На этот раз все пройдет идеально. Я увидела его твит, а потом, буквально пару часов спустя, мой взор приковала небольшая афиша, выставленная в витрине музыкального магазина неподалеку от офиса. Увидев его красивое лицо, я застыла как вкопанная. Через две недели. Вечером во вторник. Замечательно. Десница судьбы в который раз движет нами, будто шахматными фигурами. Король предстал передо мной.

Памятуя о промахе в «Каттингс», я запомнила название ночного клуба и, вернувшись домой, тут же заказала через их сайт два билета – второй на случай потери первого. Вероятно, Рэймонд может пойти со мной. Хотя если подумать, то вряд ли. Его присутствие будет меня сковывать. Как оказалось, в покупке двух билетов необходимости не было, но только заплатив за них, я заметила, что забрать их нужно будет лично перед концертом. Неважно.

После ужина и «Арчеров» я взяла ручку, блокнот, села и стала составлять список необходимых подготовительных задач. После билетов самым важным была расследовательная экспедиция в заведение, чтобы убедиться, что в день концерта все пройдет гладко, и избежать каких-либо неприятных сюрпризов. И вот здесь как раз может пригодиться Рэймонд. Мы сходим на другой концерт, завтра или послезавтра, что позволит исследовать обстановку, в которой состоится моя встреча с судьбой.

Убедившись, что билеты на завтрашний концерт еще были доступны, я отправила электронное письмо:

Он ответил сразу:

Господи, да какая разница? Если ему представляется это настолько важным, мог бы погуглить. Я ответила:

Прошло несколько минут.

Почему, ну почему он не может писать грамотно?

Через пять минут я получила следующее:

К концу этой переписки я почти притерпелась к его безграмотной манере письма. Человеческая способность при необходимости адаптироваться к чему угодно – это одновременно и хорошо, и плохо.

Следующим вечером Рэймонд, как и следовало ожидать, опоздал. Выглядел он совершенно нелепо – черная толстовка с капюшоном, а поверх нее джинсовая куртка. На толстовке красовался череп.

– Я подумал, прикид должен соответствовать, – жизнерадостно сообщил он, подойдя ко мне.

Мне было совершенно непонятно, о чем он говорит. Мы вошли внутрь, и я забрала купленные через Интернет билеты. Бар утопал в сумраке и, в полном соответствии с названием клуба, был чрезвычайно грязным. Вокруг в стигийской тьме сидели неотесанные, неопрятные люди обоих полов, стереосистема исторгала нецелесообразно громкую и невыразимо кошмарную музыку.

Мы спустились в зал. Он уже был почти полон. Чуть раньше, дожидаясь Рэймонда у входа в клуб, я увидела, что в помещение входит процессия молодых людей в нелепых нарядах – как теперь выяснилось, они направлялись сюда. Нас окружала чернота: черная одежда и черные прически – торчащие, выбритые, зализанные. Черный макияж на мужчинах и женщинах, нанесенный способом, который Бобби Браун наверняка бы не одобрила. Повсюду виднелись шипы – в волосах, украшениях и даже на рюкзаках. Обуви на нормальной подошве практически не наблюдалось – здесь все ковыляли на высоченной платформе. Прямо Хэллоуин какой-то, подумала я. Из бара вернулся Рэймонд, с пивом в пластиковом стакане в одной руке и каким-то более светлым непрошенным напитком для меня в другой.

– Сидр? – воскликнула я, стараясь перекричать грохот. – Но Рэймонд, я не пью сидр!

– Да? А что такое, по-твоему, «Магнерс», тупица? – сказал он и легонько ткнул меня в бок.

Я неохотно пригубила напиток – не так вкусно, как «Магнерс», но сойдет. В таком шуме беседовать было невозможно, поэтому я обвела взглядом зал. Сцена была небольшой и невысокой – около метра от пола. Когда я приду сюда в следующий раз, Джонни Ломонд, подойдя к ее краю, сможет без труда меня увидеть, даже если я буду вынуждена стоять в центре толпы. Полагаю, иногда Купидон нуждается в небольшом пинке.

Публика принялась издавать какой-то звериный вой и двинулась вперед. Мы остались на месте. Музыканты уже вышли на сцену и принялись играть. Не в состоянии поверить своим ушам, я плотно зажала их ладонями. Без преувеличения, эти звуки нельзя было назвать иначе как адской грохочущей какофонией. Что не так со всеми этими людьми? «Певец» чередовал рычание и крики.

Я была не в силах вынести ни секунды больше, устремилась вверх по лестнице и вырвалась на улицу, тяжело дыша и, будто собака, тряся головой в попытке стряхнуть с ушей гул. Через мгновение появился Рэймонд.

– Что с тобой, Элеанор? – с озабоченным видом спросил он. – Что-то не так?

Я стерла со щек слезы.

– Это не музыка, это… даже не знаю что. Это ужас, Рэймонд! Просто ужас!

Он так расхохотался своим характерным утробным смехом (для которого он располагал всем необходимым), что в итоге согнулся пополам, хватая ртом воздух.

– Ох, Элеанор, – сказал он, пытаясь отдышаться, – я знал, что ты не фанатка грайндкора! О чем ты, черт побери, думала?

Он вновь захихикал.

– Мне просто захотелось побывать в этом клубе и послушать выступление группы, – ответила я. – Откуда мне было знать о существовании таких звуков? Человеку не под силу такое вообразить.

Рэймонд уже полностью пришел в себя.

– Как говорят, в жизни надо попробовать все – кроме инцеста и танца моррис. Может, добавим к списку дэт-метал?

Я покачала головой.

– Я не имею не малейшего понятия, о чем ты говоришь, – все эти слова для меня лишены смысла.

Я сделала несколько глубоких вдохов и почти успокоилась.

– Рэймонд, давай посетим какое-нибудь питейное заведение – непременно тихое, – и, пожалуйста, позволь мне купить тебе пива в виде компенсации за испорченный вечер.

– Почему же испорченный, Элеанор? – сказал он, качая головой. – Видела бы ты свое лицо! Давно у меня не было такого прекрасного вечера.

Он вновь засмеялся, и я, к своему удивлению, к нему присоединилась. Действительно, смешно, что я так глубоко заблуждалась по поводу жанра исполняемой музыки. Я осознала, что мне необходимо многое узнать о музыке, чтобы надлежащим образом коммуницировать с музыкантом.

– Ты что-нибудь слышал о Джонни Ломонде и группе «Первые Пилигримы»? – спросила я.

Он покачал головой.

– Нет. А что?

Я достала смартфон и зашла на веб-страницу певца. Рэймонд немного прокрутил ее вниз, почитал, воткнул в телефон свои наушники и послушал пару минут.

– Какой-то отстой, – пренебрежительно сказал он, возвращая телефон.

И это говорит человек в толстовке с черепом?

– Правда? – спросила я.

– У него трафаретная борода, дорогая гитара, на которой он не умеет играть, и искусственный американский акцент. Пытается сделать вид, что он с юга… ну да, из Южного Ланаркшира, – сказал Рэймонд, с ухмылкой выпуская струю дыма уголком рта.

Не располагая достаточной информацией, чтобы соглашаться или возражать, я промолчала. В любом случае, мне было необходимо узнать хотя бы самые значимые факты о популярной музыке, и, если не считать только что высказанного ошибочного мнения, я подозревала, что источника лучше, чем Рэймонд, мне не найти.

– Значит, ты много знаешь о музыке? – спросила я, когда мы направились в паб, где, по уверениям Рэймонда, было тихо («настоящий старперский паб», что бы это ни значило).

– Думаю, да, – ответил он.

– Чудесно, – сказала я, – пожалуйста, расскажи мне все.