Когда я пришла, Мария, похоже, пребывала в хорошем настроении. Как и я. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы переключить мозг в аварийный режим для разговоров о прошлом.

– Раньше мы с вами лишь вскользь затрагивали тему пожара. Мне бы хотелось знать… вы бы согласились поговорить об этом?

Я осторожно кивнула.

– Отлично. Теперь, Элеанор, я попрошу вас закрыть глаза. Порой так легче добраться до воспоминаний. Сделайте глубокий вдох, потом медленно выдохните. Замечательно. Теперь еще раз… Хорошо. А теперь вернитесь мысленно назад. Вы дома, сейчас день накануне пожара. Что вы помните? Что угодно? Не торопитесь…

Утром я чувствовала себя так легко и свободно, настолько была сосредоточена на своих мыслях, что даже не успела к этому надлежащим образом подготовиться. Закрыв глаза и сделав по просьбе Марии несколько вдохов, я даже толком не поняла, что мой мозг уже отправился на поиски воспоминаний, туда, куда мне не хотелось его пускать, забираясь в углы, которые я не успела оградить. Тело отяжелело, в отличие от разума, который, подобно воздушному шару, парил вне пределов моей досягаемости. Однако когда это начало происходить, я восприняла это с невозмутимым спокойствием. В том, чтобы отпустить контроль, есть своя прелесть.

– Мамочка. Она сердится. Мамочка спала, но мы опять ее разбудили. На этот раз ее терпению пришел конец.

Я чувствовала, что по моим щекам катятся слезы, но не ощущала грусти. Я как будто описывала фильм.

– Отлично, Элеанор, вы делаете потрясающие успехи, – сказала Мария, – расскажите мне еще немного о мамочке.

Я ответила тоненьким голоском:

– Не хочу.

– У вас все получается, Элеанор. Продолжайте в том же духе. Итак, мамочка…

Я очень долго хранила молчание, позволяя разуму бродить, где вздумается, по тому дому, освобождая воспоминания, будто попавших в силки птиц. Наконец тихо прошептала. Два слова.

– Где Марианна?