– Фр-р-ха! – Тан Старх брезгливо кривил губы, оглядывая серую толпу выставленных им на продажу рабов. – Акулья сыть! – бросил он первому помощнику. – Кто их возьмет-то?! В Хараде покупщики ныне разборчивы стали…

– Так иных-то где найти? – принялся оправдываться помощник. – Вон до чего дошли – уже и ховрарами не брезгуем! Когда такое было?

– Акулья сыть! Не бывало, точно, пока этот болван Скиллудр за Олмером не пошёл…

– Вот именно! – поспешил поддакнуть первый. – Бывало, одних гондорских красоток везёшь, то ли дело! И барыш, и спокойствие… С руками отрывали!..

– Ладно, не трави душу… – сердито бросил Старх. – ещё и Фарнак этот… проболтались из-за него на рейде, запоздали с погрузкой… Залбул-то уже ушёл, говорят, нас не дождался… Кому теперь всех этих дохляков сбывать станем?..

Первый помощник счёл за лучшее отмолчаться.

Громадную пыльную площадь невдалеке от городских стен Умбара занимал рынок рабов – ныне одна из главных статей торговли морского города. Тут тянулись длинные серые помосты с многочисленными кольцами – закованных в цепи невольников выгоняли на высокое место для всеобщего обозрения. Болтали, будто там одновременно продают тысяч по десять рабов – да только кто ж считал?..

Старх, по-прежнему кривясь, лишний раз оглядел свой товар. Мало! Две сотни голов – и это у него, первого охотника за рабами среди умбарских танов! И добро бы головы-то ещё оказались гондорские или там, скажем, роханские, так ведь нет! Жалкий восточный сброд, отребья, приползшие на Запад, держась за самый край плаща Олмера Великого!

Старх их глубоко презирал. Ни на что, кроме как служить двуногим скотом и приносить ему, Старху, звонкую харадскую монету, они не годились.

В шеренгах стояло сто сорок мужчин и всего лишь шестьдесят женщин. Набег оказался неудачен, кто-то предупредил деревенских обитателей, и большинство успело скрыться. Мужчины – глупцы! – попытались драться. Аккуратно, без лишней крови – труп не продашь, какая с него польза! – Старховы молодцы отрезали сопротивлявшихся от леса, окружили и принудили сложить оружие.

Но мужчин-рабов в Хараде последнее время брали плохо. Вот женщины – другое дело. Они могут делать почти всю мужскую работу, а что надрываются и помирают до срока – так не беда, эльдринги новых привезут. И ещё одно, немаловажное – бабы склонны бунтовать куда меньше, нежели мужики.

Но и схваченными женщинами Старх был недоволен. Молодые да пригожие успели попрятаться, ему достались лишь те, что постарше. Кривясь, точно от зубной боли, тан косился на широкие, плоские лица с высокими скулами и чуть раскосыми глазами – женщины стояли тихо, покорно, сгорбившись и не отрывая взглядов от помоста.

Старх сплюнул. За самую миловидную едва ли дадут больше пяти монет… в то время как за золотоволосых роханских девственниц платилось до пяти тысяч! Правда, Старху такие ещё не попадались ни разу, о чем он вельми скорбел; однако в открытую подняться по Неоне и напасть на владения Эодрейда не решался.

Тан по привычке практически не слышал буйного многоголосья рынка. Эльдринги-владельцы никогда не расхваливали свой товар сами, этим занимались специально нанятые харадримы-кликальщики, что рвали глотки, призывая почтеннейших покупателей «…обратить свой милостивый взор на богатырей наших, красавиц, орлов да голубиц, а на тех лихоманкой траченных трупаков да уродцев, что насупротив выставлены, и глядеть нечего!»

Подобные крики таны давно уже пропускали мимо ушей. Харадримы покупают – вот пусть для них кликальщики и стараются.

Серый, безымянный рыбак из ховрарской деревни, стоял в толпе рабов Старха. Ноги его сковывала железная цепь, одним концом прикреплённая к общей для всего «гурта» невольников, и он единственный в вялой, сломленной, сдавшейся на милость победителя толпе смотрел прямо и спокойно.

Что-то очень сильно изменилось в нём после того, как он бросился в волны, мечтая покончить наконец с опостылевшей жизнью.

На мгновение, когда он уже погружался в зеленоватую пучину, перед мысленным взором внезапно мелькнуло лицо воина – сильное, суровое лицо с мощной густой бородою. Он был ещё молод, этот воин с притороченным за плечами клинком, но в осанке и облике его чувствовалась привычка побеждать и повелевать. Стоя на вымощенном плитами крепостном дворе, воин внезапным движением вырвал из ножен меч – клинок засиял небесной голубизной – и вскинул его над головой, словно подавая знак к атаке.

И непонятно почему, этот властный призыв – вперёд, на врага, не считая потерь! – придал сил Серому. Мускулы напряглись, руки сделали мощный гребок, затем ещё и ещё, выталкивая тело на поверхность. Оказалось, что его успело отнести довольно далеко от берега и он, наверное, погиб бы – но его заметили с корабля тана Старха.

– И на кой он тебе?! – бранил десятник воина, что бросил Серому конец верёвки. – Старый да седой – кому он нужен? За него и одной монеты не дадут! Смотри – не продадим, сам тогда за него заплатишь из доли добычи!

– Ничего, старый, да крепкий, – возражал эльдринг. – Смотри, плечи какие! А что седой – то не беда…

Серый не произнес ни слова, очутившись на палубе «дракона». Он молчал, когда его заковывали, молчал всё время пути к Умбару, молчал и сейчас, стоя на позорном помосте. И лишь в глазах – прежде бесцветных, а теперь вновь отчего-то становящихся карими – медленно разгорался холодный огонь.

Он вспоминал. Он мучительно вспоминал. Что сказал ему тот воин с голубым клинком? Откуда взялось это видение? Или же то был просто предсмертный бред, странным образом вернувший его, Серого… или нет, его же звали как-то иначе! – к жизни? Он не знал. Но то, что он не всегда звался Серым, – теперь он ведал точно.

Последнее время на умбарском рынке царило уныние, продавцов было куда больше, чем покупателей. Приезжали закупщики из больших латифундий, что в оазисах, которые кормили весь Харад, брали полевых рабов, но задёшево и торговались вдвое ожесточённее. Появлялись одутловатые сластолюбцы, эти отыскивали молоденьких и хорошеньких рабынь, но с таковыми стало совсем плохо, а просто невольники их не занимали.

Однако сегодня что-то изменилось. Один за другим стали появляться чем-то весьма озабоченные южане, присматривались, приглядывались, и понемногу стали брать – причём и мужчин, и женщин, даже не слишком разбираясь.

Старх подобрался, почуяв наживу. Что бы ни стряслось в Хараде, им срочно понадобились рабы.

Вскоре покупатель добрался и до его товара. Высокий, высохший, словно жердь, купец, чьи роскошные зелёные одеяния только оттеняли болезненную желтизну лица, неспешно, с достоинством повернул в проход, вдоль которого выстроились невольники Старха.

Кликальщики разом утроили усилия, грозя сорвать себе глотки. Мужчины-невольники остались безучастными. Женщины вытянули шеи – вдруг это покупщик? Серый же – единственный из рабов – взглянул купцу прямо в глаза, взглянул тяжело и пронзительно, так что харадрим споткнулся на ровном месте и пробормотал сердитое проклятие.

Старх скривил губы – теперь наверняка не купит, у этих южных варваров споткнуться перед лавкой значит, что товар оттуда принесет несчастье.

Однако на сей раз это оказалось не так. Окинув взором кряжистых, не обделённых силой ховраров, покупатель в задумчивости вытянул губы трубочкой, пошлёпал ими и, махнув кликальщику, назвал цену.

Старх изумленно поднял брови. Ну и дела! Все, оптом, и мужчины впервые за много времени дороже женщин! Точно что-то стряслось в Хараде…

Но он не был бы таном, если бы уступил даже такому выгодному предложению без торга.

– Сейчас, сейчас, – отмахнулся харадрим. Он вновь пристально вглядывался в ряды невольников, пока не столкнулся с горящим взором Серого. Купец невольно сглотнул и поспешил отвернуться.

– Так… я беру. Значит, твоя цена…

Окончив торг, Старх только и мог усмехаться да покачивать головой, гладя ладонью под лёгким плащом тугой мешочек с золотом. Удачно! До чего же удачно!..

В ушах все ещё звенели последние слова странного покупателя:

– Вези больше, тан, нам нужны крепкие молодые мужчины, и женщины, чтобы случать их с мужчинами!..

Это уже нечто и вовсе небывалое; впрочем, стоит ли благородному морскому тану размышлять над причудами грязных харадских варваров? Если у дурака много денег, сделай так, чтобы они оказались у тебя – ты распорядишься ими разумнее.

В тот же день, едва успев запастись провиантом и пресной водой, небольшая флотилия Старха покинула Умбар. Уходил из гавани он не один – харадримы скупили всех выставленных на продажу рабов, всем продавцам говоря одно и то же – везите ещё. Везите много!..

Скованные одной длинной цепью невольники пара за парой вытягивались за ворота Умбара. Сперва стража смотрела привычно-равнодушными взорами: здесь такое происходило каждый день; но потом уже провожала нескончаемую череду караванов широко раскрытыми глазами – никогда ещё Умбар не покидало такое количество рабов, с рассвета до заката из города вышло не менее десяти тысяч невольников.

Новые хозяева заботились о купленной собственности: караван двигался ночью, днём укрывшись от палящего солнца под специально раскинутыми навесами. Разносили в чашках мутную, чуть солоноватую воду.

Тощий купец с двумя коренастыми охранниками оглядывал толпу. Чтобы поддерживать порядок, не хватит и сотни воинов, если сами рабы не начнут смотреть друг за другом. Давно известен испытанный приём – разделяй и властвуй.

Намётанный взгляд торговца мгновенно заметил немолодого невольника, отличавшегося гордой осанкой, – он не казался ни забитым, ни подавленным. Серый выделялся из толпы рабов, как выделяется волк среди дворняг.

– Ты!.. – Палец купца упёрся в грудь Серому. – Будешь старшим над караваном. Смотри, если эта падаль начнёт помирать раньше, чем мы дойдём до Хриссаады, я оставлю тебя в пустыне одного, связанного, на поживу грифам!

Серый молча кивнул. И вновь купец отвернулся, не в силах вынести взгляда презренного, только что купленного им невольника.

Не мешкая, Серый взялся за дело.

– Эй, парень! – проговорил он негромко, но вокруг него все почему-то немедля смолкли. – Оставь воду. Ты уже получил своё.

Невольник – самый, пожалуй, крепкий из пленных – глумливо оскалился:

– Ба, Серый! А я-то всё гадал, отчего это рожа твоя мне знакома?

Этот раб раньше жил в соседней деревне; как и где он угодил в плен, неведомо, но сейчас, как и принято у подобных ему, намеревался отобрать чашку с водой у женщины рядом.

– Оставь воду, – повторил Серый, и все окружающие стали отчего-то поспешно отползать в стороны, насколько позволяла длина цепей.

Соперник выпрямился:

– Ты ещё будешь тут распоряжаться!..

Серый и не подумал уклоняться. Только весь напрягся – и кулак невольника вместо того, чтобы врезаться ему в скулу, безвольно опустился.

Серый даже не шелохнулся, и глаза его горели чёрным пламенем.

– Оставь воду, – в третий раз негромко сказал он, и на сей раз ослушник уже не возражал.

Рабы смотрели на Серого с ужасом. А потом у какой-то женщины вырвалось: «Серый, Серый, спаси нас, Серый!..»

По охваченному отчаянием людскому муравейнику прошла мгновенная судорога. Звеня цепями, люди качнулись к Серому, протягивая руки, из глоток рвался не то стон, не то звериный хрип.

Рыбак остался стоять неподвижно, только глаза разгорались всё ярче, и окружавшим невольникам казалось – скажи он сейчас оковам: «Падите!», и железные браслеты исчезнут, как наваждение.

Но надсмотрщики тоже не зря ели свой хлеб. Засвистели бичи, замелькали дубинки, несколько лучников наложили стрелы, и дрожащее многотелое существо, многорукое и многоногое, замерло, скорчилось, в ужасе завывая под ударами.

Серый не дрогнул, когда вокруг его плеч обвился кнут.

– Эй, почтенные! – крикнул он (охрана караванов в большинстве своем знала Западное наречие). – Этого больше не повторится! Уймите свой гнев!

Трепещущее и скулящее скопище невольников прильнуло к нему, точно птенцы к матери; чтобы навести порядок, Серому хватило всего лишь нескольких слов.

Дальше караван двигался в образцовом порядке. Жадные демоны пустыни, всегда собиравшие щедрую дань со скорбных процессий, на сей раз довольствовались скудными подачками.

Почти две недели караван тащился через пески к Хриссааде, столице «златоизобильного Харада», как порой прозывали страну. Мёртвая пустыня, где властвовали лишь песок, жара да ветер, осталась позади. Дорога вытягивалась серым удавом, от одного оазиса – зелёного взрыва на жёлтом покрывале песков – до другого.

Колодцы попадались редко, и вода в них оказалась изрядно солоноватой. По обочинам, прокалённые солнцем, щедро набросаны были черепа и кости тех, кто так и не достиг харадской столицы.

На скелеты сперва косились, затем привыкли.

Мало-помалу пустыня зазеленела, постепенно превратившись в травянистую степь. А ещё дальше, возле горизонта, засинела узкая полоска: там начинались леса.

Больше стало воды; и наконец караван вышел к окраинам города. На громадное, вытоптанное до зеркального блеска поле, обнесённое высокой колючей оградой, харадримы согнали, наверное, все десять тысяч новокупленных невольников.

С женщин начали сбивать цепи, мужчин пока держали закованными.

На высокий помост, откуда было видно всё заполненное рабами пространство, поднялись люди в дорогих, алых с золотом одеждах. Их было пятеро – все рослые, гордые, при оружии. Вместе с ними появился и старшина надсмотрщиков, что распоряжался в этом загоне для двуногого скота. Для своей работы надсмотрщик выглядел слишком хорошо сложённым и сытым; в нём за лигу угадывались годы, проведённые в элитных харадских войсках.

– Слушайте меня, вы, велбужий навоз! – крикнул он. – В великой своей милости правитель Тхерема, необозримого, как песчаное море, ведомого вам под именем Харад, говорит: каждый может заслужить себе свободу и богатство! Слышите – свободу и богатство! Если будете верно служить силе Тхерема!

По неисчислимой людской толпе пролетел ропот. Надсмотрщик продолжал:

– Мужчинам мы предоставляем выбор – отправиться на золотые копи Тхерема или же вступить в его доблестное, непобедимое войско! Стать настоящими воинами великого Тхерема, навсегда избавиться от рабской доли! А когда падут города наших врагов, каждый такой город будет отдаваться вам на три дня, и всё, что вы захватите в нём, станет вашим! Мужчины, вступившие в войско, получат женщин! Каждый сможет стать десятником, сотником или даже тысячником, если будет исправно нести службу! А теперь, кто хочет на копи – за ворота!

Толпа не шелохнулась. Кажется, все перестали даже дышать.

Однако харадским заправилам, похоже, требовались рабочие руки и на золотых рудниках. Дюжины три стражников с короткими копьями принялись оттаскивать людей за ворота, выбирая тех, кто постарше и не столь крепок. Отчаянные крики и мольбы никого не волновали.

– Я могу, я могу быть воином! – вопил один из несчастных. Потеряв самообладание, он бросился на стражника – и покатился на землю, сбитый с ног тупым концом копья. Даже не посмотрев на него, воины подхватили бунтовщика за ноги и поволокли за ворота. Другие бесстрашно пробирались всё глубже и глубже в толпу, хотя рабы, даже скованные, могли запросто задавить харадримов числом.

Пара надсмотрщиков оказалась возле Серого. Рыбак стоял, скрестив руки на груди; один из стражников брезгливо взглянул на немолодого и, верно, никуда уже не годного невольника.

– Грар’д эрмон!

Воин грубо схватил Серого за плечо, рывком повернув к себе. И внезапно замялся, словно пытаясь что-то вспомнить, поднёс ладонь ко лбу.

– Иншах’кр эрмон’в, Сатлах!

Серого отпустили. Он тяжело вздохнул, гордо расправленные плечи внезапно ссутулились – он в один миг словно бы постарел на много лет.

– Как тяжело… – пробормотал он, сам, похоже, не понимая смысла этих слов. – Сил совсем нет… А надо… идти… до конца.

– Тьфу, тьфу и тьфу! – Малыш ожесточённо плевался. – Да чтоб его молотом расплющило, этот ветер! И песок! И жару!

– Что, у горнов никогда не жарился? – осведомился Торин.

– Сравнил! – фыркнул Малыш. – Разве ж там такой жар? От того только кровь по жилам быстрее бежит! А этот? Я словно кусок теста на противне!

– Тихо вы! – шикнул на друзей Фолко. – Рагнур же сказал, тут полно стражников. А псы у них за целую лигу слышат, как мышь нору копает!

– Подумаешь! – беззаботно отмахнулся Маленький Гном. Расставшись с полком, Строри отбросил всякую осторожность, вновь сделавшись прежним беспечным удальцом, радующимся любой схватке. – Что мы их, не уложим?

– Да, в голове у тебя точно от жары помутилось, – заметил Торин. – Ладно, всё, молчок!

Они укрывались в негустой рощице неподалеку от предместий Хриссаады. Позади остался трудный двухнедельный путь через Харад – окольный, потайной, тревожный. Узкая нить караванной дороги к Умбару петляла среди разлёгшихся, словно золотые змеи, песчаных барханов, и вся она тщательно охранялась. Колодцы и оазисы попадались редко, и вокруг каждого – двойное кольцо воинов. Если бы не Рагнур, друзья вряд ли вообще достигли бы харадской столицы.

Вокруг расстилался совершенно новый, незнакомый ни гномам, ни хоббиту мир, мир раскалённой, безводной пустыни, где безраздельно властвовало только солнце. Не ласковое и дарящее жизнь, а губительное и всеуничтожающее. Идти можно было только ночами.

Едва четвёрка путников покинула Умбар, Рагнур-кхандец, белозубо посмеиваясь, посоветовал друзьям снять и спрятать подальше доспехи.

– Пустыню пройти надобно так, чтобы тебя самый чуткий харадский пёс не учуял. Потому как прятаться здесь негде, лесов нет, не то что у нас, в Кханде, или южнее, за Хриссаадой. От колодца до колодца нужно пробираться так, чтоб и кони не пали, и стражники не засекли. Ну десяток уложим, а сотня нас всё равно повяжет.

Лиха пришлось хлебнуть едва ли не больше, чем за все прошлые походы. Рагнур вёл их широкими петлями, заметая, путая следы, выводя к забытым всеми каменным руинам, что подобно обглоданным костям торчали из песчаных волн и где в глубоких подвалах удавалось отыскать колодцы.

– Чьи это города? Кто здесь жил? – допытывался Фолко.

– Земля – исконно харадская. Раньше тут, рассказывают, и лесов было вдоволь, и степей, и реки даже текли – короткие, мелкие, но всё-таки реки. А потом… Словно проклял кто эту землю – то ли мордорский былой хозяин, то ли те, что на Закате, за Морем… Короче, поля родить перестали, народ их бросал да новые расчищал. А расчищали известно как – топором да огнём. А когда лес отсюда ушёл, за ним следом песок двинулся; оглянуться не успели – а вокруг пустыня. Ну и тоже ушли. На юге-то, вокруг Хриссаады, земля богатая… Вот с тех времен башни эти и остались…

В старых руинах обитали только змеи, да ещё мелкие птицы гнездились по верху обрушенных стен. Сквозь рваные раны окон нанесло песка, но под его слоем ещё чувствовалась старая, мощная кладка. Пол вымощен громадными гладкими плитами; из любопытства гномы – пока оставались силы – расчистили, сколько успели. Открылись основательные перекрытия, время так и не смогло сокрушить их. Плиты испещрены непонятными письменами, не Кирит и не Тенгвар.

– Что это? – не удержался Фолко.

– Кто знает? – пожал плечами кхандец. – Письмена мне не знакомы. Да и какое нам до них дело? Хорошо бы колодец не пересох, вот о чём беспокоиться надо!

Фолко долго вглядывался в незнакомые очертания знаков. В них нет лёгкой строгости рун Феанора, прихотливости гномьих символов; стремительные, округлые, сливающиеся, с многочисленными точками и завитками, они казались застывшим ручейком, окружённым облаком невесомых брызг…

Они забирались всё дальше и дальше на юг, всё ближе и ближе к тому загадочному свету (или силе?). Гномы – особенно Малыш – всё чаще выжидательно поглядывали на хоббита.

– Что? – отбивался он на привалах. – Что я вам – Гэндальф? Маг и чародей? Посланец Валинора? Ждёте, что я дуну, плюну и все загадки разрешу?

– Гм, ну, вообще-то да, так и есть, – Маленький Гном задумчиво почесал нос. – Дунешь, плюнешь, Фангорнова питья хлебнёшь и на всё ответишь!

– Скорее уж за всё отвечу, – мрачно заявил Фолко.

Он и впрямь частенько доставал клинок Отрины, частенько поворачивал к себе перстень Форвё, но перстень, однажды пробудившись, снова заснул. Не откликался и волшебный клинок, опять превратившись в изящное, смертоносное, но, увы, нисколько не волшебное оружие. В последнюю ночь перед Хриссаадой хоббит решился – и почти допил энтово снадобье, отправляя свой взор в полёт, подобный орлиному, над пустыней, степью и джунглями, всё дальше и дальше на юг, до тех пор, пока…

Пока его не настигало одно и то же видение: свет, слепящий свет, так схожий с тем, что властвовал здесь, в прокалённой пустыне Харада. Свет, в котором тонуло всё окружающее, свет, пожиравший даже тени; здесь не было места ни ночи, ни мраку. Для лучей, казалось, не существовало преград, они пронзали насквозь скалы и редкие деревья, стены старой Хриссаады и холм, на котором засели друзья. Чем ближе они оказывались к югу, к источнику неведомой силы, тем ярче становился слепящий свет, у Фолко начинало резать глаза так, что он попросту слеп.

И его немедля отбрасывало назад.

Что бы ни пробудилось там, в южных пределах, или ни создалось – оно умело защитить себя. Не получалось ни понять, что это за сила, ни кто стоит – если стоит – за ней.

Его сон сделался тревожным, прерывистым. Хоббита одолевали смутные видения; смутные, но грозные.

Он видел волны пламени, катящиеся над горами и равнинами. Видел рушащиеся горы и кипящие реки, видел обнажающееся дно океанов. Видел огнистые трещины, в которых исчезали селения и целые города. Видел небо, падающее на землю, видел разлетающуюся облаком сверкающих брызг луну на небосклоне и чернеющее, гаснущее солнце.

Наверное, так должна выглядеть Дагор Дагоррат, последняя битва, после которой мир будет расплавлен и отлит заново, и Искажение Мелкора – он же Моргот, он же Великий Враг, он же повелитель Саурона в давно минувшие дни Первой Эпохи – будет наконец исправлено.

Вот только хоббиту от этого «исправления» становилось совсем тоскливо.

Он хотел верить, что им удалось остановить почти неостановимое у Серых Гаваней, когда Великие Тёмные готовы были ворваться обратно в Арду. Хотел верить, что все эти пугающие видения так пугающими видениями и останутся.

Впрочем, хорошо уже и то, что Эовин жива и в пределах досягаемости – здесь, за стенами харадской столицы.

В отличие от Минас-Тирита и Аннуминаса, местные правители никогда не забывали своевременно подновить укрепления или же возвести новые. Казалось, сероватое рыхлое тело города накрепко перепоясано многочисленными тугими ремнями: коричневые стены пересекали городские кварталы, а в самом сердце, на холме, что господствовал над мутным Сохотом, высился дворец правителя – цитадель, крепость в крепости.

Хриссаада была не так уж стара, ей не минуло и шести сотен лет. По сравнению с Исенгардом, Эдорасом – не говоря уж о Минас-Тирите или Аннуминасе – всего ничего.

По дороге Рагнур много рассказывал о Хараде. Чёрная воля Саурона подчинила здешних обитателей давным-давно, однако долгое время южные племена жили раздробленно, часто воюя друг с другом, несмотря на запреты мордорского Властелина. Но потом нашёлся один из вождей – более сильный или просто более удачливый, – который и объединил страну. Тогда, шесть веков назад, он основал Хриссааду – в трёх днях пути от знаменитой Чёрной Скалы, которой испокон веку поклонялись харадские жители.

– А дерево Нур-Нур? – припомнил хоббит.

– А-а! – Кхандец махнул рукой. – Вспомнил. Харадримы все одинаковы, любят, того, «закинуться», как у нас говорят. Дурь на этом дереве растёт, самая настоящая!

– Дурь – на дереве? – удивился Фолко.

– Это мы в Кханде её «дурью» называем. У Нур-Нур и кора, и орехи, и листья – все с какой-то дрянью. Харадримы эти листья жуют, из орехов отвар делают, и из коры даже ухитряются что-то добыть – мол, в бою от этого отвара воины храбрее. Да только ерунда всё это, по-моему. Наши жизнью рисковали, листьев этих добыли – только провалялись потом три дня, будто крепким вином упившись.

– А дерево… оно большое? – полюбопытствовал Малыш.

– Здоровенное, – кивнул эльдринг. – Говорят, за облака уходит! Вокруг ствола не сразу и обойдёшь…

– Гм! – недоверчиво хмыкнул Торин.

– Ты чего? – Рагнур нахмурился. Гордый кхандец не любил, когда в его словах сомневались. – Не веришь мне, что ли?

– Да не обижайся ты. – Торин хлопнул его по плечу. – Не бывает в Средиземье таких деревьев! Понимаешь? Ветер такое легко повалит, какие бы крепкие корни оно ни отрастило. Уж в этом ты мне, гному, поверь. Нам строить немало приходится, так что умеем рассчитывать, что и где выдержит, а что рухнет.

– Я сам это дерево видел, своими глазами! – Рагнур с гневом ударил себя кулаком в грудь.

– Тихо-тихо, друг, успокойся. Я ж не к тому, что в тебе сомневаюсь. Магия какая-то в этом дереве должна быть, понимаешь? Так просто эдакие громадины не вымахивают.

– Ну, про магию – это не со мной толковать нужно, – Рагнур махнул рукой, – я во все эти чудеса не верю. Потому как не видел ещё ни одного чародея, чтобы бурю, например, мог остановить.

– А мы вот видели, – встрял Малыш. – И бурю остановить, а если надо, то и наслать!

– Это ты о ком? – изумился кхандец.

– Да об Олмере, о ком же ещё!

– Ну, Олмер! Олмер Великий – другое дело! Хотя зачем он с эльфами сцепился – утопи меня Отец Морской, до сих пор не пойму. Чем они ему мешали? Добычи с них большой никогда не было…

– Однако и тан Фарнак их, помнится, не слишком жаловал? – напомнил Торин.

– Жаловал, не жаловал – мы на них не нападали. Они на нас тоже. Недаром ведь тан-то наш со Скиллудром к эльфийской гавани не пошёл!.. Вот и Олмер… Завоевал бы Гондор с Арнором, потом – беорнингов… а эльфы сами бы ушли – они ж, бают, и так уплывали. И чего он на них полез? – закончил Рагнур с явным сожалением.

– С кем бы вы тогда воевали, кабы все берега Олмеровыми стали-то? – заметил Малыш.

– На службу к нему пошли бы. Он земли тоже обещал, да вот выполнить не успел, эх, жаль… Воевать-то тоже, знаешь, надоедает. Но, – белозубо усмехнулся эльдринг, – пока ещё не надоело!

Всё осталось позади. Дорога, длинные броски от одного потайного колодца к другому, сторожевые разъезды харадских воинов; Малыш аж кипел от возмущения, когда они, четверо отлично вооружённых и бывалых воинов, лежали в кустах, носами в землю, а мимо проезжала какая-то жалкая пара дозорных-новобранцев.

– Порубить их – и вся недолга! – выходил из себя Маленький Гном.

– Ты что, Строри, зачем?! – втолковывал другу Фолко. – Что они тебе сделали, мальчишки эти? Мы ж пока с ними не воюем.

– Не говоря уж о том, что дозорных-то мы, конечно, зарубим, да только найдут их быстрее, чем хотелось бы, – продолжил Рагнур. – Тогда не миновать облавы. Погоди, гном, вот доберемся до Хриссаады, придётся мечом поработать!

И вот Хриссаада перед ними. Чужой, дальний предел. Всё здесь другое – и небо, и деревья, и трава, и звери… Мир этот незнаком хоббиту, здесь ему вновь придётся учиться, а урок должен проверить самый суровый из всех учителей – бой.

Темнело. Рагнур перевернулся на спину и заложил руки за голову. Кхандец недавно вернулся – ходил на разведку в город. Новости по южным рынкам разносятся быстро: караван, что вёз невольниц для правителя, попирающего золотые моря пустынь, достиг столицы днём раньше. Известие занимало многих торговцев живым товаром, и не без оснований – рабыни, отвергнутые престолодержателем, пойдут с молотка, а северные красавицы издавна ценились в Хараде.

– Все новоприбывшие уже во дворце. Эовин жива, её видели служанки, и, конечно, не преминули растрепать по всему базару. Единственная золотоволосая пленница – не с кем спутать, – закончил эльдринг.

– Так что же мы тут сидим? – вознегодовал Малыш.

– Не волнуйся, гноме. Чуток потемнее станет – пойдем. Луны сегодня нет, хорошо.

– А что, по свету войти совсем нельзя? – полюбопытствовал хоббит.

– Нельзя. Гномов тут отродясь не видывали, стража тотчас прицепится: кто такие, да откуда, да предъявите подорожную, да почему отметок постов на Тракте нет… В город лучше проскользнуть незаметно.

– Потом постучимся в дворцовые ворота и скажем: извиняйте, нам тут одну девчонку забрать нужно? – съехидничал Малыш.

– Примерно так, – ухмыльнулся Рагнур. – Харадримы, они труса не празднуют, и в торговых делах на мякине их не проведёшь, а вот есть вещи, в которые они верят, словно дети малые. Ну, скажем, что через пустыню только они ходить умеют, а мы-де, моряки, нипочём в пески да барханы не сунемся. Или что в Хриссааду их только через ворота проникнуть можно. А вообще, – взгляд его потяжелел, – с Харадом у меня давние счёты. Прижали они нас в своё время к Мордорским Горам всех до единого и едва не искрошили. Только тем мы тогда и спаслись, что вожди в ноги хозяину Чёрного Замка пали, он харадримов приструнил…

Наступило молчание. Рагнур поморщился, махнул рукой, словно отгоняя неприятные воспоминания.

– Так что выйдем скоро, – повторил он.

– А план дворца? Где искать Эовин? Это ты знаешь? – засомневался Фолко.

– Плана я, конечно, не знаю, – Рагнур блеснул беспечной улыбкой, – но и не нужно. Будем действовать так…

Эовин готовилась умереть. Юная дочь Рохана сызмальства воспитывалась на героических балладах, в которых девы-воительницы, попадая в плен, всегда уходили в смерть от осквернения, стараясь при этом захватить с собой побольше врагов. И Эовин надеялась не отстать.

Весь путь от Умбара до Хриссаады она проделала в закрытом паланкине, получая вдоволь воды. Попыталась отказаться – стали поить насильно: харадские работорговцы накопили в этом тонком деле немалый опыт. За девушкой бдительно следили двое слуг с одним-единственным приказом: не дать особо ценной рабыне, предназначенной для услаждения взоров и чресел Повелителя, покончить с собой.

И только здесь, во дворце, среди южной кричащей роскоши, она избавилась от докучного надзора.

Эовин втолкнули в крошечную каморку с зарешёченным окном, всю устланную мягкими коврами. Кроме железной посудины, девушка не нашла ничего, что могло бы послужить оружием, оставалось рассчитывать лишь на собственные руки да зубы.

Через круглое отверстие в потолке проникал скупой свет. Вместо двери – простая решётка. Стражница, внушительного телосложения темнокожая баба с кнутом и кинжалом, расхаживала взад-вперёд по длинному коридору, всякий раз останавливаясь возле камеры Эовин. По-видимому, службой своей эта тётка весьма дорожила.

Тяжёлые шаги надзирательницы гулко отдавались в тишине пустого коридора.

Невольно Эовин отвлеклась – и вздрогнула, когда перед камерой совершенно бесшумно возникла ещё одна фигура.

Незнакомка была очень молода, быть может, лишь на два или три года старше самой Эовин. Кожа её казалась смуглой, но то был загар, а не природный цвет. Гордые брови, выгнутые дугой, точёные скулы, острый подбородок – она легко могла сойти за рождённую в Рохане или иных северных землях. Лёгкая белая блуза, белые же широкие шаровары, удобные для езды верхом, на тонкой талии – узкий коричневый пояс.

Но эта изящная девушка была с головы до ног увешана оружием: тонкая кривая сабля, обычная для харадских воителей, пара кинжалов, за плечами небольшой лук, на запястьях – шипастые боевые браслеты.

Однако больше всего Эовин поразили глаза незнакомки.

Громадные, чёрные, завораживающие: тьма жила в них, древняя первородная ночь, когда и сами небесные огни ещё не были сотворены Вардой. Взгляд её пронзал, словно разбойничий нож, словно раскалённая игла.

– Так-так… – на всеобщем языке произнесла гостья. – Надо же! Хургуз обошёл меня! Старый плешивый велбуд! Ты откуда будешь, дева?

Эовин хотела отвернуться и гордо промолчать, но чёрные глаза подавляли всякую мысль о сопротивлении. Губы словно сами собой прошептали:

– Эовин. Из Рохана.

Гостья подняла бровь:

– Вот как? Редкая добыча, клянусь всеми песчаными морями великого Тхерема! Как же Хургуз ухитрился тебя поймать? Никогда не поверю, что этот мешок шакальего дерьма осмелился перейти Харнен!

– Почему я должна тебе отвечать? – Эовин собрала все силы. – Кто ты такая?

– Я? – Девушка рассмеялась. – Меня зовут… впрочем, истинное моё имя тебе знать необязательно, ещё наложишь проклятье… Здесь меня прозывают Тубалой, по-тхеремски это значит нечто вроде «охотящаяся во мраке».

Шаги надзирательницы раздались совсем рядом, и Эовин увидела, как темнокожая стражница низко склонилась перед Тубалой. Та ответила лишь лёгким кивком, точно бывалый капитан новобранцу.

– Я не стану говорить. – Эовин боролась, призвав остатки мужества. – Пусть меня убьют, я буду молчать!

– Ну, тебя так и так убьют, будешь ты молчать или нет. – Тубала равнодушно пожала плечами. – Но коль сумеешь меня упросить, то, так и быть, прикончу тебя быстро и без мучений. Быть сваренной в кипящем масле – это, знаешь ли, довольно неприятно. Варят здесь медленно, не один час, уже и мясо слезает с костей, а человек всё ещё жив…

Эовин вздрогнула. По телу пробежал озноб.

– Боишься? Правильно. Я ведь тебе не вру. Ну, будешь разговаривать? В награду обещаю меткую стрелу в сердце до того, как тебя начнут пытать. Ну?..

– А если соврёшь? Мне надо покончить с собой наверняка! – вырвалось у Эовин.

Брови Тубалы сошлись. Несколько мгновений она пристально вглядывалась в глаза пленницы, и Эовин показалось, что её уже варят на медленном огне.

– О, да ты серьёзная девчонка! – протянула воительница. – Слушай, мне это нравится. Клянусь моим луком, я прикончу тебя в любом случае, здешние заплечники тебя не коснутся. – Тубала сбросила с плеча лук и колчан, усевшись на каменный пол рядом с решёткой. – Но, может, всё-таки расскажешь о себе?

– Меня схватили в Умбаре, – буркнула Эовин.

– В Умбаре? – Тубала вновь подняла брови. – Как ты там оказалась? Это ведь довольно далеко от Рохана!

– Я отправилась туда вместе… вместе с одним… человеком. – Она не собиралась посвящать гостью в историю мастера Холбутлы.

– Ого! – Тубала усмехнулась и поёрзала, устраиваясь поудобнее. – Обожаю любовные истории! Ну, рассказывай дальше! Он, конечно же, знатный роханский рыцарь? Твой муж?

Эовин густо покраснела.

– Он и в самом деле знатный роханский рыцарь, – отчеканила она. – Он начальствует над одним из полков короля Эодрейда!

– Начальствует над полком?.. Хм… Брего – косноязычен, его никогда не пошлют в Умбар, да вдобавок он давно женат… Эркенбранд стар и может только пускать слюни… Хама слишком молод, его тоже не отправят к Морскому Народу… Теомунд родом из Анориэна, он не знает свободных танов… Эотайн слишком горяч, у Сеорла что на уме, то и на языке – не умеет он скрывать своих мыслей… По всем статьям подошел бы Фрека, но он тоже женат… и недавно… и про невесту его говорили – волосы её белы как снег… Так кто же у нас остается из Маршалов? Да никого! Так что, мыслю, привираешь ты, подружка.

– Я не вру! – вскинулась Эовин, на миг забыв даже изумление от осведомлённости Тубалы в роханских делах.

Воительница вновь тяжело воззрилась на пленницу. По щекам Эовин потекли слёзы, однако она не отвела взгляда.

– Нет, ты не врёшь! – с удивлением заключила Тубала. – Так кто же тогда этот роханский витязь? Или он стал Маршалом совсем недавно?

– Какое тебе дело? – простонала Эовин. – Я же вижу, ты хочешь у меня что-то вызнать!

– Вызнать? – Тубала вновь усмехнулась. – Да, пожалуй, что и так, девочка. Интересная ты. Так что у меня есть к тебе вопрос… а если ответ мне понравится… и пообещаешь мне помочь в одном деле… Тогда, клянусь Чёрной Скалой Тхерема, я вытащу тебя отсюда! – Даже сквозь тёмный загар на щеках Тубалы от волнения проступила краска. Она говорила горячо, не таясь от надзирательницы.

– Вытащишь?.. – невольно вырвалось у Эовин. Она только что всерьёз собиралась умереть, но сейчас надежда вспыхнула в сердце ослепительной звездой.

Хоть у этой незнакомки тьма в глазах – она, Эовин, примет сейчас любую помощь! Всё же она ещё слишком молода, чтобы умирать!

Тубала молча кивнула.

– Но если ты спросишь о нашем воинстве…

– Дурёха! О вашем воинстве всё, что нужно, я уже знаю. Смотри мне в глаза! И отвечай правдиво, известны ли тебе гномы Торин, сын Дарта, Строри, сын Балина, и… – голос задрожал, словно от ненависти, – и такой невысокий человечек, что командует полком пеших лучников Рохана, мастер Холбутла?! Отвечай быстро!

– Известны, – сорвалось с языка Эовин прежде, чем она успела в испуге зажать рот ладошкой. – Ой!..

– Вот и молодец, – Тубала медленно вытерла пот со лба, – это я и хотела услышать. Они здесь, в Умбаре? Отвечай!

Чёрные глаза вновь впились в душу пленницы.

«Но ведь я ничего плохого не делаю! – подумала Эовин, замирая, как мышка, под этим взглядом. – Мало ли, кто кого знает… и кто где находится… Это ведь не только мне известно…»

– Они в Умбаре?! – рявкнула Тубала, вцепившись обеими руками в решётку.

– Да… – выдавила Эовин. Голова раскалывалась от боли, глаза жгло.

– Понятно теперь, кто этот твой роханский рыцарь. А тебя, значит, украли у них из-под носа… Отлично! – Тубала вскочила, едва не приплясывая. – Ну что ж, я своего слова не нарушу. Сегодня ночью я тебя выведу отсюда! Ещё до рассвета будешь свободна!

Она круто повернулась на каблуках и тотчас же скрылась. Обессиленная, измученная Эовин, всё ещё всхлипывая, замерла, скорчившись на роскошных коврах.

Сейчас она могла только плакать.

Стояла густая, непроглядная тьма, даром, что в небе россыпями мелких блёсток мерцали звёзды. Пробираться сквозь колючий сухой кустарник приходилось чуть ли не ощупью; Малыш даже замотал рот какой-то тряпкой, чтобы не выдать себя слишком громким ругательством, оступившись на корне.

Козьей тропкой кхандец провёл друзей к подножию одного из защитных поясов города.

– Сложено толсто, да грубо, – шепнул Торин, ощупывая кладку. – Серьёзного тарана не выдержит.

– Некому тут с таранами ходить, – усмехнулся Рагнур. – Тихо все! Давайте за мной…

– Махал! Тут такие колючки!.. – шипел Малыш, продираясь сквозь заросли.

– Да тихо же! – шикнул кхандец.

Еле слышно заскрипели разматываемые верёвки.

– Крепи здесь. Крюк нашарил?

– Ага. – Торин набросил петлю на костыль, вбитый между каменными блоками. Ловко затянув узел, Рагнур бесшумно скользнул вверх.

– Вторую петлю!.. Так… Есть! Фолко, поднимайся! Торин, готовь ему петлю! Он мне передаст…

Фолко одним движением подтянулся вверх, пальцы нашарили железный крюк. Удерживаясь одной рукой, хоббит принял от Торина верёвку, взял её в зубы и перехватил свисавший сверху конец. Теперь предстояло подняться выше и передать его Рагнуру…

Так, по вбитым в стену костылям, все четверо взобрались на высокий парапет. В призрачном звёздном свете крепостные стены убегали вправо и влево насколько хватало глаз, вились по пологим холмам, кольцом охватывая город. Но охранялись из рук вон плохо, ни одного дозорного Фолко не заметил – хриссаадская стража спала спокойно, как видно, уверенная в семидесяти футах отвесной стены.

– Отлично. – Кхандец ловко сматывал верёвки. – Теперь вниз!

– А подъём этот кто сделал? – Фолко вспомнил, как основательно были вбиты в стену крюки.

– Мы, – кратко молвил Рагнур. – Разведчики Морского Народа. Крючья только вблизи и заметишь – под камень подделывали, старались. Ну а про обходы стен понизу здесь и вспоминать забыли…

Сойти с бастиона оказалось куда проще, чем подняться. Они проскользнули мимо сторожевой башенки, никем не охранявшейся, и спустились по узкой каменной лестнице, прилепившейся к стене.

Под ногами лежала Хриссаада. Чужой, совсем чужой город. Не хороший, не плохой – а просто чужой. Чужим здесь было всё, даже звуки и запахи. Город ворчал и ворочался во тьме, словно спящий пёс, перемигивались тусклые огоньки в узких оконцах; покачиваясь, плыли по улицам факелы в руках ночной стражи; в харчевнях уже готовились к новому дню, город дышал, обдавая друзей ароматами жареной баранины и свежего хлеба пополам с вонью сточных канав, что текли по краям улиц к реке.

Несмотря на жару, лишь чуть-чуть ослабевшую по ночной поре, все четверо лазутчиков облачились в доспехи. Рагнур с завистью знатока взглянул на дивные, серебристо-переливчатые бахтерцы Фолко и гномов – сам он носил простую воронёную кольчугу, двойную, на совесть сплетённую, – но, конечно, она не шла ни в какое сравнение с работой подземных мастеров.

– Теперь за мной. В случае чего стоять смирно, ни звука, с дозорными я сам разберусь.

Некоторое время они пробирались извилистым лабиринтом хриссаадских улочек, стараясь не выдать себя бряцаньем доспехов. Чем ближе к дворцу, тем шире и чище становились проезды, выше и наряднее дома.

– В трущобах – безопасней всего, – вполголоса заметил Рагнур. – Стражники поодиночке туда не суются, а большие облавы устраивают редко. Если не выйдет сразу к дворцу подобраться – осмотримся и день переждём.

Фолко шагал, на треть выдвинув меч из ножен. Годы странствий научили: зачастую исход схватки решает первый удар. Если ты опередишь врага на долю мгновения – то уже можешь выиграть. Хоббит не слишком-то верил, что всё обойдётся без крови – слишком уж рискованное они затеяли предприятие. И потому был готов к атаке в любую минуту, с любой стороны.

– Пришли! – коротко шепнул кхандец. – Вот он, дворец!

– И как мы теперь дальше? – хмыкнул Малыш, окидывая взглядом громаду дворцовой стены, прорезанную поверху рядом узких фигурных окон.

– Очень просто. – Рагнур обнажил саблю и властно забарабанил эфесом в неприметную деревянную створку – наверное, какого-нибудь чёрного хода или кладовой.

Некоторое время на стук никто не отзывался – и тогда Рагнур бросил несколько громких ругательств по-харадски.

Это подействовало. В двери открылось небольшое зарешёченное окошечко, мелькнул тусклый свет. Сонный голос что-то недовольно проворчал – очевидно, «кто такие?».

Начальственным раскатам Рагнурова ответа позавидовал бы, наверное, сам распорядитель дворцовых шествий. Дверь наконец приотворилась – ровно настолько, чтобы кхандский разведчик мгновенно смог ткнуть туда саблей. Хрип, бульканье – и звук рухнувшего на пол тела.

– Торин!

Дверь изнутри удерживала внушительной толщины цепь. Гном коротко взмахнул топором – и мифриловое лезвие, сработанное в Дьюриновом горне, напрочь снесло ушко запора.

– За мной! – бросил Рагнур.

Они перешагнули через распластанное тело. «До чего же легко мы стали убивать…» – невольно подумал Фолко, глядя на застывшее, искажённое недоумением и болью лицо стражника, совсем ещё мальчишки.

– Фолко! Не отставай!

Они очутились в низком сводчатом помещении. Это и впрямь был склад: по углам громоздились мешки, кули и тюки, пахло благовониями и пылью. Скупо светила единственная масляная коптилка; в дальнем конце – ещё одна дверь, и за ней – ступени наверх.

Теперь им нужен был проводник. Даже Рагнур не мог знать, где держат невольниц харадского правителя.

Лестница вывела на второй этаж. Стало светлее – здесь висели уже настоящие лампы. Стены задрапированы пёстрыми ало-чёрно-жёлтыми гобеленами с такими картинами, что Фолко не выдержал – покраснел.

– Мы близко к цели, – шепнул кхандец. – Это коридор, что ведёт в Зал Удовольствий правителя… За мной!..

Пост охраны ждал их за первым же поворотом. Четверо настоящих воинов, а не разжиревших гаремных служек: тускло блестящие доспехи, острые шлемы и кривые сабли наголо.

Тишина тотчас взорвалась. Лязг оружия, хриплый рык, изумлённые вопли – всё смешалось на миг. Фолко даже не заметил, как меч оказался у него в руке. Удар, отбив, разворот, клинок летит вперёд в глубоком выпаде; однако он лишь скользнул по чешуйчатой броне, слегка оцарапав стражнику горло.

От встречного удара Фолко едва увернулся – харадрим оказался умелым бойцом. Но вот сражаться с противником настолько ниже ростом ему явно не приходилось, и этим следовало воспользоваться. Хоббит резко ударил снизу, целясь в щель между закрытым шлемом и верхом кольчужной рубахи – мифриловый клинок рассек кольца капюшона, подбородок и нижнюю челюсть стражника.

Захлебываясь кровью, тот повалился, а Фолко тотчас развернулся, подставив ногу харадриму, схватившемуся с Рагнуром. Южанин упал, и хоббит, улучив момент, со всей силы опустил эфес клинка тому на затылок.

Несколько мгновений спустя всё было кончено. Стражника, что рванулся к верёвке сигнального колокола, зарубил Торин, да так, что шлем смялся словно бумажный. Малыш довольно быстро вогнал дагу в горло своему противнику, и в живых остался только один часовой, получивший по голове от Фолко.

– Быс-с-стро! – прошипел Рагнур, прижав стражника к полу. – Показывай дорогу… О, проклятье! – И он перешёл на харадский.

Едва пришедший в себя, харадрим очумело хлопал глазами; соображать его заставил лишь кинжал под подбородком. Он торопливо, подобострастно закивал и потрусил по полутёмному коридору. Рагнур так и держал клинок возле его горла.

– Запоминаем дорогу назад! – бросил Малыш, отсчитывая спуски и повороты.

Следовало спешить: вот-вот обход наткнётся на трупы или выбравшийся на шум прислужник увидит плавающие в крови тела.

Эовин сжалась в уголке камеры, точно мышка. Неужели Тубала и в самом деле её спасет? Неужели?.. Кем была эта странная воительница, девушка старалась не думать. Не давало покоя иное: а ну как она навела на след мастера Холбутлы самого настоящего убийцу. Саблю-то Тубала носить умеет, значит, умеет и пользоваться…

В темнице сменилась стража. Теперь взад-вперёд по длинному коридору вышагивала другая надзирательница – правда, со столь же монументальной фигурой. Всякий раз, проходя мимо Эовин, стражница окидывала её пристальным холодным взглядом.

– Ну вот и я. – Эовин снова вздрогнула от неожиданности. Перед решётчатой дверью камеры стояла Тубала – слегка запыхавшаяся, точно после бега. В руке её позвякивало кольцо с ключами. Нимало не смущаясь присутствием стражи, воительница отомкнула замок. – Выходи, – скомандовала она Эовин.

«Неужели всё так и получится – легко и просто?» – успела подумать Эовин за миг до того, как стражница вскрикнула, заметив неладное.

Тубала с лёгким шорохом выхватила саблю.

Но охранница и не собиралась сражаться. Сверкая пятками, она бросилась прочь, туда, где из дыры в потолке свешивалась толстая верёвка, выкрашенная в алый цвет.

Что-то зазвенело, потом негромко щёлкнуло, свистнуло – и надзирательница словно споткнулась; обхватив руками пробитую навылет шею, она зашаталась и рухнула. Грянули о камень не спасшие хозяйку доспехи.

Тубала опустила небольшой изящный арбалет. Не торопясь, перезарядила его и кивнула Эовин:

– Пошли. Тут ещё пара постов будет, так что ты иди – руки назад, голова опущена, пусть думают, что я тебя к правителю веду… Что это?!

Под сводами разнёсся тревожный гул большого колокола. Затем последовал ещё один удар, потом ещё и ещё.

– Не может быть!.. – охнула Тубала. – Откуда?.. Бежим!

Однако скрыться они не успели. В дальнем конце коридора распахнулась широкая решётчатая дверь, и внутрь ворвалось не меньше дюжины дворцовых стражников с саблями и короткими копьями. Увидев распростёртую на полу надзирательницу, они дружно загомонили и бросились вперёд.

Самый шустрый получил стрелу в прорезь шлема и, коротко взвыв, покатился под ноги остальным; об него споткнулись, в дверях на миг образовался затор.

– Бежим!

Путь в противоположном конце коридора, казалось, был ещё свободен.

– Держи! – Тубала сунула в руки Эовин длинный кинжал. – Живой я им всё равно не дамся!

Они вихрем промчались сквозь незапертую дверь; Тубала на миг задержалась, чтобы задвинуть засов, и тут впереди внезапно послышался тяжёлый топот. Эовин успела заметить яростный оскал Тубалы, та вновь вскинула арбалет, и тут из-за угла вывернули четверо – те, которых Эовин уже не ждала здесь увидеть, хотя безумная надежда теплилась где-то глубоко в сердце…

– Нет! – взвизгнула девушка, бросившись к Тубале, но поздно. Воительница уже нажала на спуск – и стрела, дзинькнув, бессильно отскочила от сверкающей брони Торина.

Добежавшие стражники с рёвом дергали запертую решётку.

Тубала замерла, глаза её остекленели. Казалось, её взору предстали выходцы с того света. Точно заворожённая, она глядела на появившихся перед ней хоббита и гномов, и рука её судорожно шарила по бедру, не находя сабельного эфеса…

– Эовин! – вскричал Фолко, хватая девушку за руки. – Давай скорее отсюда! Она с тобой? – Он кивнул на Тубалу.

– Она спасла меня! – выкрикнула Эовин.

– Куда?! – прохрипела Тубала. Глаза её блуждали, словно у безумной.

– Отсюда! – гаркнул Торин, хватая её за руку. Воительница, похоже, была настолько поражена встречей, что даже не сопротивлялась.

Вшестером они бросились дальше. Ещё одна короткая яростная схватка на лестнице – Тубала гневно вырвала руку из лапищи Торина, перезарядила арбалет, и её стрела уложила капитана стражи, командовавшего засадой.

Во дворце стоял страшный переполох. Вовсю били тревогу бесчисленные колокола, вопили люди, с бряцаньем бежали куда-то стражники; но беглецы, оставив за собой груду мёртвых тел, уже вырвались на свободу.

Теперь их вёл Рагнур. Несколько поворотов, малоприметный дворик, заваленная мусором крышка люка в дальнем углу – и темнота подземелья.

Только здесь они смогли перевести дыхание.

– Чего мы ждём? – первым опомнился Малыш. – Надо уносить ноги, пока не проснулась стража на стенах!

– Сейчас. – Слышно было, как Рагнур отирает пот, звеня кольчугой. – Сейчас они погонят подкрепления к воротам; как только у нас над головой протопают – выходим!

Тяжело дыша, они приходили в себя. Эовин сквозь слёзы вглядывалась в темноту, стараясь рассмотреть друзей – они не бросили её… пришли за ней… пришли выручать, рискуя жизнью… нет, не зря говорили, что мастер Холбутла у нашего короля Эодрейда – самый смелый!

– А ты кто такая, прекрасная дева-воин? – елико мог галантно осведомился Малыш в темноте.

– Я? – хрипло отозвалась Тубала. – Я…

– Ну да, ты! Что меня касаемо – так я Строри, сын Балина, гном с Лунных Гор… точнее, бывший гном с Лунных Гор, потому как давненько уже там не бывал. А тебя как звать и почему ты спасла Эовин?

А упомянутая Эовин внезапно ощутила, как на плечо ей легла маленькая ладонь Тубалы, и шеи коснулся острый холодок клинка.

– Молчи… – едва слышно выдохнула воительница в ухо роханки.

И тут над головой и впрямь, как предсказывал Рагнур, затопали бегущие ноги.

– Десятка три, – заметил кхандец, вновь звякнув кольчугой. – Ну, пора!

– Дай руку, Эовин, – вдруг попросил Фолко. Хоббит шестым чувством уловил страх Эовин, внезапный и необъяснимый для него.

Не теряя ни мгновения, Фолко шагнул на тонкое, прерывистое дыхание Эовин, осторожно протянул руку… и коснулся чьего-то локтя, облитого мелким кольчужным рукавом. Локоть этот располагался так, словно бы к горлу Эовин было поднесено оружие.

Он рванул чужую руку на себя, обхватил тонкое сильное тело, попытался скрутить. Тубала яростно зашипела, точно рассерженная кошка, вывернулась, однако на неё уже наваливались гномы и Рагнур, повалили, скрутили локти.

Фолко нащупал крепкую ладошку Эовин.

– Ты цела?..

Ладошка сжалась в ответ.

– Бросайте эту бесноватую! – торопил Рагнур. – Быстрее, иначе все пропадём!

– Ох и сильна ж! – пропыхтел Малыш – они с Торином едва удерживали бешено вырывающуюся Тубалу.

– Брось её! – резко скомандовал кхандец, откидывая крышку люка. В подземелье хлынул предрассветный сумрак. – Эовин с нами – что ещё нужно? Ходу теперь, ходу!

– Куда?! – взвизгнула Тубала, забившись, словно горностай в силках. – Не отделаетесь!!!

– Она же спасла меня!.. – запоздало крикнула Эовин, но Фолко уже тянул её наверх.

Малыш и Торин, собрав все силы, отшвырнули воительницу и ринулись следом.

Крышка захлопнулась перед самым носом обезумевшей Тубалы. Рагнур, крякнув, задвинул ржавый запор.

И был бег по ночному городу, заполошные вопли со всех сторон, мечущиеся факелы, грохот сапог по каменным мостовым; наверное, запоздай они на полчаса, и страже Хриссаады на самом деле удалось бы перекрыть все ходы и выходы, но в этой суматохе маленький отряд сумел перемахнуть через стену.

Они остановились, лишь когда от города их отделяло около лиги, и тут повалились на сухую землю. Эовин изо всех сил старалась не расплакаться.

– Ну, рассказывай! – потребовал Малыш, едва отдышавшись. – Что это за бешеная была?

– Она спасла меня, – всхлипнула Эовин. – Спасла, убила тюремщицу, открыла камеру…

– А зачем же тогда угрожала тебе? – удивился Фолко.

– Она… Она… – и Эовин, не выдержав, поведала всё.

– Искала нас?! – выслушав рассказ, воскликнул Фолко. – Искала нас? Зачем?!

Эовин шмыгнула носом:

– Н-не знаю… Но мне показалось – в сердце её чернота…

– Понятно, – буркнул Торин. – Искала нас, чтобы выпустить кишки. Вот только отчего, кто бы сказал?

– Стоит ли голову ломать? – Малыш равнодушно пожал плечами. – Что, мы мало кому поперёк дороги становились? Вон, хоть Брего того же возьми…

– Ага, и Третий Маршал Марки отправил за нами в Харад наёмного убийцу!

– Какая разница – кто! – сплюнул Малыш. – Дальше видно будет. Нам бы теперь ноги из Харада унести – и то ладно.

– Унесём, – заверил его Рагнур. – Как пришли, так и уйдём. Кстати, пора по коням!..

И тут в зарослях раздался негромкий свист, от которого Фолко аж подпрыгнул.

– К оружию! – только и успел выкрикнуть он.

Кусты вокруг затрещали; сквозь них ломились не меньше двух десятков харадских воинов. В полумраке хоббит успел разглядеть только высокие островерхие шлемы.

Позади злобным лаем заливались пущенные по следу псы.

Свет бледнеющей луны тускло блеснул на лезвии топора – Торин спокойно поднял оружие, отыскивая взглядом смельчака, что рискнёт шагнуть поближе.

Однако харадримы, окружив поляну, не спешили нападать. Вдалеке слышался топот множества ног, резкие команды – со стороны города явно двигалось подкрепление.

– На прорыв, – тихо, одними губами произнёс Фолко, не давая себе задумываться, как мало шансов уйти отсюда живыми.

Эовин тут же оказалась прикрыта спинами своих спутников.

– Не отставай, – только и молвил ей хоббит. В следующий миг они сами бросились на торжествовавших победу поимщиков.

Первым пошёл Малыш. Обманув вставшего на пути харадрима ложным замахом, гном расчётливым движением вогнал дагу тому прямо в сердце. Удар получился такой силы, что добротно сплетённая кольчуга не выдержала, лопнула – или это отчаяние помогло?

Дальше всё смешалось. Бой был скоротечен, бешеная пляска клинков, звон, скрежет, сбитое дыхание – и вот уже перед глазами хоббита распахнулась спасительная чернота ночной степи. Позади орали харадримы, ярились псы, стонали раненые – а впереди была свобода, и, хоть утро подступило близко, тьма всё ещё оберегала беглецов надёжнее любых доспехов. Рагнур, не оборачиваясь, швырнул через плечо пригоршню какого-то сухого снадобья, потом ещё раз и ещё – сбивал ищеек со следа.

Фолко и его спутники уходили прочь от города. Заросшие редкими раскидистыми деревьями и кустарником холмы тянулись далеко на юг и на восток, и под покровом сумерек погоню здесь несложно было сбить со следа. Эовин словно забыла и плен, и усталость – гномы едва поспевали за ней.

– Отлично! – выдохнул Малыш, когда Рагнур наконец скомандовал привал. – Чистая работа, гномы!

Иногда, в особо хорошем настроении, Маленький Гном обращался к остальным так, словно все они принадлежали к Подгорному Племени. Небывало высокая честь, особенно если знать, как ревностно относятся гномы к родству и собственному языку – даже Фолко, десять лет пространствовав бок о бок с Торином и Строри, знал из Тайного наречия слов пять-шесть, не больше, – да и то бранных.

– Мы оторвались? – спросил Фолко у кхандца.

– Оторвались, – кивнул Рагнур. – Почтенный гном прав – чистая работа. Но и крепки же вы драться, досточтимые! – В голосе воина скользнула нотка зависти опытного бойца к более умелому, у которого не зазорно поучиться. – То-то я, помнится, дивился, когда слышал россказни про вас троих… А теперь вижу – не врал народ.

– Спасибо, – усмехнулся Фолко. – На добром слове спасибо, но и я тебе, почтенный Рагнур, так скажу: кабы не твоё снадобье, погоня у нас на плечах бы висела…

– Это точно, – легко согласился кхандец, и они с хоббитом рассмеялись. В самом деле, что выхваливаться друг перед другом? Один без другого всё равно бы пропали…

Они настолько осмелели, что даже развели костёр; гномы как могли обихаживали Эовин. Девушка не дрогнула в жестокой схватке – и только теперь, когда опасность осталась позади, её затрясло. Рагнур выудил из недр сумки чертёж харадских земель:

– Мы сейчас, скорее всего, здесь… Удачно, уходили-то мало что не наугад… Застав поблизости нет. На рассвете двинемся к северу.

Фолко кивал. Его мысли уже занимало другое: они оказались на Дальнем Юге. Не удастся ли отсюда магией энтова питья дотянуться до источника неведомого пламени, до Света?

Эовин, устав от гномов, тихонько устроилась возле огня, не сводя с хоббита внимательного взгляда.

Заветная фляжка с питьём Фангорна уже показывала дно. Но другой возможности подобраться к югу ближе, может, и не представится – и потому Фолко не колеблясь допил всё.

Привычно закружилась голова, и он словно бы вновь начал подниматься, всё шире охватывая взглядом погружённую в сумрак дремлющую землю.

Но едва хоббит попытался вглядеться в горизонт – в зрачки ударил обжигающий поток белого пламени. Фолко едва не закричал от боли – казалось, он смотрит на солнце широко раскрытыми глазами, смотрит, не в силах зажмуриться…

Ты должен бороться и выстоять, сказал он сам себе, превозмогая боль. Иначе… Может, всё окажется ещё хуже, чем с Олмером.

Огонь был близок. Фолко ощущал его полыхающее сердце, что билось мерными тяжёлыми ударами. Билось на земле…

Да, да, на земле – потому что сквозь пелену слёз Фолко видел неясные очертания каких-то гор, холмов, долин; они казались лишёнными цвета, песчано-серыми в яростном белом огне. Не морок, не обманный мираж – а настоящая, грубая земная твердь.

Огонь жёг, казалось, самую его душу, навсегда, намертво вплавляясь в неё. Боль в глазах становилась всё сильнее, всё труднее было терпеть её – а вдобавок вдруг заныл старый ожог на левой руке, оставленный на память тёмным Кольцом Олмера. Заныл резко, неприятно, и эта боль вернула хоббита назад, в обыденный мир, где светлел горизонт и пробовали в траве голос местные кузнечики.

Фолко окончательно пришел в себя, когда кто-то изо всех сил затряс его за плечи.

– А… Эовин, оставь! – выдавил он. – Я в порядке!..

– Да он же бледен как смерть! – крикнула девушка куда-то себе за спину, обращаясь, очевидно, к гномам.

– Да ничего, ничего, оклемается! – пробасил Торин.

– Хлебнуть ему вот этого дай, – раздался голос Малыша, и возле губ Фолко возникло горлышко фляги.

Хоббит глотнул терпкого, ароматного вина, одному Малышу ведомыми путями добытого в Умбаре. Хорошее вино, похоже, гондорское, довоенной закладки. Совсем как то, которым угощал их Эодрейд в Хорнбурге. А что теперь на месте тех виноградников, лучше и не вспоминать…

Фолко сел, протёр слезящиеся глаза. Боль в руке постепенно утихла, и это лучше всего доказывало, что всё привидевшееся ему не горячечный бред.

Сидя рядом на корточках, гномы выжидательно смотрели на друга.

– Ты… что-то… видел? – волнуясь, выговорил сын Дарта.

– Видел, – вздохнул Фолко – глаза слезились немилосердно, всё казалось туманным и нерезким. – Видел и… похоже, знаю, где искать этот огонь.

– Как?! – разом воскликнули Торин и Малыш. – Знаешь, где искать?!

Эовин недоумевающе глядела то на одного, то на другого. Рагнура всякие там огни и прочая чепуха, казалось, не занимали вовсе – кхандец спокойно вострил саблю.

– Да… ещё южнее Харада. Там горы… очень высокие… и как будто бы море неподалёку, – припомнил хоббит, с усилием извлекая из памяти опалённый ярым пламенем серый берег; под ним тяжело плескались такие же серые, безжизненные волны, словно и не вода это вовсе, а какая-то ядовитая слизь…

– Горы? Южнее Харада? – встрепенулся Рагнур, разобрав последние слова Фолко. – Есть такие! Мы их Хребтом Скелетов зовём. Там в незапамятные времена какая-то бойня случилась… Кто, с кем, для чего – один Морской Отец ведает, если, конечно, в те края хоть раз заглядывал.

– А почему Скелетов? – полюбопытствовал хоббит.

– Так ведь там костяков этих валяется – видимо-невидимо. Целые орды, верно, полегли. И оружия много – старого, очень старого. Оно и понятно – в пустыне железо ржавеет медленно, не то что у нас, на море…

– Горы… – задумчиво протянул Фолко. – А за горами…

– А за горами – река Каменка. И Нардоз – наш Нардоз. Стоит… вернее, стоял. – Кхандец сжал кулаки. – Ещё южнее – Молчаливые Скалы. А там уже только Дальний Юг.

– Дикари! – выдохнул хоббит. – Это теперь их владения!..

Рагнур кивнул:

– Тан рассказывал мне – перед тем, как послать к вам. Говорил – вы видели пленника тана Вингетора?

– Угу, – отозвался Торин.

– И что – действительно дикарь, которому даже страшная боль нипочём?

– Самый что ни на есть дикарь! – уверил кхандца Малыш. – Насчёт боли не знаю, а глаза у него точно безумные. Вождь, говорят…

– С такими мы ещё не дрались. – Проводник развёл руками. – Но это даже и к лучшему! Интереснее будет…

Для Рагнура война всё ещё была забавой, кровавой игрой, в которой ставка – смерть, и это лишь подогревает азарт воина.

– Ну, нам пока не к дикарям – а в Умбар, – заметил Малыш. – Или кое-кто уже собрался к этим, как их, Горам Скелетов?

– Кто, если не мы? – возразил хоббит. – Эовин выручили, вот она, с нами, Эодрейд… покуда мы доберёмся до Рохана, война успеет закончиться. Сам подумай, Малыш!

– Не знаю, о чём тут думать, – неожиданно обиделся Маленький Гном. – Это ты видения всякие получаешь, а не я! Я войска роханского не видал, хазгов с ховрарами на рубежах Рохана тоже. По мне, так мы всё, что дóлжно, исполнили, и пора Эовин домой, а нам к нашим полкам! А не скитаться по этой пыли, словно бродяги какие, по твоей милости!

У Фолко в глазах аж потемнело. Да как он может… Да эти видения сколько раз жизнь им спасали, да и не только им!..

– Думай, что говоришь! – выкрикнул он. – Раз Подгорного Племени, так самый умный, да?.. Попробовал бы хоть раз увидеть, что я вижу, когда от света этого словно плавишься весь! Думаешь, я тебе голову морочу, так, что ли? Было бы что морочить!..

Малыш сжал кулаки и, ни слова не говоря, двинулся на хоббита. И если бы не Торин, Эовин и Рагнур, повисшие у него на плечах, – быть бы хорошей драке.

– Опомнитесь! – ревел Торин, упираясь в землю – Малыш буквально волок его за собой. – Опомнитесь, вы, пустая порода вам под кирку! Обезумели совсем оба?!

Обезумели совсем… У Фолко с глаз словно спала пелена.

– Стой, Малыш! – завопил он. – Стой, Торин прав! Это же… Это не мы, это правда безумие какое-то! Как у того дикаря! Как в Умбаре, когда чуть харадримов в воротах не покрошили!..

Маленький Гном остановился, глаза прояснились.

– И впрямь наваждение, – пробормотал он и потряс головой. – Впервые со мной такое… прости, брат хоббит, Враг попутал!

– Не Враг, – тяжело возразил Фолко. – А Свет этот, о котором я вам столько времени толкую. Это он всех с ума сводит, и нас тоже… Видите теперь, как важно узнать, что он такое! Узнать и уничтожить! Иначе – все с ума посходят и начнётся всеобщая война!.. Дагор Дагоррат!

Слово это упало тяжко, словно молот. Все умолкли. Утро стояло над степью, трещали, уже не стесняясь, кузнечики, пересвистывались здешние пичужки, ветер шелестел в траве, но над этой мирной картиной поднимался призрак всеобщей гибели – грозный, неотвратимый.

– Я должен вернуться в Умбар, к моему тану, – неуверенно проговорил Рагнур.

– А Эовин – в Рохан, – добавил Фолко.

– Никуда я от вас не уйду! – вскинулась Эовин, однако никто ей не возразил.

– Но и Строри прав, – Торин покачал головой. – Мы не можем бросить наши полки и нашу службу Рохану только из-за твоих видений, Фолко. Даже из-за приступов безумия не можем. Мы и так, конечно, задержались, но ещё всё поправимо…

Фолко опустил голову. Да… Торин прав, все они по-своему правы. И снова, как в Умбаре, перед ними стоит тот же выбор – между плохим и очень плохим. И что бы он ни выбрал – очень плохим окажется именно это.

Положение спас Рагнур.

– Я вот что думаю, – сказал он, направляясь обратно к своему месту у костра. – Устали мы все. Давайте-ка денёк отдохнём, переждём, пока харадримы успокоятся и отзовут поимщиков, а там уже и решим, как быть.

На том и сошлись.