизабет, явно победившая в конкурсе «Кто первым напьется на свадьбе». – Он из Вермонта, – сказала она, словно этим все объяснялось.

– Я бывал в Вермонте. – Работая локтями, Чарльз ввинтился между парой. – Какое-то время провел в Ньюпорте, – сказал он и многозначительно добавил: – По делам.

– Ньюпорт в Род-Айленде, – возразил Райан. – Это другой штат.

– Я знаю, – обиделся Чарльз. – Просто нескладно выразился. Однажды я побывал в Вермонте. А еще в Ньюпорте, Род-Айленд. В другой раз.

– Чарльз Эвери, – представила его Элизабет и затем, трепеща от восторга, предъявила свое маленькое сокровище: – А это Райан Уилсон.

– Привет, – сказал Райан.

– Здравствуйте, – ответил Чарльз.

– Чарльз – отец Сирила, – пояснила Элизабет.

– Приемный, – хором сказали мы с Чарльзом.

– Он не настоящий Эвери. – Чарльз помолчал. – Каким ветром вас сюда занесло, юноша? Приехали по студенческому обмену?

– Нет, я любовник Элизабет, – мгновенно ответил Райан, и даже Чарльз, надо отдать ему должное, был впечатлен столь неирландской откровенностью.

– Ясно, – сказал он, как будто немного сдувшись. По правде, я не понимал, ему-то какое дело. Он же не собирался возобновлять связь с Элизабет. Однажды Чарльз, помнится, поделился своей мудростью: мужчина совершает ошибку, если женится на своей ровеснице.

– Сейчас вернусь, – шепнул я Алисе.

– Подожди. – Она схватила меня за руку. – Нам надо поговорить.

– Чуть позже.

– Это очень важно. Дай мне всего…

Я выдернул руку.

– Боже ты мой, Алиса! – Впервые я на нее повысил голос.

– Ого! – ухмыльнулся Райан, и я ожег его презрительным взглядом.

– Вернусь через пять минут, – сказал я. – Зов природы.

На выходе из зала я непроизвольно посмотрел на Джулиана, но за стойкой он сидел ко мне спиной, уронив голову на руки. Плечи его подрагивали, и я уж решил, он плачет, однако тотчас отмел эту мысль как совершенно невозможную. За все время я ни разу не видел его в слезах, он не плакал, даже когда без пальцев и уха вырвался из нежных объятий ИРА.

В вестибюле я вздохнул свободнее, но тотчас углядел Дану Розмари Скэллон: раскинув руки, она двинулась ко мне, песенное поздравление уже было готово сорваться с ее коралловых губ. Я резко свернул к лестнице и, перескакивая через две ступеньки, взлетел на шестой этаж, где номер для новобрачных горделиво занимал центральную часть пентхауса. Поспешно заперев за собою дверь, я сорвал удавку-бабочку и жадно глотнул прохладного воздуха, лившегося в открытое окно спальни. Понемногу сердце угомонилось, я присел на край кровати, но нежность покрывала, усыпанного лепестками роз, только усугубила мое отчаяние, заставив вскочить и пересесть на диван.

Я покрутил золотое обручальное кольцо, теперь украшавшее мой левый безымянный палец. Снялось оно легко, я подержал его на ладони и положил на прикроватную тумбочку рядом с непочатой бутылкой красного вина. В субботу мы с Алисой полдня ездили по магазинам, выбирали кольца, и все это было так здорово, что за ужином меня накрыло волной нежности, и я уже надеялся, что со временем наша дружба расцветет в любовь. Конечно, я себя обманывал, ибо любовь – это одно, а желание – совсем другое.

Я почти сожалел, что открылся Джулиану, но вместе с тем негодовал, что столько лет мне приходилось скрывать правду о себе. В церкви он сказал, что если бы с самого начала я был с ним искренен, его бы это не оттолкнуло, но я ему не поверил. Даже на секунду. Если б еще в школе я поведал ему о своих чувствах, он бы попросил переселить его в другую комнату. Даже если б он проявил доброту и понимание, вскоре пошли бы слухи, и одноклассники превратили бы мою жизнь в кошмар. Священники потребовали бы моего исключения, а у меня даже не было дома, куда можно вернуться. Хорошо бы Чарльз и Макс никогда не встретились, подумал я. Хорошо бы жизненные пути Эвери и Вудбидов не пересеклись вообще. Другим я бы, наверное, все равно не стал, но хоть не угодил бы в нынешнюю передрягу. Или был бы другой Джулиан, под чары которого я бы попал? Другая Алиса? Никто не ведает. От попыток в этом разобраться ломило голову.

Через французское окно я вышел на балкон и осторожно выглянул на улицу, точно младший член королевской семьи, появившийся уже после того, как толпа разошлась. С этой точки над деревьями парка Сент-Стивен я еще никогда не видел Дублин – столицу государства, место моего рождения, любимый город в сердце ненавистной страны. Обитель добродушных простаков, упертых фанатиков, неверных мужей, лицемерных церковников, бедняков, брошенных на произвол судьбы, и богачей, питающихся жизненными соками нации.

С вышины я смотрел на сновавшие машины, конные экипажи с туристами, такси, подъезжавшие к отелю. Мне хотелось раскинуть руки и воспарить над деревьями уже в пышной листве, а затем, подобно Икару, взлететь к облакам и, опаленному солнцем, радостно кануть в небытие.

Вечерело. Я снял пиджак и жилетку и забросил их в комнату, угадав точно в кресло. Потом скинул тесные туфли, следом носки – ощущение прохладного камня под босыми ступнями было невероятно живительным. Полной грудью я вдыхал вечерний воздух, и понемногу на меня снизошел покой.

Если бы балкон выдавался чуть дальше, слева я мог бы увидеть край парламента, где некогда мы с Джулианом затеяли приключение. Далеко впереди, уже вне поля зрения, был дом моего детства на Дартмут-сквер, тот самый дом, из которого после заключения Чарльза в тюрьму нас с Мод с позором изгнали и где я впервые увидел Джулиана, а перед тем – Алису, с воплем вылетевшую из кабинета моей приемной матери на третьем этаже. Дом, где я влюбился, еще не понимая значения этого слова.

Воодушевленный воспоминаниями, я счел вполне естественным снять рубашку и подставить грудь ветерку. Ласки его были необычайно приятны, они просто завораживали, и потому я скинул и брюки, ничуть не стыдясь того, что в одном исподнем возвышаюсь над дублинскими улицами.

Я посмотрел направо, но строения вдоль северной оконечности парка не позволили разглядеть Четэм-стрит, где некогда я квартировал с Альбертом Тэтчером и еженощно был вынужден терпеть стук кроватной спинки о стену. Вернуться бы на семь лет назад, подумал я, и все изменить.

Раз уж начал, сказал я себе, валяй дальше, терять тебе нечего. Я снял белье и зафутболил его в комнату. Голова моя слегка кружилась, когда я в чем мать родила оглядывал город.

Будь я всевидящ, мой взгляд унесся бы за пределы Дублина, миновал Килдар, Типперери, Корк и достиг оконечности страны, где в тот самый день (о чем тогда я не ведал) в Голине рядышком похоронили моих деда и бабку, насмерть сбитых машиной, когда они возвращались с панихиды по отцу Джеймсу Монро, двадцать восемь лет назад изгнавшему мою мать из поселка. Перед могилами я бы увидел шесть своих дядьев, неизменно выстроившихся по ранжиру возраста и тупости, и своего отца, который некогда бросил семя во чрево моей матери, а сейчас принимал соболезнования соседей, гадая, должен ли он пригласить их на поминальную выпивку в пабе Фланавана.

Обладай я прозорливостью, я бы все это разглядел, но я не видел ничего, потому что всю свою жизнь был слеп, глух, нем и дремуч, был лишен всех чувств, кроме одного, которое управляло моими плотскими желаниями и привело меня к этому страшному месту, откуда, я знал, нет возврата.

Перелезть через перила оказалось легко. Так легко, что я подивился, почему не сделал этого раньше. Я оглядел улицу внизу и себя голого над ней – ни одна душа не смотрела вверх, никто меня не видел. Я туда-сюда качнулся, позволяя центру тяжести и ветерку сделать свою работу. Моя хватка за чугунные перила понемногу слабела.

Отпусти, велел я себе.

Отпусти.

Просто падай…

Я глубоко вдохнул, и моя последняя мысль, которую я допустил в сознание, была не о матери, не о приемных родителях, не о Джулиане, не о случках с незнакомцами под покровом темноты. Я подумал об Алисе. Прося прощения за причиненное зло. Своим поступком даруя ей свободу. На меня снизошел покой, я выпустил перила и качнулся вперед.

И тут с улицы вознесся детский голос:

– Смотри, мам, голый дядька!

Я вздрогнул и вновь ухватился за чугунную решетку. Загорланил народ в парке, я слышал хмельные радостные вопли, которым вторили крики ужаса. Внизу собиралась толпа; голова моя опять закружилась, и я едва не сорвался вниз, хотя уже раздумал падать. Не обращая внимания на крики и смех зевак, я кое-как перелез обратно на балкон, ввалился в комнату и рухнул на ковер, задыхаясь и не вполне соображая, почему я голый. Через секунду зазвонил телефон.

Я снял трубку, полагая, что звонит управляющий отелем или полиция, вызванная уличными зрителями. Но услышал полный любви и сочувствия голос Алисы, ни сном ни духом не ведавшей о том, что я пытался совершить.

– Вот ты где, – сказала она. – Чего тебе там понадобилось? Ты же сказал, сейчас вернешься.

– Извини, я заскочил за бумажником. Уже спускаюсь.

– Нет, будь там. Я иду наверх. Нам надо поговорить. Это важно.

Ну вот, опять, подумал я и спросил:

– Что тебе сказал Джулиан?

Долгая пауза.

– Сейчас поговорим. Наедине.

– Давай я спущусь к тебе.

– Нет, Сирил, – упрямо сказала Алиса. – Оставайся на месте. Я уже иду.

И дала отбой. Я положил трубку, посмотрел на свой свадебный наряд, разбросанный по полу. Через минуту-другую появится Алиса. А следом нагрянет толпа народу, узнавшего о представлении на балконе. И я сделал первое, что пришло в голову. Накинул одежду, лежавшую в чемодане для свадебного путешествия. Из сумки взял только паспорт и бумажник. Нахлобучил шляпу. Глянул на обручальное кольцо, но так и оставил его на тумбочке. Выйдя из комнаты, я свернул не к лестнице, а к служебному лифту, которым доставляли заказы в номера.

Двери лифта почти сомкнулись, когда в конце коридора белым облаком мелькнуло подвенечное платье Алисы. Кабина тихо опустила меня в недра здания, и через служебный вход я выбрался на Килдар-стрит. Толпа зевак глазела на последний этаж отеля, надеясь вновь увидеть чокнутого голого мужика. Одна половина зрителей желала ему спасения, другая рассчитывала увидеть его прыжок.

Я прекрасно сознавал, что здесь мне делать нечего. Оставалось лишь последовать собственному пожеланию и пропасть пропадом.

Назад: 1966 В террариуме

Дальше: Часть вторая Изгнание