Альф позвонил на телефон Юханссона до обеда, а в его дверь час спустя.

– Рассказывай, – потребовал Юханссон, как только его зять сел и вытащил новую стопку бумаг из своего потертого коричневого портфеля.

– Здесь у меня всего понемногу, – констатировал Альф, выпятив тонкие губы. – Ты помнишь картину, о которой я рассказывал тебе? «Странник и охотник» Леандера Энгстрёма, ее Вера Нильссон получила от своего сводного брата Юханссона, а тот в свою очередь, вероятно, унаследовал после смерти их общего отца Андерса Густава Нильссона.

– Конечно, – сказал Юханссон. – И что там с ней?

– Ее продали на аукционе Буковскис уже в мае восемьдесят шестого. Ушла за немногим более миллиона за вычетом комиссионных. И выставил ее на торги сын Веры Стаффан Нильссон. Еще до того, как была составлена полная опись имущества покойной.

– На подобное им ведь наплевать, – заметил Юханссон. – Чертовы барыги.

– Все так, все так, – согласился Альф. – О торговле произведениями искусства я мог бы многое порассказать, если у тебя есть желание слушать. У меня с собой ее снимок, кстати. Красивая картина, – сказал он и передал большую цветную фотографию Юханссону.

Странник и охотник расположились отдохнуть на берегу озера, когда кисть Леандера Энгстрёма запечатлела их. Пейзаж в голубых, красных, зеленых и серых тонах, составлявший фон полотна, подчеркивал, что дело происходит поздней осенью, почти на грани с зимой. Ружье охотник прислонил к камню. Добычу, пару уток и зайца, повесил на ветку. А сам сидел перед костром и читал книгу.

– Миллион за картину, – констатировал бывший великий специалист по части налогообложения Альф Хульт. – Кроме того, его мать владела парой квартир на Биргер-Ярлсгатан, которые сын продал примерно в то же время. Явно с помощью какой-то доверенности, оформленной всего за месяц до ее смерти. Очень странная история.

– Сколько он получил всего? – перебил его Юханссон.

– Приблизительно пару миллионов. Один за картину, семьсот тысяч за квартиры, еще несколько сотен тысяч в виде банковских активов, облигаций и всего прочего имущества, которое он также, похоже, одновременно продал.

– Он сбывает все вместе, – подвел итог Юханссон. – Еще до того, как тело матушки успело остыть.

– Да, – подтвердил его зять и поджал губы. – Лучше, пожалуй, не скажешь.

– Потом он наплевал на налоги, сбежал в Таиланд и купил отель, – сказал Юханссон и внезапно подумал о своем старшем брате.

– Да, – вздохнул Альф. – Так он и поступил. Хотя тебе следует набраться терпения. Я все еще жду данные о том гостиничном проекте, в котором он явно замешан.

– Что он делал еще? Прежде, чем свалил в Таиланд, я имею в виду? – спросил Юханссон.

– Все из той же серии, чем занимаются молодые люди определенного склада характера. Похоже, вел довольно фривольный образ жизни. Кроме того, я нашел по крайней мере пару документов, где он представляет неверные данные.

– Вот как…

– В связи с претензиями на одну работу в начале восьмидесятых (к ней я еще вернусь) он сообщает, что окончил гимназию в 1979 году. Норра-Реал здесь в Стокгольме. А потом якобы изучал экономику в университете. В Упсале. Сорок баллов в экономике предприятия, двадцать в национальной экономике, двадцать в статистике, также ознакомительный курс юриспруденции. Всего девяносто баллов, и примерно одной четвертой ему не хватило до степени бакалавра.

– Но ни о чем подобном речь не шла?

– Нет, – сказал Альф. – Он, конечно, ходил в Норра-Реал, но прервал свое гимназическое обучение уже через три семестра. А в университете Упсалы, похоже, даже не числился.

– Такой вот плутишка, – констатировал Юханссон. – А как обстояло дело с военной службой?

– Его освободили от нее. По медицинским показаниям. У него, очевидно, были большие проблемы со спиной.

– Что-нибудь еще? – спросил Юханссон.

«Эти проблемы явно не помешали ему изнасиловать Жасмин».

– Я нашел один фонд. Через пару лет после смерти своего мужа Юхана Нильссона его вдова, Маргарета Сагерлиед, основала фонд.

– И как он называется?

– Фонд Маргареты Сагерлиед в поддержку оперного искусства, – сказал Альф.

– Рассказывай, – попросил он.