Открыв утром глаза, Юханссон сразу же решил отвоевать назад свою жизнь. Встал еще до шести, как обычно делал до того, как смерть впервые реально напомнила ему о себе, похромал в туалет, принял душ, побрился, почистил зубы, принял свои лекарства, выпил два стакана воды, надел халат, взял утреннюю газету и похромал назад в свой кабинет. Там он лег на диван и стал знакомиться с прессой. У него мгновенно разболелась голова, он отбросил в сторону газету и, когда Пия вошла и спросила, не хочет ли он позавтракать, только покачал головой. С закрытыми глазами. И лучшей возможности для примирения он не мог ей предложить. Если, конечно, собирался сейчас снова быть самим собой.

Пия ушла, а он, скорее всего, задремал, поскольку дальнейшие его воспоминания начинались с того, что он услышал, как его жена разговаривает в коридоре с Матильдой, прежде чем она вошла к нему в комнату снова, наклонилась над ним, провела пальцами по его левой щеке. Прошептала:

– Береги себя, любимый. Увидимся вечером.

Потом Пия ушла, он слышал, как закрылась за ней входная дверь.

«Скорее сердитая, чем обеспокоенная», – подумал он и, вероятно, задремал снова.

Затем перед ним появилась Матильда. С радостной улыбкой, словно вчерашнего дня не было и в помине.

– Пора подниматься, шеф, – сказала она. – Нам надо на лечебную гимнастику.

– Кому это нам? – спросил Юханссон и покачал головой. – Поезжай, а я отказываюсь. Спроси, кстати, не сможет ли она разобраться с твоими татуировками. Кто знает, вдруг при помощи тренировок ты сумеешь от них избавиться.

– Не сходи с ума, – сказала Матильда и даже наклонила голову набок, как делала его невролог, когда он не соответствовал ее ожиданиям.

– Я решил прогуляться по Юргордену, – заявил Юханссон. – Потом пойду в кабак и пообедаю. Если захочешь подвезти меня, буду рад. В противном случае могу вызвать такси.

– О’кей. – Матильда пожала плечами. – Я отвезу тебя. Позови, когда будешь готов.

Юханссон оделся со всей тщательностью. Белые льняные брюки, синяя льняная рубашка, желтый льняной пиджак. В соответствии со своим душевным состоянием и солнцем, которое светило в окно. На это ушло много времени, и он видел, как сидевшая в гостиной Матильда скосилась на часы, когда он прошел мимо, не обратив на нее никакого внимания. Он сразу решил еще немного выдвинуть вперед линию фронта.

«Если они хотят иметь ребенка, они его получат», – подумал Юханссон.

– Можешь не беспокоиться, – сказал он. – Мне надо сделать один звонок, прежде чем мы поедем.

Взял свой мобильный и позвонил на мобильный Херманссону.

– Юханссон, – отчеканил он. – Ты не мог бы кое-что для меня сделать?

– Я слушаю, шеф, – сказал Херманссон. О том, что его собеседник уже три года на пенсии, его заставил забыть тон Юханссона.

– Как дела с Хёгбергом?

– Я собрал полное досье на него. Парни из сыска сделали несколько свежих фотографий. Выглядит не слишком бодрым. Они подкараулили его, когда он ковылял из кабака вчера ночью. Сильно приболевший, если можно так сказать.

– Угу, – сказал Юханссон. – Хотя это не имеет большого значения, ведь прошло двадцать пять лет. Вопрос в том, как он выглядел в ту пору. Постарайся прислать старые снимки, сделанные при дактилоскопировании.

– Естественно, – отозвался Херманссон. – Патрик завезет все тебе, как только у него закончится смена. Низкий приоритет, ты же понимаешь. Пытаюсь сохранить внутри семьи.

– Какой еще низкий приоритет? – спросил Юханссон.

– Ну, дело ведь закрыто в связи со сроком давности. Нам приходится заниматься им тайком, если можно так сказать.

– Не мели чушь, – проворчал Юханссон. – Отправь кого-нибудь, пусть возьмут пробу ДНК у этого идиота. Если все обстоит, как ты говоришь, он ведь сейчас отсыпается. Надо всего лишь позвонить ему в дверь. Его генетический код – единственное, что нам требуется.

– Я услышал, – сказал Херманссон. – Дай мне подумать немного. Мы говорим о деле, по которому истек срок давности, и у меня нет никакого желания заполучить омбудсмена юстиции себе на шею.

– Черт с ним тогда, – сказал Юханссон. – Я позвоню кому-нибудь другому.

– Подожди, шеф. Ларс, черт побери, нельзя же так. Мы ведь немало знаем друг друга.

– Иногда я беспокоюсь за тебя, Херман. Если именно Хёгберг убил Жасмин, как, по-твоему, он тогда в последний раз сотворил подобное?

– Вряд ли, – ответил Херманссон. – Я услышал тебя. Позабочусь, чтобы у него немедленно взяли пробу ДНК, хотя пока не знаю, как это лучше сделать.

– Ты должен послать туда твоего зятя, – подсказал Юханссон. – Он наверняка разберется с ним в один миг. Если наш клиент откажется открывать рот, пусть возьмет материал у него из носа.

– Так и сделаем, – заверил его Херманссон.

– Хорошо. И еще я хочу, чтобы ты вне очереди протащил пробу через ГКЛ…

– Подожди, подожди, – перебил его Херманссон. – Я разговаривал с ними вчера по другому делу, у нас в криминальной полиции лена свежее умышленное убийство. Два застреленных русских, которых кто-то сбросил в воду у Бискупского мыса. Не раньше, чем через три недели, так они сказали.

– Кто сейчас шеф в ГКЛ?

– Какая-то дамочка, она еще была заместителем генерального директора Государственного полицейского управления в твое время.

– Хорошо, – сказал Юханссон. – Позвони ей, передай привет от меня, скажи, что ты хотел бы иметь ответ сразу же, самое позднее – через шесть часов после получения материала.

– Конечно, – ответил Херманссон. – Я тебя услышал. Позабочусь обо всем.

– Замечательно. С нетерпением жду встречи с твоим зятем.

Потом он сунул мобильник в нагрудный карман, взял свою палку с резиновым наконечником и похромал в коридор. Матильда сидела на стуле и ждала его. На губах ее мелькнула еле заметная улыбка.

– Первый день твоей новой жизни, – сказала она и покачала головой. – Куда ты хочешь ехать?

– Если будешь просто вести машину и молчать, я постараюсь дать тебе всю необходимую информацию по дороге, – отрезал Юханссон.

Юханссон показывал, куда ехать, раз за разом используя в качестве указки свою левую руку. Через Слюссен, по Шеппсбрун и вдоль Старого города, мимо Гранд-отеля, по набережной Страндвеген, мимо посольства США и Стокгольмской телебашни, по маленькому мосту через канал Юргордсбрунн. Желтое солнце, голубое небо, легкие белые облака, напоминавшие нагрудный пух из брачного наряда гаги в таком количестве, которого хватило, чтобы задушить девятилетнюю девочку. Стокгольм в свою самую красивую пору, обращенный к благодарному зрителю лучшей стороной.

– Останови здесь, – распорядился Юханссон.

Никаких возражений на этот раз не последовало. Матильда остановила машину, не произнеся ни слова.

– Я решил прогуляться пешком в сторону города, – сообщил Юханссон. – Увидимся в кабаке около фуникулера к музею Скансен.

«Как же он называется?» Название заведения вылетело у него из головы, хотя он ел там, наверное, сотню раз в те времена, когда еще жил обычной жизнью.

– «Улла Винблад», – подсказала Матильда.

– Именно, – подтвердил Юханссон. – Мы увидимся в ресторане «Улла Винблад». Через час примерно.

Сначала она посмотрела на него. Потом кивнула:

– О’кей.

Затем села в машину и уехала.

Сначала он чувствовал даже некоторую радость, никаких назойливых помощников, он просто шел вдоль канала, один, сам выбирая темп. Спустя примерно четверть часа усталость дала знать о себе. Тогда Юханссон сел на скамейку, отер пот со лба, глубоко подышал с закрытыми глазами и почувствовал, как давление пошло вниз. Поднялся с целью продолжить путь. Медленно, осторожно, чтобы давление снова не сыграло с ним злую шутку и чтобы не упасть лишний раз.

Еще через четверть часа он преодолел почти полпути. Ему дышалось легче, он меньше вспотел. Снова скамейка, пришло время передохнуть, и единственное, чего ему не хватало, – так это термоса с кофе и приличного бутерброда с нарезанной кружочками вареной колбасой. Пожалуй, еще прохладного сентябрьского воздуха щекам и подбородку. Пенька, чтобы посидеть на нем, до боли знакомого вида на реку у него на родине в Норланде и громкого лая поднявших лося собак.

«Ты жив, Ларс Мартин», – подумал Юханссон, входя в ресторан в оговоренное время.

– Что думаешь о жареной рыбе с теплым салатом? – предложила Матильда, которая уже сидела, склонившись над меню.

– Решай за себя. Лично я возьму жареную свинину с драниками, холодное чешское пиво и большую рюмку водки.