Еще один день, который начался с лечебной гимнастики, и пусть прежде были поход в туалет, посещение душа, бритье и завтрак, все эти моменты сейчас отодвинулись для Юханссона на второй план. Его день начался с лечебной гимнастики и сегодня, всего за сутки до того, как доктор Стенхольм обещала ему выписку, если, конечно, ничего непредвиденного не случится, он, к сожалению, пребывал на том же «уровне моторных реакций», как и накануне.

– Оцени ситуацию и найди в ней положительные моменты, – попросила его физиотерапевт и улыбнулась.

– Надо искать повод для оптимизма и в такой ситуации, – согласился Юханссон.

«Что-то случилось», – подумал он, когда доктор Стенхольм расположилась на том же месте, где она обычно сидела. Щеки ее горели румянцем.

– Ты что-то нашла, – констатировал Юханссон.

– Ты как в воду глядел, – сказал доктор Стенхольм. – Все лежало в коробке с массой бумаг от 1989 года. Откуда ты мог это знать? – спросила она и показала маленький пластиковый пакет.

– Могу я взглянуть? – поинтересовался Юханссон и протянул руку.

«Заколка для волос, – констатировал он. – Маленькая, из красной пластмассы, выполненная в форме головы обезьянки Мончичи».

– Это Мончичи, – пояснила Ульрика Стенхольм.

– Я знаю, – ответил Юханссон. – У меня есть и дети, и внуки. Лежала в этом пакете?

– Нет. – Доктор Стенхольм решительно покачала головой. – Это я положила ее туда. Подумала, что…

– Я понимаю, о чем ты подумала, – перебил Юханссон с целью предупредить долгие разглагольствования об отпечатках пальцев и ДНК.

– Заколка лежала в белом конверте, – сообщила Ульрика Стенхольм и дала ему еще один пластиковый пакет с конвертом внутри. Конвертом цвета яичной скорлупы. Высочайшего качества и с именем владелицы, отпечатанным с тыльной стороны.

– Маргарета Сагерлиед, – прочитал он.

«Где-то я слышал это имя раньше», – подумал он и перевернул конверт. На том месте, где обычно находилась марка, красовалась короткая надпись, сделанная обычной авторучкой с чернилами. «ПНИ/ОС».

– «Получено на исповеди», и через черточку инициалы твоего отца «ОС», Оке Стенхольм.

– Да, – подтвердила доктор Стенхольм, – и сейчас я начинаю понимать, что моя сестра нисколько не преувеличивала, когда рассказывала истории о тебе.

– Вряд ли, – сказал Юханссон. – Сейчас нам не стоит пороть горячку. А не может все обстоять столь просто, что эта заколка принадлежала тебе или твоей сестре, когда вы были маленькими?

«И, например, в конверте изначально лежало что-то иное?» – подумал он.

– Нет, ни она, ни я никогда не имели такой, кроме того, мы обе не подходим по возрасту. Подобное маленькие девочки носили в конце семидесятых и позднее. Кстати, обезьянка Мончичи до сих пор популярна, как тебе наверняка известно. У обоих моих мальчиков есть мягкие игрушки, изображающие ее. Жасмин было девять, когда ее убили в восемьдесят пятом. Она вполне могла иметь такую заколку.

Юханссон довольствовался кивком.

«На ней не осталось волос», – подумал он, вертя в руках пакет, где лежала находка.

– Этот конверт, – поинтересовался Юханссон и поднял второй пакет. – Ты не видела, там не лежало никаких волос?

– Нет, – сказала Ульрика Стенхольм. – Я действовала очень осторожно, когда открыла его. Видела ведь, что надпись на нем сделана моим отцом, а все его сокращения, которыми он так восхищался, моя старшая сестра обычно легко расшифровывала, как только научилась читать. Ни одной волосинки. Я очень внимательно посмотрела. Сама ведь врач и кое-что понимаю. Ничего, только заколка.

«Застенчивый убийца, – подумал Юханссон, – осторожно снявший заколку, чтобы длинные черные волосы его спящей жертвы оказались разбросанными по подушке».

– Маргарета Сагерлиед? – спросил Юханссон. – Ты что-то знаешь о ней?

– Не слишком много, – ответила доктор Стенхольм. – Хотя я даже встречалась с ней несколько раз. Также поискала сведения в Сети, когда нашла конверт. Она есть в «Кто есть кто», ты же знаешь эту книгу.

– Рассказывай, – сказал Юханссон.

Маргарета Сагерлиед родилась 12 апреля 1914 года и умерла 6 мая 1989 года. Она была оперной певицей. Не из самых известных, но достаточно популярной, чтобы оставить след о себе в различных газетных статьях, рецензиях и даже книгах об оперной музыке и певцах. Достаточно известной, чтобы оказаться в «Кто есть кто» уже в пятидесятые.

– Как я говорила, нашла упоминание о ней в старых экземплярах ежегодника, – сказала доктор Стенхольм. – Папа, вероятно, был подписан на него. Я обнаружила выпуски по крайней мере за двадцать лет на моей собственной книжной полке.

– И что там написано тогда? – спросил Юханссон.

– Я даже немного удивилась, – призналась доктор Стенхольм. – О ее популярности я знала, конечно, но и представить себе не могла, что она была настолько известна. Там о ней написано почти так же много, как и о Биргит Нильссон. Я могу сделать копию для тебя.

– Вряд ли это так. Просто сведения для подобного издания берутся у самой персоны, – сказал Юханссон, знавший о подобном из собственного опыта.

– Тогда я понимаю, в чем дело, – кивнула Ульрика Стенхольм. – Она, похоже, была невероятно высокого мнения о самой себе. Ужинала дома у моих родителей несколько раз, когда мы с сестрой были маленькими. Она обычно пела на крестинах, свадьбах и похоронах в церкви в Бромме и всегда рассказывала массу историй. По ее словам, она встречалась с королем, еще со старым королем, и пела вместе с Юсси, знала Биргит Нильссон. Якобы ее приглашали на ужин во дворец и к губернатору. Она пела на банкете после вручения Нобелевских премий. Я, кстати, говорила, что она просто потрясающе выглядела? Следила за собой. Хотя, мне кажется, ее нельзя назвать по-настоящему большой певицей.

– Ты так считаешь? – спросил Юханссон. – Не такой, как Биргит Нильссон?

«Судя по всему, она вряд ли могла стоять, склонившись над раковиной в паре растрескавшихся красных пластиковых перчаток», – подумал он.

– Да, – подтвердила Ульрика Стенхольм. – Я ведь достаточно музыкальная, да будет тебе известно. Играла и на пианино, и на органе в церкви у папы. И по-прежнему пару часов в неделю играю на пианино. Для меня это способ расслабиться.

– А ее муж и дети? – спросил Юханссон. – Такие имелись?

Доктор Стенхольм покачала головой:

– Детей у нее не было. Она вышла замуж довольно поздно. Согласно «Кто есть кто», только в 1960-м, то есть почти в пятьдесят. За мужчину гораздо старше себя. Он родился в 1895-м и умер в 1980-м. Я смутно помню и его тоже. Как-то они оба ужинали дома у моих родителей. По данным «Кто есть кто», его звали Юхан Нильссон, и он возглавлял какую-то компанию. По-моему, трудился в сфере производства продуктов питания, и, насколько я помню, мой папа называл его очень состоятельным человеком.

«Восьмидесятипятилетний муж умер за пять лет до того, как убили Жасмин, никаких детей, никаких внуков. В любом случае никаких известных детей или внуков. Какой-то другой более молодой родственник мужского пола? Кто-то из поклонников известной оперной певицы, по какой-то причине оказавшийся в непосредственной близости к ней? Пожалуй, принадлежавший к ее антуражу», – подумал Юханссон, и независимо от того, что сейчас подразумевалось под ним, это было красивое слово.

– Мне, пожалуй, надо спросить мою сестру, – сказала Ульрика Стенхольм. – Она ведь на три года старше меня и должна, вероятно, больше помнить из того времени.

– Нет! – Юханссон решительно покачал головой. – Не делай этого, мне желательно сохранить все между тобой и мной. Я не хочу, чтобы ты кому-то об этом рассказывала.

«И меньше всего хочу получить любопытного прокурора себе на шею», – подумал он.

– О’кей, – сказала доктор Стенхольм. – Я понимаю, о чем ты.

– Продолжай разбираться со старыми бумагами отца. Может, найдешь еще что-нибудь.

– Я как раз собиралась делать это. Мой бывший муж забрал с собой детей в деревню, поэтому у меня куча времени.

– Еще одно дело, – сказал Юханссон. – Ты не знаешь, где жила госпожа Сагерлиед?

– Скорее всего, в папином приходе, в Бромме.

– Бромма большая, – заметил Юханссон.

– Я знаю, – согласилась Ульрика Стенхольм. – Насколько я помню, она говорила о своих планах перебраться в город. Поближе к Опере и прочим театрам, Остермальмскому залу и всем друзьям. По ее словам, вилла, где она жила, стала слишком большой для нее, когда она осталась одна. К тому времени прошло, наверное, года два после того, как она овдовела. И, насколько мне известно, именно мой отец позаботился о погребении, когда она умерла. Я знаю это наверняка, поскольку он спрашивал меня и мою сестру, не хотим ли мы поучаствовать. Наверное, можно прийти куда-то этой дорогой. Я могу поговорить с кем-нибудь в приходской администрации.

– Разберемся, – сказал Юханссон. – Не возражаешь, если я оставлю заколку и конверт у себя?

– Само собой, – сказала доктор Стенхольм. – Не думай, что я впала в детство, но это очень интересно. Ужасно, но интересно.

– Нет, – ответил Юханссон. – Я ни в коей мере не считаю подобное ребячеством. И вы участвовали в похоронах? Ты и твоя сестра?

– Нет, – сообщила Ульрика Стенхольм. – Ни у одной из нас не было времени. Он даже немного обиделся на нас. Народу присутствовало немного. Почти никто не пришел, честно говоря.

«Даже застенчивый детоубийца», – подумал Юханссон.

Как только Ульрика Стенхольм ушла, Юханссон позвонил в полицию Стокгольма и попросил соединить его с комиссаром Кьеллем Херманссоном из криминального отдела лена, и даже собирался потребовать контакта с администрацией, если его просьбу не удовлетворят напрямую.

– Это Ларс Мартин Юханссон, – сказал он.

– Узнаю шефа по голосу, – сказала телефонистка на коммутаторе. – Подождите секунду.

– Слушаю, – ответил Херманссон. – Черт, как дела у тебя?

– Просто замечательно, – солгал Юханссон. – Но мне понадобится помощь в одном деле. Я хотел бы взглянуть на обобщающий документ из дела Жасмин. Ты знаешь, со всеми личностями, транспортными средствами, местами и временем, которые когда-либо возникали в расследовании.

– Меня начинает одолевать любопытство, – сказал Херманссон.

– И напрасно, – проворчал Юханссон. – Еще слишком рано. Ты можешь скинуть его мне по электронной почте?

– Не-а, – сказал Херманссон. – Его нет в электронном виде. У нас случился компьютерный сбой несколько лет назад, и данные не сохранились.

«Не может быть», – подумал Юханссон.

– Но у меня наверняка где-то есть бумажная версия. Я сделаю копию и пришлю, если тебя устроит.

– Устроит замечательно, – подтвердил Юханссон. – Когда я ее увижу?

– Считай, она уже у тебя, – сказал Херманссон. – Но у меня есть одно условие.

– И какое же?

– Я хочу стать первым, кто узнает имя этого урода, – произнес Херманссон неожиданно суровыми тоном. – Я ведь собирался прибить его.

– Естественно, – согласился Юханссон.

– Я пришлю к тебе моего зятя, – сказал Херманссон.

Полчаса спустя инспектор Патрик Окессон, Петво, вошел в палату Юханссона с коричневым конвертом в руке. Одетый в гражданское, в отличие от их предыдущей встречи.

– Мне жаль, шеф, – сказал он. – Но не будет никакой колбасы от Гюнтера. Я ведь разговаривал с Ярнисом. У него строгий приказ от Альфы Один.

– Альфы Один?

– Супруги шефа, – объяснил Петво и широко улыбнулся. – Мы используем такой шифр на работе. Жены проходят под позывным Альфа. Тем самым экономится время и не возникает ненужных дискуссий.

– Неплохая идея, – сказал Юханссон. – Я должен поблагодарить тебя за прошлый раз, кстати. Не знал, что ты женат на дочери Херманссона. По-моему, она работает в отделе семейного насилия в Сити?

– Угу, – подтвердил Окессон и улыбнулся еще шире. – Но в остальном вполне нормальная женщина. Маленький мир, скажем так.

– Очень маленький, – согласился Юханссон.

«Моя собственная семья, – подумал он. – Если исключить таких придурков, как Эверт Бекстрём».

Согласно итоговому документу, созданному летом 1985 года в связи с расследованием убийства Жасмин Эрмеган, Маргарету Сагерлиед допрашивали во вторник 2 июля 1985 года, когда полицейские обходили все дома в районе, где пропала девочка. С ней беседовала ассистент Карина Телль, и человеком, посчитавшим ее неинтересной для расследования, был возглавлявший его инспектор Бек-стрём.

Пожилая дама семидесяти одного года, вдова уже в течение пяти лет, никаких детей или других контактов мужского пола, стоящих внимания в данной связи, уже три дня находившаяся в отъезде к тому моменту, когда в полицию поступило заявление об исчезновении Жасмин. Вернулась к себе домой за день до того, как ее допросили. Маргарета Сагерлиед была несудимой, не имела собственного автомобиля, у нее даже отсутствовало водительское удостоверение, и все согласно данным, которые полиция собирала на всех жильцов района.

С ней пообщались исключительно по той простой причине, что она проживала по адресу Майбломместиген, 2, в самом начале улицы у перекрестка с Эппельвиксгатан. Примерно в том месте, где один из свидетелей, по его мнению, видел красный «гольф» в тот вечер, когда пропала Жасмин.

Девочка, проживавшая в противоположном конце той же улицы по адресу Майбломместиген, 10. Вместе со своим отцом и его новой женщиной, которую она порой называла мамой, когда собиралась спать или просто забывалась.

«Все равно это ужасно странно», – подумал бывший шеф Государственной криминальной полиции Ларс Мартин Юханссон, всегда ненавидевший случайные совпадения.