70
Суббота 7 августа 2010 года
После завтрака Пия поехала со своей лучшей подругой за город собирать грибы.
– Ради бога, не хулиганьте, мальчики, – сказала она, поцеловала своего супруга и заключила Макса в материнские объятия.
– Обещаем, – буркнул Юханссон, уже предвкушая настоящий обед на прежний манер вместе со своим собственным Маленьким Эвертом.
«Пожалуй, стоит позвонить Ярнебрингу и пригласить его», – подумал он.
Ярнебринг счел идею просто замечательной. Даже настолько хорошей, что Макс смог заехать за ним, и два часа спустя они сидели в машине, направляясь в заведение, которое Юханссон обычно называл «своим деревенским трактиром», хотя располагалось оно всего лишь в Юргордене в Стокгольме.
– Ты выглядишь бодрым, Ларс. – Ярнебринг дружески похлопал друга по плечу.
– Я знаю, – ответил Юханссон.
«Меня не обманешь».
Юханссон заказал закуски, горячее и десерт, главным образом, с целью позлить своих сотрапезников. Макс обеспокоенно закрутился на месте, однако ему хватило ума промолчать, но его лучший друг не сдержался.
– Порой мне кажется, ты старательно загоняешь себя в гроб, – сказал Ярнебринг и кивнул в сторону тарелок с закусками.
– О чем ты? – спросил Юханссон с невинной миной, намазывая горчичный соус на жареный хлеб с малосольным лососем.
– Красная рыба дело хорошее, но майонез чистая смерть для таких, как ты. Что происходит с твоей памятью, Ларс? Всего месяц назад ты чуть не отправился на тот свет, поскольку жрешь всякую дрянь и предпочитаешь сидячий образ жизни.
– Месяц назад никто не спрашивал меня, как я себя чувствую, и не комментировал мои пристрастия в еде, – парировал Юханссон. – Сейчас я только об этом и слышу. Со мной разговаривают, словно я ребенок.
Потом он откусил приличный кусок от своего бутерброда, вытер остатки соуса из уголков рта указательным пальцем и облизнул его, прежде чем отпил половину водки из своей рюмки и запил ее глотком пива.
– На чем мы остановились? – спросил он и предостерегающе поднял руку, прежде чем Ярнебринг успел произнести хоть слово. – Да, если вы, господа, не в состоянии относиться ко мне как к взрослому человеку, я предлагаю вам забрать ваши чертовы салаты и мясо и поискать для себя другой столик, чтобы я смог поесть в тишине и покое.
Макс, казалось, был полностью поглощен едой и довольствовался лишь кивком, Ярнебринг же пожал плечами и явно решил сменить тему.
– Послушай, Макс, – сказал он. – Эверт говорит мне, что ты подумываешь стать полицейским. Сколько тебе лет?
– Двадцать три, – ответил Макс.
– Тогда самое время. Нам с Ларсом было двадцать один, когда мы поступили в школу полиции.
– Но у меня нет гимназии за плечами, – сообщил Макс. – Я завязал с учебой после девятого класса.
– Ничего страшного, – сказал Юханссон. Его самого приняли за спортивные заслуги и несмотря на плохие отметки в народной школе, где он после восьми лет поставил крест на учебе.
– Наверное, – согласился Макс. – Но не в этом проблема.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Ярнебринг. – Мне самому случалось дать тому или другому придурку по морде. И чаще всего до того, как я стал полицейским.
– Но ты никогда не сидел в колонии для несовершеннолетних, – возразил Макс.
– Нет, – согласился Ярнебринг. – Однако я прекрасно умею отличать плохих людей от хороших. Ты – хороший человек, Макс. Это видно невооруженным глазом.
– Что за дурацкие разговоры, – вмешался в их диалог Юханссон. – В этом мире правят главным образом всякие уроды, равнодушные к чужим бедам. Лучше расскажи о себе, Макс. Поведай самое существенное, с твоей точки зрения. Кто ты, Макс? Расскажи мне.
– И с чего начать? – спросил Макс с еле заметной улыбкой, положив свои большие руки на поверхность стола.
– Начни с самого начала, – предложил Юханссон. – А ты, Бу, постарайся помолчать.
– О’кей, – сказал Макс и улыбнулся. – Итак, меня зовут Максим Макаров, и я никакая не родня великому Сергею.
Максим Макаров родился в 1987 году в том самом Ленинграде, которому четыре года спустя вернули его исходное название из царской России, Санкт-Петербург.
– Мама работала врачом, отец трудился водителем и охранником у одного из местных партийных боссов. Он зарабатывал в четыре-пять раз больше чем мама, кстати. В СССР в те времена профессия врача относилась к низкооплачиваемым. Такой порядок, по-моему, сохранился и сейчас, кстати. Если ты не принадлежал к партийной верхушке и не сумел хапнуть себе какую-нибудь больничку, когда рухнул коммунистический строй.
– Да, знаешь, – сказал Ярнебринг. – Тебе не стоит зацикливаться на учебе.
– Помолчи, Бу, – перебил его Юханссон. – Продолжай, я слушаю, – добавил он и кивнул Максу.
* * *
Родители Макса разошлись почти сразу после того, как он родился. Когда ему было два года (а осенью 1989-го советская империя уже начала трещать по швам), его мать поехала на врачебную конференцию в Таллин. Оттуда эстонские друзья помогли ей перебраться в Финляндию, а там о ней позаботились другие знакомые и посадили ее на паром, идущий в Швецию, где через двое суток после того, как оставила Ленинград и своего маленького сына у его бабушки и дедушки, она попросила политическое убежище.
– Так я остался у бабушки и дедушки, – сказал Макс.
– А твой отец? – не удержался от вопроса Ярнебринг, несмотря на предостерегающий взгляд Юханссона.
Макс покачал головой:
– С ним я, пожалуй, встречался не более десяти раз. И даже не помню его лица. Кроме того, он погиб, когда мне было четыре года. Ему требовалось забрать своего босса из дома, и когда они вышли из подъезда, их застрелили. Отца, его босса и водителя. В те времена в Ленинграде шла настоящая война.
– Да, хорошего мало, – заметил Ярнебринг, хотя его лучший друг выглядел так, словно он собирался громко простонать.
– На мне это никак не отразилось, – признался Макс. – Даже выглядело как-то захватывающе, что твоего отца застрелили. Но в принципе ничего не поменялось. Бабушка была хорошей женщиной. Дед тоже нормальным человеком. Но потом жизнь моя круто изменилась.
– И что случилось? – спросил Юханссон.
– Сначала умер дед. Он был старый, участвовал в Великой Отечественной войне, вышел на пенсию еще до моего рождения. Умер от инфаркта, скоропостижно. Тогда мне было пять. А год спустя, в тот день, когда мне исполнилось шесть, поэтому я хорошо помню дату, за ним последовала бабушка. Тоже инфаркт. Упала на кухне, куда пошла за моим праздничным тортом. В результате я попал в детский дом. И пробыл там четыре года. Приехал в Швецию в возрасте десяти лет.
– И как тебе жилось тогда? – спросил Ярнебринг. – В детском доме.
– Его я постарался забыть, – ответил Макс и посмотрел на Ярнебринга сузившимися глазами и потирая свои большие руки. – Не хочу об этом рассказывать.
– А твоя мать, – вмешался в разговор Юханссон, отчасти желая сгладить ситуацию. – Почему она не забрала тебя в Швецию раньше? Если я все правильно понял, она ведь к тому времени жила здесь уже много лет. Наверняка имела и вид на жительство, и работу?
– Да, – подтвердил Макс и кивнул. – Сначала для нее все сложилось по-настоящему хорошо. Она получила и то и другое. Работала врачом в больнице в Сундсвалле уже примерно через год. Потом встретила мужчину, шведа, нажила с ним новых детей. У меня брат, ему девятнадцать, и сестра, ей восемнадцать. И у них все хорошо. Он ходит в университет и изучает компьютеры, а она последний год в гимназии.
– Я все-таки повторю мой прямой вопрос, пусть и рискую показаться назойливым, – сказал Юханссон. – Почему твоя мать не позаботилась забрать тебя в Швецию?
– Наверное, не захотела, – ответил Макс. – Новая жизнь, новый мужчина, новые дети… Но об этом я тоже не настроен говорить. Я особо и не переживал, во всяком случае сначала. Мне было хорошо, пока я жил у бабушки и деда.
– Тогда поменяем тему, – сказал Юханссон.
– Жизнь ее пошла под откос, – продолжил Макс, словно не услышав его, лишенным эмоций голосом, как бы просто констатируя факт. – Она начала пить, муж ушел и забрал с собой моих брата и сестру. Потом ее выгнали из больницы, поскольку она пила и воровала лекарства. И продавала их, конечно. Разным наркоманам. Сначала она попала в психушку, а затем в какой-то реабилитационный центр, и именно тогда вдруг вспомнила обо мне.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – сказал Юханссон. – Но, получается, ее терапевту пришла в голову хорошая идея позаботиться, чтобы ты попал сюда. В качестве одного из способов вернуть твою мамочку к нормальной жизни.
– Да, – подтвердил Макс и улыбнулся Юханссону. – Шеф абсолютно прав, я не смог бы сказать лучше. Прошел всего год, прежде чем я соединился с матерью, которую не видел восемь лет. Тогда она получила и квартиру, и новую работу. Трудилась в качестве вспомогательного персонала в том же заведении, где раньше сама находилась. Вела массу курсов и читала доклады. Кроме того, она уже сошлась с психологом и взяла его с собой, когда приехала забирать меня из детского дома. Сам я, понятно, не знал ни слова по-шведски, а мать отказывалась разговаривать со мной по-русски.
– И как только ты приехал сюда, история повторилась, – констатировал Юханссон.
«Интересная женщина», – подумал он.
– Десятилетним русским дьяволенком я попадаю в среднюю школу в Сундсвалле, но, когда мне исполнилось четырнадцать, я выглядел точно как сегодня, – сказал Макс. – И тогда уже был дома.
– Твоя мать и ее новый мужчина? Как все у них сложилось?
– У матери началась вторая серия. Только…
– Я понимаю, – перебил Макса Юханссон. – Что случилось с тобой?
– Сначала меня отдали в приемную семью, где я оставался до пятнадцати лет. Жил в Тимро к северу от Сундсвалля. У приличных людей, и не их вина, что я попал в колонию. Меня понесло в то время. После последнего побега из дома я оказывался там несколько раз, пока мне не исполнилось восемнадцать, а потом мой куратор нашел для меня работу. У Эверта, в строительной фирме, которой он владел в Сундсвалле. Мы обновляли главным образом его собственные хибары. Потом я трудился у него постоянно. В последний год в усадьбе, где он живет.
– И что сказал мой брат? – спросил Юханссон. – В первый раз, когда вы встретились, я имею в виду?
«Глупый вопрос», – подумал он.
– Это я помню. Отлично помню его слова. Он сказал, что, если я не перестану вредничать и не начну работать, как все нормальные и приличные люди, он лично позаботится о том, чтобы моим единственным желанием стало снова оказаться в чертовом детском доме в России.
– Похоже на Эверта, – заметил Юханссон.
– Эверт не из тех, кто позволит себя доставать, – сказал Макс и улыбнулся многозначительно. – И при этом он лучший из всех людей, с кем я встречался. Он всегда очень хорошо говорит о шефе, кстати.
– Он всегда хорошо говорит и о тебе, Макс, – произнес Юханссон серьезно. – Эй, Бу, – продолжил он и кивнул своему лучшему другу. – Тебя еще что-нибудь интересует?
– Твоя мать, Макс? Как сложилась ее жизнь?
– Она умерла, – сказал Макс и пожал плечами. – Семь лет назад. От рака печени. Странно, конечно, мне было шестнадцать тогда, но я едва помню, как она выглядела. Точно как с отцом, хотя тогда мне было только четыре и я почти не встречался с ним.
«Наверное, это стало освобождением для тебя», – подумал Юханссон.
– Послушай, Бу, – сказал он. – Та маленькая блондинка-официантка, за которой ты наблюдаешь уже пять минут…
– И что там с ней? – спросил Ярнебринг.
– Ты не мог бы махнуть ей, чтобы я получил бокал красного вина к тефтелям, – попросил Юханссон.
– Меня интересует одно дело, шеф, – сказал Макс пару часов спустя, когда они высадили Ярнебринга и взяли курс на Сёдер.
– Я слушаю, – буркнул Юханссон.
– Относительно полиции, моего желания поступить туда. Это возможно? Возьмут ли они такого, как я?
– Нет, – ответил Юханссон. – Если это как-то утешит тебя, без полиции ты тоже вполне обойдешься.
– Я так же считаю, – сказал Макс и кивнул.
Когда они вернулись домой, Юханссон лег на диван и заснул, по большому счету мгновенно. И проснулся оттого, что Макс осторожно коснулся его руки.
– Да, – сказал Юханссон.
– Звонила ваша жена, шеф, – сообщил Макс. – Она интересовалась, как вы себя чувствуете, спрашивала, нормально ли, если она и ее подруга переночуют за городом.
– И что ты ответил?
– Что все замечательно, – сказал Макс и улыбнулся. – Что вы, шеф, чувствуете себя хорошо и так далее.
– Отлично, – буркнул Юханссон.
Потом он, скорее всего, заснул снова. И спал без сновидений на этот раз. Проснулся оттого, что за окном начало светать. С болью в голове, поскольку забыл принять свои лекарства. Он пошел в ванную. Вымылся холодной водой. Проглотил несколько дополнительных таблеток на всякий случай. Потом лег в кровать и снова заснул.
