Погода стояла отвратная, весенняя слякоть заледенела на тротуарах, как корочка остывшего пудинга. Я жила здесь уже полгода. Здесь я была Кортни, я принадлежала этому миру, я получала чеки по инвалидности, носила горнолыжные толстовки и широкие спортивные штаны, волосы стали длинными и неопрятными. За полгода я вросла в этот мир, превратилась в часть его ткани – заброшенных магазинов, мрачных окон, занавешенных или забитых фанерой, порыжевших от грязных дождей фасадов. На лестнице похожего на дворец музея изящных искусств толпились курильщики, жалкие люди, которым нечем было заполнить свою жизнь, кроме как слоняться без дела, они сутулились под дождем. Слякоть пропитала мою толстовку и волосы, все стало тяжелым и холодным.

Те вечера, когда рядом не было Нестора, я проводила в «Мэйриз-инн», такова была моя жизнь в этой НеБыТи. Я встретила здесь Рождество и Новый год. Я стряхнула снежную кашу и заняла привычное место в дальнем конце бара, на последнем табурете, откуда могла смотреть телевизор и при этом обозревать остальное помещение. За барной стойкой мерцали голубые неоновые огни, туманом стелился сигаретный дым. Барменом обычно работала женщина по имени Бекс, ее левую руку украшали татуировки – гиацинты и виноградные лозы. Она налила мне первый коктейль – ром с вишневой колой.

– Открываешь сегодняшний счет, Кортни?

– Ага, – ответила я. – И за Коль заплачу, если она сегодня появится.

Она вошла с дождливой улицы около семи, как обычно. Высокая и элегантная, ее красоту не преуменьшили ни возраст, ни усталость после смены, ни промокшая одежда. Голубая форма медсестры и вишневый дождевик. Она, как всегда, села рядом со мной.

– Коль, – сказала я.

– Джимм.

Она уже курила свой «Парламент», пододвинула к себе пластмассовую пепельницу и выдула кольцо в мою сторону, а потом стряхнула пепел. Я поморщилась и чмокнула центр дымного кольца, когда оно растаяло на моем лице. Ментол, влажная ткань, легкий запах тела – может, запах стариков, которых она мыла и вытирала днем в доме для престарелых. Ее глаза покраснели, она казалась какой-то вялой. Николь прикурила вторую сигарету, не закончив первую, и теперь в пепельнице дымились обе. Викодин, решила я. Нетрудно определить, когда она под дозой.

– Мне срочно нужен «Манхэттен», – сказала она, потирая руки.

– С тобой все в порядке? – спросила я.

– День был долгим, – ответила она своим музыкальным голосом.

Как я узнала, в подростковом возрасте она приехала сюда из Момбасы.

– Сегодня за мой счет, – сказала я.

– Ах, так ты получила чек. Щедро.

Я подняла бокал.

– За жизнь на пособии, – сказала я, а после паузы добавила: – Я помню, что сегодня…

– Шестнадцатое апреля.

– Шестнадцатое апреля, – повторила я.

Как я узнала, ее муж умер от рака щитовидки именно в этот день, десять лет назад, слишком быстро, чтобы его успели вылечить. Я мало о нем знала, только что его звали Джаред. Они поженились молодыми, и у меня сложилось впечатление, что брак с самого начала был проблемным. Муж ее бил. Однажды она призналась, что он сломал ей челюсть. Я знала, что несколько лет до его смерти они уже жили отдельно. За последние месяцы мы с Николь сблизились, она словно наполняла меня жизнью, как сосуд. Она спокойно говорила о своем болезненном прошлом, тяжелой жизни, наркотиках после смерти мужа, как она встречалась со случайными мужчинами и меняла свою благосклонность на дозу героина. Теперь ее жизнь стала более упорядоченной, смягчилась с возрастом, но Николь по-прежнему употребляла наркотики, пила и пыталась стереть боль.

– Чуть не забыла, – сказала она, покопалась в сумочке и выудила из бокового кармашка пять потертых лотерейных билетов. Она помахала ими и подвинула ко мне. – Я ни хрена не выиграла.

От смеси таблеток и алкоголя она быстро поплыла и двигалась, словно ее кости превратились в жидкость. Сегодняшний вечер может закончиться, как и некоторые другие, когда она накачивалась наркотиками, и это подталкивало ее больше пить и глотать новые таблетки, если имелись при себе. Иногда она отключалась, и я отводила ее в свою квартиру и сидела рядом, проверяя ее дыхание. Но в другие вечера я начинала разговор и говорила, что хочу услышать о былых возлюбленных, просто девичьи разговоры. Она рассказывала о покойном муже и других отношениях, и как оплакивает погибшего любовника. Я решила, что речь о Мерсалте, и стала расспрашивать дальше, но она приправляла истории об умерших возлюбленных жуткими кошмарами и вела себя так, словно мертвые говорят с ней откуда-то издалека.

Она допила свой коктейль и попросила второй. Я перебирала лотерейные билеты «Золотой рудник». Соскребла серебристое покрытие с изображением шахтерских инструментов, но под ним было пусто.

– Вот гадство.

– Не стирай все одновременно, – сказала Николь.

«Мэйриз-инн» всегда был баром для постоянных посетителей, но туда захаживали и нефтяники. В основном южане, проезжающие через юго-запад Пенсильвании к сланцевым месторождениям. Водители грузовиков и работяги теперь стали постоянным бедствием. Они заполняли «Мэйриз» почти каждый вечер, поднимая шум. Они играли в бильярд и трепались о слабых местах в законе об утечке нефти. Бахвалились друг перед другом и напивались, их южный говор звучал порой даже более чужеродно, чем кенийский напевный акцент Николь. Ее здесь знали, она приходила в «Мэйриз» с начала девяностых – бар находился в получасе ходьбы от ее квартиры и недалеко от работы в «Доннел-хаусе».

Два десятилетия одно и то же, а сейчас я стала частью ее привычной жизни. Бармены называли нас «Коль и Корт», как будто мы были парой, или «Странная парочка», иногда по выходным мы проводили время и за пределами «Мэйриз», ходили друг к другу в гости и совершали короткие поездки на «Хонде» Николь, обычно в Питтсбург, заглянуть в музыкальные магазины. Николь собирала эклектическую коллекцию французского шансона, средневековой полифонической музыки и негармоничной классики, она говорила, что эта странная музыка напоминает ей о детстве.

Она поболтала лед в бокале. Сегодня ее поле зрения было резко сужено, как я заметила, обычно Николь под дозой вела себя эксцентрично, но в этот вечер была замкнута.

– Они устроили поминальную службу по Джареду, – сказала она. – У них дома. Хотели, чтобы я приехала, но я не видела их целую вечность.

– Кого?

– Родственников со стороны мужа. Мать Джареда, мисс Эшли. У нее большой дом, и она хотела собрать всю семью.

– Может, это неплохая идея?

Николь пожала плечами и затянулась одной из сигарет. Она рассказала мне, как ее муж мучился от рака, как умолял ее вернуться, узнав диагноз, как она нянчилась с ним до самой смерти. Он был близок с родней и дружил с кузенами, и они плохо влияли на Николь. Она сказала, что после последней встречи с ними крепко подсела на наркотики, эта спираль стала угасать только со временем, но ущерб был нанесен, и она так и не смогла слезть с героина.

– Это всего на несколько дней. Что плохого может случиться? – спросила я.

– Я тебе скажу, – ответила Николь, глядя одиннадцатичасовой выпуск новостей по телевизору – в результате столкновения на шоссе шестьдесят пять погибла семья и заживо сгорел питбуль. – Могу тебе кое-что порассказать…

Таблетки возымели эффект, она выглядела так, будто растворяется. Жесты стали беспорядочными, а «Манхэттен» она пила большими глотками.

– Так расскажи, – ответила я, пытаясь выглядеть пустым сосудом, куда она может сбросить свою ношу.

Николь считала меня простушкой, и я укрепляла это впечатление – что со мной можно посмеяться и поболтать о всякой ерунде про мужчин и бары, но ничего сложного, все равно что говорить с пустой комнатой.

– Я трахалась с его другом, и мне было плевать, – сказала она. – Мне хотелось причинить ему боль.

Я попыталась сосредоточиться, несмотря на выпитое, мерцание телевизора, гул голосов у бильярдного стола и Тима Макгоро из музыкального автомата. Я махнула Бекс с просьбой налить по новой.

– И с кем?

– С Патти. Патриком, – сказала Николь, схватив очередной бокал. – Он был женат, так что мы встречались в гостиницах, обычно он снимал горную хижину. Он меня трахал, а потом фотографировал, чтобы я могла отправить снимки мужу и он бы узнал о моей измене. Джаред появлялся в моей жизни и исчезал, а с собой приносил одно дерьмо. Мне хотелось сделать ему больно.

Патрик Мерсалт, подумала я, и к горлу прилила волна жара. Я представила Мерсалта и Николь. Она позирует перед ним в хижине гостиницы «Блэкуотер» и отправляет фотографии мужу, как посылку с ядом.

– И что произошло? – спросила я.

Николь махнула в сторону телевизора.

– Это было в новостях.

Ее глаза увлажнились. Она смахнула слезы, и ее как будто затошнило. На нее нахлынули воспоминания, она тряхнула головой.

– Твой муж его убил?

– Джаред был трусом, – безучастно сказала Николь, алкоголь погружал ее в глубины воспоминаний. – Я влюбилась в него из-за татуировки, когда мы познакомились, мне было всего семнадцать, и татуировка произвела на меня впечатление – орел на груди. Он сказал, что ему нравится мой жакет. Он был моей самой большой ошибкой.

– Господи, Коль. О чем ты пытаешься рассказать? Твой муж кого-то убил?

– Это сделали его друзья, наши друзья, Кобб и Карл. А потом он звонил каждый вечер и угрожал мне, говорил, что убьет меня за то, как я с ним поступила, или если я что-нибудь расскажу. Он разрушил все, разрушил все хорошее в моей жизни, лучше бы я умерла в семнадцать лет, чем жить в этом аду.

– И кто они? Кто эти Кобб и Карл? Ты никогда о них не упоминала. А ведь они были вашими друзьями.

– Это было давно, – сказала Николь, прикончив «Манхэттен». Она стала грызть лед.

– Я поеду с тобой на эту поминальную службу, – сказала я, гадая, кто туда придет. Некие Кобб и Карл убили Патрика Мерсалта, а Джаред, муж Николь, тоже каким-то образом имел к этому отношение. В этой НеБыТи Джаред умер от рака щитовидки в 2006 году, но в 1997 он еще жив. Я могу его найти. – Возьми меня с собой.

– Не думаю, что это хорошая идея. Эти люди…

– Ты не должна идти одна, – настаивала я. – После всего, что ты рассказала? Я просто не отпущу тебя одну. Боже мой, Николь! Я поеду с тобой. Все будет хорошо. Там тебе понадобится друг.

– Наверное, – согласилась она. – Дай мне подумать. Наверное, мне не хотелось бы быть одной.

Николь извинилась и ушла в туалет, а я заказала новые порции. Я не была ее подругой, я манипулировала ею, лгала, но в этой реальности любая правда – это ложь. У меня голова гудела – три подозреваемых в смерти Мерсалта и его семьи. Я отправила сообщение Нестору, дала ему знать, что на выходных буду занята. «Приезжай сегодня», – ответил он, но я набрала: «Уже поздно», и тогда он ответил: «Завтра».

– Вот же блин, – выругалась Бекс.

Возвращаясь из туалета, Николь споткнулась, налетела на кого-то и чуть не растянулась на полу.

– Погоди секунду, – сказала я. – Бекс, вот, возьми мою карту. Нужно забрать ее отсюда.

Я дала барменше двадцатку на чай и накинула сумочку Николь на плечо.

– Идем, Коль, – сказала я. – Пойдем ко мне.

Она положила руку мне на плечо. Николь почти ничего не весила, как будто состояла из воздуха.

– Все будет хорошо, – сказала я. – Ты просто набралась, вот и все. Отведу тебя домой.

– Помощь нужна? – спросила Бекс.

– Справимся. Она еще может передвигаться, – ответила я, зная, насколько нелепо мы смотримся.

В этот вечер в «Мэйриз» было не особо шумно, но на улице стояла полная тишина. Шел дождь, ледяная морось. Я опробовала тротуар, прежде чем поставить протез – нет ли гололеда. Мы поднялись к моей квартире 3Б, я поддерживала Николь. Я отперла защелку.

– Давай ложись на кушетку.

Она растянулась на диванчике, перекинув ноги через подлокотники, и закашлялась. Раздалось клокотание отрыжки, я почуяла запах рвоты и проверила Николь. Она испачкала блузку и кардиган. Я сняла с нее туфли и грязную одежду. У нее была маленькая грудь и высохшее тело, на руках следы уколов. На ней был браслет-змейка и ожерелье, сначала я приняла его за сапфировое из-за сияния, но потом присмотрелась и поняла, что эти переливы синего на самом деле – лепестки какого-то удивительного цветка внутри эпоксидной смолы. Ожерелье было потрясающим, удивительных оттенков синего. Я натянула на Николь свой свитер и накрыла одеялом. Включив свет, я подумала, что синева ее ожерелья уж больно странная, просто пронзительная, я никогда не видела ничего подобного. Я села рядом с Николь на полу. Она прикоснулась пальцами к моей голове, и я поняла, что она вроде как меня ласкает, бездумно ероша мои волосы.

– Принести тебе чего-нибудь? – спросила я, но Николь закрыла глаза.

Ее рот приоткрылся, и вскоре она тихонько захрапела, как мурлычущая кошка.

Я оставила дверь спальни открытой на щелочку, чтобы услышать, если она заворочается, и вытащила из шкафа свою папку, устроившись с ней в постели. Распечатки, которые я сделала в библиотеке, статьи об атаке на инфоцентр, о Мариан Мерсалт. Я бросила взгляд на листовку, которую распространяли до обнаружения Мариан: «Вы меня видели?» Эту листовку сделали в государственном центре розыска пропавших детей. Были и другие бумаги – сведения о Патрике Мерсалте. Я вытащила копии полароидных снимков, найденных в доме Эльрика Флиса, в вещмешке. Снимки черных женских бедер, груди, живота, ступней. Тогда Николь была крепче, девятнадцать лет назад ее тело не было таким изношенным.

Николь считала, что Патрика Мерсалта убили из ревности, но Патрик Мерсалт был не единственной жертвой, убили всю его семью. Николь что-то опустила в своем рассказе, со временем она стала чувствовать себя совсем невинной. Ее версия прошлого в этом мире – всего лишь версия, но должно быть что-то еще. Я могла представить мужчину, стреляющего в другого из-за интрижки жены, устроив изменникам засаду в гостинице «Блэкуотер», но не могла поверить, что муж Николь или его дружки зарезали всю семью Мерсалта из-за интрижки и закопали Мариан Мерсалт в лесу. Может, мне просто не хватает воображения, я не могу представить, на какие ужасы способны люди, но кто-то зарубил женщину и двух детей топором, а потом убил семнадцатилетнюю девушку. Я не могла такого представить.

Я выглянула из окна спальни. Там бушевала пурга, засыпав улицы блестящей белой крошкой, похожей на кристаллы сахара. Я стянула сырую от слякоти толстовку и накинула ее на штангу для занавески в душе, просушиться, потом сняла протез и включила коленную батарею подзаряжаться. Патти, так назвала его Николь. Патрик. Я гадала, живы ли еще его убийцы в этой НеБыТи. Прошло двадцать лет с тех пор, как они нашли Мерсалта в гостинице «Блэкуотер» и прикончили его. Я помнила угольно-черную темноту у тех хижин ночью, сосны заслоняли звезды и луну. Я представила стук в дверь, прервавший тишину, и тут мне пришло в голову, что Патрик Мерсалт, вероятно, знал убийц.

Николь призналась, что хотела причинить боль своему мужу и потому спала с Патриком, ведь Патрик был его другом. Может, Мерсалт узнал убийц, когда они появились в ту ночь, может, они сказали, что убили его семью и старшую дочь и оставили ее в ущелье, неподалеку от хижины, где будет лежать его тело, всего несколько миль отделяют его от дочери.

Я снова пролистала дело и вытащила список экипажа «Либры». Я нашла имя: Джаред Байтак, помощник механика, сотрудник инженерной лаборатории. Муж Николь служил на «Либре» и знал Мерсалта по этой причине. Как помощник механика он наверняка работал с Б-Л-двигателем, присматривал за ним. Флис находился под его командованием. С колотящимся сердцем я нашла Чарльза Кобба – спецназовец, еще один «морской котик». Был там и Карл Хильдекрюгер, космический штурман. Все они служили на «Либре». Мерсалт был не единственным пропавшим без вести, вынырнувшим на поверхность. Корабль «Либра» либо вернулся, либо никогда и не стартовал. И где остальной экипаж? Эти люди знали друг друга, все они знали об отношениях Мерсалта и Николь. Если я сумею разыскать их на «твердой земле», то найду и Мариан.

Дыхание Николь внезапно сбилось, она захрипела и перевернулась. Я взяла плед, чтобы лечь на полу рядом и присматривать за ней. Большую часть ночи я пялилась в потолок, воображая, что могу проникнуть взглядом через все преграды, через потолок и квартиру наверху, через завесу дождевых туч в ночное небо, к звездам.

Я попыталась представить этот любовный треугольник – Николь, Джареда и Патрика Мерсалта, но меня отвлекли тени, которые отбрасывал дождь, мысли перенеслись к Флису, к дереву из костей и в комнату с зеркалами, к кораблю из ногтей, несущему мертвецов. Отсутствующие ногти. Тот, кто убил семью Мерсалта, забрал их ногти. Николь вздохнула, похоже, захлебнулась рвотой, прежде чем перевернулась и снова начала дышать. Что будет, если Николь умрет? Никто не найдет ее тело, пока не появится хозяин квартиры. Если этой ночью Николь умрет, я соберу вещи, уйду из квартиры и больше никогда не вернусь, отправлюсь обратно на «твердую землю», и пусть этот вариант реальности исчезнет.