Эпилог

…Когда Миллог оставил позади страшный Гондор, от него прежнего осталась одна лишь тень.

Позади бесплодные, выжженные земли между Андуином и Харненом, где в зарослях безраздельно властвовали шакалы. Позади Умбарский залив и гордая крепость в кольце неприступных стен. Позади харадские охотники за рабами, их ловчие соколы и своры псов-ищеек.

Миллога, никогда и не помышлявшего ни о каких странствиях, как видно, хранила сама всемогущая Судьба. Он избегал одну опасность за другой, даже и не подозревая о них, привыкнув слепо доверять инстинкту пса, своего верного поводыря. Хотя Миллог и клятвенно пообещал собаке кормить её до самой смерти и никогда не утруждать работой, пока что выходило совсем по-иному. Именно пёс отыскивал пропитание в этих небогатых добычей местах, честно делясь с ховраром пойманным зверьём.

Миллог, в свою очередь, пытался ловить рыбу, и снасти не всегда оставались пустыми.

Человек и пёс по-прежнему обыскивали каждый клочок берега. Разумеется, над их старанием посмеялся бы любой здравомыслящий – ну не бред ли, искать в Хараде тело утонувшего на Энедвейтском Взморье!

Но для Миллога, похоже, эти соображения ничего не значили. Сам он ни о чём подобном не задумывался; а пёс, если и задумывался, – то не умел говорить.

В тот день он решил остановиться.

– Место вроде бы рыбное, – втолковывал Миллог с осуждением глядящему на него псу. – Что есть-то будем? Второй день никакой охоты…

Пёс жалобно скулил, всё время косясь на море. Спокойное, синее, тёплое – оно нежилось себе под солнечными лучами. По невесть откуда взявшимся соображениям Миллога, погода и место как нельзя лучше подходили для рыбной ловли; а пёс, хоть и мог бы поспорить, увы, довольствовался лишь лаем и визгом. Повернувшись к морю, он глухо рычал, оскалив зубы и вздыбив шерсть.

– Слушай, да что это с тобой? – удивлялся Миллог. – Такое место славное… Вода рядом, и тенёк, и всё такое; отдохнем, а завтра дальше двинемся!

Пёс схватил Миллога зубами за одежду, потянув прочь, подальше от берега, но было уже поздно.

Горизонт внезапно потемнел. Там, на самом краю воды и неба, родилась узкая туманная полоска – словно облачко решило придержать свой бег и отдохнуть на водной глади. Правда, облачко это почему-то стало очень уж быстро расти, приближаясь, и спустя совсем немного времени во всей своей грозной красе показалась исполинская зеленоватая волна – казалось, до самого неба.

Миллог окаменел. Пёс в ужасе заметался по берегу; но потом, бешено рыча, намертво встал возле ног ховрара, показав внушительные клыки. Он был готов к бою.

Миллог же стоял, выронив немудрёную снасть и широко разинув рот, парализованный ужасом, – исполинская волна, несущаяся к нему, должна была смести всё на своем пути; укрыться на низком, пологом берегу негде.

Однако вскоре стало ясно, что накатывающаяся водная громада не собирается тратить силу зря, смывая в Великое Море жалкий мусор. Она мало-помалу теряла быстроту и напор, гребень её опускался – и вместе с ним замедлял ход дивный белоснежный корабль под странными косыми парусами, очень напоминавшими развёрнутые крылья готового взлететь лебедя. Нос корабля был выгнут подобно шее гордой птицы, навершие украшала лебединая же голова.

Волна разглаживалась, чудесный корабль замедлял свой бег, явно стремясь пристать к берегу.

Пёс в ногах у Миллога уже не рычал. Просто стоял, готовый биться до последнего и встретить смерть как подобает воину – лицом, а не спиной.

Волна тем временем совсем исчезла – словно и не было никогда грозного вала, мчащегося к берегу, точно сам Ульмо.

Дивный корабль замедлил ход. Немного не доходя до берега, он остановился, с лёгким плеском упали якоря. Казалось, от белых парусов и бортов исходит мягкое сияние, заметное даже сейчас, ярким безоблачным утром. Небольшая серая лодочка летела по водной глади, словно невесомая пушинка; двое гребцов на носу и на корме едва-едва шевелили длинными веслами. Кроме них, в лодке сидели ещё двое – в лёгких накидках с капюшонами, защищавшими от яростного южного солнца.

Миллог слабо замычал. С каждой секундой в простой душе ховрара нарастал панический, небывалый ужас, слепой, бессмысленный, от которого люди бросаются в пропасти или закалывают себя, чтобы только избавиться от нестерпимой муки. Ноги его приросли к прибрежному песку.

Пёс отступил на шаг, припадая к земле, – словно готовился к прыжку. Глаза его вспыхнули алым огнем, самым настоящим пламенем, превратившись в два раскалённых карбункула.

Лодочка скользила к берегу – а Миллог только и мог, что бессильно следить за ней, не в силах не то что сдвинуться с места, но и просто отвести взгляд. Пот лил с него потоком.

Лодочка ткнулась носом в песок. Две фигуры в накидках осторожно, стараясь не замочить ног, выбрались на берег. Мужчина, немолодой, в полном расцвете сил, – и женщина, о которой менестрели сказали бы что-нибудь вроде: «Прекрасна, как сама Любовь!» Дивные тёмные волосы, казалось, хранят отблеск иного, иномирового света, блаженства, открытого лишь немногим избранным.

Гребцы поспешно – даже слишком поспешно, на взгляд ховрара, – оттолкнули лодку. Лёгкое суденышко стрелой полетело прочь; несколькими взмахами гребцы подогнали его к борту дивного корабля, поднялись на борт и судно, немыслимым для парусника образом развернувшись, быстро пошло прочь, на глазах исчезнув во внезапно сгустившейся дымке.

Пришельцы остались на берегу.

Женщина казалась молодой – и в то же время никто не осмелился назвать бы ее юной. Во взгляде отражались мудрость бессчётных веков, боль и надежда, горе и радость. Немного нашлось бы смертных, кого этот взгляд оставил бы равнодушным.

Мужчина, гордый, статный, отличался пронзительным взором ясных глаз. Волосы его были снежно-белы; движения казались быстрыми и порывистыми; и он, и его спутница не имели при себе оружия.

Проходя мимо остолбеневшего Миллога, чудные пришельцы не удостоили его и взглядом – но тут в воздухе словно бы мелькнула серая молния. Пёс прыгнул, и глаза его пылали в тот миг ярче самых горячих углей.

Раздался испуганный вскрик. Бросок пса опрокинул темноволосую странницу на землю, зубы разодрали ей плечо и вот-вот должны были сомкнуться на горле.

С гневным возгласом беловолосый мужчина, схватив пса за загривок одной рукой, легко отшвырнул его шагов на десять в сторону и сам шагнул к нему, прикрывая раненую. Лёгкая накидка её окрасилась кровью.

Пёс с рычанием вскочил. Притворившись, что хочет броситься на беловолосого, он вдруг резко метнулся в сторону, ужом проскользнул между мелькнувшими кулаками и вновь ринулся к женщине.

Однако та уже овладела собой и не отстранилась, твёрдо взглянув в самую глубь пылающих яростью глаз. Тонкая рука неожиданно потянулась погладить вздыбленную шерсть на загривке, губы шевельнулись.

Послышался певучий, мелодичный язык, какого никогда не доводилось слышать Миллогу.

Пёс отчаянно завизжал, совсем по-человечьи мотая головой, точно пытаясь избавиться от наваждения. Темноволосая сказала что-то своему спутнику, тот шагнул к Миллогу.

– Это… твой… пёс? – медленно проговорил мужчина. Холодные, как сталь, глаза внезапно окатили ховрара ледяной волной.

– Н-нет… – Губы шевелились сами, без вмешательства его собственной воли. – Он… пёс… Серого…

– Кто такой Серый? – Мужчина был очень терпелив.

– Серый… рыбак… море его к нам выбросило… Десять лет назад…

Пёс меж тем отползал, жалобно скуля. Казалось, он плачет от пережитого унижения. Темноволосая, по-прежнему сидя на песке и прижимая ладонь к разорванному клыками плечу, пристально, не мигая, смотрела в глаза зверя. После слов Миллога: «Море его к нам выбросило», – беловолосый кинул быстрый взгляд на свою спутницу. Она столь же быстро, незаметно кивнула.

– Куда Серый делся потом? – продолжал спрашивать мужчина, и повелительная сила серых глаз была настолько могуча, что Миллог продолжал отвечать, уже против своего желания:

– Бросился… в море…

– А что ты тогда делаешь здесь?

– Ищу… тело… Серого…

– В Хараде? – Мужчина насмешливо поднял брови.

– Повсюду… от самого… устья… Исены…

– Вот это да!.. – Беловолосый усмехнулся.

Его спутница внезапно поднялась. Не сводя взгляда с отползающего пса, шагнула к нему, взяла обеими руками большую лобастую голову – и что-то негромко, с жалостью проговорила на том же неведомом ховрару языке.

Пёс взвыл так, словно к нему приложили раскалённый прут. Судорожно рванулся в сторону, двумя прыжками исчез в зарослях.

Темноволосая огорчённо покачала головой. Они прошли мимо Миллога, двое пришельцев из сказки, невесть откуда взявшиеся и невесть куда направлявшиеся, идущие налегке, без припасов, без коней, без оружия… Они ушли – а сердце ховрара внезапно сладко заныло, и он, сам не зная отчего, вдруг рухнул ничком на песок и зарыдал.

Темноволосая странница обернулась. Взгляд удивительных, зовущих, бездонных, как само принёсшее её на себе море, глаз пронзил Миллога так, что тот скорчился от непонятной сосущей боли внутри.

Ему казалось, что завеса тьмы вот-вот сомкнётся над ним – человеческие глаза не могли, не имели права смотреть на это совершенство. Спутник темнокудрой красавицы остановился и покачал головой, негромко произнеся несколько слов на их тайном музыкальном языке. Женщина согласно кивнула.

– Слушай меня! Ты и твой пёс – вы пойдёте с нами. Хватит искать утопленника. Ты его всё равно не найдешь… а от гнева Судьбы мы тебя как-нибудь защитим.

Женщина же поднесла сложенные рупором ладони к губам. Над берегом пронесся зов, ласковый, но в то же время и строгий. Поджав хвост, из зарослей показался пёс. Он тащился так, словно лапы его были перебиты. Красавица удовлетворённо кивнула – и вновь что-то пропела на своем удивительном наречии. Пёс взвыл, скребя лапами по песку, затем упал на спину; но потом, отбесившись, покорно поднялся и побрёл вслед за новой повелительницей.

Так начались удивительные странствия Миллога.

Никогда ещё ему не доводилось попадать в такую переделку. Молча, покорно тащился он следом за своими необыкновенными спутниками. Нельзя сказать, что с ним обращались плохо или что он, скажем, был на положении слуги. Вовсе нет. Темноволосая дева и её сопровождающий часто и подолгу беседовали с ним, расспрашивая о житье-бытье, о жителях его родной деревни, об их нравах и занятиях, о том, что довелось пережить самому Миллогу в дни Вторжения.

Ховрар рассказывал. Он не мог ни удержаться от болтовни, ни соврать. Один-единственный взгляд колдовских глаз лишал его всякой мысли о сопротивлении.

Никто не обижал и пса. Однако тот на все попытки темноволосой как-то помириться с ним отвечал злобно-бессильным рычанием, в котором слышалась почти человеческая тоска. Он ел только то, что удавалось поймать в окрестных зарослях, – хотя у спутников Миллога оказались припасены странные лепешки, даже от небольшого кусочка которой ховрар весь день наслаждался блаженной тёплой сытостью.

Миллог как-то попытался сам задать парочку вопросов – однако все его попытки разбивались о снисходительно-непроницаемые улыбки спутников. Они мягко и приветливо улыбались, мужчина хлопал ховрара по плечу (сам Миллог и помыслить о таком не смел), и тотчас переводили разговор на другое.

Хоть и невеликий умом, Миллог, однако, сумел понять, что нежданных попутчиков, так стремительно и бесповоротно взявших его в плен, особенно интересует Олмер Великий. С неизбывным интересом и вниманием выслушивались любые, даже самые мелкие подробности, какие только сохранила не слишком-то крепкая память ховрара.

…Миллог выжил в страшном бою на Андуине, когда его плот в самом начале боя угостили камнем из роханской катапульты. Бросив щит и меч, ховрар сумел уцепиться за обломок и кое-как добрался до берега. Во время схватки с непобедимой вестфолдской фалангой Миллогу крепко досталось по башке, и до конца боя он провалялся в беспамятстве. Потом была Исенская Дуга, где отряды ховраров долго и безуспешно пытались прорвать роханский строй; и тут Миллог, умело лавируя, когда надо – отступая в задние ряды, когда надо – вновь оказываясь впереди, – вышел из боя без единой царапины, хотя в его тысяче полегли замертво добрых три четверти бойцов.

А после настало весёлое время. Арнорские города сдавались один за другим, но на них тотчас наложили лапу любимые Вождём Эарнилом истерлинги, и надежды Миллога на знатный грабёж не оправдались.

Солонее всего пришлось у проклятой эльфийской крепости. Вождь – кто знает почему! – сперва повёл на приступ людские рати, оставив орков, троллей и прочую нелюдь позади. Отряд Миллога был назначен в первую штурмовую башню; и когда защитники крепости подожгли осадную машину, Миллог поистине спасся лишь чудом. В его руках был топор; срубив какой-то канат, ховрар выбросил его из бойницы и успел соскользнуть вниз; сорвался, упал, сломал ногу; но ничего, поносил лубки, снял и после этого ходил как раньше. Это уж теперь старые раны начали ныть к перемене погоды…

Жупан-князь за скорби и увечья пожалел воина, дав сытное местечко сборщика податей, и Миллог служил ему вернее самого верного пса.

Знал – чуть что, жупан долго думать не станет, отправит в лес деревья валить. Прощай тогда мягкая постель, добрая еда да гладкая женка под боком – не важно, что не своя.

А потом так некстати подвернулся Серый; ищи его теперь по всему Средиземью…

Беседы эти неизменно заканчивались одним и тем же – мужчина ободряюще хлопал Миллога по плечу, а женщина говорила:

– Не бойся. Злая Судьба до тебя не дотянется.

Ховрар, кстати, так и не решился спросить у своих спутников, как же их зовут…

Две недели хоббит, гномы, эльфы-Авари, Рагнур, Санделло, Тубала и Олмер пробирались на север. Злой Стрелок сперва держал Адамант в кулаке, прижимая руку к груди; однако видно было, как он с каждым днём теряет силы.

Светоносный камень пылал всё ярче, всё труднее становилось находить прямой путь. В голове у хоббита мутилось, требовались и впрямь все силы, чтобы не кинуться на Малыша или не вцепиться в глотку Торину – просто так, безо всякой причины.

Фолко мучили жуткие сны, полные картин страшных катастроф – снова и снова он видел исполинские, до самого поднебесья, волны, обрушивающиеся на сушу; раскалывающиеся горы, тёмное пламя, рвущееся из бездонных открывающихся разломов; огонь, пожирающий леса, поля и поселения.

Он просыпался в холодном поту.

Олмеру тоже приходилось несладко. Злой Стрелок быстро слабел, едва держался на лошади, из-за него отряду приходилось двигаться шагом.

Эльфы хмурились и всё чаще глядели на юг. Тубала не отходила от отца, подолгу сидя рядом и что-то шепча на ухо. Санделло вместе с Рагнуром взяли на себя разведку – кхандцу помогли снадобья из запасов принца Форвё.

Они пробивались через охваченный нестроением Харад. Там на юг спешно двигались новые полки, но было их слишком мало, чтобы всерьёз что-то изменить. Конечно, на Диких, оставшихся без Адаманта и его силы, этого хватит, если только…

Тут Фолко обычно погружался в мрачные раздумья.

Сразил ли Олмер «Божественного»? Злой Стрелок, как ни старался вспомнить, так и не смог. Ранил – в этом он был уверен. Ранил и отобрал Адамант, чего же ещё?

Ну да, пытался успокоить себя хоббит. Чего же ещё? Кто такой этот Хенна без волшебного камня? Всё равно что Голлум без Кольца. Никто и ничто. Его покинут сторонники, его оставят сподвижники, если, конечно, он вообще жив…

Однако тревога не отступала.

И уже в Кханде их настигли странные вести.

Рати Диких повернули на полдень, но повернули в порядке, настигший было их конный авангард рати великого Тхерема дорого заплатил за самоуверенность. Кто бы ни возглавил орду с юга, но кто-то возглавил и заставил всех повиноваться.

Что это значило?

Олмер, смертельно бледный, лишь слабо отмахнулся.

– Неважно, смелый хоббит. Адамант у нас, а остальное значения не имеет. Пусть воюют. Мне бы только оправиться… – он скрипнул зубами.

Эовин, не отходившая от «мастера Холбутлы», глядела на него с неприкрытым ужасом.

– Да-да, – Злой Стрелок заметил её взгляд. – Но ты всё равно станешь королевой Средиземья, прекрасная. Дай только мне подняться с этого одра.

Дни сливались один с другим, пару раз случились стычки с харадскими патрулями, но тут уже эльфы не церемонились – всадников они сбивали стрелами на скаку с самого дальнего расстояния, с какого только могли.

Значения это и впрямь не имело. Возвращаться в Харад никто не собирался, рисковать было нельзя, а пока пропавшую стражу найдут, пока разберутся, что, куда и как – беглецы будут уже далеко.

– Кханд и орочьи поселения в самом Мордоре пройдём тихо, – велел Олмер, когда мордорские горы поднимались уже высоко в зените. – Не хочу, чтобы меня кто-то видел… кто-то знал. Вождь Эарнил побеждал, а не висел, весь зелёный, на седле, как мешок не скажу с чем.

Всю дорогу гномы и хоббит, по негласному уговору, держались подальше от горбуна и Тубалы. Санделло был весь поглощён уходом за Олмером; Оэсси не отставала.

– Старые враги, которые теперь не враги… – со странным выражением проговорил как-то Малыш, когда отряд, обогнув восточный край Эфель Дуата, двинулся на северо-запад.

– Не враги, – услыхал его Олмер. Злой Стрелок первый день не смог держаться в седле, с проклятиями был вынужден устроиться на импровизированных носилках меж двух коней, которых вели Санделло и Тубала. – Боюсь, я… боюсь, мне…

Взгляд его упёрся в хоббита.

– Если не я, тогда ты, – прохрипел он, без сил откидываясь на свёрнутый и подложенный под голову плащ.

– Я? – не понял Фолко.

– Ты, ты, хоббит. У меня и так пред тобой долг. Будет несколько выше. К тому же… – он заскрипел зубами, вновь заставил себя приподняться, несмотря на протесты Оэсси-Тубалы, – сдается мне, так просто добраться до Роковой Горы нам не дадут…

…Орочьи поселения вокруг озера Нурн (или «моря», как порой говорили) остались позади. Санделло теперь встречали там вполне мирно, удавалось разжиться провиантом – горбун взял на себя переговоры, эльфы и гномы скромно держались поодаль.

Потом возделанные земли кончились. Начиналось «Сауроново разорение», то самое, где до сих пор не росло ни былинки, где не выживали даже вездесущие сорняки и лопух.

Тогда, первый раз, они шли с запада. Сейчас их отряд приближался к Роковой Горе с юго-востока.

Всё то же, та же зола, тот же пепел, те же ямины, чёрная земля да раскиданные повсюду валуны. Нет никакой стражи, некому тут что бы то ни было охранять; единственные враги – голод и жажда, потому что тут ни дичь не подстрелишь, ни воды не наберёшь.

Олмер с каждым часом становился всё беспокойнее и в то же время всё слабее, метался на носилках, начинал бредить.

– Идут!.. следом!.. смотрите! В оба!..

– Повелитель, – тихо и почти ласково отвечал Санделло. – Я сам смотрю. Никого нет. Никто нас не преследует.

Олмер скрипел зубами. Лоб его покрывал холодный, липкий пот. Хоббиту так и хотелось сказать – «предсмертный», но эти мысли он старательно отгонял.

Тубала и Эовин вдвоём склонялись над ним, кажется, найдя таки общий язык.

Роковая Гора поднималась всё выше, становилась всё ближе.

Эльфы тревожно перешёптывались. Гномы мрачно точили и без того острые топор с мечом и дагой. Кхандец Рагнур, служивший проводником через Харад и Кханд, бледнел и тоже не убирал руку с эфеса.

…Отряд уже почти достиг подножия; наступил вечер, и как ни мало улыбалось кому-то проводить ночь у подножия Ородруина, выбора не оставалось – Олмер был совсем плох, а скрюченные его пальцы, похоже, уже почернели, намертво вцепившись в роковой Адамант.

– Нам его туда не затащить, – угрюмо глянул вверх Санделло.

– Почему? – удивился Малыш. – Нас эвон сколько!

– А ты попробуй, подними его, гноме, – вздохнул горбун. – У коней ноги начали подкашиваться! Но ты-то не всадник, не заметил, тебе простительно. А я вижу. И попробовал.

– Хм. – Малыш и Торин разом шагнули к носилкам Олмера. Пристроились, взялись за жерди. Напряглись, норовя поднять – потому что кони и впрямь явно изнемогали.

Лица гномов покраснели, на лбу проступил пот. Колья жалобно заскрипели и затрещали – казалось, тело Олмера не желало расставаться со своим лежбищем.

– Это как же так? – обессиленно выдохнул Малыш, изумлённо глядя на Злого Стрелка. Они с Торином тяжело дышали – им кое-как удалось снять носилки с упряжи и опустить на землю. Но не более. – Он что, с каждым часом тяжелел? И как мы его дальше повезём?

– Тяжелел, – кивнул подступивший Форвё. Принц был отменно мрачен, в опущенной левой руке – верный лук. – Я чувствую противоборствующую нам силу, друзья. Она наконец оказала себя.

– Сила? Какая сила?

«Та самая, – сумрачно сказал Ангмарец. Олмер дёрнулся, застонал, из носа побежала струйка крови. – Здесь мы бессильны, хоббит Фолко. Вам придётся самим. Это даже не Синий Туман. На твоём месте я бы поторопился к вершине, невысоклик».

Хоббит резко оглянулся – Король-Призрак стоял, скрестив руки на груди, досадливо склонив голову.

«Мы помогали тебе, половинчик. Так было нужно. Теперь, боюсь, уже не сможем. Торопись!»

Как всегда, никто, кроме хоббита, не заметил вожака Улаири.

Но отчего-то Фолко в словах предводителя Назгулов не усомнился ни на миг.

– Олмер! – он склонился над Злым Стрелком. – Олмер, услышь меня! Я понесу Адамант. Я готов.

– Отец! – в глазах Тубалы стояли злые слёзы. – Хоббит, это… у него в руке… оно убивает…

– В мертвецких кольцах была всё же изрядная часть человеческой силы, – мрачно кивнул Торин. – А в этом…

– Если это осколок Ормала, то и людей-то тогда никаких не было, – вздохнул хоббит. – Неоткуда там взяться человеческой силе, брат гном.

Губы Олмера дрогнули, приоткрылись.

– Бе…бери. Он… он твой.

И тело его вдруг выгнулось дугой, словно во внезапном приступе падучей. Он закричал, разрывая рот криком – но пальцы, и впрямь почерневшие, словно обуглившиеся, медленно разошлись.

Адамант Хенны остался лежать на груди Злого Стрелка.

И – засиял в полную мощь.

Свет и пламень хлынули во все стороны, разгоняя вековечную тьму у подножия Роковой Горы. Тонкий, вибрирующий зов пронзил ночь, зов, от которого у хоббита мурашки пошли по спине, а руки сами собой схватились за оружие.

– Быстрее! – каркнул Санделло. – Бери его, хоббит – и вверх! Мы прикроем!

«От кого?!» – не успел спросить хоббит. Потому что враз понял от кого.

– Да беги же ты! – Горбун схватил Фолко за плечо, заставил нагнуться. Адамант скатился с груди бившегося в непонятном припадке Олмера, и невысоклик машинально ухватил жуткий камень.

Он был и впрямь холоден, холоден как лёд; потоки света лились из него во все стороны, но, во всяком случае, глаза Фолко они уже не обжигали, словно Адамант признал над собой его власть.

– Торин! Малыш! С ним! – командовал Санделло. – Если не дойдёт – тащите волоком! Камень надо сбросить!.. Во что бы то ни стало!..

Гномы согласно кивнули, ни один не стал спорить.

– Эльфы, почтенные! Ваши луки!.. Рагнур! Прикрой их справа! Эовин! Помогай ему, ты с саблей тоже ловка! Эсси, за мной – мы прикроем слева!..

Фолко озирался, пытаясь понять, что же стряслось и какая неведомая беда обрушилась на них на сей раз, – и увидел.

На пыльной и пустой равнине Горгорота, среди ям, провалов, пепельных гряд и груд золы, под светом Адаманта началось какое-то странное шевеление, закрутились небольшие пока что вихри, древний прах задвигался, оживая, оставляя свои вековечные места; в беспощадном свете рокового камня стали видны собирающиеся в стаю низкие и быстрые тени, чем-то напоминавшие волков.

Тяжести Адаманта Фолко сперва не чувствовал – но только сперва. Потом камень, будто поняв, чего следует ожидать от нового владельца, начал стремительно тяжелеть.

– Бегите! – гаркнул Санделло, и хоббит с гномами побежали.

Фолко сунул руку с Адамантом за пазуху, свет приугас, но полностью не исчез. Тяжесть быстро нарастала, но хоббит бежал, пока мог бежать.

Внизу пронёсся тоскливый бесплотный вой.

Тени Мордора поднимались из забытых могил.

– Не оглядывайся! – Малыш опередил хоббита, схватил за свободную руку, почти потащил за собой. – Они справятся! А если нет – наше дело главное!..

Фолко бежал изо всех сил, скособочившись из-за камня, тянувшего к земле; пальцы вскоре свело судорогой. Торин заметил, на бегу сорвал с себя какой-то ремешок, сделал петлю, накинул хоббиту через плечо, помог вложить руку, словно в перевязь.

Это помогло. Ненадолго.

…Под конец гномам таки пришлось тащить его под руки. Далеко внизу слышался свист стрел, звон стали, словно ударявшей в камень; но у хоббита не было сил даже обернуться.

Сознание его наводнили видения, одно ярче другого.

Он видел прекрасную, удивительную, лучистую Весну Арды, когда два источника света – Иллуин на севере и Ормал на юге – щедро дарили тепло и жизнь молодому миру.

Так было. Так могло бы сделаться снова. Для этого нужен сущий пустяк!..

…Из расщелин било пламя, Свет сделался молотом, а Тьма – наковальней. У вселенских горнов трудились сонмища духов, старательно предавая огню старое, отжившее, ненужное.

Открывалась дорога новому и прекрасному. Нет – прекраснейшему!

Нет страха, смерти и ужаса. Есть великая работа, и эта частица света – важная её часть. Эту работу не остановить, можно лишь задержать – но разве не хочет он, маленький хоббит из маленькой страны, рука об руку с великими силами трудиться над переустройством этого уставшего от собственного бытия мира?..

– Фолко!..

Холодный камень у самого лица. Мрак пещеры. И – внезапно пропавшее ощущение страшной тяжести, словно пламя глубин разрушило злые чары.

Чёрные своды пещеры озаряло багровым – внизу по-прежнему, как всегда, текла огненная лава, принявшая в себя триста с лишним лет назад само Кольцо Всевластья.

Фолко медленно поднялся.

– Опять пещера, – пробормотал он. – Спасибо, что хоть не в жерло кидать…

Как видно, после прошлого извержения щель в склоне Роковой Горы раскрылась снова.

– Вот и всё, – выдохнул Маленький Гном и, словно королю, отсалютовал хоббиту мечом.

– Верши, брат хоббит, – с мрачной торжественностью изрёк Торин, тоже вскидывая топор.

Невысоклик неловко кивнул, повернулся к друзьям спиной, сделал несколько шагов к огненной пропасти. В руке, в мифрильной рукавице, замер приговорённый к смерти Адамант Хенны. Щедро омытый кровью, сияющий камень по-прежнему оставался девственно прозрачен и чист.

Девственно-чист – но одна из граней как-то слишком уж остра, другие как-то более притуплены…

Но в тот миг эта мысль не показалась хоббиту достойной внимания.

Неважно, что в тебе, думал Фолко, с трудом передвигая ноги. Неважно, свет или тьма, добро или зло, но если оно не идёт из сердца – то неведомо ещё, что хуже. Простое зло, может, даже и лучше – во всяком случае, оно проще, понятнее, на битву с ним легче подняться.

Но это же Свет!.. – мелькнуло в голове. Истинный Свет!

Это был не он, не его мысли. Чужие, кем-то вложенные в последний момент.

Как там говорил Олмер хронисту Теофрасту?.. «Рано или поздно люди сами добудут любое знание».

И то же самое с добром и злом, со светом и тьмой.

Но, с другой стороны, сколько же доброго, нужного, полезного смогли бы сотворить те же эльфы, принц Форвё или его сородичи, окажись этот камень у них!..

Нет, не просто «окажись». Если бы его силы удалось обуздать, понять, подчинить знанию. Без этого чудесный камень просто оказался бы огнистым факелом, брошенным в сенной сарай.

– Остановись! – словно отвечая мыслям хоббита, прямо перед ним, над пропастью, появилась призрачная фигура.

Она висела в воздухе, прямо над пустотой, над страшной бездной.

Идеальное, прекрасное лицо эльфийской красавицы. Тёмные волосы волной скатываются по плечам и спине, до самых пят – голубоватое платье, всё в искрах диамантов и сапфиров. Узорный поясок – словно звёзды ночного неба.

Левая рука вытянута, ладонь останавливает половинчика; а в опущенной правой замер чуть изогнутый клинок, тоже весь словно откованный из ночных звёзд и лунного луча.

– Остановись, хоббит Фолко. Остановись и не свершай непоправимого. Та вещь, что у тебя, – это не Кольцо Всевластья. Это совсем иное. Это Свет, не Тьма!

Голос был чарующ, прекрасен, мягко обволакивающ.

Хоббит поднял руку с зажатым в ней камнем.

– Остановиться? – хрипло выдавил он. – Почему? Что изменится? Я видел, что творит этот Свет! Я видел, что началось в Рохане! Что творилось в Хараде! Я видел собственными глазами, неведомая!..

– Возьми его себе, – предложила незнакомка. – Или отдай мне. Я найду ему применение.

– Кто ты? – резко бросил хоббит. Торин и Малыш встали по обе стороны.

– Неважно. Как ты видишь – я куда больше, чем просто кажусь.

– Ты призрак. Видение. Мираж. Ты висишь над бездной.

На прекрасном лице отразилась му́ка.

– Только так я могу явиться тебе… и попытаться удержать от гибельного шага…

– Почему гибельного?

– Потому что этот Свет поможет излечить раны Арды… он послужит тому, чтобы восстановить прекрасное, доброе, вечное, уничтожив всё злое, отвратительное, наносное.

– Разве не это должен сделать свет Сильмариллов? – хоббиту вновь помогло знание эльфийских легенд.

– Свет Сильмариллов будет положен в основу Арды Неискажённой, – возразил призрак. – Сам Феанор разобьёт их, и вновь возродится свет Двух Дерев. Но прежде чем это случится, будет великая битва с Морготом, Великим Врагом, который проберётся через Двери Ночи и уничтожит Луну и Солнце…

– И что? – дерзко спросил хоббит. Не маленький робкий хоббит-земледелец, превыше всего ценивший добрый урожай репы – но начальник роханского полка, воин, бившийся на Андуине, на Исене, на стенах Серых Гаваней; странник, дважды прошедший Средиземье из конца в конец, побывавший в Срединном Княжестве и на Водах Пробуждения; и, наконец, тот, у кого в ладони трепетал светоносный Адамант. – Зачем вам этот додревний Свет? Если, согласно пророчествам, вашему прекрасному новому миру нужен совсем иной, тот, что заключён в Сильмариллах?

И он подкинул Адамант, ставший вдруг лёгким, словно пушинка.

– Брось его мне, – проговорил призрак эльфийки – или той, кому было благоугодно принять этот облик. – Брось и уходи. Иначе твоим друзьям там, внизу, придётся нелегко.

– Ты не ответила на мой вопрос, неведомая. Если б ты могла отобрать Адамант у меня силой – то уже сделала бы это. Значит, не можешь. По какой причине – не так важно.

– Свет изначальных Ламп, Иллуина и Ормала, нужен, чтобы поскорее преобразовать старое, – скороговоркой ответил парящий призрак. – Это поможет свершить сие… скорее и с меньшими… издержками.

– Издержками? Это как с утопленным Нуменором? – поднял бровь Фолко. – Когда целый народ был покаран, не разбирая правого и виноватого?

– Неправда. Невиновные были спасены. Ибо кто, если не они, основали Арнор и Гондор?

– А остальные все были осуждены на смерть? Включая грудных младенцев и неродившихся детей в материнских утробах?

– Старо, хоббит, – по прекрасному лицу эльфийки пробежала гримаса презрения. – Эти дети выросли бы злодеями. Их бы не воспитали иначе. А так – их свободные, чистые души покинули Арду через Двери Ночи. Смерть страшна только в лживых речах Врага, невысоклик Фолко.

– То есть роду смертных помереть сразу было б величайшим благом, так? – усмехнулся хоббит. Он уже не боялся. Он знал, что нужно сделать, и был готов. Но ему требовались ответы.

– Никому не известны планы Единого, Эру Илуватара, насчёт рода смертных!.. Мы знаем лишь, что Он положил вам родиться, и жить, и умереть, расставшись с плотью, бестелесным духом покинув Арду для великого странствия, тайны которого поистине неведомы даже Валар. Он положил роду смертных жить!..

– И страдать, и умирать в муках, – зло сказал хоббит. Гномы встали ещё ближе. – И не знать, что там, за страшной дверью. Высоко, поистине, милосердие Единого! Знать, хотел Он, чтобы мы побольше б мучились ужасом и неизвестностью. Что ж, посланница. Я, может быть, просто хоббит, Фолко, сын Хэмфаста, которому, как ты говоришь, суждено было «родиться, и жить, и умереть» – всё для великого странствия, – но я хочу, чтобы этот мир, такой несовершенный и такой прекрасный, всё равно бы жил.

– Фолко! – Малыш резко обернулся.

– Дай мне камень, и никто не пострадает, – молвило видение.

Хоббит вгляделся в пустые глаза призрака.

«Не давай», – прохрипел Ангмарец, словно его душила незримая рука. Впрочем, его и самого видно не было.

– Хорошо, – вдруг сказал хоббит. – Лови!

Адамант, сверкая и кувыркаясь, прянул прямо в голову призраку, прямо в неживые зрачки.

Все знают, что обитатели Хоббитании – не только отличные лучники, но и превосходные пращники. И метать камни – и ещё много что кроме них – они могут с отменной ловкостью.

Призрак дёрнулся. И этого мига хватило, чтобы Адамант, просвистев мимо, низринулся в огнистую бездну.

– Что – что ты?! – визг резал слух, но привидение уже таяло, распадалось лоскутами, полосами серого тумана, расточаясь, как и положено видению.

Адамант падал вниз.

Фолко резко повернулся спиной к жадной пасти чёрной горы.

– Идём. Кажется, мы все помним, что бывает, когда в Ородруин падают магические предметы.

– Дёру! – заорал Малыш; схватил хоббита за руку, вновь поволок за собой, как и по пути наверх.

…Однако Роковая Гора поглотила Адамант безмолвно, словно и не заметив.

Ночь оставалась недвижна и нема – лишь внизу, у подножия, мелькали быстрые белые вспышки да звенела по-прежнему сталь о камень.

– Скорее! – Торин размахнулся топором, огромными прыжками понёсся по склону.

И тут земля наконец содрогнулась.

Ночь обернулась днём, засветилось всё – камень и земля, скалы и валуны, пепел и зола, всё вокруг. Небо оставалось тёмным, но внизу, под небом, всё сделалось слепяще-белым.

На миг.

А потом всё так же внезапно, беззвучно пала прежняя тьма.

Только внизу, там, где оставались эльфы, горбун, Рагнур и Эовин с Тубалой, уже не звенели мечи и не свистели стрелы.

Адамант упокоился.

– Да уж, лихо пришлось, – горбун Санделло баюкал левую руку, перевязанную и выше, и ниже локтя. – Не разберёшь даже, кого били. Тени не тени, звери не звери, люди не люди, орки не орки. Камень да пепел, пепел да камень. Его мечом, а он дальше валит. И все – к нему, – горбун кивнул на полусидящего Олмера.

Злому Стрелку явно стало лучше. Оэсси-Тубала стояла подле него на коленях, поднося к губам флягу.

– А потом, как всё мигнуло – так они и рассыпались. Пеплом, камнями, тенью. Ничто, в общем, – старый мечник вздохнул. – Попятнало только изрядно. Всех – одна Эовин и выдержала. Кабы не она, не говорил бы сейчас с вами. Её они словно бы боялись…

– Погоди, – вдруг подал голос Олмер. – Вы… бросили? Бросили, да?

– Конечно, – хоббит взглянул прямо на Злого Стрелка. Да, это был совсем иной человек, не тот, что полночи назад.

– Да. – Король-без-Королевства прикрыл глаза, но уже не как умирающий. – Я… ощутил. Просто хотел услыхать. А там, в пещере…

– Нет, – опередил Малыша хоббит. – Ничего интересного.

– Тогда… – выдохнул Форвё. – Что же дальше, Фолко?

– Дальше, – хоббит обвёл всех взглядом, – начинается самое интересное.

– Неплохое начало, – одобрил Малыш.

– Нам предстоит схлестнуться с Силами Арды, – буднично сказал мастер Холбутла, глядя на Эовин. – Им нужен был Адамант. Теперь они его не получат.

– Зато мы получим кое-что иное… – проговорил Олмер, делая попытку встать.

– Именно, – кивнул Фолко. – Вы знаете, что именно.

– Само собой, – пожал плечами Малыш. – Войну. Тоже мне, нашёл чем удивить, брат хоббит!.. Кажется, на этот случай у меня была припасена фляжечка с кое-чем особенным. Эгей! Вождь Эарнил! Олмер Великий! Выпьешь с нами?

– Разумеется, – усмехнулся Король-без-Королевства.

– Вот и славно, – и Маленький Гном одним рывком выдернул пробку. – Наливаем!..