Глава 13

– Вал? – тихонько позвал Тир, опускаясь на траву возле низкого ложа, на котором неподвижной колодой лежал его старый друг. Над ним грустно шелестел зеленый полог живого жилища, игривые солнечные лучики бросали густые тени на спокойное лицо, делая его суровым, аскетичным и каким-то… неживым. – Вал?

Ланниец даже не дрогнул. Он был невероятно бледен, заметно исхудал за эти дни, будто что-то невидимое жадно пило из тела все соки. Почти полностью обнажен, но до самого подбородка укрыт мягкой тканью, не позволявшей увидеть его страшные раны. Глаза Стража были плотно закрыты, рыжие волосы спутались в беспорядке, широкая грудь размеренно поднималась и опускалась, и только по этому признаку и можно было отличить его от мертвеца.

Юный эльф бережно приподнял простыню и до крови прикусил губу: вся правая половина тела Стража превратилась в обугленную головешку. На ней ни единого здорового кусочка кожи не осталось, хотя эльфы явно старались. Но тот проклятый огонь, от которого Вал защитил Мелиссу, его почти убил. Напрочь сжег его драгоценный амулет, без которого Вал нигде не появлялся. А у сердца и вовсе зияла глубокая, жуткая, едва-едва поджившая рана, в которой ритмично подрагивала невероятно тонкая и очень ранимая пленка исцеляющего заклятия.

– Вал! – горестно воскликнул юный эльф, с какой-то болезненной ясностью осознав, что друг до сих пор балансирует на грани жизни и смерти.

– Боюсь, он тебя не слышит, – тихо сказал владыка Тирриниэль, остановившись у входа в тесную комнатку. – Не волнуйся, это всего лишь наведенный сон, чтобы удержать его по эту сторону жизни. Сейчас даже малейшее напряжение может его убить. Не тревожь его, мальчик. Дай время.

У Тира от этих слов невольно дрогнули руки, а в горле поселился удушливый ком. Никогда прежде он не думал, что могучий друг может выглядеть таким слабым и беспомощным. Никогда не думал, что будет благодарен темным за то, что они все еще борются за его жизнь, хотя, кажется, тут уже сложно за что-то бороться.

Вал едва дышал! Но они все-таки пытались, что-то делали, удерживали его на грани и отчаянно боролись, хотя было предельно ясно, насколько сложно перворожденным справляться со своей неприязнью и как тяжело лечить такие страшные раны.

Тир уронил руки и, крепко зажмурившись, опустил голову. Нет, Вал не оправится так быстро, как они надеялись. Он слишком близко находился к магическому огню. Принял на себя весь удар, не стал уворачиваться и только этим сумел отвести угрозу от Милле. Это ради нее он рисковал, ради ее матери, которой поклялся, что убережет чудесную девочку. И уберег. Сам едва не погиб, а ее спас.

– Спасибо, – судорожно сглотнул Тир, не поднимая головы. – С этим что-нибудь можно сделать?

Владыка эльфов покачал головой.

– Все, что можно, мы уже сделали. Остается лишь ждать – если этого хватит, он выживет. Если же нет… мы ничего не изменим: смертные слишком хрупки.

– Вал сильный!

– Раз смог пережить такие раны… наверное, ты прав, мой мальчик. Но не питай иллюзий: он все еще на грани. И если у нас не получится, ничьей вины в этом не будет.

– Да, – горько усмехнулся Тир. – Как удобно… я дал тебе слово остаться, пока Вал не поправится, но не знал тогда, насколько он плох. Может статься, я и вовсе дал опрометчивое обещание, потому что, если он умрет, ты вправе требовать от меня поселиться здесь навсегда. Впрочем, вам это только на руку, правда? Мы ведь не обговаривали другие варианты.

Тирриниэль чуть вздрогнул, когда на него в упор взглянули полные боли глаза внука, но юноша снова отвел взгляд и не стал продолжать свою мысль. Да этого и не требовалось: кому, как не владыке, не знать, что достичь нужного результата можно разными способами? В том числе и через «случайную» смерть поразительно живучего смертного, которого юный маг не боялся называть другом. Говорит, что будет ждать до тех пор, пока он не выздоровеет. А если он останется здесь навсегда? Под слоем равнодушного дерна и холодной земли? Достаточно лишь слегка подтолкнуть его в нужную сторону, и мальчик окажется связан словом, потому что наивно счел себя настолько умным, чтобы навязывать свои условия тысячелетнему магу. Нет, за язык его никто не тянул, но, кажется, он лишь сейчас в полной мере осознал свою оплошность.

Осталось этим только воспользоваться.

– Мы поможем, как и обещали, – внезапно севшим голосом разорвал сгустившуюся тишину владыка. – Клянусь, для него будет сделано все, что возможно. Я лишь хотел сказать, что этого может быть недостаточно, Тир. Поверь, только это.

Юноша пристально взглянул на повелителя снова, но тот не отвел взгляд. Смотрел прямо и открыто, хотя за прошедшие века уже забыл, как это делается. Зачем, когда отлично срабатывал язык силы и принуждения? Но сейчас, рядом с нежданно обретенным наследником, он почему-то не смог сделать того, что собирался. Не сумел ударить. Не рискнул разбить его сердце и передумал поступать так, как того требовал долг.

Может, это стремительно подбирающаяся смерть так сказалась? Может, Тирриниэль слишком размяк, устав от бесконечного ожидания прихода Ледяной богини? Может, давно не спал и измучился бессонницей? Или просто в одночасье постарел на многие десятилетия? Быть может, наконец, тяжелая поступь веков отразилась на его истосковавшемся по свободе разуме, постепенно сломив былую железную волю?

Кто знает…

Однако сегодня, глядя в искаженное болью лицо молодого эльфа, эхом повторяя за ним горькие слова, едва не ставшие правдой, вспоминая испуганное лицо маленькой Милле и ее искреннюю тревогу за смертного, владыка во второй раз за свою долгую жизнь усомнился в себе и задумался.

А так ли он жил эту тысячу лет? Что он сумел сделать за века правления народом эльфов? Кто вспомнит о нем через какое-то время? И что вообще от него останется в этой жизни? Дети? Смешно. Один от него отказался и еще неизвестно, простит ли хотя бы после смерти. Второго уже нет в живых, но в последние два десятилетия владыка пришел к парадоксальному выводу, что именно ему не рискнул бы передать всю полноту власти. Тогда что? Великие деяния? Завоевания? Чудеса дипломатии? Да какие деяния! Ни одной войны, конечно, он не допустил, но и мира ни с кем не добился: светлые по-прежнему держались от его народа обособленно, гномы все так же воротили свои носы, люди мудро старались сохранять нейтралитет. Ни единой попытки примирения не было сделано, хотя вежливые заверения в дружбе слались в чужие владения регулярно. Но владыка прекрасно понимал, что это – лишь пустые слова, а неизменная осторожность смертных при встречах вызвана отнюдь не уважением. И уже даже не страхом: незачем бояться беззубого льва. Но и лев тоже не станет смотреть на осторожно предложенную ими косулю – гордый владыка равнин, скорее, предпочтет умереть, чем примет помощь от чужаков. И, кажется, уже понятно, кто стал тем глупым львом.

Тогда, может, он что-то построил? Сберег? Исправил? Сделал хоть одно дело, которым можно было гордиться? Нет. Ни-че-го не изменилось за это тысячелетие. Абсолютно ничего, словно Тирриниэля и не существовало никогда. Повелитель эльфов, к своему стыду, не сумел сохранить даже собственных детей – одного сына умудрился безвозвратно потерять, а другого научил себя ненавидеть. Теперь уже поздно что-либо менять. Тех, кто погиб, не оживить. Тех, кто далеко, не приблизить снова. Украденное доверие не сделаешь настоящим, а фальшивые признания никогда не станут правдой.

Однако еще не все потеряно. У него пока остался крохотный шанс все исправить. Вот он, этот шанс, стоит напротив и отчаянно пытается выглядеть сильным. Совсем еще молодой, не готовый к предложенной ему роли, но удивительно чистый и неиспорченный. Настоящий горный родник посреди целого моря горечи, тоски и предательства. Единственная отдушина в окружившем его беспросветном отчаянии. Нельзя причинить ему боль. Невозможно предать это едва установившееся доверие. Нет. Хватит.

Тир тихо вздохнул и повторил:

– Спасибо.

И мудрый владыка эльфов снова почувствовал себя неуютно, будто этот необычный мальчик внезапно прочел его смятенные мысли.

– Идем, Тир, – сказал Тирриниэль. – У меня не так много времени, которое я могу тебе уделить: неделя, может быть, две или три. Нам придется хорошо поработать, чтобы ты усвоил основные принципы нашей магии и научился сдерживать свой огонь. За друга не волнуйся – он останется здесь столько, столько потребуется. Если у нас ничего не получится, ты и Милле будете вольны покинуть лес в любое время. Если он справится – тоже: я поклялся. Но если вы пожелаете задержаться сверх этого, я приму вас так же, как сейчас. И в любом случае, как бы ни сложились обстоятельства, мой дом всегда будет открыт для вас. Здесь ты найдешь помощь, защиту и кров. На столько времени, на сколько пожелаешь. Запомни это.

Юный маг непонимающе вскинул голову, но Тирриниэль не стал ничего добавлять, а просто направился к сердцу священной рощи, опасаясь потратить впустую даже час своей скоротечно ускользающей жизни.

Теперь у него не осталось права на ошибку. Он выбрал. А значит, должен сделать все, чтобы этот удивительный мальчик выжил среди придворных интриг и сумел удержать в своих руках тяжкое бремя власти. Или хотя бы обуздал тлеющий в глубине его сердца древний огонь.

Малыш справится. Он должен справиться, потому что прямому потомку Изиара нельзя сдаваться на волю двуличной и переменчивой судьбы. Да, сам Тирриниэль почти умер. Одной ногой стоит по ту сторону жизни, но у него еще есть время побороться за свое будущее. Остались силы, чтобы сопротивляться неминуемому, на это отведено несколько невероятно коротких дней. Есть смутная надежда, что все усилия не будут напрасными.

Оставшись в одиночестве, Мелисса некоторое время сидела на берегу озера, раздумывая над тем, стоит ли ей обидеться на Тира за недавний обман или же нет. Но потом она все-таки решила, что обижаться глупо, и посветлела лицом: ведь он не хотел причинить ей боль и сам признался, что сожалеет. Он был совсем неплохим, хоть и темным, только упрямым очень и немного вспыльчивым. Но и это совсем не страшно, потому что он, в отличие от многих, умел искренне любить и всегда был преданным братом, любящим сыном и верным другом для всех, кого уважал и ценил.

Милле привычным жестом подтянула колени к груди и, обхватив их руками, тихонько запела знакомую с детства колыбельную, которую так часто напевала ей мама. Запела негромко, для себя. Но вскоре забылась и стала мурлыкать громче, бездумно ероша пальчиками густую траву и восхищаясь ее поразительной мягкостью.

В какой-то момент ладошку несильно кольнуло, но Милле не обратила внимания – была слишком поглощена песней и красотой лесного озера, в котором, как в зеркале, отражались бескрайнее небо и редкие пушистые облака. На водной глади легонько подрагивал оранжевый солнечный круг, над нею то и дело мелькали крохотные точки птиц и мерно колыхалось несколько белоснежных лилий.

Когда пальцы укололо сильнее, Мелисса удивленно обернулась и сперва не поняла, в чем дело. Но потом пошарила по траве и неожиданно наткнулась на острый, торчащий из-под земли корешок, который не заметила прежде. Маленький, узловатый и очень-очень тонкий, он скорее напоминал вылупившегося из яйца змееныша. Но, неуверенно коснувшись твердой как камень коры, Милле быстро поняла, что ошиблась.

Она повертела головой, пытаясь понять, откуда на просторной лужайке взялся этот странный отросток, но быстро вспомнила, что у некоторых деревьев корни могут достигать многих и многих саженей, способны пробивать себе дорогу даже сквозь прочный камень, ловко цепляться за скалы и выживать там, где, казалось бы, не способно существовать ничто живое. А потому ничего удивительного в том, что посреди широкой поляны вдруг пробился к свету один из таких корешков, не было.

Мелисса успокоилась и спрятала его под рыхлую землю, чтобы не засох, однако слегка промахнулась и снова больно уколола палец. Да так сильно, что на нем выступила крохотная капелька крови.

Она поспешно вытерла алое пятнышко и прижала упрямый росток ладошкой к земле, но он каким-то образом снова высвободился и ткнулся кончиком в нежную кожу. Правда, на этот раз сделал это совсем небольно, но Милле все равно вздрогнула и машинально обхватила его, чтобы больше не вырвался. В тот же миг у нее перед глазами все поплыло. Неожиданно закружилась голова, к горлу подкатила тошнота, но это быстро прошло, после чего в теле возникла восхитительная легкость, а взгляд стал расплывчатым, невидящим и каким-то пустым.

Вокруг нее стало удивительно светло. Как-то тихо и спокойно, словно в родном доме, где никогда не было шума и бурь. Но это был вовсе не дом, а какая-то роща, почти целиком состоящая из могучих, достигающих небес, но совершенно белых деревьев.

Белым здесь было все, начиная от стволов и заканчивая самыми крохотными листочками. Белые ветки, испещренные причудливыми трещинками. Белые кроны, тихо подпевающие игривому ветерку. Белый мох на идеально прямых стволах. Не дубы, не сосны, не лиственницы. Скорее, нечто похожее на громадные ясени, только гораздо величественнее и красивее. Абсолютно белые ясени, при одном взгляде на которые хотелось склонить голову и благоговейно молчать. Лишь трава под ними оставалась изумрудно-зеленой, но она только подчеркивала необъяснимую прелесть этого странного места, в котором Мелисса чувствовала себя поразительно хорошо.

На большой поляне, окруженной могучими белыми исполинами, неподвижно застыли двое: невероятно красивый юноша в распахнутой на груди рубахе и суровый мужчина в длинной хламиде и с венцом на высоком лбу. Оба рослые, широкоплечие, с искрящимися от магии глазами, в которых еще не остыли алые искры. С удивительно похожими лицами, выдающими близкое родство. У юноши за плечами торчали рукояти парных мечей необычной гномьей ковки. Мужчина не был вооружен, хотя его ножны без труда можно было углядеть рядом с одним из великолепных в своей законченной красоте деревьев.

Они стояли в десяти шагах друг от друга и напряженно молчали.

– Еще раз! – требовательно велел владыка Тирриниэль. – Ты можешь лучше, я знаю!

Тир плотно сжал губы и послушно сосредоточился, пытаясь вызвать в груди знакомый жар. Но, как и в прошлый раз, все усилия привели к тому, что у него в руках оказался лишь крохотный огненный шарик, который и опасным-то было трудно назвать. Так, игрушка для малышни. Тем более что был он не рыжим, а каким-то ядовито-зеленым.

– Плохо! Еще раз!

Юноша со скрипом погасил неудачный огонек и попробовал снова. С тем же результатом: опять эта отвратительная зелень.

– Ты недостаточно стараешься!

– Я стараюсь, – процедил Тир, бросив горящий взгляд на скрестившего руки на груди владыку эльфов.

– Значит, мало!

– Как умею. Уж извини.

– Делай, я сказал! – рявкнул Тирриниэль и в раздражении сотворил точно такой же шар, только гораздо большего размера. – Я уже сто раз показывал и объяснял, как надо. Смотри! Нужно сконцентрировать свою злость и захотеть ее увидеть! Повторяй!

– Сам видишь, не выходит!

– Вижу! И это меня совсем не радует!

– А тебя вообще хоть что-то радует?!

– Торк тебя возьми, мальчик! – вспылил царственный эльф. – Такими темпами ты и через тысячу лет не сумеешь меня одолеть! Тебе нужно учиться вызывать ярость по первому требованию, а не молоть языком там, где не следует!

– Извини, но, похоже, я плохо умею злиться. Опыта, так сказать, маловато: мне же не тысяча лет, как некоторым! – ядовито отозвался Тир, и громадный сгусток огня, внезапно сорвавшийся с ладоней повелителя, едва не подпалил ему шевелюру. – Спятил?! Совсем с ума сошел на своем дурацком троне?! И меня таким же сделать хочешь?!

Владыка эльфов проследил, как гаснет зеленый огонь, достигнув белоснежных исполинов, и молча сотворил еще один шар.

– Если не повторишь, я больше не ударю мимо, – бесстрастно сообщил он, и Тир пораженно замер.

Что? Что он собрался сделать? Бросить в него снова?! Вот этим?!

– Нет, ты точно ненормальный! Я же в первый раз! Дай хоть немного времени!

– Когда-нибудь времени у тебя не будет. И тогда останутся только твой дар и твой враг. Что ты выберешь? Жизнь или смерть? Победу или поражение?

– Глупый вопрос!

– Тогда делай, неразумный мальчишка, пока тебя не сожгли на месте! – не на шутку разозлился венценосный эльф. – Один раз у тебя это получилось! И неплохо, если тогда дотла сгорела половина леса! Значит, ты можешь и умеешь это делать! Ну же! Не заставляй меня причинять тебе боль!

Но Тир неожиданно насупился и опустил руки.

– Тогда бросай, потому что мой ответ: нет.

– Что «нет»? – раздраженно дернул плечом владыка эльфов, не торопясь исполнять свою угрозу.

– Не хочу снова испытывать это.

– Глупец! В этом и есть твой дар! В ярости, в ненависти, которую всего лишь нужно правильно обуздать! Без них не получится добиться результата! Не выйдет из тебя настоящего мага! Ты никогда не обретешь силы Изиара! Наша ярость – как кремень для сухой ветви! Как искра для большого костра! Без нее не бывает пожара, ты понял?

Юноша нахмурился: он помнил совсем другое. И дело было не только в цвете: здесь крылось что-то еще. Что-то, о чем он пока только смутно догадывался, но никак не мог ухватить нужную мысль.

– Думаю, ты ошибаешься, Тирриниэль: проблема не только в ярости.

Владыка эльфов играючи перекинул из руки в руку свой страшноватый огонь и хрипло рассмеялся.

– Глупый мальчик! Неужели ты думаешь, я зря прожил эту тысячу лет? Или плохо владею своей силой?

– Плохо или хорошо ты владеешь силой, не знаю. Только я уверен: не в ненависти дело.

– Именно в ней! – раздраженно нахмурился эльф. – Почему ты не хочешь принять это как данность? Почему упираешься там, где не надо? Торк! Со времен Изиара наш род достиг таких высот, что не тебе менять устоявшиеся правила! Зачем ты изобретаешь то, что уже придумано и освоено? Неужели я в тебе ошибся и ты слишком глуп, чтобы понять эту простую истину? Неужели я зря взялся за твое обучение? Нет? Тогда делай, что говорят, и перестань препираться со мной, юнец! Потому что в следующий раз я не стану тебя щадить и поджарю все, до чего смогу дотянуться! Хочешь испытать это на себе?! А может, ты просто испугался? Струсил в последний момент?

Тир упрямо тряхнул головой, не желая уступать в том, что считал правильным. Но, взглянув в пылающие глаза сородича, полные неприкрытой досады, вдруг отвернулся и до боли прикусил губу.

– Скажи, ты и сына учил вот так? Заставляя злиться на себя и искренне желать твоей смерти? Неужели не нашлось иного пути? Неужели ты не сумел показать так, чтобы я тебя услышал?

Тирриниэль замер.

– Ты хоть раз пытался ему объяснить, почему ваша сила работает так, а не иначе? – удивительно тихо продолжил юный эльф. – Рассказывал о своих ощущениях? Ошибках, промахах? О том, где когда-то обжегся сам? Говорил о том, что желаешь всего лишь защитить, а не убить по-настоящему? Тирриниэль? Ты когда-нибудь говорил с ним… откровенно? Как отец с сыном? Хотя бы раз в жизни?

Владыка эльфов внезапно опустил напряженные плечи и, отведя глаза, глухо уронил:

– Какое это имеет значение?

– Ответь, пожалуйста. Я должен знать, – настойчиво попросил Тир, пристально глядя на сородича. – Ты когда-нибудь пытался?

– Да, – с усилием выдавил эльф, внимательно изучая переливы огня в своих руках. – Однажды.

– Это что-то изменило?

Тирриниэль в подробностях припомнил свой последний и самый тяжелый разговор с Торриэлем, который убил в нем надежду, а потом погасил ненужный больше огненный шар и горько усмехнулся.

– Боюсь, что только для меня. И то не сразу.

– Жалеешь, что открылся? – быстро уточнил Тир.

– Нет, мальчик. Напротив: жалею, что не открылся, хотя должен был. Но тогда я был слишком зол, чтобы понимать это, а теперь стало поздно. Может, только у тебя и получится все исправить.

– Хочешь сказать, что твой сын еще жив? – неожиданно насторожился юноша.

– Да. Из двоих моих сыновей один все-таки уцелел, и, надеюсь, когда-нибудь он сюда вернется. Если не в род, то хотя бы навестит этот дом, когда… когда придет время.

Юный эльф неожиданно растерялся и как-то по-детски разинул рот.

– Но как же? Ведь Та…

– Таррэн? Да, ты прав: он взял себе другое имя, чтобы ничто не связывало его с прошлым, со мной. Но на самом деле его имя Торриэль, мой юный спорщик. Торриэль илле Л’аэртэ – мой младший сын, твой родной дядя, – рассеянно повторил Тирриниэль, задумчиво разглядывая знакомые с рождения деревья. – Эта роща – священное место для всех мужчин нашего рода. Здесь – средоточие нашей силы, наш настоящий дом. Здесь ты никогда не ослабнешь, мой мальчик, даже если вдруг истратишь резерв до последней капли. А если тебя ранят, она быстро восстановит силы. Когда-то и твой отец постигал здесь науку так же, как сейчас постигаешь ты. И он точно так же спорил, пытаясь доказать мне, что может стать лучше и сильнее. В этом месте мы защищены, как нигде, потому что сила Л’аэртэ пронизывает каждое дерево, каждый листочек, каждый камешек в этой части леса. И именно сюда вернется Торриэль, если когда-нибудь сумеет меня простить…

Тир странно вздрогнул.

– За что он должен тебя простить?

– За ошибку, о который ты уже знаешь, – печально улыбнулся повелитель. – Память рода – странная вещь. Порой она выдает разрозненные отрывки чужих воспоминаний, а иногда позволяет увидеть целую жизнь того, кто ушел навсегда. На самом деле в ней есть все – от момента рождения до самой нашей смерти, каждый жест, каждый вздох и каждое произнесенное слово… но открывается она лишь тому, кто познал истинную природу нашего дара. Тому, кто овладел им целиком. Не знаю, почему Изиар оставил после себя именно такое наследие, но это факт – любой мужчина нашего рода способен увидеть то, что происходило с остальными. Правда, насколько мне известно, ты пока единственный, кого это коснулось в полной мере, раз знаешь так много о прошлом. Потому-то я и уверен, что ты можешь творить гораздо лучший огонь, чем показал сегодня. Потому-то и пытался тебя разозлить.

– Глупая была идея, – насупился юный маг, и владыка снова вздохнул.

– Наверное, ты прав.

– Я знаю. Но у меня есть еще один вопрос. Не возражаешь?

– Нет, – слегка подобрался Тирриниэль. – Что именно тебя интересует?

Тир глубоко вздохнул, недолго поколебался, но потом, будто ныряя в холодную воду, коротко выдохнул:

– Талларен…

Темный владыка до боли сжал челюсти.

– Я хочу знать, – с видимым усилием заставил себя продолжить Тир, – почему ты позволил… почему не остановил его, когда мог это сделать? Ради чего пострадали невинные? Почему ты вообще разрешил это? И как вышло, что твой сын остался безнаказанным?

Тирриниэль на мгновение замер, но юный маг смотрел требовательно, серьезно, без ярости, но и без всякой жалости. Смотрел так, как когда-то смотрел на него младший сын – до того, как проклял этот дом и срубил свою ветвь на священном ясене.

Как сказать ему правду? Как признаться, что совершил страшную ошибку, посчитав себя выше создателя? Как объяснить, что, желая жизни своему вымирающему народу, пошел на сделку с собственной совестью? Легко пошел, чего скрывать, хоть и не испытывал потом удовольствия от сделанного. Ни радости, ни удовлетворения – ничего. Лишь болезненное любопытство пополам с затаенной надеждой: а вдруг? Но как быть теперь? Как сказать о том, что сожалеешь? Как дать понять, что сознаешь вину, но понимаешь, что уже ничего не исправить? Как убедить хотя бы себя в том, что иногда правителям приходится делать не то, что хочется, а то, что необходимо? Не для собственной прихоти, а ради будущего целой расы? Ведь тогда стоял именно вопрос выживания, Лабиринт требовал новых жертв…

«Да, выживание, – размышлял владыка. – Сейчас даже бессмертные эльфы постигли полное значение этого страшного слова. Боролись, как умели, пытались что-то изменить и исправить, но все равно не смогли. Теперь же единственная наша надежда – это ты, мальчик с ясными глазами и чистым сердцем. Именно тебя мы ждали столько веков. Ради твоего появления на свет решились на небывалое и… так страшно проиграли. Но все же не до конца. Потому что, пока ты здесь, мы еще живем, надеемся и ждем своего часа. Если тебя не будет, всех нас ждет неминуемая смерть. А мы ведь тоже не хотим умирать… Правда, второй раз такую цену за выживание мы платить совсем не готовы. Точнее, я не готов и поэтому принял решение: я больше не стану заставлять тебя делать то, что должен. Не стану повторять ошибки и идти на очередную сделку с собственной совестью. Я больше не стану изображать создателя и творить то, что никогда не может быть сотворено насильно. Я приму судьбу так, как было предначертано, но перед этим хочу исправить то, что успел натворить. Хотя бы с твоей помощью, мальчик. Если, конечно, ты подаришь мне эту возможность. Не будет больше предательства и обмана. Все честно, как и хотел когда-то мой непокорный сын. Теперь все честно: остались только ты и я…»

Царственный эльф слегка пошатнулся, отрываясь от невеселых дум, и запоздало осознал, что слишком долго молчит, так и не ответив на заданный вопрос. Что все еще неподвижно стоит под сенью могучих ясеней и упорно пытается признаться, но отчего-то не может. Только неотрывно смотрит в удивительно ярко горящие глаза юного мага, из которых стремительно рвутся наружу изумрудные вихри и где дико пылает янтарный пожар истинного, незаметно призванного «Огня жизни».

Владыка Л’аэртэ вздрогнул.

– Тир, что ты?..

Юноша внезапно покачнулся, а затем охнул, схватившись за голову, и упал на колени. После чего медленно завалился на бок и невидяще уставился на далекие кроны священных деревьев Иллиарэль илле Даэри, сердца священной рощи, куда разрешено входить только владыке и хранителям. Раздавленный, потрясенный и едва не убитый внезапно ворвавшимся в разум… единением?!

Владыка Л’аэртэ ахнул, но все признаки были налицо: неестественная бледность, расширенные зрачки, неподвижный взгляд, тонкие и почти прозрачные нити умело наложенных уз… невозможно! Это же настоящее, полноценное, поразительно ловко осуществленное единение! Точнее, давно задуманный и умело воплощенный план, ради которого упрямый мальчишка и согласился на эту торкову учебу!

Тирриниэль торопливо проверил резерв внука и в отчаянии прикусил губу: он был почти пуст. Юный гений, в спешке творя свою сумасшедшую аферу, исчерпал себя до дна, пытаясь вырвать из чужой памяти тяжело давшееся признание. Один на один против мощнейшей защиты долгоживущего повелителя. Ее даже опытному магу нелегко было преодолеть, а этого гения и вовсе едва не убило. Лишь в самый последний момент мальчик сумел удержаться, да и то с трудом. Даже сейчас он опасно качался на грани безумия и все еще не смел отступить от разверзшейся перед ним пропасти. Или… быть может, он просто не умел этого делать?!

От последней мысли Тирриниэль стремительно побледнел: конечно же! Откуда ему уметь, если мальчик всего пару дней как научился пользоваться огнем?!

– Бездна… Да что же ты творишь, безумец?! – Владыка эльфов внутренне содрогнулся и, коснувшись иссохшей рукой груди внука, мгновенно понял: плохо дело. – Торк! Не вздумай уходить! Слушай меня, вернись… вернись, мальчик, и позволь мне тебе помочь! Тебе еще рано туда, ты нужен здесь! Тир, ты мне нужен! Всем нам!

Но от Тира нет ответа. Похоже, мальчик просто не слышит. Или слышит, но не верит. А насильно его не вернешь – сопротивляется, неразумный, недоверчивый эльфенок. Ненавидит, похоже, и потому отстраняется, не замечая, что достиг опасной черты. Слишком непримирим. Слишком горд. О Бездна! Как… ну как его убедить?!

Тирриниэль с силой сжал виски, дико страшась опоздать, но не видя способа исправить происходящее. А затем крепко зажмурился, чуть ли не впервые в жизни истово молясь создателю, чтобы помог принять правильное решение, и… вдруг наткнулся пальцами на что-то металлическое. Мгновение постаревший владыка неверяще ощупывал тяжелый золотой обруч на собственной голове, после чего внезапно посветлел лицом, без колебаний сдернул венец, а потом вложил его в безвольную, похолодевшую ладонь Тира.

– Вот. Возьми, мальчик, это поможет!

Снова нет ответа. Ни вздоха, ни движения, ни крохотного проблеска в широко распахнутых глазах.

– Тир! Ну же, доверься же хоть немного! Не отталкивай меня, мальчик. Ты слишком слаб, чтобы бороться самостоятельно. Возьми! Пожалуйста… – Владыка до крови прикусил губу, лихорадочно ища выход, а потом встрепенулся. – Тебя ждет Милле! Ты помнишь ее?! Милле здесь, совсем рядом, и она расстроится, если ты погибнешь! Вернись хотя бы ради нее!

Милле… Родное имя сделало свое дело: юноша очень медленно и неохотно, но все же сжал руку в кулак. После чего прерывисто вздохнул, ощущая, как отступает от него молчаливая пропасть. Машинально коснулся хранящейся в изящном амулете силы, бездумно вобрав ее в себя, и только тогда перестал походить наконец на оживший труп. А вскоре сумел открыть глаза и со странным выражением посмотрел на искаженное неподдельным ужасом лицо владыки.

Тирриниэль утер дрожащей рукой выступившую на лбу испарину.

– Хвала создателю: живой. Тир… ну ты даешь! Полноценное единение… и так рано… Сумасшедший! Ну, пришел в себя, горе мое?

– Не у-ве-рен… – хрипло прошептал Тир, судорожно хватая ртом густой и тягучий, как мед, воздух. – Вот уж не думал, что у тебя голова такая дурная… как же трещит теперь… ох, до чего ж погано…

– Ничего, скоро отпустит, – устало выдохнул владыка, неловко присев прямо на землю и все еще утирая влажное от пота лицо. – Ты молодой, сильный. Первый раз всегда тяжело. Да и роща поможет. Потерпи немного.

– Первый раз, говоришь? – со стоном приподнялся Тир, одной рукой придерживая затылок, который ломился от боли, а второй протягивая повелителю спасительный обруч. – На, забирай свою железку. Кажется, я и без нее слишком много хватанул. Торк, ты не мог думать немного потише?!

Тирриниэль тяжело вздохнул.

Вот и решилась его проблема сама собой: кто бы мог подумать, что этот самородок сумеет вызвать его на полноценное единение? Одной лишь силой воли! С ходу, хотя обычно для этого нужны годы практики! Нет, все-таки удивительный мальчик. Способный, действительно уникальный. И ведь давно готовился, эльфеныш! Просто время выбирал, усыплял бдительность, заставил отвлечься, расслабиться, увел мысль в нужную ему сторону… К’саш! Но какой же все-таки молодец! Ох, как ловко обвел вокруг пальца!

– Сам дурак… – измученно простонал Тир, неуверенно принимая вертикальное положение. – Хватит думать о чем ни попадя: я еще не совсем отошел.

– Ну что? Все прочитал, ловкач? – скрывая смущение, усмехнулся владыка Темного леса. – Скажи спасибо, что не спалило тебя на месте, умник, а то остались бы мы без наследника.

Тир, неприязненно на него покосившись, заметно помрачнел.

– Нет, не все. Но многое. Особенно то, чего предпочел бы никогда не видеть.

– Теперь ты меня ненавидишь?

Тир только вздохнул.

– Если честно… не знаю.

– Что значит, не знаешь?! – неподдельно изумился владыка. – Ты только что считал меня, как книгу, походя обманул и ловко обставил, хотя этим немногие могут похвастаться. Увидел то, что я не хотел бы раскрывать даже перед смертью, и все еще не можешь разобраться, хочешь ты меня прибить после этого или нет?!

– Не знаю, – угрюмо повторил юный эльф, сердито сверкая глазами. – Не решил еще.

– Вот нахал! – неожиданно расхохотался Тирриниэль, пряча за неуместным весельем неимоверное облегчение. – Выпотрошил меня, как малолетнего юнца! Опозорил перед предками! И еще осмеливаешься огрызаться!

– Прямо как ты!

– Возможно, – все еще смеясь, согласился эльф. – Вся наша порода такая, начиная с самого Изиара. Так откуда ты узнал про единение?

– Оттуда.

Тир неожиданно резко развернулся и сердито уставился на удачно облапошенного родича.

– Слушай, ты можешь хоть бы минуту помолчать и дать мне время подумать?! Мне и так нелегко сидеть рядом и справляться с тем, что бурлит у тебя в мыслях! Думаешь, приятно вспоминать то, от чего тебя самого с души воротит? Слышать твое мнение насчет меня или твоих хранителей, которым ты, кстати, не всем доверяешь? У тебя хоть капля совести есть?!

– Есть, – внезапно посерьезнел владыка. – Но и ты тоже хорош: забрался в мою голову слишком быстро и слишком глубоко. Хорошо хоть додумался затронуть одну-единственную тему, а то сгорел бы на месте, и никто бы тогда не помог.

– Что я, дурак: лезть без подготовки?! Зря тебя расспрашивал, что ли, столько времени?

– Не злись. Но я и вправду не ожидал от тебя такой прыти.

– Еще бы ты ожидал! – неприязненно буркнул Тир, утирая лицо рукавом. – Просто мне нужно было сделать все сегодня, пока Милле далеко и пока ты не сообразил, что именно я задумал. Ты же наши мысли можешь прочитать? Особенно здесь?

– Могу, – неохотно признался Тирриниэль, водружая на законное место обруч и осторожно поднимаясь на ноги. – В роще, как ты уже понял, наша сила становится особенно послушной. Надо только сосредоточиться.

– Ага. Для того ты меня сюда и завел!

– Но ты все равно оказался быстрее. И, кстати, уже очень неплохо умеешь закрываться. Интересно, кто тебя этому научил?

Юноша насупился, сердито зыркнул глазами по сторонам и умолк.

– Ладно, как знаешь, – устало вздохнул владыка. – Но раз уж так получилось и ты знаешь то, о чем я не решился бы сказать напрямую… может, продолжим? Если, конечно, ты все еще хочешь учиться.

– Все равно пока больше не у кого. Поклянись, что не станешь нас с Милле читать!

– А разве ты поверишь мне на слово? – удивился Тирриниэль.

– Придется, – хмуро сказал юный эльф. – Я еще не во всем разобрался, но некоторые вещи все же усвоил. Особенно то, что касается меня, Милле и Вала. Спасибо, что не стал использовать Вала, – поверь, я действительно это ценю. И не вздумай трогать мою девушку – она не должна переживать за наши с тобой споры. А чтобы ты удержался от соблазна, учти: я защиту поставил. Такую, что сразу узнаю, если кто-то посмеет ее коснуться. Из магов здесь есть только мы с тобой да твои хранители, но тех я никогда не оставлю с ней наедине.

– Защиту? Когда ты успел?!

– А я способный, – хмыкнул Тир.

– К’саш! Мальчик, ты уже во второй раз меня поражаешь!

– Надеюсь, не в последний… и еще одно: я не прощаю тебя, эльф, за то, что случилось двести лет назад. Слышишь? Не прощаю, но в чем-то понимаю. Тем более ничего нового я для себя не открыл. За исключением твоей пассивной роли в этой гнусной истории и того, что ты уже давно и искренне сожалеешь. Не думай, что это что-то изменит и ты сможешь убедить нас остаться, но… на учебу я согласен.

– А я и не прошу большего, – тяжело вздохнул Тирриниэль.

– Пока – нет.

– Тир, не говори со мной как с врагом, – неожиданно кротко попросил правитель. – Если тебе станет от этого легче, я извинюсь. Если это поможет, я сделаю. Я действительно сожалею о случившемся.

– Передо мной бесполезно извиняться, – прохладно отозвался юноша. – Для этого есть более достойные кандидатуры. И они, между прочим, гораздо важнее для твоего леса, чем я.

Тирриниэль непонимающе замер.

– И кто же они, позволь спросить?

– Узнаешь, когда придет время. А сейчас, если не возражаешь, я бы хотел вернуться – голова все еще гудит, как медный котел. Совсем не соображаю, что делаю, а вводить тебя в искушение попробовать мою защиту на прочность не хочу. Да и Милле наверняка скучает. Мы вернемся к этому вечером, идет?

– Это означает, что мы достигли некоего компромисса в нашем споре? – на всякий случай уточнил владыка Л’аэртэ.

Тир на секунду задумался, но потом быстро кивнул.

– Пожалуй.

– Хорошо, ступай.

– Благодарю. До вечера, Тирриниэль.

Юноша коротко поклонился, отдавая дань уважения древней роще и ее хозяину, после чего быстро развернулся и легким, пружинистым шагом покинул священное для каждого перворожденного место, старательно скрывая подрагивающие от слабости руки и незаметно морщась от боли.

Владыка Тирриниэль еще какое-то время стоял в окружении молчаливых деревьев, хмуря брови и изредка касаясь погасшего изумруда в золотом венце. Иногда неслышно шептал что-то под нос, временами озадаченно качал головой. Но чаще – слабо улыбался, словно сетуя на свою недальновидность, и все еще восхищался ловким соперником. Пускай слишком юным для таких серьезных игр, но уже неплохо держащим удары. А заодно – нечаянно приоткрывшим сегодня часть непроницаемой завесы, которой сумел окружить себя и свою прелестную подружку.

– До вечера, мой мальчик, – замедленно повторил в пустоту древний эльф.

Затем зачем-то снял опустевший символ своей прежней мощи, недоуменно потрогал пальцами вплавленный в него изумруд и вздохнул. Хорошо, что Тир пока не знает, насколько сильно умудрился укоротить жизнь невезучего владыки эльфов. Хорошо, что не догадался, какая цена была уплачена за его возвращение. Но еще более странно, что Тирриниэль отдал ему амулет-накопитель и даже не задумался о том, что делает.

– Потрясающе, – пробормотал он неслышно, неверяще коснувшись мертвого камня. – Почти до дна выкачал, хотя я даже не успел снять защиту. Что же у него за резервы, если за пару секунд способны вместить целый месяц моей жизни?! И какими они будут всего через пару недель, когда меня не станет, а сила родового ясеня перейдет к нему полностью?

Мелисса испуганно вздохнула и очнулась.