Глава 15
– Борис Георгиевич, я же с тобой не спорю, я же не говорю тебе, что ты не прав. Ты прав! Стопудово прав! Но что мы можем сделать? Есть ситуации, в которых мы не принимаем самостоятельные решения, эти ситуации выходят на другой уровень, мы можем только думать, как выйти с минимальными потерями. Все! Больше ничего.
Гость Бориса Георгиевича, все тот же человек без лица, появлялся в их доме уже не в первый раз. Последнее время он зачастил. И разговоры с дядей вел бурные, отнюдь не задушевные.
Катя пригласила дядю и его гостя за стол, где уже стоял дымящийся кофейник, чашки, молочник и блюдо с сырными гренками.
Передвигалась она как во сне. Она ни о чем не думала, ни на что не реагировала. Получив от «акулы» приглашение, на которое уже почти ответил согласием, Димочка ни словом не обмолвился об этом Кате. И тут три варианта: либо он не воспринял приглашение всерьез, потому и не обсуждает его вслух, не желая попусту вызывать Катину ревность. Либо – что куда хуже – он размышляет, но не считает нужным с ней советоваться. Либо самое плохое: он решился и объявит ей о своем решение прямо перед отъездом. А дальше все ясно: у него начнется движение, о котором он так мечтает, мерзкая тетка охмурит его радужными перспективами, непременно затащит в постель, и ее Димочка, ее нежный мальчик для Кати перестанет существовать.
А Катя останется один на один со своим горем, с разбитым сердцем, одинокая и никому не нужная. И все жертвы, которые она принесла, окажутся напрасными. Она плакала, пила успокоительные таблетки, антидепрессанты, но ничто не помогало.
Когда предаваться мыслям о глубоком мраке, который ее ждет, было уже невыносимо, Катя от нечего делать и чтобы хоть немного отвлечься, стала тупо подслушивать дядины разговоры.
– Тебя все равно уберут, Борис, как бы ты ни сопротивлялся, – говорил гость, – даже если не смогут по закону, придумают реорганизацию какую-нибудь. Решение принято наверху, ты с этим ничего не сможешь сделать.
– Уроды! Грязные ублюдки! – заключил Борис. – Все распродали и все не нажрутся, все им мало. Ты представляешь, сколько сил я вложил в это предприятие?
– Ну, кому как не мне знать, Георгич, – развел руками его собеседник. – Ты, можно сказать, из полной жопы его вытащил.
– Именно что из жопы! – взревел Борис. – Именно! Я пришел, когда там были долги в десятки миллионов, десятки! Предприятие было в предбанкротном состоянии, коллектив распадался, подвижной состав вообще ничего из себя не представлял! Сколько я сделал! Мы же вышли из долгов, сохранили коллектив, купили новые троллейбусы, причем только половину за бюджетный счет, остальные-то на наши деньги! На деньги предприятия! И теперь, когда все наладилось и заработало, приходят какие-то денежные мальчики, которым нужно все отдать, а самому идти в задницу? Ты считаешь, это нормально? И я не должен сопротивляться?
– Борис, – подняв кверху руку, как бы прося слова, начал гость, – ты же все видишь: водоканал отдали в концессию, на электросеть посадили своего москвича. Теплосети тоже готовятся отдать, это вопрос месяца. Ты же не мальчик, чтобы я тебе это все объяснял. Взять хотя бы центральный рынок… Как организовали общественное мнение, а? Все телевидение, всю прессу подняли. И антисанитария там, и аварийная ситуация, закрыть срочно на реконструкцию, а то все рухнет!
– Да у нас целые кварталы аварийных домов! – рычал Борис. – Там людям реально крыши на голову рушатся, и никто их не переселяет!
– Ну так на этом украсть-то нечего, – саркастически заметил гость. – Потому и не расселяют. Зато я знаю, что на рынок специально крыс запустили, а потом санитарных врачей привезли, это стопроцентная информация. Директор им помогал-помогал в расчете на будущее, а его пинком под зад. А не захотел сам уходить, так еще и дело уголовное возбудили. Может, там и есть, за что, не знаю. Только если бы он уступил, то никакого дела не было бы. Подобрали бы ему другую какую-то должность, да и все. А рынок, между тем, уже акционировали и продали. Вот и все дела. То же самое будет и с тобой, вот чего я боюсь.
– Хрена! – рявкнул Борис. – Я ни копейки не украл!
– Тебе же хуже, – печально заметил гость. – Тогда могут решить и более радикально.
– Да ладно тебе. Еще скажи, что из-за этой херни убить могут. В наше время… Из-за муниципального предприятия… Не смешно.
– Не из-за предприятия, а из-за большого бизнеса, которым являются городские перевозки. Из-за больших людей, которые приходят в этот бизнес. Из-за больших денег, в конце концов. Будешь мешать – тебя как-то устранят. Не одним способом, так другим. Ты мой товарищ, Борис, поэтому я с тобой разговариваю. Встанет этот вопрос на Думе… ну что бы реорганизовать предприятие или еще что-то, и я проголосую. А что делать? Мне есть что терять, и я не хочу оказаться изгоем в своем регионе. Я хочу и дальше быть депутатом и заниматься бизнесом. Я не хочу на помойку. И ты подумай, может, стоит поторговаться…
– Да кто торгуется-то? – заорал Борис. – Меня просто вышвыривают вон!
– Это потому что ты сопротивляешься, – заметил депутат, – а если не будешь сопротивляться, войдешь в режим диалога, может, все и по-другому повернется.
Катя сидела на кушетке за дверью, ведущей в гостиную. Взрослые разговоры ей были чужды, хотя она поняла, что у дяди неприятности. Но по сравнению с ее горем все окружающее меркло и не имело никакого значения. Ей открылась истина с самого неприятного ракурса, Катя начинала понимать – красивый мальчик хочет красивой жизни, вот в чем все дело.
Дядя Борис в свое время был прав: такие картинные красавцы никогда не станут продавать себя задешево. И ведь он предупреждал Катю, что разумный человек не станет зариться на витрину с тридцатикаратными алмазами. Посмотрит да пойдет своей дорогой. Но она-то уже позарилась! Она уже не прошла мимо. Раньше надо было бежать, куда глаза глядят! Не по Сеньке шапка – так в народе говорят. Так вот это как раз о ней и ее разлюбезном Димочке. Не станет он тратить свою красоту на Катю и свою жизнь на гнездышко, которое она ему совьет.
Что же ей теперь делать? По идее, нужно немедленно бросить Димочку, пока еще не поздно, пока это может сделать она сама, пока это не стало его решением. Так будет легче. Легче ведь осознавать, что ты сама отказалась, а не тебя отшвырнули как сломанную куклу.
Катя уже видела картину своего недалекого будущего. Димочка прибегает попрощаться, отдает ключи от квартиры. А потом, где-то через полгода она включает телевизор и видит его… Нет! Это невозможно себе представить!
Катя вдруг почувствовала, что ей нужен совет Лики.
Она бросилась к компьютеру и написала несколько слов. Лика прочитала ее послание сразу, потому что через несколько минут ожил скайп. Лика, на удивление скромно причесанная и почти не накрашенная, возникла на экране.
– Так чего он хочет, этот твой засранец? Чего ему не хватает?
– Я не знаю, он мне ничего не говорит. Красивой жизни ему надо – вот чего.
Лика хмыкнула, помолчала.
– А кто не хочет красивой жизни? Ну да, здесь, в столице, ему вполне могут организовать такую жизнь, с его-то внешностью. Будет потрахивать влиятельных дамочек, будет в шоколаде.
– Ну что же мне делать? – взмолилась Катя.
– А такой вариант, как послать подальше, не рассматривается? – поинтересовалась Лика.
– Уже и не знаю, – прошептала Катя.
– Ну что тебе сказать? Думай, мать. Только не придумай забеременеть, одна с ребенком останешься.
– Да нет, что ты, я же не идиотка! – ужаснулась Катя.
– Ели честно, я бы его послала. Так легче будет. Все равно он тебе не достанется. Ты же не можешь дать ему ту жизнь, о которой он мечтает…
– Я бы дала, но как? – закричала Катя, уже на грани того, чтобы залиться слезами.
– А вот это уже сама придумывай. И главное по телефону ни с кем не обсуждай, хорошо? А то ведь везение – вещь не вечная…
Катя подняла заплаканные глаза и уставилась в монитор. Лика смотрела на нее сочувственно. Взгляд ее был понимающим. Казалось, она знает о Кате даже то, о чем та ей не рассказывала.
– У тебя что-то идет не так, да, дядя? – участливо спросила Катя. – Я же вижу, что ты хмурый такой последнее время.
Катя убрала со стола после ужина, который Борис съел молча и, казалось, совсем без аппетита. Во всяком случае, он даже не похвалил Катю за голубцы, которые в этот раз ей особенно удались. Девушка принесла чай, поставила на стол конфетки с марципаном, которые дядя любил больше всего. Ей так хотелось его утешить, порадовать хоть чем-нибудь, ведь он единственный, кто остался у нее на этом свете:
– Да уж, с настроением последнее время слабовато, – ответил, потупившись, Борис Георгиевич, вздохнул и все-таки поднял голову.
Тут он заметил Катины ухищрения и улыбнулся.
– Принеси что ли коньячку, Катюшка, – ласково сказал он. – Может, полегчает. А то ты все время заплаканная ходишь, я что-то расклеился. Одни, похоже, мы с тобой друг другу и нужны.
Катя бросилась к буфету, пряча готовые брызнуть слезы, достала початую бутылку, два коньячных стакана.
– Можно я тоже с тобой за компанию выпью? – спросила она из вежливости.
– Что за вопрос такой? – удивился Борис. – Конечно.
После ужина Катя обычно выключала верхнюю люстру и зажигала боковое освещение, которое делало просторную комнату еще более уютной. Дальние углы окутывал сумрак, вокруг стола свет тоже слегка приглушался, и казалось, будто они с дядей на этим столом и правда одни во всем мире. Девушка разлила по чашкам жасминовый чай, наполнила коньяком стаканчики, подвинула к дяде его любимые конфетки.
– Дядя Боря, – поднимая стаканчик, сказала она, – может, все еще не так страшно? Может, еще все образуется как-то? Я, конечно, ничего не понимаю в делах, но кое-что все-таки слышу.
– Эх, Катя, все не то чтобы страшно. Страшно – это когда тебе поставили диагноз рак в последней стадии, – отпив глоток, сказал Борис, – а то, что вокруг меня, мерзко, подло и противно. Наши городские власти – это ворье самого гнусного пошиба, сборище подонков и кидал. Я руковожу предприятием, которое досталось мне в совершенно убитом виде. Я до него неплохие должности занимал, мне не было никакой нужды идти в этот предбанкротный «Пассажиртранс», он мне на фиг был не нужен. Меня уговорили, меня просили, даже, скорее, упрашивали. Я отвечал, что не специалист в этой области, но мне твердили, что я лучший менеджер, что с моим, мол, управленческим опытом… «Кто лучше тебя, Борис, с этим справится?» – спрашивали меня, в глаза заглядывали. Я взялся. Я вытащил предприятие из долгов, и все это на своих личных контактах, на своих личных партнерах, на договоренностях с банкирами, с которыми опять же личные отношения.
Борис одним махом допил коньяк и потянулся за бутылкой, но Катя его опередила и сама налила дяде добавку.
– А теперь тебя увольняют, я правильно поняла? – спросила она. – Дядя, но ведь человека просто так, без всякой причины, не так уж легко…
– Увольняют – это не совсем даже, это бы еще бог с ним, – махнул рукой Борис. – Сначала они хотят моими руками провернуть одну весьма сомнительную процедуру, вывести из предприятия важные активы, а потом уже дать мне пинка под зад.
Борис Георгиевич выпил залпом еще одну рюмку и развалился на удобном полукресле.
– Но не дамся я им так легко! – воскликнул он. – Я им буду каштаны из огня таскать, ходить по грани чистой уголовщины, а за это они, может быть, подберут мне другую какую-нибудь должность! Хрен они угадали! Ничего такого я не сделаю! И должности их мне не нужны. Пока эта хапужная компания будет управлять городом, я близко к муниципальной службе не подойду. У меня есть свой бизнес, и я в состоянии прокормить себя сам. И очень хорошо прокормить.
– Ну и правильно! – горячо воскликнула Катя. Она хоть и не понимала многого из того, что говорил дядя, но чувствовала, что он поступает так как нужно.
Между тем Борис, разгоряченный коньяком, разошелся не на шутку.
– Отчего ты думаешь к нам тот мужик за черном «Порше» зачастил? – обратился он к племяннице. – Это он у них типа посредника. Уговаривает меня, чтобы я не скандалил и слил предприятие по-тихому. Приводил мне пример центрального рынка, что там, мол, на директора дело уголовное возбудили. Это у них угрозы такие. Прессой пугал, телевидением… А если я им сейчас такой кунштюк устрою, что они запоют?
– Какой такой кунштюк? – повторила Катя незнакомое слово.
– А вот какой, – Борис подался к ней, будто равному себе партнеру пытался объяснить ход своих мыслей. – А если я возьму да и обращусь к прокурору области? Я-то их планы себе представляю, что они хотят с предприятием сделать.
– А что прокурор? – подхватила дядину мысль Катя.
– А то, что прокурор области у нас на редкость порядочный человек, – ответил Борис. – Ни в чем никогда не замеченный и ничем себя не замаравший. Я с ним в университете учился, между прочим, и знаю его сто лет. Грамотный законник и человек, которого это ворье под себя не согнет ни за что. Ворье подолгу не засиживается, меняется периодически, а он как был прокурором, так и остался. И с прессой они пусть ко мне не лезут. Я что, сам не знаю, как пиар-кампании делаются? Для этого есть хорошие специалисты, плати деньги – будет тебе любая кампания. И в прессе, и на телевидении. А я заплачу, я денег не пожалею.
Дядя Борис встал, в нервном возбуждении заходил вокруг своего полукресла.
– Вот возьму и прямо сейчас дам им ответ, – выдохнул он, – и пусть думают, прежде чем меня за мальчика сопливого принимать. А то в дерьмо они меня окунуть пожелали, видите ли… Что я им, шавка какая-то подзаборная? Вот прямо сейчас и позвоню.
Борис налил себе еще рюмку, опрокинул ее и, буркнув Кате: «не убирай, я сейчас», прошествовал в свой кабинет. Катя бросилась было за ним, лепеча на счет того, что не стоит так вот с горяча да под коньяк такие важные вещи озвучивать, но дядя ее порыва даже не заметил.
«А может, решения и нужно принимать вот так, как дядя? Решительно, в один миг», – думала Катя, уползая в свою комнату.
Что в делах дяди происходят какие-то не те вещи, она давно заметила, видела, сколько времени он потратил на переговоры с тем неприятным депутатом, который приезжал на черном «Порше», понимала, что происходит что-то важное, раз дядя повышает голос и вообще ведет себя в несвойственной ему манере. Но именно сейчас он, видимо, решился. Понял, что в его пользу ситуация уже не изменится, должность свою он все равно не сохранит, но измазать себя в дерьме никому не позволит. А ведь это по-мужски. И умно. Одно дело уходить побитой собакой, другое – гордо держа голову. Он еще и навредит своим противникам напоследок. И правильно! Зато его не будут считать за лоха, как говорят здесь, в городе, не будут потом полоскать в газетенках и вешать на него чужие грехи.
А может, и ей стоит поступить точно так же? Дядя Борис очень опытный, умный человек, с его поступков пример брать совсем не грех. Почему бы ей, Кате, тоже не попытаться сохранить лицо? Пока ее не успели растоптать и смешать с нечистотами. Ведь надо же смотреть правде в глаза: Димочка ведет за ее спиной переговоры с московской мадам, которая имеет на него свои виды. И профессиональные, и, без сомнения, чисто женские. Пусть даже еще не явно, а только вступил в переписку, но к чему эта переписка приведет, уже ясно, коли он стал ей отвечать. Он так восхищался Ликиной смелостью, так завидовал тому, что у нее впереди интересные перспективы… Не откажется он попробовать себя, нет. И то, что он не рассказал о письме «акулы» Кате, лишний раз доказывает, что ее мнение для Димочки не важно, что от нее в его жизни ничто не зависит. Доказывает это и кое-что еще похуже: ради своих перспектив Димочка легко откажется от нее, расстанется с ней. И держа одной рукой собранный чемодан, он другой протянет Кате ключи от квартиры. И рука у него поднимется, можно даже не сомневаться. А еще через пару месяцев Димочка даже и не вспомнит, что была в его жизни девушка Катя.
Если Катя решится бросить его сама, прямо сейчас, то избежит кровавых слез впоследствии. Нет, слезы-то, конечно, будут, но зачем оттягивать момент, жить в ожидании неизбежного расставания? Ведь до осени она не сможет думать ни о чем другом, она будет каждую минуту ждать телефонного звонка, в каждом Димочкином взгляде будет читать готовность произнести прощальные слова. Зачем добровольно обрекать себя на такую муку? Это очень жестоко по отношению к себе.
Катя думала, внушала, уговаривала себя, но чем больше доводов и аргументов в пользу немедленного расставания она находила, тем очевиднее становился вопрос: как это сделать? И еще очевиднее отсутствие ответа на него.
Вывести Димочку на интересующую тему Катя решила так: рассказать о Ликиных успехах, передать привет, а там уж как-то незаметно начать необходимый разговор. Оставаться с парнем наедине Катя не могла, она безумно его хотела, но ей казалось, что каждое его прикосновение, каждый его поцелуй будет лживым. Каждый вздох будет предвестником скорого расставания. Нет, никакой близости до тех пор, пока она не приняла окончательное решение. А уж если она его примет, ни о какой близости вообще не может быть и речи. Надо начинать забывать его телом, а потом уж душой. Если вообще все это получится. Поэтому они довольно отстраненно, держась на расстоянии, гуляли вдоль набережной. Никаких приветственных поцелуев, ничего такого.
– Лика просила передать тебе привет, – начала Катя. – Устает, бедняжка. Она думала, что эстрада – это только один кайф в чистом виде. Ан-нет, там трудиться и трудиться приходится, из девчонок там всю душу вынимают.
– Это нормально, – ответил Димочка, – ничто человеку не дается просто так. Тем более вершины. Я когда-то в юности много читал об альпинистах, рассказы о восхождениях, воспоминания. Они пишут, что чувство эйфории, которое приходит на покоренной вершине, ни с чем не сравнимо, конечно, но не только от осознания величия своего достижения. Не только потому, что мир у твоих ног. Восхождение на гору – адский труд, причем опаснейший. Победы альпинистов даются невероятными усилиями. И то, что человек сумел эти трудности перенести, осознание своей силы, тоже дает необыкновенный эффект. Так что пусть Лика не жалуется. Чем выше вершина, тем труднее восхождение.
– Ну, ты сравнил… – хмыкнула Катя, – как будто на нашу эстраду не попадают другими, отнюдь не такими трудными путями. В шоу-бизнесе, по-моему, куда больше ценится положение «лежа на спине».
– Ну конечно, – согласился Димочка, – не все идут одним путем. За одних решают бабки, за других – связи, из положения «лежа» тоже, наверное, многие поднимаются. Но если человек идет без всего этого, то надо трудиться. Ничего не попишешь.
– Ты странно рассуждаешь, – пожала плечами Катя, – и вообще сравнение твое неуместное. Альпинисты – самоотверженные люди, романтики, ими движет не жажда денег. Шоу-бизнес как раз не для таких. Девчонки стремятся туда, чтобы продать себя подороже, вот и все. И конечная Ликина мечта, я думаю, из разряда именно таких: покрасоваться, потусить и найти в итоге олигарха, который реализует все ее мечты.
– Согласен.
Они помолчали. Разговор получался совсем не о том.
– Все равно мне кажется, что от Лики не будет толку. Она сама знает, что голоса у нее нет. И все равно лезет.
– Мне казалось, ты ее поддерживаешь, – заметил Димочка, – а теперь я вижу, что не очень. Завидуешь что ли?
Парень шутливо подтолкнул спутницу плечом, в ответ на что Катя буквально разъярилась.
– Я ей завидую? – взвизгнула он. – Да ты вообще не в своем уме? Чему завидовать-то? Она пока никто и звать ее никак. Одна из тысяч девиц, которые обивают пороги, не гнушаясь ничем, лишь бы вылезти на сцену. Неужели я на такую похожа? Я никогда в жизни, не имея таланта, не стала бы вот так, как она… Чтобы потом меня назвали поющими трусами? Увольте! Плохо же ты меня знаешь. Может, это как раз ты ей завидуешь? Может, это для тебя самоцель всунуться хоть куда-то, хоть каким способом, лишь бы пробраться в столицу и нежиться в лучах софитов? Может, у тебя такие мечты, я не знаю, но меня воспитывали совсем по-другому.
– Кать, ты чего взбеленилась-то? – искренне удивился Дима. – Я тебя ни в чем не обвинял. И при чем здесь я, вообще не пойму. Я разве когда-то говорил, что хочу в столицу?
– Ну, может, и не обсуждали, – согласилась Катя, – но я же вижу, что ты всем не доволен, провинция тебе кажется дырой, ты считаешь, что тебе тут ничего не светит.
– А в столице светит? – хмыкнул он. – Ждут меня там, как же…
– А если бы ждали? – Катя подошла к самому главному. – Уж ты бы перед соблазном не устоял.
Сердце Кати учащенно забилось, щеки пылали. От того, что он скажет сейчас, возможно, зависела вся ее дальнейшая жизнь.
– Для меня жизнь в столице – не самоцель, – отозвался Димочка, – жить можно где угодно. Можно и в столице, можно и здесь, можно и за границей. Вопрос не в том, где именно жить, вопрос в качестве жизни. Если ты в своем городе, пусть даже и провинциальном, что-то значишь и чего-то стоишь, так ли уж обязательно стремиться в Москву? Для меня это было бы не принципиально.
– А что для тебя принципиально? – поинтересовалась Катя.
– Кать, ну что ты в самом деле. Какие-то странные вопросы, – Дима начал раздражаться. – Я уже сказал: дело в качестве жизни, вот в чем. В понимании, что перед тобой есть какая-то перспектива к улучшению.
– Не у всех же с молоду все бывает, – хмыкнула Катя.
– Вот что и обидно, – вздохнул Димочка, – пока ты молодой, здоровый, пока тебе всего хочется, пока жажда жизни есть, у тебя нет возможностей. А когда возможности появятся, у тебя уже будет три грыжи в позвоночнике, подагра или сахарный диабет. И тебе уже ничего не захочется, и жажда будет только от повышенного сахара в крови.
Димочка зло пнул носком ботинка пустую банку, валяющуюся посреди тротуара.
– Что ж люди за свиньи такие, а?
Катя наступала на мокрый асфальт, не заботясь о чистоте полуботинок, которые на ней были надеты. Не до того. Было сыро, воздух пах весной, но небо, такое ясное и чистое с утра, вздыбилось мелкими темно-серыми тучками, нахмурилось. Подул пробирающий ветерок.
– Может, зайдем куда-нибудь кофе выпьем? – предложил Димочка.
– Не хочется, – ответила Катя. – Я бы из кофе-автомата стаканчик выпила с молоком. Он там ужасно вкусный. Не хочу никуда заходить, воздухом хочу подышать.
– Ну, давай, хотя погодка не располагает.
– Не располагает, иди домой, – отвернулась от него Катя.
– Я не понимаю, чего ты дуешься, – огрызнулся Димочка, – если нет настроения, зачем мы вообще пошли гулять? Сама сидела бы дома и шипела там, чего на меня шипеть, что я тебе сделал?
– Да я не дуюсь, чего мне дуться? – проговорила Катя. – Если я тебе вопросы какие-то задаю, то просто потому, что мне хочется тебя понять. Понять, о чем ты мечтаешь. О чем думаешь. Только и всего, разве в этом есть что-то плохое? Если тебя раздражает, я больше не буду приставать.
– Да нет в этом ничего плохого, – примирительно сказал Димочка, – я тебе уже говорил, о чем я мечтаю. Но это только мечты, ничего общего с реальностью они не имеют. Поэтому – что о них говорить-то?
– Это ты про свою клинику?
– Ага, – кивнул Дима, – я часто думаю об этом. Что может быть лучше, если ты зарабатываешь хорошие деньги, делая при этом любимое дело? Я бы хотел, чтобы в ней был большой зоомагазин, а отдельно – диагностика и лечение животных. Чтобы там было хорошее оборудование, операционная, просторный холл, чтобы людям с кошками-собаками было удобно ждать своей очереди, зал для передержки животных. Эх… Знаешь, как здорово можно все это устроить?
– Что-то вроде такой клиники, в которой ты сейчас работаешь?
– Я бы лучше все сделал, у нас слишком тесно, – мечтательно произнес Дима. – И главное, этот рынок еще не перегружен. Животные есть почти в каждом доме, и всем требуется помощь: кого кастрировать, кому лечиться, кому когти стричь и прививки ставить. А клиники-то все же не на каждом шагу. Далеко возить животных не очень удобно, многие выбирают клинику поближе к дому. Представляешь, сколько было бы пациентов в такой клинике, если она, скажем, была бы в районе современных многоэтажек, где дорогие квартиры и много людей? Там клиентура сложилась бы очень быстро. Сейчас во всех многоэтажках первые этажи сдаются под магазины, тренажерные залы, аптеки и всякое такое. И ветклиника очень вписалась бы.
– Интересно, сколько же нужно денег, чтобы открыть такое дело? – спросила Катя.
– Я это не считал, – покачал головой Димочка. – Какой смысл? Просчитать-то можно, я знаю, что нужно для хорошей ветеринарии. Но зачем? Просто так, чтобы душу травить себе лишний раз? Это мечта, а она стоимости не имеет.
– Все имеет свою стоимость, – не согласилась Катя. – Может, твоя мечта и осуществится, кто знает. Мы же знаем, как завтра жизнь сложится.
– По большому счету – нет, не знаем. А вообще-то знаем, Катька, все мы знаем. Завтра будет тоже самое, что было сегодня и вчера. Единственное, что может случиться неожиданно, – это перелом ноги.
– Быть таким пессимистом в твои годы просто ужасно! – возмутилась Катя. – Ты ни во что не веришь. Это неправильно.
– Я не пессимист, я реалист, – ответил Димочка. – Хотя может и стоит что-то в жизни менять… Самому менять, не ожидая, когда счастье с неба свалится. Но этот талант тоже дан не всем.
