Часть шестая

В понедельник 20 сентября, через три недели после смерти Ларса Мартина Юханссона, генеральный директор и шеф полиции безопасности решил снять скрытую охрану Стаффана Нильссона. По его мнению, ситуация разительно изменилась после того, как бывший шеф Государственной криминальной полиции перешел в мир иной. Скорее всего, Юханссон ведь был единственным, кто помимо СЭПО знал, что именно Нильссон убил дочь Йозефа Саймона более двадцати пяти лет назад. В любом случае Нильссон, похоже, вернулся к своей прежней жизни, а если бы у него сейчас возникло желание попросить о защите, то ему следовало сделать это в обычном порядке.

– Что ты об этом скажешь, Лиза? – поинтересовался генеральный директор. – Поправь меня, если я не прав, но, по-моему, у нас хватает более важных дел, на которые следует тратить деньги.

– Я целиком и полностью согласна с шефом, – сказала Лиза Маттей и приложила руку к животу, как бы защищая его от неведомой опасности.

«Бедный Ларс», – подумала она.

В пятницу 1 октября колокола церкви Марии Магдалены в Сёдере в Стокгольме отзвонили по страннику и охотнику из Одалена, закончившему свой жизненный путь месяц назад.

Этот месяц был наполнен скорбью для его супруги Пии, и сегодня она в первый раз и всего на мгновение позволила прорваться раздражению, накопившемуся у нее за значительно больший срок.

«Чертов Ларс, – подумала она. – Почему ты никогда не слушал меня? В виде исключения мог ведь сделать, как я тебе говорила».

После церковной службы все собрались в любимом ресторане Юханссона недалеко от его дома, чтобы за трапезой еще раз вспомнить усопшего. Вся многочисленная родня Ларса Мартина, его бывшие коллеги из полиции Стокгольма, Государственной криминальной полиции и СЭПО, все до единого старые филины вроде него самого, естественно, с Ярнебрингом во главе.

Постепенно атмосфера стала достаточно оживленной, и воспоминания полились рекой. Ларс Мартин Юханссон был не из тех, кого, предав земле, сразу же забывают, хватало хороших историй о нем, которые требовалось рассказать еще раз.

Даже Пия не удержалась от смеха, несмотря на горе, обрушившееся на нее. Она теперь жила одна в слишком большой квартире, ставшей для нее постоянным напоминанием о другой, гораздо лучшей жизни. И уже решила продать ее, после очередной бессонной ночи, проведенной наедине с массой безответных вопросов, роившихся у нее в голове.

«И что теперь, плакать мне или смеяться?» – думала она, когда шла с Матильдой и Анной Хольт по бокам по проходу в церкви к скамье у самого алтаря.

И сначала она рыдала, конечно, а потом все-таки засмеялась. Мужа она похоронила, но ее жизнь, пусть иная, чем прежде, несмотря ни на что продолжалась.

– Это же все равно чертовщина какая-то, – констатировал старший брат Эверт, стоя у стойки бара в компании лучшего друга своего младшего брата и собственного батрачонка. Впервые в жизни с красным от слез лицом, почти восьмидесятилетний и не допускающий мысли о том, что и сам скоро умрет. Все, кто угодно, но только не Эверт. Тем более после того, как его собственный батрачонок вернулся в отчий дом. – Это же все равно чертовщина какая-то, что он не умел есть и пить, как все нормальные люди, – продолжал Эверт. – Да и двигаться толком. Если речь не шла об охоте, конечно, поскольку тогда он становился достаточно быстрым. Он же был еще молодой мужик, шестьдесят семь всего. Разве это возраст? Наш отец дожил до девяноста трех, мама Эльна до девяноста семи. Мне самому семьдесят семь, а я давно не чувствовал себя так хорошо.

– Я думаю, он чувствовал себя дьявольски плохо, когда закончил работать три года назад, – сказал Ярнебринг, – но в любом случае принял такое решение. Если он не мог больше быть полицейским, ничего другого и не следовало ожидать.

– Шеф был хорошим человеком, – сказал Макс. – Хорошим человеком, который плохо себя чувствовал.

«Поскольку плохой человек грыз его изнутри».

– Вот как, значит, – сказал Эверт. – Ларс всегда был немного странным. Я верю вам, но понятия не имел, что все так плохо. У него же оставались охота и лес. И усадьба. Мы владели ею вместе. Теперь его сын, Маленький Ларс, получит отцовскую долю.

– Я думаю, не случайно он отдал Богу душу в первый день охоты на лосей, – заметил Ярнебринг.

– Возможно, – согласился Эверт и пожал могучими плечами. – Спи спокойно, братишка, – сказал он, поднял бокал и осушил его одним глотком. – За тебя, Ларс, – добавил он.

– За тебя, Ларс, – присоединился к нему Ярнебринг.

«И что, черт возьми, мне самому делать теперь?»

– Мир праху твоему, шеф, – сказал Макс.

«А я позабочусь о покое для твоей души».

Перед самой полуночью в день поминовения Юханссона патруль полиции Вестерорта нашел брошенный автомобиль на островах Меларёарна. Он стоял на парковочной площадке на автостраде между Ферингсё и Стокгольмом. Серый «рено» среднего класса, аккуратный и ухоженный, определенно не из тех машин, на каких всякая шпана раскатывает по дорогам. Но ее все равно решили подвергнуть рутинной проверке. В багажнике был обнаружен сильно изуродованный труп мужчины, засунутый в синюю спортивную сумку. А потом все пошло по накатанным рельсам.

Уже утром удалось установить личность покойного. Мужчины где-то пятидесяти лет, который оказался владельцем автомобиля, а когда эксперты посетили его жилище во Фрёсунде, они сразу поняли, что, скорее всего, именно там он и расстался с жизнью. Множество следов крови в коридоре, в кухне, в гостиной, в ванной комнате. Его просто забили насмерть с невероятной жестокостью, а поскольку преступник умышленно затянул сам процесс, чтобы жертва дольше мучилась, выглядело очень странным, почему соседи не услышали ни звука из квартиры.

Шеф технического отдела полиции Сольны комиссар Петер Ниеми позвонил своему коллеге Эверту Бекстрёму. И когда тот наконец ответил, его голос звучал на удивление бодро.

– У меня труп для тебя, Бекстрём, – сообщил Ниеми. – Это Стаффан Нильссон, шестидесятого года рождения. Риелтор, одинокий, бездетный. Коллеги нашли его в багажнике собственного автомобиля, стоявшего на дороге на остров Ферингсё. Я в его квартире сейчас, она выглядит как скотобойня, поэтому, наверное, здесь все и случилось.

– Вот как, – сказал Бекстрём.

«Неплохое начало нового дня».

– И как он сам выглядит?

– Честно говоря, я никогда не видел никого хуже, – констатировал Ниеми. – Око за око, зуб за зуб, скажем так. Хотя, если верить судмедэксперту, наш преступник, по-видимому, очень постарался, чтобы бедняга оставался живым как можно дольше.

«Похоже на типичное убийство педика, – подумал он. – Эти ребята порой не церемонятся друг с другом, да и нормальные люди их, мягко говоря, недолюбливают».

– Типичное убийство педика, – констатировал Бекстрём несколько часов спустя на первом совещании своей разыскной группы. Никаких светлых голов уж точно, но, поскольку ему самому предстояло руководить и распределять работу, он не видел в этом особых проблем.

– Откуда нам это известно? – поинтересовалось молодое дарование из службы правопорядка, судя по длине волос, вероятно, принадлежавшее к радикально настроенной части общества.

– Я нашел старое педофильское дело на него. Там он признается, что гомик, – объяснил Бекстрём. – Там же я нашел упоминание о его старом друге, который выглядит крайне подозрительным.

– И почему он выглядит столь подозрительным, этот его друг? – спросил длинноволосый констебль, явно не собираясь сдаваться.

– Он – араб, – ответил Бекстрём, четко расставив акценты, как и обязывала его репутация одной из главных легенд в полицейском корпусе. – Его зовут Али Хусейн.

«Наверняка кто-то из твоих корешей», – подумал он.

В начале декабря батрачонок Эверта Макс уволился с целью переехать в США. Он уже нашел там работу, его новый работодатель устроил для него грин-карту. Кроме того, Макс рассчитывал учиться в свободное время. Он старательно скрывал, чем собирается заниматься на новой родине, но, поскольку выглядел довольным, Эверт не стал допытываться. Прощаясь в аэропорту, он в качестве подарка вручил парню приличную сумму денег, заключил его в свои медвежьи объятия, но тем и ограничил выражение своих чувств, как и полагалось настоящим мужчинам.

– Перемена мест – дело хорошее, Макс, – сказал Эверт Юханссон. – Ты сможешь увидеть что-то новое, наша с женой усадьба, наверное, уже намозолила тебе глаза. Но если передумаешь, знай: мои двери всегда для тебя открыты.

В пятницу на той же неделе, когда Максим Макаров самолетом добрался из Сундсвалля в Стокгольм, чтобы оттуда направиться в Нью-Йорк и далее к неизвестному месту назначения, начальник полиции Вестерорта Анна Хольт распустила группу, работавшую по убийству Стаффана Нильссона.

Комиссар Эверт Бекстрём, конечно, нашел несколько Али Хусейнов, но, поскольку ни один из них не имел явного отношения к делу, расследование быстро зашло в тупик.

– Ты же знаешь, как все бывает, Анна, – сказал Бекстрём, когда докладывал о состоянии дел. – Рано или поздно этот идиот всплывет где-нибудь, и тогда его песенка спета.

«Расследование без результатов». Анна Хольт написала это на бумагах, принесенных ей Бекстрёмом. У нее имелись дела поважнее, занимавшие все ее мысли. В выходные ей впервые в жизни предстояло стать крестной матерью двухмесячной дочери Лизы Маттей, которую собирались назвать Анной Линдой Эльной. Анной в честь Анны Хольт, Линдой в честь матери Лизы, а Эльной в памяти о ком-то, чье инкогнито мама девочки не хотела раскрывать.

Вместе с завещанием Ларса Мартина Юханссона лежало письмо для его супруги Пии. Три короткие строчки, судя по всему написанные им после 11 июля того же года. «Кончай распускать нюни, старушка. Найди себе другого парня. Береги себя». И имя под ними «Ларс». Пия последовала его совету, и уже после Нового года у нее снова появился мужчина. О том, чтобы выйти замуж или даже съехаться вместе, и речи не шло, но жизнь продолжалась, и этот новый этап требовалось как-то начинать.

Несколько недель спустя Ульрика Стенхольм перебралась в США. В обстановке строгой секретности она вышла замуж за человека на шестнадцать лет старше ее. И уже ждала от него ребенка. Девочку, дитя любви, которую ее новый муж собирался назвать Жасмин. На шестом месяце у нее случился выкидыш, и дочь умерла в «скорой» на пути в больницу.

Судьи и их палачи. Око за око, зуб за зуб.