Вдоль шоссе торчали щиты «Оружие и боеприпасы. В эти выходные». В торговом центре Монровилля я обнаружила конференц-зал, рядом с магазином «Дети – это мы», и переполненную парковку, пришлось ставить машину напротив, у заброшенного здания. Чтобы попасть на ярмарку, я купила билет за девять долларов, и билетер поинтересовался, есть ли у меня при себе оружие.

Нет нужды притворяться и показывать фальшивые документы, ведь Нестор все равно меня узнает. Я показала значок.

– Следственное управление ВМФ.

– Вы с Гиббсом? – спросил он.

– Не знаю, кто это.

– С телевидения, – объяснил он, разорвал билет и поставил мне на ладонь штемпель с орлом.

– Я федеральный агент.

– Ну да, телешоу.

По конференц-залу змеились складные столы. Я осматривала толпу в поисках Нестора. Продавцы патронов и вяленого мяса, некоторые столы с разным хламом – старыми магазинами для АК-47 и ржавыми винчестерами – напоминали блошиный рынок. Столы с ножами – пружинными и с инкрустированными драгоценными камнями рукоятками. Ярко-зеленые топоры с табличкой «для охоты на зомби». Я задумалась – а вдруг они тут и впрямь существуют? Кто-то предложил мне купить газовый баллончик, чтобы носить в сумочке.

– Вам бы это пошло, – сказала продавщица с платиновыми кудрями, показывая крохотный розовый топик на бретельках с надписью «Хелло Китти» и «калашниковым».

На других футболках были мультяшные персонажи в нацистских нарукавных повязках, в рубашках морских пехотинцев и десантников. Я посмотрела оружие, мне понравилось держать в руках деревянный приклад, теплый и тяжелый, приятней, чем пластик полуавтоматических винтовок. Мое внимание привлекли дробовики розовой камуфляжной расцветки, как я поняла, для защиты детей, хотя здесь было всего с полдюжины женщин, и они не выглядели любительницами розового.

– Боже мой, Шэннон Мосс… Это ты?

– Нестор?

Тогда ему было около тридцати, а сейчас за пятьдесят. Но все равно привлекателен. Его глаза по-прежнему завораживали, я почти забыла их сияние. Ярко-голубые, светящиеся изнутри. Волосы стали чуть темнее, а усы и неряшливая борода поседели. Он и раньше был худым, но все равно потерял вес, стал жилистым, как бегун на длинные дистанции. Фланелевая рубашка и синие джинсы. Его столик назывался «Орлиное гнездо», там лежал всякий хлам. В основном нацистское оружие – древние винтовки, штыки, стеклянная витрина с пистолетами, «вальтерами» и «люгерами», снабженными описаниями офицеров, которым они принадлежали, и подтверждающими подлинность документами. Кое-какие американские предметы – фотография Паттона с автографом. Нестор вышел из-за стола.

– Это ты, – повторил он и обнял меня.

Запах трубочного табака. Мне стало так хорошо, когда я обвила его руками.

– Ты не изменилась. То есть вообще не изменилась, выглядишь в точности такой же. Ну надо же. Когда ж это было?

– Девятнадцать лет назад. Примерно.

– Девятнадцать, – повторил он. – А знаешь, когда я заметил тебя в проходе, то сразу узнал, но первой моей мыслью было, что это, наверное, твоя дочь.

– Ха. Нет, у меня нет детей.

– Дай на тебя посмотреть. Боже. Ты выглядишь… Просто потрясающе, вот что я скажу. Ты явно за собой следила.

– Ну я не чувствую себя такой уж юной. Крашу волосы.

– Я заметил, и тебе идет, – сказал Нестор. – Мне нравится темный цвет.

– Я совсем седая, вот и приходится.

– Скажу честно, я рад тебя видеть. Ты просто исчезла. А потом я решил, что ты, наверное, попала… Ну ты понимаешь, во время атаки на инфоцентр. Твой кабинет ведь был там? Я правильно помню?

– Да. Но я была в море. В море.

– Ты знаешь насчет Брока? – спросил он. – В смысле, про его жену? Она погибла в здании инфоцентра вместе с двумя дочерями.

– Рашонда. Я не видела Брока после Канонсберга. Как он?

– Они водили детей в детский сад в том здании, – сказал Нестор. – Он потерял всех. И так с этим и не справился, не женился, просто похоронил себя на работе, все время пытался быть при деле. У него все нормально, когда мы в последний раз разговаривали, он получил повышение. Теперь он в академии ФБР в Куантико. Я спрашивал его о тебе, но он не знал, что с тобой. Никто не знал. Мы решили, что ты была там во время атаки. И вот ты здесь. Я просматривал списки погибших, все фильмы с воспоминаниями о них по телевизору. Но ты здесь. Боже мой, Шэннон. Как же приятно тебя видеть.

Его поведение изменилось, он стал болтливей и многословней, но голос остался таким же теплым, как я помнила.

– А ты как? – спросила я. – Что это все значит?

– «Орлиное гнездо» отнимает у меня все время. Это коллекция моего отца. Он был барахольщиком, тащил в дом всю военную атрибутику. Первой мировой и Второй. Однажды я просто решил распродать все это, но один приятель убедил меня поучаствовать в оружейной выставке, вот так я этим и занялся. И уже лет шесть, наверное. Я продаю американские вещицы и британские, но лучше всего расходятся нацистские. Денег больше, чем в офисе.

– Ты больше не в Бюро?

– Уже давно. Знаешь что, я попрошу соседа присмотреть некоторое время за моим столом. У тебя есть несколько минут? Угощу тебя обедом. Тут неплохие куриные ножки.

Я согласилась на чашку кофе. Кафе находилось рядом с туалетами, всего несколько столов. От кофе, который принес мне Нестор, слегка отдавало соусом барбекю, и я почти к нему не притронулась, но была рада подержать в руках что-то теплое. Нестор морщил лоб, когда говорил, в точности как я помнила, только складки стали глубже. А брови гуще и мягче.

– Рада тебя видеть, – сказала я.

Мы общались как близкие друзья, хотя в 1997 году я едва его знала, и, несмотря на лежащую между нами пропасть лет, мне казалось, что прошло совсем мало времени, словно мы возобновили неоконченный разговор.

– Что тебя сюда привело? – спросил он.

– Ты. Чем ты занимался?

– Я ушел из Бюро в 2008-м. Некоторое время занимался фотографией. Мне нравится нынешнее занятие. Я много езжу, встречаюсь с людьми. Это неплохо. Меня всегда интересовала история.

– Ты похудел. Просто тощий стал, только посмотри на себя.

– А, ну да.

– Опять переехал в Западную Виргинию? – спросила я. – Ты же вырос в Твайлайте?

– Там всегда был мой дом. Я живу рядом с городком под названием Бакханнон. Там тихо. В стороне от всего. И каждый год неплохой фестиваль земляники.

– Я бывала там в детстве, – сказала я и вспомнила земляничное суфле и поклонение земляничной королеве во время парада. Я представила Нестора с камерой, снимающего американский быт. – Но уже много лет не была.

– Конечно, ты ведь здесь выросла. В Канонсберге, верно? Ты выросла на месте того преступления…

– А почему Бакханнон? – спросила я.

– Так сложилось. Мне нужен был дом с гаражом, чтобы хранить барахло. А там, где я живу, есть небольшой амбар. Приезжай как-нибудь посмотреть. Иногда ко мне заезжают любители военного снаряжения.

– Похоже, неплохая жизнь.

– Лучше, чем прежняя.

– Не хочу ходить вокруг да около, – сказала я. – Что случилось? Почему ты ушел из Бюро?

– А ты вспомни, что случилось в Неваде пару лет назад. Когда все ФБР было готово штурмовать ранчо того парня. И для чего? Когда там только скот пасся? Какой в этом смысл? Всей этой стрельбы? Я просто… не мог больше принимать в этом участия, видимо, так. Надоело пользоваться одной лишь грубой силой. – Он задумался, уставившись куда-то над головами посетителей ярмарки. Из зала доносился приглушенный гул. Нестор откашлялся. – Я участвовал в силовом захвате и убил человека. Это меня потрясло, чуть не уничтожило. Я не мог выкинуть это из головы и не выносил всю эту политическую катавасию. Всю эту катавасию в Бюро, – сказал он. – Признаюсь, я слишком много пил. Но некоторое время назад… я примирился с собой.

– И теперь у тебя все хорошо?

– Да, – ответил Нестор. – Так значит, ты меня нашла. И ехала до самого Монровилля, чтобы со мной повидаться.

– Мне нужно поговорить с тобой о Мариан Мерсалт, – призналась я.

– Мариан Мерсалт, – повторил Нестор, приложив руку к груди, как будто это имя его ранило. – Почему?

– Ее нашли.

– Да, мы ее нашли, несколько лет спустя.

– Я читала о расследовании, но мне нужны подробности, – объяснила я.

– Через столько времени? Зачем? – Он наморщил лоб, словно просил сжалиться над ним. – Почему?

– Меня назначили в контрольную комиссию, – сказала я, прибегнув к стандартному прикрытию, которое не вызовет вопросов. Это административная, полная бумажной волокиты работа. – Ее нашли неподалеку гостиницы «Блэкуотер»?

– Точно, в лесу. Была закопана в ущелье Блэкуотер, – ответил он. – Ты вдруг появляешься здесь, как призрак, и расспрашиваешь о призраках. Ты точно хочешь об этом поговорить? О Мариан Мерсалт?

– Я должна услышать все, что ты можешь о ней сказать.

– Почему ты не узнаешь в Бюро? Зачем ты меня нашла? Брок по-прежнему там, в Виргинии. Он мог бы с тобой поговорить. Он знает больше.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Только не здесь, – сказал Нестор. – Я не хочу влезать в это прямо здесь. Черт, да большинство этих людей, если узнают, что я работал в ФБР, внесут меня в черные списки, решат, что я шпионю. Мы можем еще встретиться? Хоть сегодня вечером. Ярмарка закрывается в четыре.

– Где угодно, – ответила я. – Где ты остановился?

– Вечером я уезжаю домой. Хочешь поужинать до моего отъезда? Тут есть местечко, куда некоторые ходили вчера вечером, называется «Фишка».

– Если ты живешь в Бакханноне, то это недалеко от Блэкуотера. Может, покажешь, где ее нашли?

– Ты серьезно? После стольких лет ты находишь меня и просишь отвезти тебя туда? Какого черта? Туда и обратно – несколько часов езды, – сказал Нестор. – Уже стемнеет. Как у тебя с ногой? Ты вообще можешь ходить по горам?

– Могу.

– Ну ладно. Тогда давай встретимся у гостиницы «Блэкуотер». Могу выехать отсюда пораньше, и встретимся там, скажем, часов в шесть или в половину седьмого. Ты не дала мне возможности угостить тебя куриными ножками, так хотя бы ужином угощу. Я знаю подходящее место.

Я приехала рано, за двадцать минут или около того, и ждала в машине со включенным радио, раздирая на полоски конфетти салфетку из «Старбакса» и стыдясь своей нервозности. Нестор назвал меня призраком, расспрашивающим о призраках. Пока я ждала его в ущелье Блэкуотер, было еще светло, но я вспомнила, как черен был лес в ту ночь, а тсуги вокруг гостиницы с годами стали гуще, и все это место кишело призраками. Я как будто вернулась в хижину номер двадцать два и снова видела лежащего там Патрика Мерсалта, из которого вытекла вся жизнь.

Нестор остановил свой «Форд-150» рядом с моей «Камри» и жестом пригласил в машину.

– Ты поведешь? – спросила я.

– Туда может заехать только одна машина.

Мы свернули с главной дороги на более узкую, поднимающуюся на холм, нависающие над ней сосны скрадывали остаток солнечного света.

– Шэннон, я не понимаю, почему ты выглядишь такой юной.

– Да брось.

– Я серьезно, Шэннон. Я превратился в старика, а ты…

– Спасибо, но я не знаю. Работаю над собой, правильно питаюсь, – ответила я.

– Ну, значит, ты нашла ответ. Тебе стоит написать книгу о фонтане юности, это уж точно. Станешь миллионершей, выступая по телевизору.

Нестор свернул на колею, где могла проехать только его машина, вероятно, тропа вела к какой-нибудь дороге для лесорубов и поднималась вверх так резко, что кружилась голова. Колеса прокручивались, но Нестор поднажал на газ, шины нашли точку сцепления с дорогой, и «Форд» рванул вперед. Я откинулась на спинку сиденья, представив, как машина опрокинется и покатится вниз.

– Приехали. Место до сих пор помечено.

Нестор махнул рукой куда-то вперед, и я увидела привязанную к стволу дерева оранжевую ленту. Нестор аккуратно направил машину к узкой прогалине между соснами, где остановился.

– До этого места не на всякой машине доберешься, – сказал он. – «Скорая» сюда не могла проехать, так что тело спустили вниз на пикапе.

Ее тело. Стараясь ступать осторожней, я выбралась из машины. Были хорошо видны силуэты сосен, но небо над нами уже превратилось в фиолетовый глаз вечера. Здесь было холоднее.

– Но все равно придется пройтись, – сказал Нестор. – Чуть-чуть.

На тропе, по которой мы шли, было темно из-за подлеска, но Нестор как-то выбирал путь, притаптывая траву и отодвигая ветки для меня, мы шли друг за другом. Мы поднялись по естественным ступеням, хватаясь за деревья для равновесия. Нестор привел меня к ручейку, когда-то он был полнее, но пересох. Тут росли пять тсуг, а черную почву и наполовину утопленные в ней камни покрывал изумрудный мох.

– Это здесь, – сказал Нестор.

Мариан, подумала я. Здесь нашли твое тело.

– Место обнаружили случайно, – сказал Нестор. – Мимо проходила парочка собирателей женьшеня, они заблудились на вершине холма и решили, что просто пойдут вниз по течению и доберутся до водопадов. Чуть выше они нашли пирамидку из камней. Знак. Они посчитали, что, может, это другие копатели отметили место, спустились еще ниже и нашли вторую пирамидку, а потом еще одну. Пирамидки привели их к тому месту, где мы сейчас стоим. Больше я не вижу пирамидок. Наверное, кто-то их разобрал. Ты же знаешь, о чем я говорю?

– Да. Кучки из камней.

– Так вот, эти ребята решили осмотреться. Ну и, заметив красные ягоды, поняли, что здесь растет женьшень. Они стали копать, но вместо корней нашли кости и решили, что здесь закопано животное, но потом сообразили – что-то не так. Они бросили копать и сообщили о находке.

– Это ты ее откопал?

– Сотрудники национального парка. Они нашли человеческие останки и вызвали нас. А мы тут же все поняли, мы ведь знали. Забавно, я помню, как вошел Брок и сказал: «Нашли Мариан». В то время мы знали только, что сотрудники парка откопали кости, но Брок был уверен, что это она. Чутье. Мы идентифицировали ее по записям дантиста.

Я вдохнула пахнущий хвоей воздух и запах влажных камней. Прекрасное место для последнего упокоения.

– Я читала заявление Брока в газетах. Всю эту чушь про самоубийство Мерсалта. Он ведь знал, что Патрика Мерсалта убили. И никогда не верил, что Патрик Мерсалт убил свою семью, ведь так? Мне сказали, что это было для прикрытия.

Нестор засмеялся.

– Ага, можно и так сказать. Кстати, ты спрашивала, почему я ушел из ФБР. Помимо всего прочего, из-за дела Патрика Мерсалта. Очевидное убийство, но через Брока всем сообщили, что нужно говорить об этом как о самоубийстве. Нам велели сказать, что это он убил свою семью, а потом покончил с собой, и придерживаться именно этой версии. Я не мог с этим смириться, с таким откровенным враньем. А через несколько лет мы нашли тело Мариан, но опять придерживались той же линии. Патрика Мерсалта убили, ясно как божий день, он не покончил с собой. Я не мог этого вытерпеть.

– Но ведь ФБР расследовало убийство, верно? – спросила я. – Ты допрашивал ту женщину, Оньонго?

– Николь.

– Мы нашли ее фотографии в доме Флиса, – сказала я. – Я видела записи в деле о том, что ее любовная связь с Мерсалтом длилась несколько лет.

– Да, я помню, кто она. Если я правильно припоминаю, в гостинице сохраняли номера машин, так ее и нашли.

– И от нее не удалось ничего добиться?

– Ничего. Мы пришли к ней на следующий день после того, как ты нашла Мерсалта, может, через день. Я допрашивал ее два дня кряду, но она не сказала ничего интересного.

– А что сказала?

– Мерсалт подцепил ее в баре. Узнав, что Николь медсестра, он стал говорить с ней о своем посттравматическом синдроме. Она работала в доме престарелых и не знала, как ему помочь, но так начались их отношения. Они встречались в здешней гостинице.

Я сразу же узнала ту Николь, с которой познакомилась. В том баре она была как жанровая картина на стене унылой комнаты. Возможно, лишь по капризу судьбы Мерсалт забрел в «Мэйриз-инн», но как только увидел ее и услышал, уже не хотел, чтобы она умолкала. Я ничего не знала о Мерсалте, но решила, что он немедленно влюбился в Николь.

– А после обнаружения Мариан ты говорил с Николь? Расспрашивал о дочери Мерсалта?

– Нет, – ответил Нестор. – Когда нашли Мариан, мы взглянули на дело под другим углом, раздумывая, не пропустили ли чего, может, от ее тела потянутся какие-то ниточки. Но это было… В каком году? В 2003-м? 2004-м? После одиннадцатого сентября наши приоритеты изменились. У нас не было ресурсов, чтобы заниматься нераскрытыми делами, мы сосредоточились на киберпреступлениях и войне с терроризмом. Брок закрыл дело Патрика Мерсалта, окружной прокурор был счастлив. СУ ВМФ еще расследовало это дело, но в основном без нас. Мы хотели посоветоваться с тобой, чтобы ты этим занялась, но никто не мог тебя найти. Я подумал, что ты, наверное, хотела бы находиться здесь, когда ее нашли.

– Хотела бы, да. Где ее похоронили?

– В Канонсберге, с семьей.

– И с отцом?

– Ага. Всех кремировали.

– Помнишь дом Флиса? – спросила я. – Корабль из ногтей?

– Помню.

– И что насчет этого?

– Я точно помню, что мы работали с коронером, – сказал Нестор, – пытались определить, отсутствовали ли у Мариан ногти, но это оказалось невозможным.

– А что произошло, когда вы ее нашли?

– Ничего. В газетах устроили небольшое представление, но Брок не хотел открывать детали, чтобы сюда не протоптали дорожку любопытные.

– И ты никогда не догадывался, кто мог ее убить? Даже после стольких лет?

Нестор покачал головой.

– Нет, даже близко.

В лесу сгустились тени. Я заметила светлячков. Нестор сел на камень, запахнувшись в шерстяной пиджак. Я подумала, что мы могли бы понаблюдать за этим местом. В лесу полно укрытий. Можно поставить тут наблюдателя и посмотреть, кто появится, кто складывает пирамидки.

– Покажи мне это место на карте, – попросила я. – Мне нужны подробные указания, как сюда добраться. По каким дорогам и куда ты свернул. Достаточно детально, чтобы я могла сюда вернуться, даже если не останется этих приметных деталей. Ты можешь это сделать?

– Я нарисую маршрут на карте. Ты наверняка окоченела. Давай вернемся. Угощу тебя ужином.

Нестор осветил путь фонариком, но все равно мне тяжело было спускаться. Я не знала, куда поставить силиконовую ногу, не чувствовала, когда кочка или камни под ней готовы съехать вниз. Я спотыкалась и порезала колено. Я вцеплялась в ветки и сучья, но все равно поскальзывалась, ладони стали липкими от смолы и покрылись коростой от впивающихся иголок.

– Держи, – сказал Нестор, протягивая руку.

Я обняла его и прижалась, и остаток пути вниз мы шли бедро к бедру. Он меня придерживал.

– Спасибо, – сказала я, хотя была раздосадована, что пришлось прибегнуть к его помощи. – Не люблю оказываться в таком положении, зависеть от других.

– Ничего страшного, – отозвался он.

Мы поужинали в Бакханноне, у реки, в ресторанчике под названием «Остановка по требованию». Мы сели в отдельной кабинке, льняная клетчатая скатерть на столе была покрыта куском пластика. Декор как на сельской кухне – старинный сундук и камин. На деревянных стенах висели венки. Мы заказали по стейку с луковыми кольцами. Нестор взял разливное пиво.

– Мне здесь нравится, – сказала я.

– Ага, я тут частенько бываю. Здесь хорошо кормят.

– Симпатичная, – сказала я, поймав взгляд барменши, похожей на ирландку, но темноволосой. – Говорил с ней когда-нибудь?

– Ага. Энни. Могу поспорить, в следующий раз придется ей рассказывать, кто ты такая.

– Твоя подруга? Не хочу создавать тебе сложности.

– Нет, не подруга. У меня были серьезные отношения несколько лет назад, но однажды ты просыпаешься и понимаешь, что вы друг друга уничтожаете, – ответил он. – Порой даже к хорошему не стоит слишком привязываться. А иногда стоит.

Я немного растаяла от промелькнувшей между нами искорки флирта. Здесь все равно не будет никаких последствий. Мне хотелось, чтобы он взял меня за руку. Я провела коленом по его ноге, и он не отодвинулся.

– Спасибо, что привел меня сюда, – сказала я.

– Думаешь, ты получила все, чего хотела? – спросил он. – Ты должна представить свою версию дела или что-то в этом роде? Написать отчет?

– Пока еще нет. Я поболтаюсь тут еще.

– Хорошо. Будет приятно еще с тобой увидеться, – сказал он.

Я постояла с Нестором у его машины, мечтая, чтобы у него не было этой неряшливой бороды, но когда он сказал: «Я много о тебе думал все эти годы», все равно его поцеловала, почувствовав под щетиной мягкие губы. Я поняла, что он от меня этого не ожидал, не так скоро, но он ответил на поцелуй, как будто хочет выпить меня до дна, и я ощутила его желание. Он стиснул мою грудь и поцеловал в шею.

– Люди кругом, – сказала я.

– Прости, – ответил он и отпрянул, словно оскорбил меня или перешел границы.

И тогда я спросила:

– Где ты живешь? Близко отсюда?

Около двадцати минут я ехала за его задними габаритными огнями, пока он не остановился на длинной гравийной дорожке у дома 151 по Олд-Элкинз-Роуд. На крыльце горел фонарь. Я припарковалась за его пикапом и вошла вслед за Нестором в боковую дверь.

– Никак не починю дверь, – сказал он, подталкивая ее плечом. Он выпустил собаку, прыгучего сеттера, и тот прошмыгнул во двор и унесся в темноту.

Нестор поцеловал меня прямо в прихожей, притянув к себе. Я целовала его глаза, целовала исступленно. Я почувствовала, как его член под джинсами отвердел, и гладила его, пока мы целовались. Он дотрагивался до моих волос, как до драгоценности, и целовал пряди. Потом он провел меня через кухню.

– Сюда, – сказал он, оказавшись в гостиной.

В зеркале над каминной полкой отражались наши темные силуэты. В этом отражении он подошел ко мне сзади и сомкнул руки у меня на груди. Я почувствовала, как он прижимается ко мне сзади. Задержав дыхание, он повернул меня к себе и стал возиться с пуговицами на моей блузке. Я помогла ему, распахнув ее, обнажившись. Нестор расстегнул мои джинсы и опустился на колени, сдергивая их. Он поцеловал мой протез и другое бедро, всю ногу, снизу до верха, пробуя меня на вкус. Потом поднялся и сжал мою грудь, и тогда мое колено подогнулось, и мы вместе рухнули на ковер.

Я помогла Нестору снять мой протез, посмеявшись вместе с ним над звуком, с которым отстегнулась вакуумная гильза, размотала культю и смутилась, когда он ее поцеловал, зная, как она пахнет, как она пахнет после обмотки, но он все равно продолжал меня целовать. Чуть выше волос, золотистых там, и выше по животу, а потом нежно посасывал каждую грудь. Я задрожала и выгнулась, приглашая его внутрь, и он прижался ко мне и вошел, оторвавшись, только когда кончил.

– Прости, – сказал он, – это было слишком быстро. Прости.

И затем пальцами и языком довел меня до дрожи и крика.

Некоторое время мы лежали на ковре гостиной и целовались. Я возбудила его ртом, и он снова оказался во мне. Во второй раз мы смотрели друг другу в глаза – уже не так изнывали от желания. Потом мы сбросили с дивана подушки и плед и свернулись, обнявшись, на полу. Он прикоснулся к моему левому бедру и оставил там руку. Я размышляла, считает ли он этот жест знаком храбрости или близости, а может, его привлекают инвалиды, как некоторых мужчин, но мне не хотелось спрашивать, пусть делает, что ему хочется.

– Как ты потеряла ногу? – спросил Нестор где-то после полуночи. – Или ты такой родилась?

Зрение уже приспособилось к темноте, и в лунном свете я заметила над телевизором странную картину. На ней была лежащая на спине фигура, и я забеспокоилась, что это может быть голая женщина, какая-нибудь пошлятина вроде модели в купальнике в комнате Дэйви Джимма, но поняла, что это портрет мертвого человека.

– Что это? – спросила я. – Это же не ты нарисовал?

– Не я. Картина была здесь, когда я купил дом, я просто не стал ее снимать. Тип, который занимался продажей дома, хотел, чтобы я ее сохранил, сказал, она имеет отношение к какому-то русскому роману. Это копия какой-то старой картины. Иисус.

– Ты мог бы повесить какую-нибудь из своих фотографий.

– Картина с мертвым Христом хуже фотографий с мест преступлений?

– У тебя же наверняка есть и другие.

– Ага, – сказал он. – Может, я ее и выкину. У меня есть несколько снимков Йеллоустоуна, которые мне нравятся, например, фото большого призматического источника. Но знаешь, эта картина… Я ведь был когда-то религиозен, меня воспитывали в лоне церкви.

– Помню, ты спрашивал, верю ли я в Воскресение, – сказала я. – Ты думал, это мне поможет, когда вокруг столько смертей.

– Точно. Я мог такое сказать. Но в то время я испытал кое-что. Вроде религиозного опыта, но наоборот, если можно так сказать. У тебя когда-нибудь были религиозные откровения? Типа, когда слышишь голос Бога?

Я подумала о том, как смотрела на Землю из космоса, чувствуя почти что священную связь с каждой гранью творения.

– Нет, – ответила я. – Ничего похожего. Я вижу красоту природы, но ничего похожего на голоса.

– У меня было… что-то вроде явления Господа, но Бог был в виде черной дыры, – сказал Нестор. – Это видéние переполняло меня. Люди говорят о том, что такое бесконечность, и представляют нечто без конца, но бесконечность имеет и другую сторону. Она может быть противоположностью. Мы все выходим из земли, наши клетки умножаются, мы растем, стареем и угасаем, а на наше место приходят другие, и это все отвратительно, все эти тела и смерть, миллиарды человек, это как приливная волна, накатывает и отступает. И вся религия, вся эта чушь про Бога, это вроде того дерьма, в которое ты веришь в детстве, а однажды удивляешься, как вообще мог во что-то верить. Детские игрушки. Но после того видения, того опыта для меня все изменилось. Я начал пить, чтобы заглушить охвативший меня ужас. Мир меня пугал. Я больше не мог переваривать Бюро, переехал сюда и напивался до потери сознания. И смотрел на эту картину с Христом, убеждая себя, что он может сесть, надеясь, что он сядет и докажет тем самым, что я не прав, но каждую ночь… Как я понимаю, на этой картине изображен Иисус после снятия с креста, и он просто мертв, просто мертвое тело, и все ждут, когда он воскреснет, но этому не суждено случиться. Я ненавидел эту картину, потому что она казалась мне нехристианской, но потом понял, в чем ее смысл. Я копнул глубже и обнаружил более глубокое значение.

– Ты атеист.

– Нет, я верю в Бога, верю, что Бог существует. У меня был этот опыт, это видение, я видел Бога. Он – как нестерпимый свет среди черных звезд. Я по-прежнему религиозен, но когда я думаю о Боге, то представляю его паразитом.

Сердце Нестора колотилось, он покрылся холодным потом. В лунном сиянии его кожа казалась серебристой. На груди виднелось созвездие веснушек, как Пояс Ориона над сердцем. Я не знала, что ему сказать.

– Прости… Прости, что спросил тебя о ноге, – сказал он. – Я не хотел тебя задеть. Наверное, ты устала от таких вопросов.

– По правде говоря, я даже не помню, как это случилось, – ответила я. – Я заблудилась в лесу, у меня была гипотермия. В ноге началась гангрена. Пришлось ее ампутировать. Ампутацию я помню.

Мимо дома проехала машина, по стене мелькнул свет фар, и тень от сетки оконной рамы проползла по потолку. Я размышляла о том, не охладеем ли мы друг к другу, получив желаемое – раз, и все. Но Нестор запустил руку в мои волосы и притянул к себе. Я обвила его рукой, и он положил голову мне на грудь. Я чувствовала ритм его дыхания и знала, что он слышит удары моего сердца.

– Мне сделали местную анестезию, – продолжила я, вспоминая операцию в условиях нулевой гравитации, как капельки крови струйками забрызгивали потолок и стены, – но я не спала. Не спала, но не могла наблюдать. Я просто смотрела в потолок. Сначала мне отрезали голень и ступню. Этот разрез я до сих пор иногда чувствую – фантомная боль. Иногда чувствую, как пилят кость. Заражение уже поднялось к колену, и врачи решили отнять и остальное.

Через некоторое время Нестор помог мне надеть протез.

– Просто чтоб ты знала, для меня это не имеет значения, – сказал он. – Я захотел быть рядом с тобой с первого взгляда.

– Ты не помнишь, когда впервые меня увидел.

– Я видел тебя на месте преступления, всего одну секунду. Ты сразу привлекла мое внимание. А утром я представился тебе на встрече. Я уже знал, что ты симпатичная, но боже ты мой, Шэннон, когда я увидел тебя в то утро…

– Ну ладно, и хватит на этом.

– А когда ты исчезла, я не переставал о тебе думать. Было еще одно дело, и я считал, что наши пути пересекутся, но этого так и не произошло. Я надеялся…

– Мне бы хотелось, чтобы наши пути пересеклись, – сказала я. – Что я пропустила?

– Мы просто потеряли время. Один адвокат из Гаррисберга погиб во время угона автомобиля, мы хотели проконсультироваться с тобой.

– А какое это имело отношение ко мне?

– Никакого. Ошибочные данные. Мы работали с базой данных по баллистике, и пули, извлеченные из адвоката, совпали с пулями в Мерсалте, вот я и подумал о тебе, но все это время пистолет хранился у нас на складе улик. Мы хотели тебя вызвать, чтобы ты подтвердила, что это ошибочное совпадение, но не могли тебя найти. Я не мог тебя найти.

– И что произошло с делом в суде?

– Судья отбросил все улики, – ответил Нестор. – Проклятая база данных показала кучу совпадений по баллистике, и все пришлось проверять.

– Ты скучаешь по работе?

– Иногда, – сказал он. – Но после того, как…

– Можешь не говорить об этом, если не хочешь.

– Во время операции я застрелил человека. Это было оправданно, самооборона, но я не мог с этим жить, – сказал Нестор. – Он наставил на меня пистолет и выстрелил.

Я попыталась представить его прошлое, которого, возможно, никогда не случится. Явление Господа, паразита и нестерпимого света звезды. Может, что-то вроде инсульта. А может, его сломало убийство того человека.

– Кем он был? – спросила я.

– Большая шишка, компьютерный инженер. Его имя всплыло во время расследования, военные секреты использовали в личных целях. Я отправился его допросить, только и всего, он даже не был под подозрением, но он запаниковал. Меня оставили в покое, стрельбу объявили внутренним делом. Человека считают невиновным, пока не доказано обратное, но я чувствовал себя по-другому. В Бюро меня подвергли остракизму, хотя и объявили невиновным.

– И ты ушел из ФБР.

– Надеюсь, это прозвучит не слишком пафосно, но я искал тебя по Интернету, надеясь наткнуться на фото. Хотя бы фото. Но ничего. Оставалось лишь вспоминать тебя, воображать нашу с тобой жизнь. Я даже расспрашивал о тебе, но никто ничего не знал. Брок не знал. Но вот ты здесь.

– Но вот я здесь. И хочу выпить. Что у тебя есть?

Дожидаясь выпивки, я смотрела на картину с мертвым Христом. Его тело было серым. Гольбейн, прочитала я. Узкий холст, и тело вытянуто вдоль него. Невозможно представить, что это тело когда-нибудь снова будет дышать.

Мы уселись в шезлонги на террасе, завернувшись в пледы, и пили коньяк из кофейных чашек, глядя на далекие огни фар. Пес Нестора по кличке Бьюик свернулся у его ног и похрапывал, гоняясь во сне за воображаемым кроликом. Мы просидели в уютной тишине до трех часов, мои мысли блуждали от закопанного под соснами тела Мариан до перекатывающихся городов в форме пирамид.

– А что глубже Христа? – спросила я. – Ты сказал, что смотрел на картину и увидел нечто более глубокое, чем чудо, в которое ты верил. Что глубже Христа?

– Вечный лес, – ответил Нестор. – Он вокруг нас. Это все, что ты видишь вокруг.

Стало слишком холодно, чтобы оставаться снаружи. Мы пошли в его постель, и Нестор заснул, но я не спала и наблюдала, как рассвет окрашивает стены розовым и оранжевым. Я вспомнила сон отца Нестора. Ему приснилось, что вход в шахту завалило и он пробирался по темным туннелям, пока не вышел в лесной лабиринт. Комната с зеркалами, дерево из костей. Я тоже заблудилась в вечном лесу. Я подумывала разбудить Нестора, поговорить с ним или поцеловать напоследок, но просто оставила номер моего сотового на тумбочке и дала ему поспать.