Часть третья

Сначала Ярнебринг довольствовался кивком. Сперва в направлении большого дома с другой стороны улицы, а потом Юханссона.

– Почему ты так считаешь? – спросил он. – Что это и есть место преступления?

– Подушка. Да, подушка и наволочка, – ответил Юханссон, который выглядел погруженным в свои мысли. – Именно они первыми подтолкнули меня в этом направлении.

– Подушка? И наволочка?

– Да, хотя есть и другие моменты. Заколка для волос, красный «гольф», который, по-моему, и в самом деле стоял припаркованным именно здесь. Вся окружающая среда, скажем так.

– Подушка, наволочка, заколка для волос, красный «гольф». Вся среда?

«Не знаю прямо, радоваться мне за него или волноваться», – подумал Ярнебринг.

– Угу, хотя есть еще и другое. Но это больше мои ощущения. Та, которая жила здесь, например.

– Та? Та, которая жила здесь?

«Нет, пожалуй, все же есть отчего беспокоиться. Она-то откуда взялась?»

– Ты не мог бы объясниться? – спросил он.

– Мы вернемся к этому позже, – сказал Юханссон. – Сейчас отвези меня домой.

Наконец дома, подумал он, переступив порог собственной квартиры на Вольмар-Икскулльсгатан. Конечно, при поддержке своего лучшего друга, но по большому счету собственными силами.

– Мы расположимся в моем кабинете. Мне там будет удобно на диване. Дай мне палку, и я разберусь с остальным сам.

– Зря ты, – возразил Ярнебринг, – но если хочешь…

– Делай, как я говорю, – перебил его Юханссон. – Принеси стакан воды для меня. Если есть желание перекусить, холодильник наверняка битком набит. Пия обычно следит за этим. А мне достаточно стакана воды.

Он не без труда расположился на своем диване, положив ноги на него, как обычно делал. Все тот же диван, все тот же угол на нем, где он за все годы провел, наверное, тысячи часов, читая, смотря телевизор, дремля после ужина или просто размышляя. В той же комнате теперь находилась большая кровать. Пия купила ее для него и поставила у торцовой стены. С массой электроуправляемых механизмов, которые он горел желанием опробовать.

Ярнебринг взял себе стул и сел напротив него. На стол между ними он поставил большую бутылку минеральной воды, блюдо с фруктами и два стакана.

– Не хочешь бутерброд? – спросил Юханссон и кивнул в направлении находившегося там же подноса.

– Я не голоден. Зато сгораю от любопытства.

– Успокойся, – усмехнулся Юханссон. – Сейчас все узнаешь. Я просто размышляю, в каком порядке мне построить рассказ.

– Лучше в таком, чтобы даже простой констебль вроде меня понял, о чем речь.

– Естественно, – сказал Юханссон. – Ты помнишь пух и две белые нити, найденные судмедэкспертом в глотке и между зубами бедной девочки? Что, по его мнению, она была задушена подушкой с белой наволочкой?

– Я тоже так считаю. Все так думали. Даже толстый коротышка Бекстрём принял эту версию.

– Проблема в том, что подушка далеко не самая обычная. Она набита гагачьим пухом. И наволочка не из простых. Скорее всего, она была льняная.

– Подожди, – остановил его Ярнебринг и на всякий случай поднял правую руку. – У нас с женой масса пуховых подушек в городской квартире. Есть такие даже и в деревне. В еще более простецком летнем домике. Ты же знаешь. Сам бывал у нас. И в городской берлоге, и за городом тоже.

– Знаю, – согласился Юханссон. – Но я говорю не о каких-то обычных пуховых подушках или заурядной хлопчатобумажной наволочке.

– Да нет, ты говоришь…

– Если ты просто помолчишь и перестанешь постоянно перебивать меня, я объясню тебе разницу между обычной подушкой с обычной белой наволочкой из хлопка с той, которую использовал преступник, чтобы задушить Жасмин.

– Я слушаю, – сказал Ярнебринг. Он откинулся на спинку стула и сложил руки на своем плоском животе.

Все, собственно, было довольно просто, если верить Юханссону. Почти всегда так называемые пуховые подушки набивают перьями. Перьями с небольшой добавкой пуха домашней птицы, чаще всего уток и гусей, которых главным образом из-за этого и разводили. Наиболее крупные производители пера и пуха для подушек и одеял находились в Азии, и основным экспортером являлся Китай.

Наиболее простые наволочки, за исключением самых примитивных и дешевых, шили из хлопчатобумажной ткани. А не из льняной.

– То есть ты хочешь сказать, что наша подушка была дьявольски необычная, – констатировал Ярнебринг и ухмыльнулся.

– Ты вообще представляешь, сколько она может стоить, если ты вообще сможешь найти ее сегодня? Подушка, набитая гагачьим пухом, и с наволочкой, сшитой из самого изысканного льна?

– Ни сном ни духом, – буркнул Ярнебринг и покачал головой.

– Двадцать – тридцать тысяч, а то и больше. А если понадобится похожее одеяло, считай, тебе придется выложить сотню. Сто тысяч крон то есть. Если еще удастся найти и то и другое сегодня.

– Я услышал тебя, – проворчал Ярнебринг. – Кто, черт побери, будет платить сотню за подушку и одеяло?

– Уж точно не самый обычный детоубийца, – сказал Юханссон. – Не такой, как Йон Ингвар Лёвгрен, Андерс Эклунд или Ульф Олссон. Даже убийца Жасмин не делал этого, наш утонченный и застенчивый педофил, как выразился о нем профессор Шёберг.

– Я не понимаю, – сказал Ярнебринг. – Ты должен объяснить.

– Это была не его подушка, – сообщил Юханссон.

Ярнебринг размышлял над последними словами друга почти минуту. Потом он кивнул Юханссону, выпрямился на своем стуле, наклонился вперед и снова кивнул:

– Я слушаю.

– Маргарета Сагерлиед, – сказал Юханссон. – Ты помнишь ее?

– Мне ни о чем не говорит это имя, – ответил Ярнебринг. – Кто это?

– Она была в твоем расследовании. Вдова, семьдесят один год на момент, когда произошло преступление, бывшая оперная певица, красивая дама, умерла в восемьдесят девятом. Муж был на двадцать лет старше ее, он умер в восьмидесятом, кстати, и тогда ему стукнуло восемьдесят пять, и, судя по тому, что я слышал о ней, у нее деньжат хватало. Около ее дома мы и останавливались. Когда убили Жасмин, она жила по адресу Майбломместиген, 2. Но находилась в отъезде. Отбыла за несколько дней до трагического события, а вернулась через неделю после него. На ней поставили крест почти сразу. Бекстрём, естественно, сделал это.

– Да, я готов с тобой согласиться, – сказал Ярнебринг почти восторженно.

– Слава богу, – буркнул Юханссон.

– Ее мужа мы можем забыть, – продолжил Ярнебринг. – Слишком старый и вдобавок уже умер к тому времени. А как насчет детей и внуков?

– Проблема, – вздохнул Юханссон. – Ни у нее, ни у супруга, похоже, не было таковых.

– И даже на стороне, как говаривали в прежние времена?

– Нет, – сказал Юханссон. – Я не нашел никого, никаких внебрачных детей или внуков. Ни с ее, ни с его стороны. Речь наверняка шла о каком-то другом ее молодом знакомом мужского пола. О ком-то, кого вы пропустили.

– Ну нет, – возразил Ярнебринг. – Я думаю, ты зря вцепился в бестолкового свидетеля, якобы видевшего красный «гольф». Он же отказался от своих слов.

– Тебе виднее. – Юханссон пожал плечами.

«Еще бы, мы ведь живем в свободной стране», – подумал он.

– Но, что касается подушки, это я принимаю, – продолжил Ярнебринг. – В том районе жило много богатых людей, да будет тебе известно. У некоторых имелись парни подходящего возраста. Я понимаю ход твоих мыслей. Приличные родители, приличные мальчики. Мы вполне могли кого-то проворонить.

– Забудь о них, – сказал Юханссон. – Красный «гольф» стоял припаркованный там, где свидетель, как он утверждал сначала, видел его. Дом дамы и есть наше место преступления, Майбломместиген, номер 2. Ты можешь передать мне тот пакет? – спросил он и показал кивком. – С моими вещами из больницы. С твоими папками.

– Конечно, – сказал Ярнебринг. – Хотя в папках ведь вряд ли есть что-то, пропущенное нами.

– Речь не о них, – сказал Юханссон. – Я собираюсь показать тебе другую вещицу, которую вы пропустили.

Не без труда он отыскал пластиковый пакет с красной заколкой для волос. Выудил ее своей сохранившей работоспособность левой рукой и передал Ярнебрингу.

– Ничего не напоминает? – спросил Юханссон.

Выражение глаз Ярнебринга внезапно изменилось. Они сузились и впились в предмет, который его друг осторожно поднял своей правой рукой.

– Да, – сказал он. – Сейчас я точно на твоей стороне, и ты должен, черт возьми, объясниться.